Избегание решения крупных проблем / задач философами по оценке Шарля Фурье⁠⁠

Данная статья относится к Категории: НЕрешение актуальных проблем, задач

«Ныне философия проявляет такое же безразличие по поводу наиболее задевающих чудовищных явлений, по поводу раздробленного хозяйствования трёхсот лачуг, занимающих триста очагов, триста работников там, где достаточно было бы троих, по поводу обманной торговли, которая путём непроизводительного обслуживания за последние сорок лет увеличила в четыре раза массу используемых ею агентов, массу поглощаемых ею капиталов и массу дани, которую она взимает с производителей и потребителей.

Всякий насмехался бы над мельником, который учетверил бы число колес и частей своих мельниц для того, чтобы достичь помола лишь того же количества зерна. Точно так же насмехались бы над часовщиком, который учетверил бы колесный механизм стенных часов, не прибавляя ничего ни в отношении стрелок, ни в отношении боя. Такого рода механиков называли бы слабоумными или сумасшедшими.

Философия подражает им, благоприятствуя режиму торгашеской анархии, или конкуренции индивидуальных плутней, которая за последние сорок лет учетверила бесполезную пышную обстановку, расходы, мошенничество и грабительство. Она превозносит эти смешные стороны для того, чтоб уклониться от открытий по части гарантии правдивости. Если бы она обратила внимание на пороки обманной торговли, она взяла бы на себя обязанность изобрести правдивый и гарантированный образ действий, зачаток которого имеется в монетной системе; но, как только дело идет об открытиях, она освящает всякое грабительство, дабы избежать искания средства от него и ограничиться лёгким занятием системами, обходя всякие проблемы как в отношении хозяйственной ассоциации, так и в отношении социальных гарантий, которые она не умеет установить даже для себя, для своей собственной безопасности: ибо она была трижды на протяжении этого поколения жертвой движущих сил, которые избрала себе в качестве покровителя, а именно - представительного правления.

В 1793 году оно принесло господство Робеспьера, который посылал философов массами на эшафот.

В 1800 году, как последствие анархии периода Директории, оно принесло господство Бонапарта, который спешил заткнуть рот философам, заглушить их потоки просвещения.

В 1820 году оно принесло, после нескольких лет борьбы, господство антифилософов, которые, овладев рычагом представительной власти, использовали его на то, чтобы разрушить часть за частью здание философии.

Вот, таким образом, бедная наука, трижды убитая покровителем, которого она себе избрала. Какое глубокое невежество в отношении пружин движения, и какой блестящей будет роль тех, что возьмут почин в области научной оппозиции, в деле обвинения четырёх неопределенных наук и в выявлении катаракты, которою они поразили ум человеческий. Роль эта была бы блестящей даже в отрицательном смысле, в том случае, если бы люди не знали, что открыты четыре противоположные науки, и ограничились бы указанием на ошибки философии, её отказ исследовать нетронутые науки, её упорство в превознесении несомненно порочных методов, таких, как обманный и усложняющий способ в области торговли, способ раздробленности в области земледелия. Но зачинатели дела научной оппозиции смогут взять на себя роль положительную, опереться на последовательность восходящих ступеней движения, использовать выгоды опыта; при такой постановке вопроса у них будут три значительных средства к успеху.

Первое средство - это соглашение с правительствами: всё, что является действительным прогрессом, согласуется на деле с их видами.

Вторым средством будет худой конец социетарного опыта. Этот худой конец будет заключаться в том, чтоб увеличить капитал вдвое в том случае, если расчёт притяжения по страсти оказался бы неправильным. Скептики и мелкие умы не захотят в это верить и будут говорить, что это слишком ослепительно; тогда обратят их внимание на то, что, даже ставя под сомнение эту теорию, они не могут сомневаться в сбережениях и материальных улучшениях, присущих механизму серий по страсти. И вот, будет доказано, что одно лишь это преимущество подняло бы доход вдвое даже в том случае, если бы в отношении трудового притяжения и гармонии по страсти потерпели провал. Какое предприятие порядка цивилизации может представить подобную возможность тем, кто считал бы его неправильным в теории? При этом положении социетарный опыт будет иметь в качестве пайщиков даже своих противников.

