Как я сделал чешскую пивную из кухни в Беляево⁠⁠

Вспомним-ка старые добрые события (почти 20-летней давности). В ту пору я снимал квартиру в Беляево с совершенно убитой кухней. И только-только увлекся домашним пивоварением (хобби приведет к тому, что дизайн для пивной индустрии станет основной моей специализацией). Как фанатичному поклоннику творчества Ярослава Гашека и Йозефа Лады, любителю "чештины" и начинающему пивовару, мне пришла идея — а сделаю-ка я из этой облупленной кухни... свой уютный домашний пивной "ресторан"!
И вот, кухня «немножко» преобразилась, после того, как купил за 80 рублей пачку гуаши да пару кисточек в книжном.

Вечерами это выглядело так.

Пришлось купить новый холодильник. В старом всегда отлеживались литров 30 пива, некоторые из образцов лежали там и по полгода (я вел подробные записи по каждой варке в общей тетради, в свободное время почитывая Кунце и Миледину, но, об этом в других пив-сериях).

Сколько же перебывало у меня гостей по адресу Профсоюзная 98 корпус 5...!
Среди них были и мега-знатоки, например, автор книг по чешскому пиву — Игорь Корчагин;

и один из ведущих экспертов по вину, Дмитрий Мережко; и москвовед Алексей Орлов и многие-многие прочие интереснейшие люди. Готовились и фирменные пивные вкусняшки, например, "Йозефовские баррикадки" (обжарки сарделек с лучком и морковкой), рульки, рыбные пироги... Вспоминаю, и захлебываюсь. Начинал, как многие с качественных экстрактов, а затем перешел на all-grain. Но даже и с экстрактами умудрялся делать так, что при слепой дегустации из 22 портеров со всего мира (по оценкам знатоков-любителей), мой портер занимал 4-место, сразу после Афанасия (с Джоном Батлером) и немецким Нойцеле (об этом тоже потом). Разумеется, и журналисты были тут как тут. Прошли две публикации, в журналах "Смена" и "Гастроном" с суммарным тиражом 220 000 экз. Я делал свои футболки, этикетки и развил мощный хоум-брендинг! Все это было некоммерческим, конечно.

Но, вернемся же к кухне! Несколько фотографий.

«Швейк уже третий день состоял в денщиках у фельдкурата Каца, когда за ним послали, чтобы он отвел своего хозяина домой. Мертвецки пьяный Кац сидел перед дверью квартиры надпоручика Гельмиха, выкинувшего его вон. Его преподобие был в штатском. «Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, я уже тут!» — отрапортовал Швейк и как следует тряхнул своего начальника. «А что вам здесь… нужно? У меня никакого денщика нет, — ответил фельдкурат Швейку. — Я — свинья! Пустите меня, почтенный, я вас не знаю!»

«Поручик Дуб начал снова: «Наибольшую роль в боевом духе солдат играет воспитание, получают же они его в школе и занимаемся этим мы, учителя!» И Дуб залпом опрокинул полную стопку крепчайшей водки, смердящей денатуратом. Капитан Сагнер что-то невнятно пробормотал и вышел из комнаты; несколько офицеров спали, положив головы на стол. А Дуб, уже мертвецки пьяный, не владея языком, продолжал лепетать: «Все для монарха! Все для ребенка! Самое главное — благо империи! Армии слава!» Поручик Дуб, у которого начиналась белая горячка, выкрикнул еще: «Идея, идея, идея!» и шмякнулся под стол.»

«В этот момент вошел Швейк и заказал кружку черного пива, пояснив: «В Вене сегодня тоже траур». В глазах Бретшнейдера сверкнула надежда. Швейк же, изрядно отхлебнув из кружки, продолжал: «Вы думаете, государь император это так оставит? Плохо вы его знаете. Война будет, как пить дать, больше я вам ничего не скажу!» Бретшнейдер тут же встал и сказал: «Пройдемте со мной в коридор!»

«И через полчаса, попив в караулке у солдат кофейку, Швейк вышел из Табора. И черт его знает, как это случилось, но только вместо на юг в Будейовице, Швейк шел все время прямиком на запад. Шел сквозь снега, в мороз, закутавшись в свою шинель, как последний наполеоновский гвардеец. Бодро шагая, он напевал: «Эх, вышел я да погулять по роще по зеленой!» Когда ему надоело петь, Швейк присел на куче щебня на обочине дороги, раскурил трубку и, отдохнув, пошел дальше — навстречу новым приключениям своего будейовицкого анабазиса.»

