Глава 13  Боги, танцы, помидоры⁠⁠

За деревьями, где осталась машина, загрохотало и принялось мелодично подвывать - вездесущий Юрец успел сбегать и во всю мощь запустить музыку через колонки в открытых дверцах. Тишину порвало в клочья. Бизончик в окружении трех девушек стал дергаться в рваном танце, они подхватили, «дворик» перед пещерой мгновенно превратился в танцпол. Бизончик неистовствовал. Его энергией можно было вскипятить и выпарить озеро. Кстати, было бы очень удобно, чтобы на обратном пути не пользоваться опасным плотом. Пресс и огромные плечи Бизончика ходили ходуном, ноги выбивали ритм… точнее, вбивали, будто хотели достучаться до Америки, и после каждого удара в земле оставалась яма. Рядом медленно, как в трансе, качалась и водила раскинутыми руками Оленька. Ее переполняла чувственность, каждое колыхание грудью, чуть прикрытой маечкой, звало к приключениям, каждое движение бедра рождало в груди огонь и сводило живот. Когда руки поднимались, вместе с ними взлетала майка, но танцовщицу сейчас это не волновало. Она т-а-н-ц-е-в-а-л-а. Это тот случай, что описывается фразой «И пусть весь мир подождет». Потому что плевать на мир. Если он хочет, пусть не ждет, а идет куда-нибудь, например, на фиг. Все равно. Потому что нет ничего главнее танца – когда человек отдается ему весь, до дна… и даже немного больше.

Рита и Фаня, как и Бизончик, тоже отрывались во всю: то, что творили руки, ноги, головы и поясницы, не поддавалось не только описанию, но и разумному объяснению. Рядом вился вернувшийся Юрец. Толик вновь затянулся из трубки и понес ее Анфисе.

Луиза на миг осталась одна. Очнется? Ник попытался поймать ее взгляд.

Она едва оглянулась на них, недавно единственных своих приятелей, и подключилась к танцу. Кажется, ей было хорошо.

Ну и ладно. Ник тоже стал пританцовывать. Девиз сегодняшнего дня – получать удовольствие от жизни. Луизе хорошо. Хорошо? Хорошо! Вот и хорошо. Осталось как-то сделать, чтобы ему тоже стало хорошо.

Увы, от того, что Луиза сейчас почти счастлива, лучше на душе не становилось.

Рядом начал грузно притоптывать Мирон. Секундой позже Аскер бросился в круг танцующих, где вскоре произвел маленький фурор: его темпераментная квазилезгинка прекрасно вписалась в бешеный ритм музыки, и на время он стал центром внимания. Затем из центра его сместил Юрец – на удивление хлипкий и немного нескладный парень оказался предельно гибким, он виртуозно выделывал коленями коронные па Элвиса Пресли и один в один копировал лунную походку Майкла Джексона. Ретро-стиль, положенный на современные ритмы, удался на славу, вот только танцор быстро выдохся, и его снова сменил Аскер.

Мирон изображал робота – тоже нашел лучшее применение своим талантам, которые на танцевальном поприще отсутствовали полностью. Но сейчас не требовалось уметь, каждый танцевал не телом, а душой. Невозмутимые отрешенные лица придавали зрелищу нотку безумия.

Ник ничем не уступал остальным. Он тоже страшно изгибался, грозя в какой-то момент не учесть возможности организма и переломиться, и почти неуправляемо раскидывал конечностями, как осьминог на сковородке. И ему вдруг стало хорошо. Вопреки логике. Назло рассудку. Хо-ро-шо!

Одни веселились, потому что им действительно весело, другие – за компанию. Ник был из последних. Пусть все идет как идет. Жизнь не кончилась, она продолжается. Мало того, она прекрасна!

Толик подхватил Луизу за руку и потащил вокруг дерева с Анфисой, приглашая остальных присоединяться к змейке. Вскоре круг замкнулся, и змейка превратилась в хоровод вокруг дерева. Ник оказался рядом с Луизой. Само получилось? Ну, если чего-то хочешь… В моменты, когда хоровод двигался, их руки встречались. Привязанная в стволу Анфиса только добавляла картинке сюрреализма.

«Как туземцы вокруг жертвы», – припомнилось из виденного в кино.

В мозгах колотил бешеный ритм, сердце впрыгивало. А ведь и правда – здорово! Как же хорошо просто двигаться, ни о чем не думать, обо всем забыть… Может, это и есть счастье?