Третьим средством будет искушение учёных, приманка внезапных и безмерных богатств, которые они смогут создать себе при новом порядке на продаже своих произведений, на единых премиях, образующих огромные суммы, наконец, - на руководстве обучением, гарантирующем каждому учёному, художнику или литератору великолепный образ жизни. Поскольку науки и искусства будут иметь производительное значение при режиме трудового притяжения, надо будет поднять все народы к разработке наук и искусств, а в первом поколении не будет и тысячной доли числа учёных и деятелей искусства, необходимого для дела обучения; поэтому-то каждая страна станет предлагать златые горы и наименее значительным учёным и художникам ради приглашения их на работу. Все те, что сейчас чахнут на чердаках столиц, будут засыпаны посланиями столь же соблазнительными, как послание Артаксеркса Гиппократу.

Какое б у них ни было желание этого, я и не думаю рассчитывать, чтоб эта перспектива могла обратить их, хотя бы она была подкреплена строгими доказательствами. Я знаю, что корпорация не отрекается от своих заблуждений и что распределители просвещения, разума - это люди, больше всего восстающие против всякого просвещения, какое исходит не от них и внушает тревогу их самолюбию. Они будут по отношению ко мне тем же, чем они были к Колумбу и Галилею, а в недавнее время - к Дженнеру и Фултону.

Тома хорошо обрисовал их, говоря: «Последнее из преступлений, какие они прощают, это преступление, состоящее в возвещении новых истин».

С другой стороны, я знаю, что существуют исключения из всякого правила и что на 400-500 учёных Парижа может найтись одна сотая - четыре-пять человек - достаточно рассудительных для того, чтобы взвесить, как то сделал святой Августин, благоприятные для нововведения шансы, пути богатства и славы, какие оно представляет.

Нет надобности в сотнях апостолов, чтобы вызвать доверие к теории притяжения, - достаточно будет маленького ядра из троих и даже только одного, если он человек сильно выдающийся. Ему будет принадлежать честь, которой тщетно домогаются ныне учёные: честь стать главой полезной секты, увлечь за собою всех, осуществить всеобщее преобразование умов и обществ при посредстве одной легкой операции, которая не потребует и двух месяцев времени и учетверит капитал пайщиков независимо от вознаграждения. Блеск, обеспеченный тому или тем, которые сделаются проповедниками этого предприятия с сомнением и условно, приглашая сомневаться в философии, уже подвергавшейся подозрениям своими сообщниками - Вольтером, Монтескье, Руссо, и проверить теорию притяжения по страсти и социетарный механизм, - этот блеск, говорю я, возникнет из внезапного завоевания мнения, которое - у монархов и у народов - весьма нерасположено к философии.

Для того чтобы высказаться, выжидают, чтобы гений создал некую другую науку, которая сумела бы сделать то, что эта сирена умеет лишь обещать, науку, которая сумела бы дать народу действительное благосостояние вместо лохмотьев, к которым низводят его наши науки. Государи и вельможи, питающие отвращение к торгашескому и философскому духу, с радостью воспримут новое учение, которое уличит философию во всех ошибках, какие она приписывает монархам, - в мракобесии, в косности и в попятном движении; учение, которое докажет, что социальный прогресс и режим правдивости должны возникнуть из исключительного правительственного заведывания при условии противовеса, как то видно в отношении монетного режима, и которое, вместо того чтобы ниспровергать государства ради смутных надежд, ограничится опытом на небольшом кантоне в одно квадратное лье и с 1800 жителей.

Немедленно же будет признано, что инстинкт был верен, когда внушал народам презрение к торговле и обману, а государям - недоверие к философам и их болезненной склонности к нововведениям, распространяемым на целое государство, без предварительного опыта на одном кантоне. [...]

В качестве проповедника новой науки и вождя восстановления нужен, таким образом, учёный, достаточно проницательный, чтоб оценить глупость своих коллег, упорствующих в разработке бесплодного поля, четырёх истрепанных и пережёванных наук, тогда как перед ними открыты четыре нетронутые рудные жилы. Нужен человек, который сумел бы пробудить их от их заблуждений, заставить их краснеть за них и целиком присоединиться к нему.

Главное, он должен будет при оценке моей теории судить о сути, а не о форме, принимать в соображение, что предмет не допускает ни лести, ни уступок.

Не приходится ждать чего-либо нового от человека, который представляется с кадилом в руке: это - лишь ещё один софист.

Подлинные открыватели - Ньютон, Коперник, Линней, Колумб, Галилей - открыто противоречили своему веку и атаковали в лоб заблуждения. Истинного открывателя можно узнать по характерной черте, которую ставят в упрёк Бэкону в следующих выражениях: «Бэкон, пророческий гений которого стал современником XVIII века; Бэкон, открывший в своих писаниях неисчерпаемую сокровищницу истин, был неправ в том, что взял слишком высокий полёт и парил на столь большой высоте над людьми и вещами своего времени, что не оказывал на них никакого влияния». Разве не прав был Бэкон в том, что он вознёс свои взгляды дальше, чем взгляды века, отупевшего от мелкости? Нет, неправота была уделом его современников. Точно так же обстоит дело и с моими современниками. [...]

