Ключ от кованых ворот⁠⁠

– Как бабка Анфиса отбыла, – перекрестился дед Василий. – тута никого так и не было, - снимал он массивный накидной замок с хлипкой двери. – Мы уже думали ты больше не вернешься. Переехать решил или так, оглядеться?

– Не решил я еще, но лето точно здесь проведу, – обнадежил я старика, планируя перекантоваться здесь пару недель.

– Натворил чего? Глазенки-то бегают.

- В благие намерения здесь больше не верят? Тягу к корням? – опустил я глаза в пол, вспомнив красную морду Людкиного мужа.

– Вот жеть, – толкнул он дверь, и я замер на кухонном пороге. Пару недель здесь точно не проведёшь. Луч солнца, пробившийся через маленькое оконце, выхватил столб потревоженной пыли. В затхлом воздухе витали ароматы старой обуви, а из-под проломленной половицы выглядывал высохший трупик крысы. – Что морду скособочил? Недоволен бабкиным подарком? Родственничкам пиши, все вывезли, но Анфиса требовала дом тебе оставить. Они ж при ней грабили. Сначала одну комнату, потом другую. Я возмущался, но она останавливала. Все про дом трындела и про дверь заветную. Старая стала, плохая. Ремонту тут много. На дрова разобрать и то толку больше. Может лучше ко мне, не сможешь тут один. Чай я тебе тоже дед, одна кровь. Надумаешь – заходи, –захромал он к калитке.

Десять лет я не навещал бабушку и даже не был на ее похоронах, отчего испытывал стыд и радость одновременно. Для меня она так и осталась живым человеком, а не восковой куклой в деревянном ящике. Можно было обманываться, что она вернется, зайдет, по-утиному переваливаясь с ноги на ногу, вскинет от радости руки и затарахтит: «Пыроги надо ставить». Я ехал вдохнуть тёплый запах играющего теста и поваляться на воздушной перине, зарывшись в пуховую пирамиду, а нашел разруху и запустение.

Солнце спряталось, и холод стал просачиваться через огромные щели. Кинув куртку на пустую панцирную кровать, я упал сверху, поморщившись от боли. Любовное приключение стоило мне пары ребер и двух зубов. Последние было особенно жалко – новые уже не вырастут. Кто ж знал, что в довесок к Людке шел вспыльчивый муж, вернувшийся из командировки.

Холод не отпускал, и я решился растопить печь. Накидав найденных во дворе дровишек я чиркнул зажигалкой, любуясь бегущим по щепе огоньку. Сизый дым заволок комнату. «Чтоб ее, заслонка», – вспомнил я, но это не помогло. Пришлось вытаскивать дрова и пытаться пробить трубу изнутри. Просунув руку в дымоход, я наткнулся на тряпицу, обмотанную вокруг прямоугольного предмета, но так и не смог его достать. Пришлось лезть на прохудившуюся крышу. «Бог не только есть, он задался целью покарать мою грешную душу», – думал я с замиранием сердца пробираясь к печной трубе. Груз полетел вниз, и я услышал, как что-то звякнуло по чугунной плите.

В печке меня ждал подарок – треснувшая старинная шкатулка в которой лежал позеленевший медный ключ.

Огонек поедал дерево потрескивая от удовольствия, а я так и не мог понять какой замок открывает загадочный ключик. Вскипятив в чугунке привезённую с собой воду, я набил живот «быстрой» лапшой и растянувшись на кровати сам не заметил, как уснул.

Кошка Маруська так громко урчала под ухом, что я, не желая просыпаться, скинул наглое животное на пол. Тогда пушистая пакость продолжила громко мяукать, требуя моего внимания. Я закрыл уши и отвернулся, но кусок счастья прыгнула на узенький подоконник скинула оттуда ключ и растворилась.

Я вскочил с кровати и проснулся. Лунный свет прорезал комнату и осветил лежащий на единственном затертом половике ключ. «Видать выронил, когда медитировал у печки», - подумал я и повернувшись на другой бок, погрузился в сладкую дрему.

– Может в холодильнике его закрыть, вопросительно посмотрел раскрасневшийся муж на Людку, тыча меня мордой в лед.

– Закрывай! – согласилась стерва, клянущаяся в вечной любви.

Я поежился и открыл глаза. Хмурое утро заглядывало в окно. «Заслонка», – опять забыл. Надо было снова топить, а в животе противненько заскребся застарелый гастрит.

Подняв ключ, я почувствовал качание досок и вспомнил о крышке подпола. Чего там только не было, осмотрел я полки со снедью, насколько хватало обзора. Желудок встрепенулся, требуя немедленно спуститься вниз.