– Анфиса, – прокричал Толик «преступнице», с завистью глядевшей на веселившийся хоровод и уже, наверное, сто раз проклявшей глупое бунтарство, – тебе как будет удобнее: запачкаться или сохранить одежду чистой?

– Это самый идиотский вопрос из всех, которые я слышала в своей жизни, – объявила та. – А сам как думаешь?

– Ясно. Нет проблем. Юрец, Бизончик, подготовьте мишень.

Оба парня вывалились из круга и бросились к Анфисе. Остальные не прерывали танца. Исчезновение двух бойцов только подстегнуло армию, которая сразу будто бы пошла в атаку. Ник бесновался вместе со всеми. Глаза косились на то, что делали Юрец и Бизончик, а мозги, из последних сил пытавшиеся сохранить трезвость, требовали не видеть. Да, не «не смотреть», а именно не видеть. Только двигаться. В общем ритме. В едином порыве. Стать частью чего-то большего.

Прикусывая от усердия губы, Юрец и Бизончик освободили Анфису от веревок, начиная от пояса и ниже, и стянули с нее джинсы. Остались только ажурные трусики. Тонкие, с кружевами, полупрозрачные. Не одежда, а одно название. Но… Синхронное движение с двух сторон – и они тоже упали на землю. Анфиса по очереди приподняла ноги, помогая собрать вещи, и Юрец испарился с ними, будто ветром сдуло. Будто и не было. А может, и вправду не было?

Все танцевали, словно ничего не изменилось. Бизончик вернулся в круг. Толик вновь повел ритмично дергающийся хоровод вокруг дерева.

С одной стороны Ник видел лицо Анфисы – пронзительно завидующее, прилегающее щекой к дереву, жаждущее влиться в общую радость. С обратной открывалось безобразное в своем искушении зрелище – чувственное, прекрасное и возбуждающее. Вспомнилось начало прошедшей ночи. Как он мог отказаться от этого – вот от этого вот, шикарного, плывшего в руки и не требовавшего никаких усилий? Просившего просто взять то, что плохо лежит? И тогда оно лежало бы хорошо. А сейчас стояло, открытое всем взорам. Доступное всем. И одновременно никому. И особенно ему, Нику, упустившему шанс.

А может, он все же был прав?

А может, он дурак на всю голову?

А может, ну их к чертям, все мысли от первой до последней? Танец! Движения! Ритм!

Сквозь грохот едва пробилось:

– За мной! – Толик собрал всех метрах в пяти от дерева с «преступницей». – Встаньте на этой дистанции. Темнеет, больше ждать нельзя.

Он указал жезлом на пакет. Бизончик поднял и раскрыл его.

– Берите.

Внутри склизкой кучкой лежали оставленные из-за противного вида мятые помидоры.

– На позицию! – провозгласил Толик. – Внимание!..

Как же хотелось проигнорировать приказ и сделать по-своему… Как именно? Неизвестно. И никогда не станет известно, потому что Ник вместе со всеми взял чуть протекший помидор и встал наизготовку. Рядом близоруко целилась в жертву Луиза – для сохранности она еще днем оставила очки в машине.

Безумие какое-то. Ник представить не мог, что будет участвовать в чем-то подобном. Но участвовал. Перед глазами во всей красе белела мишень, как без затей и экивоков назвал ее Толик. Потемневшие в сумерках рыжие пряди спускались на лопатки, ниже обвитая шпагатом ровная спинка сужалась к талии, а затем бурно расширялась и выдавалась вперед двумя обширными полушариями. Роскошный вид смущал и будоражил. Присутствие Луизы требовало отвести взгляд. Рраньше Ник так и поступил бы. Но не сейчас. Анфиса загадочным образом перешла из разряда противоположного пола в ранг неодушевленных предметов. Мишень. И все. Вместе с Луизой Ник целился в самую середину, куда стыд не позволил бы так откровенно пялиться, если бы не поставленная всем задача. Какой же пройдоха и молодец этот Толик. Он сделал невозможное – примирил Ника с непредставимым. То, что было нельзя – потому что протестовала совесть – оказалось можно. Всего-то нужно было стать как все.

– Пли! – скомандовал Толик.

На мишень обрушился красный град. Чмокнуло, чвакнуло, потекло. Ник попал! В самую серединку, как и метился!