Я наметил путь, каким следовать, чтобы правильно судить об открытии, от которого зависит судьба социального мира; следует принимать в соображение сущность, а не строгие формы, те формы, которыми любуются у церковного проповедника, гремящего против наших пороков, у какого-нибудь Демосфена, у какого-нибудь Цицерона, разоблачающих происки Филиппа и Катилины. Я выполняю ту же роль и не должен воскурять фимиам четырём ложным наукам, заблуждения которых выявляю.

Тактика их сторонников - это тактика Эскобара; они увёртываются от всякого обсуждения сути предмета, вопроса о притяжении и о цели Бога, который подвергает нас воздействию этой побудительной силы. Они пытаются выставить притяжение в смешном свете. Ньютон достаточно смыл с него печать осмеяния; для того, чтобы привести их в смущение, достаточно задать им два следующих вопроса:

Почему, рекомендуя исследовать область науки в целом, они оставляют в забвении четыре нетронутые науки, а особенно - науку о притяжении, важность которой достаточно доказана успехами, достигнутыми Ньютоном в отношении отрасли материального?

И почему, беря на себя задачу изучения человека, вселенной и Бога, они отказываются изучать притяжение по страсти, которое является действующей силой бога, дающей побуждения человеку и созданиям? Этих двух вопросов достаточно, чтобы привести в замешательство подлинных мракобесов, каковыми являются не те, о которых так думают. У просвещения и человеколюбия нет более опасных врагов, чем те, что похваляются, будто они - их апостолы. Пока свобода имела своими корифеями лишь Платонов и Аристотелей, рабство людей труда строго поддерживалось; оно было поколеблено только в то время, когда христианство стало достаточно сильным, чтобы обрушиться на него. А при многих иных обстоятельствах, когда дело шло о социальном прогрессе, какую службу сослужили так называемые друзья просвещения? Без покровительства духовника Изабеллы экспедиция Колумба была бы сорвана и открытие Америки задержалось бы, может быть, на полвека из-за насмешек остроумцев, именуемых философами: бесславя Колумба, всякий из них воображал себя оракулом разума, ни один из них не взялся за защиту его.

Пусть они вспомнят сейчас позор, какой потерпели их коллеги XV века. Этим зоилам сначала удалось очернить Колумба, создать ему имя мечтателя и идиота по всей Европе до тех пор, пока его путешествие и его возвращение не принудили их к молчанию. Из-за этого акта мракобесия Генуя потеряла скипетр Нового Света; её остроумцы заработали на этом головной убор Мидаса и всеобщее презрение.

Предостережение зоилам новейшего времени, которые под наименованием философов воспроизводят в XIX веке мракобесие XV века, тщась обесславить теорию притяжения по страсти и социетарного механизма до того, как она была подвергнута должному суждению путем тщательного рассмотрения и опытной проверки, которая уже сокрушила и отвергла опыты номинальной ассоциации, предпринятые в Америке и в Англии. Отказ их соседей - как цивилизованных, так и дикарей - подражать им доказывает изрядно, что для того, чтобы создать ассоциацию, недостаточно монастырского и произвольно измышленного устава, а нужна новая и специальная наука, несомненно природосообразная благодаря своей математической правдивости и своему видимому соответствию страстям существ всякого пола, всякого характера, всякого состояния, всякого положения и всякого возраста, а в особенности - благодаря своей способности удовлетворить все партии, заставить их сразу забыть, как ребяческие бредни, все их политические распри. Эти условия строго выполняются новым хозяйственным миром, и я буду о них напоминать на протяжении этого произведения, чтобы представлять доказательства их выполнения».

Шарль Фурье, Новый хозяйственный и социетарный мир / Избранные сочинения в 4-х томах, Том 4, М., Изд-во Академии наук СССР», 1954 г., с. 420-428.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 26-ти видео: НАУЧНЫЕ ЗАДАЧИ

Изображения в статье

Шарль Фурье — французский социалист-утопист, разработавший проект плана будущего общества – строя «гармонии», в котором должны раскрыться все человеческие способности... / Public Domain

Изображение 愚木混株 Cdd20 с сайта Pixabay

Изображение WorldSpectrum с сайта Pixabay

Изображение Rigby40 с сайта Pixabay

Изображение Sarah Lötscher с сайта Pixabay

Изображение Kevinsphotos с сайта Pixabay

Изображение AndPon с сайта Pixabay