«Когда после этого Швейк проходил мимо штабного вагона, его окликнул надпоручик Лукаш и велел передать Балоуну, чтобы тот поторопился с кофе. Швейк поспешил исполнить поручение надпоручика и застал весь вагон распивающим кофе. Кофейные и молочные консервы надпоручика Лукаша были уже полупустые. Швейку тоже предложили кофе, но он отказался и сказал Балоуну: «Только что пришел приказ вздернуть в двадцать четыре часа каждого денщика, укравшего у своего офицера молочные и кофейные консервы!» Перетрухнувший Балоун вырвал у телефониста Ходоунского его порцию и помчался с ней в штабной вагон.»

«Швейк раскуривал трубку, когда опять зазвонил телефон. «Чтоб вас черти взяли с вашим телефоном!» — подумал он про себя и проорал в трубку: «Алло-о-о!» В ответ раздался голос надпоручика Лукаша: «Что вы там делаете?! Немедленно пойдите и разыщите взводного Фукса, пусть он возьмет десять солдат и сейчас же отправляется получать консервы! Понятно? Немедленно, как только повесите трубку…» Пауза. Новый звонок… «Швейк, скотина, негодяй, мерзавец! Почему прерываете разговор?!» — «С вашего разрешения, вы изволили сказать, чтобы я повесил трубку!» — «Через час я буду дома, Швейк, вы у меня не обрадуетесь!»

«Надпоручик Лукаш, не в силах дольше сдерживаться, вырвал у Швейка курицу и трахнул ею об пол: «Знаете, Швейк, чего заслуживает солдат, который грабит во время войны мирное население?» — «Почетной смерти от пороха и свинца!» — торжественно провозгласил Швейк. «Но вы заслуживаете петли, Швейк! Вы забыли присягу, негодяй!» — «Никак нет, господин обер-лейтенант! Осмелюсь доложить, не забыл. Я, осмелюсь доложить, своему пресветлейшему властелину его величеству Францу-Иосифу I торжественно присягал приказы его на любой службе выполнять, противу любого супостата, кто бы то ни был и когда бы ни было угодно воле его императорского величества, днем и ночью, везде и всюду…»

«А ливерный фарш испускал пахучий аромат перца, жира и печенки. Балоун не удержался и всхлипнул. Всхлипывания усиливались — он уже плакал навзрыд. «Ты чего ревешь, как корова?» — спросил повар Юрайда. «Чего-то вспомнил дом родной, — ответил, рыдая, Балоун. — Дома я завсегда был при этом, когда делали колбасу. И никогда никому, даже самому наилучшему соседу, не хотел послать гостинца. Сам все хотел сожрать и взаправду все сам жрал. Раз я умял столько ливерной колбасы, буженины да колбасок из свиных потрохов, что все думали, что лопну. Гоняли меня арапником вокруг дома… прямо, что твою корову, когда ее от зеленого клевера раздует».

«Мастерским движением жандарм надел Швейку на руку один конец наручников, а второй захлопнул на запястьи своей правой руки. Отныне они были соединены воедино точно сиамские близнецы. Спотыкаясь, они не могли оторваться один от другого и, когда унтер падал, он увлекал Швейка за собой. Увидев, что так дело не пойдет, они было попробовали расцепиться. Но после долгих и тщетных усилий, унтер-офицер вздохнул: «Теперь мы связаны на веки веков…» «Аминь!» — добавил Швейк, и они заковыляли дальше. «Ох, теперь мне нагорит — нам уже не расцепиться!» — сокрушался жандарм.»

«Между тем в полковой канцелярии полковник Шредер на офицерском совещании излагал свои соображения относительно событий на позициях. На столе была разложена карта, но весь театр военных действий изгадил ночью кот, которого держали полковые писаря. Полковник был чрезвычайно близорук и офицеры с интересом ожидали, что произойдет. «Оттуда, господа, в Сокаль на Буг!» — пророчески изрек полковник Шредер и погрузил указательный палец в одну из кучек. «Что это такое, господа?» — «Wahrscheinlich Katzendreck. По всей вероятности кошачье г…, господин полковник», — вежливо ответил за всех батальонный командир капитан Сагнер. Полковник ринулся в соседнюю канцелярию, откуда послышались громовые раскаты ужасных угроз.»

"Широко известное в узких кругах" местечко U Josefa просуществовало почти три года.
Что потом стало с кухней — не знаю... но было бы интересно найти последующих жильцов )