А ведь была мысль промазать. Перед ним – живой человек, каждое попадание для которого – боль или, как минимум, неприятные ощущения. К тому же, это унизительно – быть закиданным помидорами.

– Проступок искуплен! – объявил Толик. – Теперь мы все равны. Освободите жертву!

Анфисой вновь занялись Юрец и Бизончик. Последний, доставая нож, соорудил кровожадную гримасу, будто собрался резать совсем не веревки.

– Друзья! – перекрикивая музыку, обратился Толик к своему племени и воздел деревянный жезл. – Оставьте в прошлом былые заботы и мучавшие вас проблемы! Отбросьте склоки и недовольство, нет больше ни прошлых обид, ни национальностей, начинаем жизнь с чистого листа. Отрешитесь от всего, что навязывали преподаватели, родственники и государство. Мы скидываем оковы условностей и на всю жизнь до самого понедельника плюем на слово долг! Мы никому ничего не должны! Отныне мы свободны душой и телом, и нет ничего, что заставило бы нас вернуться в уготованные обществом рамки. Пределы возможного определяем мы! А пределов нет и быть не может, они – фикция, навязанная государством, чтобы люди не мечтали о невозможном. Забудьте прежнюю жизнь! Забудьте свои имена! Здесь каждый будет другим человеком – истинным, ничем и никем не ограниченным! Анфиса!

Освобожденная от пут девушка приблизилась. Спина и прочие задние красоты пестрели слизью с желтыми пятнышками и длинными потеками. Но стоило тылу оказаться вне поля зрения…

Торчащие вперед пупырчатые пятаки звали взгляд. А затем он тонул в ущелье под ухоженным газончиком. Широкие бедра заставляли глаза и мысли разбегаться, и чтобы собрать их и отправить в выбранном мозгом направлении, требовались неимоверные усилия. Тело – одежда души. Эта одежда Анфисы была местами грязной, но упоительно привлекательной.

– Анфиса! – Толик на миг коснулся жезлом головы девушки. – Это имя больше не прозвучит в новой жизни и не напомнит о темных годах, когда ты влачила жалкое существование рабыни общества. Тебя заставляли следовать правилам и законам, тебя во всем ограничивали, тебе не давали раскрыться во всю ширь твоей необъятной души. Теперь ты свободна. Каким именем хочешь, чтобы тебя называли в новой жизни?

– А каким можно? Из какой области выбирать?

– Наше государство называется Анатолия, – влезла Рита. – Слово греческое. Пусть все имена будут греческие.

– Попандопуло! – тут же предложил Юрец.

– Давайте возьмем что-нибудь древнее и красивое, например, из мифов, – подсказала Луиза, – весь божественный Олимп к нашим услугам.

– Хочу быть Афродитой, – смиренно сообщила Анфиса.

Сейчас начнется, подумал Ник. И началось.

– А почему именно ты будешь Афродитой? – возмутилась Рита. – Я тоже хочу быть богиней любви и красоты.

Толик улыбнулся:

– Правильно, назначить самой красивой не имею права даже я, иначе навеки обижу остальных. Жду еще вариантов.

– Пусть будет Афина, – предложила Рита. – Очень достойное имя. Богиня мудрости и войны.

– Бесподобное сочетание, – подавился смешком Юрец.

– Или Геката – богиня магии и колдовства, – добавила Рита, непонятным взглядом прожигая непробиваемо-раскрепощенную соперницу.

Или Лисса – божество безумия, подумал Ник. И промолчал.

– Артемида, – предложил Аскер. – Богиня охоты.

– Хочу! – сразу отреагировала Анфиса. – Охота – это моя третья особенность после любви и красоты.

Мирон схватил Ника за руку:

– Смотри!

Остатки помидоров под деревом шевелились. Один за другим несколько смятых ошметков поднялись в воздух и исчезли. И все прекратилось.

– Видел?

– Значит, не только у меня в этой поездке галлюцинации, – облегченно выдохнул Ник.

Музыка продолжала грохотать, а интерес компании сосредоточился на вожде и нарекаемой новым именем. До двух отвернувшихся новичков никому не было дела.

– Я трубку не курил, – шепнул Мирон.

– Я тоже.