Огарок свечи, стоявший на первой ступеньке, зашипел и озарил царство живота. Разглядывая запыленные банки, я выбрал парочку и потянулся за связкой сушеных грибов. Соседний стеллаж скрипнул и поехал в стену открыв темный проход.

«Нет уж», – взлетел я по лестнице в комнату, вцепившись в банки и захлопнул ногой откидной люк. Снизу доносился скрип возвращающего на место стеллажа. «Что это могло быть? – думал я. – Партизанский лаз, средневековые катакомбы, тайных ход в дом барина». Страницы сайтов висли, и я отложил телефон в сторону. «С таким интернетом здесь на долго не зависнешь», - скривил я губы, подумывая вернуться в цивилизацию. Улов в виде двух банок варенья, не мог удовлетворить мои запросы. Пришлось наведаться в сельпо.

– Обжился? – сидел на скамейке дед Василий. – В погреб наведался?

– Наведался, – кивнул я головой и пройдя пару метров задумался: «Почему он спросил? Знает о тайном лазе?».

– Ты паутину с головы-то смахни и пузо у куртки оботри. В люди идешь, – заворчал вдогонку дед и я успокоился.

Вернувшись домой с тушенкой, крупой, хлебом и чаем, сгонял до колодца, набрал дров и принялся кашеварить. «Бабушкина пшенная каша всегда была «пальчики оближешь»», – вспоминал я, колдуя над старой посудиной. Опять вспомнилась Людочка. Как рассказывал ей про бабкин дом и подпол с соленьями. Прижмется бывало стерва и ласково так: «Ось, я с тобой и в деревне готова жить, а в старых домах и клады могут быть».

Наложив в старую жестяную плошку затянутой тонкой плёночкой каши, я подул и жадно схватил содержимое зубами. Пальто, конечно, было не то, но сильно хотелось есть.

Мысли о кладе совсем завладели мной: «Может он спрятан за фальшивым стеллажом, а ключ от сундука». Сделав пару глотков обжигающего чая, откинул половик и дернул на себя крышку люка.

Огарок свечи был маловат, с таким не пойдешь, сгорит минуты за три. Осмотревшись получше я нашел запас обглоданных крысами свечей, и засунув их в другой карман схватился за связку с грибами.

Стеллаж послушно отодвинулся, обнажая черный проем. Я протянул руку со свечой и услышал настырное мяуканье. Морда Маруськи выглянула из темноты и сверкнув маленькими прожекторами опять исчезла, зазывно мяукая из тьмы.

«Найти клад было бы неплохо. Машину поменяю. Может и на первоначальный взнос по ипотеке хватит. От матери съеду», – уговаривал я себя двигая за кошкой по пахнущему сыростью проходу.

То ли красномордый муж подпортил мое здоровье больше чем я думал, то ли узкое пространство прохода давило на меня своими земляными стенами, но вскоре я выдохся и присел прямо на холодный пол. Маруся остановилась и вернулась ко мне. Урча как старый трактор, она все сильнее обтиралась об мои ноги, подталкивая вперед.

Через пару метров показались небольшие кованые ворота с замочной скважиной посередине, и я потянулся к ключу.

– Ося, – обернулся я на голос Людочки. – Это обман, прости меня!

– Людочка, – хотел я вернуться, но вспомнив о красномордом муже, бегущем за своей ненаглядной, крутанул ключ в замочной скважине и как последний трус захлопнул за собой воротину и быстрым шагом пошел вперед.

Вскоре я уткнулся в заднюю стенку стеллажа, между щелей которой сверкали чистенькие баночки. Потянув за связку грибов, я дождался пока стеллаж отъедет в сторону и шагнул в бабушкин погреб. Запах пирогов проникал даже сюда, и я обрадовался – бабушка жива.

– Объявился, – обтерла она руки о фартук. Поправила седые волосы, выбивающиеся из-под беленького платочка и крикнула. – Нина, глянь кто тут у нас.

– Остапушка, - заглянула в погреб помолодевшая мама. – Дайка я на тебя, погляжу. Хорош. Не соврала Марья-покойница. Один в один он.

Мама была веселой, с задорным огоньком в глазах, который я не видел с самого детства.

Уплетая пироги и радуясь воздушным подушкам, прикрытым бело-голубым тюлем, я размышлял над тем, что клады бывают разные, а я, без сомнения, вытянул счастливый билет. Параллельный мир, скрывающийся в бабушкином подвале, был несомненно лучшей версией моего. Лишь где-то глубоко под сердцем огромный червяк сомнения нагло грыз мою радость. Что-то здесь было не так.