Помидоры больше не проявляли самостоятельность, и Ник опять перевел взор туда, где застряли почти все остальные взгляды, как мужские, так и некоторые женские. Со стороны женской половины объективностью не пахло, одни девушки разглядывали скептически и придирчиво, будто искали недостатки, на которые при случае обязательно укажут, а случая подождут такого, чтобы самим оказаться в выигрышном положении. Другие кисло косились с некоторым осуждением – не от избытка моральных качеств, а досадливо, как на выскочку, которая первой додумалась до того, что для привлечения внимания могли бы сделать и сами.

Только Луиза тактично отвернулась, чтобы не видеть ни Анфисы, ни того, куда направлен взор ее парня.

А парни просто глазели, одни нагло и едва не облизываясь, другие, вроде Ника, деликатно, как на загадку природы или произведение искусства. Анфиса и была ими – загадкой и произведением. Можно сказать, шедевром, на ней природа не отдыхала, она старалась, как отличник на экзамене. Вышло изысканно и очень волнующе. Только с ростом перебор получился. Но удивительная пропорциональность скрывала этот единственный, не считая характера, недостаток.

– Что будем делать? – влетело в ухо.

– Вид, что ничего не было.

Мирон возмутился:

– Но ведь было, ты же видел!

– Это уже давно происходит. Для людей, как я понял, оно неопасно. Небольшая безобидная чертовщинка. То на машине покатается, то шашлыки сопрет, то, вот, с помидорами поиграет. Потом разберемся, когда одни останемся.

Мирон отстал от него. Видимо, чтобы все детально обдумать.

– А Толик тогда – Великий Зевс! – громко объявил Юрец.

Никто не возразил. Ник тоже. Как говорится, хоть горшком назови… Вот-вот, лучше горшком. Но если народу хочется, пусть будет Зевсом.

– Юрец – Одиссей, – ответно выдал Толик.

Юрец поджал губы:

– Одиссей не бог.

– Зато самый хитрый. Всех богов вокруг пальца обвел.

Это Юрцу понравилось, и он согласился.

Новонареченная Артемида направилась к воде.

– Аскер! – позвал Толик. – Как представитель солнечного юга, отныне ты будешь зваться Нот – бог южного ветра! – Макушки Аскера коснулся козлиный череп. – Нот! Ты был великолепен в танце, это требует поощрения. Лучшему танцору вечера назначается… помыть Артемиду! Что-то слишком длинное у нее имя. Артем… нет, Артемида отныне будет просто Арти. Нот, видишь – Арти ждет помощи.

Анфиса, то есть Арти, обернулась, но выражения на лице уже было не разобрать. На расстоянии нескольких метров черты и детали размывались, люди превращались в безликие силуэты. Темнота постепенно замещала реальность неясными иллюзиями, лес превратился в черную стену, в которой ярким праздником горели лампочки в салоне машины – так и не погасшие из-за открытых дверей.

Аскер бросил быстрый взгляд на Луизу. Ее в этот момент, как и все последнее время, больше интересовал Толик. Аскер молча раздвинул оказавшихся на пути Фаню и Мирона и пошел к озеру.

– Бизончик – это однозначно Геракл, – нарек Толик приятеля.

Возражений не последовало.

– Оленька будет Деметрой, богиней плодородия.

А вот это было обидно. Намек поняли все. Выпиравшая пышность Оленьки-Деметрии просто напрашивалась на подобное сравнение, но высказать такое вслух, тыкая носом в ее проблему…

Бизончик стиснул никак не отреагировавшую подружку:

– Моя Демочка!

Она смирилась. Толик быстро объявил следующего:

– Мирон будет Бахусом.

Опять чисто по внешности. Что-то вождя «заносит». Неприятная тенденция.

– Это из римского пантеона, – мрачно уведомил Мирон.

– И что? Ну, Вакх, просто в таком виде сложнее произнести.

– Можно проще, – подсказала Рита. – Дионис – он же. Бог виноделия, вдохновения и религиозного экстаза.

– Я не пью,– сообщил Мирон.

– И что? Ладно, тогда будешь Морфей – бог сна.

– У нас есть бог южного ветра, – вмешалась Луиза. – Пусть будет Зефир. Это бог западного ветра.

– Спасибо, – сказал Мирон.

– Рита… – Толик задумался. – А кто там еще есть из нормальных? Помню Немезиду, это богиня возмездия, но ее второе название – Мегера. Гера – богиня семьи, но к тебе это отношения не имеет.

– Гера-Мегера, – встрял Юрец. – В связке звучит отлично.

Фаня, до которой очередь еще не дошла, шумно вмешалась:

– Давайте отложим переименование, я уже запуталась, кто есть кто.

– Честно говоря, я тоже, – согласилась Рита.

Или ей не хотелось оказаться кем-то хуже, чем Мегерой.

– Хорошо, – не стал спорить Толик. – Тогда – танцы! Белый танец! Медляк в студию!

Юрец побежал к машине. Луиза приникла к Толику – будто боялась, что его заберут. Сдобные пухлости подружки продолжал тискать Бизончик. Ник оглянулся на берег. Комичности ситуации, на что, видимо, надеялся Толик, Анфиса и Аскер, который ей, как говорится, «в пупок дышал», не допустили. Они перевели ее в эротичность. С закатанными по колено штанами Аскер вошел в воду и теперь зачерпывал ладонями и отмывал девушку, которая стояла перед ним на четвереньках. Анфиса, предугадывая и предвкушая каждое намерение помощника, то выпячивала, то прогибала спинку, дело шло быстро.

– Естудэ-э-эй… – разнеслась ненавистная со вчерашнего дня мелодия, – оу май траблз симд со фа-а-ар эвэ-эй…

До плеча дотронулись. Рядом с Ником стояла Фаня. Рита, тоже оказавшаяся в одном шаге, гордо вскинула подбородок и прошла к Мирону.

Шею оплело мягкой прохладой, Ник обнял ответно. Начались медленные движения.

– Ну ни фига себе, – вернувшийся Юрец обнаружил, что ему пары не досталось, – вот и делай людям добрые дела.

Фаня прижалась сильнее и заговорила в ухо:

– Вчера твой друг так лихо развел Толика на тему религии. Но если бы спрашивали меня, я бы в некоторые логические ловушки не попала, там же все белыми нитками шито.

– По-своему Аскер был прав.

Фаня отстранилась на один миг, только чтобы взглянуть в глаза:

– Тебя он тоже убедил, что ты мусульманин?

– Я православный. Ни в чем другом меня убедить невозможно.

– Ты веришь в Бога? – Фаня, с самого начала прижимавшаяся не меньше, чем это делали соседствующие Толик и Луиза, вновь забыла о желании не уступать в чувственных удовольствиях. – И это мне говоришь ты – умный парень двадцать первого века, знакомый с наукой не понаслышке, и перед которым открыт весь интернет?!

Ник улыбнулся – почти так же, как Аскер перед убийственными доводами в пользу мусульманства Толика.

– Хочешь, докажу, что Бог есть?

– Попробуй. Если сумеешь, я сейчас же прилюдно покаюсь во всех грехах и уйду в монастырь.

– В монастырь не уходят, это бегство от прежних проблем, чтобы утонуть в новых. В монастырь приходят. И каяться не надо, здесь не те люди, кто поймет. Теперь по делу. В каждом человеке есть что-то гаденькое, в одних больше, в других меньше.

– А кто-то из этого целиком состоит, – со смешком вбросила Фаня.

– А кто-то наоборот – со стороны выглядит святым, а внутри корит себя за малейшую неправильную мысль, которую вызвали обстоятельства. А ведь кроме мысли в нем нет ничего греховного. В общем, неважно, в ком чего сколько, мы не о количестве говорим, а о самом факте. Назовем эту обитающую в каждом человеческую пакость «под-Я», чтобы отгородить от главного «Я», которое и есть мы все.

В бок толкнули – по кругу пошла новая бутылка, и теперь каждый, хлебнув, передавал другому. Фаня сделала несколько глотков, а Ник только пригубил – чтобы претензий не возникло. В компании, где пьют, непьющего считают врагом народа. Конечно, хотелось проявить волю и объявить, что алкоголь ему неинтересен, что лишь отвлекает от настоящей жизни… но здесь жизнью считали другое. И Ник мимикрировал под обстоятельства.

– И что? – подтолкнула Фаня грудью и бедрами – требовала вернуться к теме.

– Я только что доказал тебе существование дьявола. Вот это плохое, что есть в каждом, все вместе и есть дьявол. А все хорошее, высшее, жертвенное и человеколюбивое, что присутствует в каждом в еще большем количестве, некое «над-Я», это и есть Бог. Он не на небесах, он в каждом из нас.

Фаня размышляла недолго.