– Это тебя, Остапушка, – улыбнулась мама. – Павел Анатольевич.

Басовитый голос вскользь поинтересовался моим здоровьем и сразу перешел к работе.

– Как скоро будет готов проект по гидрейсингу?

– Почти готово, – привычно соврал я.

– Недельку тебе на отдых и жду в офисе – закончил разговор Павел Анатольевич.

– Слово то какое «гидрейсинг»? – вслух произнес я.

– Это дело твоей жизни, – медленно произнесла мама и помрачнела. – Гонки на подводных скутерах. Чем же ты занимаешься?

Я узнал этот взгляд. Фриланс был одинаково нелюбим по обе стороны ворот. «Может я зря посчитал этот мир лучшим», - подумал я, глядя в потускневшие глаза.

– Нам пора возвращаться, - кинула мне ключи мама. – надеюсь машину ты водишь?

– Обижаешь, - запрыгнул я на сиденье внедорожника по цене квартиры и заглянул в барсетку. Водительское удостоверение и паспорт были моими, значит и за коваными воротами не пропаду, выдержу, приспособлюсь к новой в целом не плохой реальности. Мне предлагалась постоянная работа, и отличная мечта. Нет, эта версия будет получше той, где я перебивался от заказа к заказу, отдавая львиную долю гонорара на ремонт старенькой иномарки.

Праздник жизни омрачала лишь одна проблема – мама. Даже здесь я не могу допустить, что она может быть другой.

– Останешься у меня или поедешь к себе, – и тут же добавила, словно боясь, что выберу ее. – Людмила тебя заждалась.

«К себе» – это было что-то новенькое. В паспорте на странице с пропиской красовался адрес Людочки и я присвистнул. С каждой минутой этот мир мне нравился больше и больше.

Радостная Людочка с порога кинулась мне на шею.

– Я так рада, что тебе стало лучше. Все наладится. Здоровье – это главное!

– Ты права, Людочка, все наладится, - обнял я ее и закружил по квартире.

– Людочка, - надула она губы. – Мила.

– Милочка, -– поставил я ее на пол и пошел разглядывать собственные хоромы, довольно причмокивая. У меня был неплохой вкус. В жизни бы не подумал, что мог бы так ловко обставить квартиру. Осталось только поработать над отношениями с родителями и разобраться с работой. «Гидрейсинг, когда же я мечтал о таком», – вновь зашевелился червяк сомнения.

Мила, целиком и полностью моя невеста, порхала по квартире пересказывая развития неизвестных мне событий.

– Надо было зайти к матери, с отцом поздороваться, – перебил я ее щебет.

– В таком состоянии тебе лучше не ездить на кладбище? – заботливо посмотрела она на меня.

- Какое кладбище, я позавчера с ним разговаривал? – прорезала мое лицо глупая улыбка. Новый мир был не таким уж безоблачным. «Неужели, это тоже моя мечта», - корил я себя за детские обиды.

– Ты сегодня аминдакрин пил? – испуганно посмотрела на меня Мила.

– Нет, извини, иногда на меня находит. Не могу никак смириться с потерей. Все наладится.

– Вы уверены, что новое лечение не имеет сильных побочек. Вчера он утверждал, что на днях разговаривал с отцом, а сегодня не мог вспомнить дату свадьбы. Пора делать ремонт, а он даже не заказал бригаду. Когда же мы объединим квартиры? - жаловалась Мила Нине Васильевне, поглядывая на входные двери.

– А где он сейчас?

– Отправился гулять по городу.

– Один?

– Да, никакие уговоры на него не действовали.

– Главное, чтобы не сбежал, – прошептала Нина Васильевна.

– О чем вы говорите. Привет, милый. С мамой. Он передает вам привет.

– А знаешь, что, покажи ему соседнюю квартиру, может это изменит ситуацию к лучшему.

– Пойдем к тебе домой, – предложила Мила.

– А сейчас мы где?

– У меня. Твоя квартира за стенкой и что мы должны сделать? – ожидала она моего ответа. Я развел руками и посмотрел на нее. – Объединить их. Нанять рабочих, снять временное жилье и сделать все по-быстрому, чтобы успеть до свадьбы. Время поджимает, – погладила она живот. – Надеюсь ты уже освободил прилегающую комнату?

Я пожал плечами и вошел вслед за невестой в соседнюю квартиру.

– Остап? – услышал я удивлённый голос Милы. – Как это понимать?

«Неужели здесь я спрятал любовницу», – пронеслось в голове, но реальность оказалась гораздо хуже. Второй я, окутанный проводами, лежал на медицинской кровати, а красномордый муж Людочки в белом халате задумчиво смотрел на цифры равномерно пищащего экрана. Мама, сидевшая рядом с вторым мной, холодно посмотрела на меня и встала с места.

– Вы вовремя, – посмотрела она на нас с Милой, а затем на оторопевшего доктора. – Я передумала, – мама подошла ко мне, обняла и вонзила в плечо небольшой шприц. – Возьмите из этого тела все что надо и верните мне моего Остапа. Где гарантии, что на той стороне ему станет лучше, а этот не сдохнет через пару месяцев? А так я хотя бы буду знать, что сделала все возможное для своего ребенка. Посмотрите на него – бездарь, глупый и ленивый, а Остап, он… Я продам фирму, квартиру, драгоценности, но верните мне моего сына, - зарыдала она, разжимая руки и я рухнул на пол, потеряв контроль над окаменевшим телом.

– Я вернула тебе твоего Остапа, – услышал я шаги и знакомый низковатый голос всегда грустной мамы, - а теперь хочу забрать своего. Там у него действительно есть шанс. Не удивляйся. Твой покойный муж рассказал тебе не всю правду. Он не просто украл ребенка, он подменил наших детей, боясь, что твой не выживет, но как видишь, он ошибался. Находясь в чужеродной среде организм гибнет, поэтому я рекомендую тебе остаться здесь. Мне удалось разработать лечение и поддержать в нем жизнь. К сожалению, многие процессы необратимы. Ося глуповат, но жив. Остап, довольно умен, но стоит на грани. Так что не стоит стараться изменить ситуацию, просто поверь, так будет лучше.

– Вылечи его здесь.

– Это невозможно, лечение длительное, а нахождение двух в одном мире станет катастрофой для пришедшего. Все процессы ускоряются, поэтому я так долго избегала встречи с тобой. Они и так провели рядом очень много времени. Я могу не успеть спасти Остапа. У вас есть выбор, Людмила, – повернулась мама к Миле. – Можете остаться здесь с Осей, отправится в след за своим Остапом или забыть последние несколько месяцев. На вашем месте, я бы выбрала последнее. Через пару месяцев, они будут равны по интеллекту. Впрочем, зачем вам эта морока. Начните с белого листа. Чуть не забыла, - присела мама рядом со мной и сделала еще один укол. – Скоро ты придешь в себя. Ключ я заберу. Тебе он больше не нужен.

Я слышал удаляющиеся шаги и не мог поверить в происходящее. Меня просто бросили в чужом мире на холодном полу пустой квартиры. Уже не нужный одной и непринятый другой матерью двадцатишестилетний мечтатель и трус. Постепенно мышцы оттаяли, и я начал приходить в себя.

Хлопнула дверь. Тихие шаги оборвались рядом со мной, и я увидел зареванное лицо Людочки: «Они разрешили мне пройти через ворота». Легла она рядом и погладила меня по голове, а я с благодарностью смотрел в ее раскрасневшиеся глаза. «Так важно быть нужным», - думал я, чувствуя оживающими мышцами ее теплые прикосновения.

– Я обманула тебя. Мне заплатили. Кто же знал, что легкая интрижка перерастет в большое чувство. Я не замужем. Нам надо было заставить тебя вернуться в тот дом. Я целые сутки просидела под воротами, пока не увидела заказчика, тебя и себя. Это так странно. Надеюсь ты простишь меня. Давай попробуем заново. – всхлипывала она, потирая время от времени глаза.

- Бла, бла, бла. Моя копия, оказалась влюбленной дурой. – вошла в комнату Мила. - Известно ли тебе, дорогая, что долгое пребывание в другом мире убивает чужака. Причем чем ближе находятся копии друг к другу тем сильнее этот процесс. Сначала теряется зрение, затем слух и так, пока не откажут все органы. Возвращайся к себе. Можешь ухаживать за моим мальчиком. Там ему действительно стало лучше, а вот Нине Васильевне хуже. У меня было время подумать, обмен ничего не меняет. Если Ося принадлежит этому миру, то так тому и быть. До свадьбы осталось совсем немного времени.

– Как скажешь, – приподнялся я, все еще чувствуя мышечную слабость. Глаза Людочки заволокло пленкой, и она забилась в истерике.

– Я слепну, – подвывала Людочка, прислушиваясь к каждому шороху.

– Увезу ее к воротам, сама в таком состоянии она точно не доедет, обратился я к Миле.

- Как знаешь. Ключ не забудьте. Мне он больше не нужен, - чмокнула она меня в щеку. – Я буду у себя.

– Не волнуйся, сейчас мигом домчим, – почувствовал я резь в глазах.

Прыгнув в припаркованный внедорожник, я дал по газам. За городом серая лента дороги стала стремительно растекаться по обочине и мне пришлось ползти в спасительном направлении бабушкиного дома. «Если я в своем мире, то почему теряю зрение», – рассуждал я, а сам пытался успокоить Людочку.

– Нельзя тебе туда, сгинешь, – встала грудью бабка Анфиса. – Она пущай идет, а ты здесь сиди. Как же так можно, – причитала она, рухнув на табурет.

– Ты чего, ба, – сел я на пол у ее ног. – Плохо мне здесь.

– Привыкнешь. Накрутили они делов, теперь вы разгребаете.

– Помру я здесь. Совсем глаза не видят.

– Так не должно быть, -–крутила она мое лицо в сухих шершавых ладонях. Кто же тогда там? Чего мне та Нинка наплела. Зачем Остапчика к себе прибрала? Поднимайся! – скомандовала она. - Гуськом за мной идите, если тамошние вы, у ворот полегчает. Дед твой дюже ученый был, открыл адовы врата, а теперь вы шастаете по ним туда-сюда. Все потеплее выискиваете. А нету потеплее. Где родился, там и пригодился, - бубнила она, открывая люк подпола.

Около ворот нам действительно стало легче.

– Я дальше не пойду. Жива Анфиса, чувствую ее, только мое здоровье такой встречи больше не выдержит. Разберись там внучок. Верни мне Остапчика.

Мои вещи, прикрытые курткой, так и остались стоять в углу панцирной кровати, отчего стало необычайно хорошо. Я был дома. Старенький ниссан понуро ждал моего возвращения и с благодарностью заурчал, прогревая свои бока.

Остап, занявший мою комнату, действительно похорошел. Впалые щеки пошли румянцем, и он даже смог приподняться на кровати, увидев меня.

- Мамы больше нет, - пытался сдержать он слезы.

- Твоей мамы, - поправил я. – Меня она так и не приняла.

- Она вам не мать, вы оба мои сыновья, – зашла в комнату та, которую я считал своей матерью. - Я рада, что ты так быстро вернулся. Зрение восстановится, - мельком осмотрела она меня. – Пора вскрыться правде. Двадцать шесть лет назад я родила прелестных близнецов, но вот незадача, в то же самое время, в том мире тоже рождается очень слабый малыш, с неутешительным прогнозом. Безутешный отец, любитель путешествовать между нашими мирами, решает восстановить равновесие и меняет одного из вас, подвергнув огромному риску. Идиот тогда еще не знал, что миры не принимают инородцев. Его родной сын мог выжить в своем мире, но переход подорвал и так слабое здоровье. Вот только Остап оказался живучим, а я так и не смирилась с горем. Стала врачом, чтобы докопаться до истины – отчего же умер второй ребенок? Повреждения клеток были слишком специфические. Вот только ответ был недоступен моему пониманию, пока постаревшую Анфису не замучила совесть. Эта тварь помогла украсть моего ребенка, за что и отбывает свой срок в худшем из пансионатов. Урод, укравший Остапа, гниет в могиле, а к своей копии я проявила снисхождение. Сначала хотела подставить ее, но передумала. Она не знала о преступлении мужа и отлично заботилась о моем ребенке. Доброта чуть не стоила Остапу жизни. Выкрасть взрослого человека я не могла, копия должна была сама вернуть моего сына, согласившись на обмен. В том, что ты вернешься, я не сомневалась, – с гордостью посмотрела на меня. – Ум – это не гонки на подводных самокатах, ум – это выживание в любых условиях. Параллельное развитие нарушено, теперь той ветки не существует. Я спасла свою линию, вернув Остапа домой. Все кончено.

– Мила беременна, а значит мне не раз придется вернуться домой, – поменялся в лице Остап.

– Это невозможно, мы должны… – заспорила с ним мама, не замечая моего бегства.

«Мама права», – бубнил я, раскидывая вещи в полуразрушенном сарае. Вот оно, две шашки динамита завалят проход между мирами раз и навсегда. Не зря дед Василий говорил, показывая мне в детстве железный ящичек: «Пригодится за Нинкой подтереть».

Три, два, один… Хлопок. Тишина. Дым развеялся и рядом с кованными воротами открылись еще два тоннеля. Я проиграл.