– В логике не откажешь, но это общие слова. При чем тут твое конкретное православие? Хочешь сказать, что католики, протестанты, мусульмане, иудеи или, к примеру, буддисты, не попадут в рай… если он есть?

– Как сказал один человек, я не знаю, спасутся ли католики и протестанты, я знаю, что без православия я не спасусь. Здесь не головой думать надо, а включать сердце. А дальше – как оно подскажет. А Бог милосерден, хороших людей других религий он будет судить по совести.

– В любую секунду жду, что рассмеешься и скажешь, что разыграл. Ты же не веришь во все это по-настоящему?

Ник вздохнул:

– К сожалению, да, не верю.

Фаня счастливо расслабилась в его руках, а он добавил:

– Но допускаю. Однажды у меня остановилось сердце после болевого шока, врачи вернули к жизни, но в это время я кое-что увидел.

– Мало ли что привидится.

– Привидеться может то, что знаешь, или о чем догадываешься. Либо что-то из кино или компьютерных игр. В любом случае – только то, что можешь представить. Я видел то, что даже описать невозможно, в языке нет таких слов. Теперь понимаю слова апостола Павла: «Не видел такого глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Врачи возвращали меня в жизнь, а я сопротивлялся и хотел обратно в тот мир, где все по-другому. Но меня зачем-то вернули. Сейчас имею в виду не врачей. Думаю, этим мне как бы намекнули, что двигаюсь в правильном направлении, но еще не все сделал в этой жизни.

– Заинтриговал. Продолжай.

– Хочешь, чтобы рассказал, что именно привиделось? А как? Ты не поймешь. Это можно только прочувствовать.

– Начал – продолжай, – угрожающим тоном произнесла Фаня, – иначе живьем съем.

Не поймет, подумал Ник. Но рассказать стоило.

Кто-то говорил по телевизору про коридоры, в которых летела покинувшая тело душа, а Ник сразу оказался в ином пространстве, где выглядели и чувствовали по-другому

– Представь мир без ориентиров вроде верха и низа, в нем – бестелесную себя, а вокруг – некие сущности, миллионы, миллиарды неописуемых сущностей. И все они любят тебя.

– В каком смысле?!

– В истинном. Бог есть любовь. Бог в каждом из нас.

Рядом кружила новая парочка – Анфиса и Аскер вернулись. Теперь обоим было плевать, как они смотрятся со стороны. Лицо Аскера утонуло в чувственной роскоши, обнимающие руки впились в то, что подарил случай, сведя самую высокую и самого низкого. Нику, чтобы положить ладони на самую сочную часть партнерши, пришлось бы их опустить – на что он никогда в жизни не решился бы. У Аскера это получилось естественно, выглядело органично и ни капельки не пошло. По сравнению, например, с Бизончиком. Тот задрал на подружке майку и мял ее округлости со всей молодецкой удалью, подхлестываемой куражом и алкоголем. Оленька только хихикала и вертела выпуклым тылом, чтобы приятелю было удобней. Именно это смотрелось пошло, а не отмытая Анфиса, которая одежду просто игнорировала. Ей было хорошо и так. Аскеру, как можно догадаться, в этот момент тоже было хорошо. Его лица никто не видел, оно спряталось в уютной естественной подушке, и только торчавшее ухо могло бы выдать состояние – оно наверняка горело… Но спасала сгустившаяся темнота.

Фаню танцевавшая рядом обнаженная подруга не интересовала.

– Для меня смысл религий сводится к лозунгу «Вы будете гореть в аду, вас будет пытать дьявол, но бог любит вас», – продолжала она ту же тему. – Если бог милосерден, почему допускает ужасы, которые творятся в мире, к примеру, – войны и болезни?

– Ужасы творим мы сами. Если люди воюют, каждый из них считает себя правым и молится за победу.

– Бог должен помочь тому, кто воюет за правду.

– Глупости, – отрезал Ник. – Бог против войн. А с болезнями я сам не сразу понял, в чем фишка. Представь: человек молится, чтобы излечиться, и близкие за него молятся… а он, как только встанет на ноги, сразу начнет творить гадости. Скажи, хороший отец даст ребенку нож для того, чтобы тот себя зарезал? Вот и получается, что посылая боль, нас спасают от чего-то много худшего.

– Под худшим ты подразумеваешь ад? Но само понятие ада – нонсенс. Где здесь милосердие? Как всепрощающий добрый Бог мог создать чудовищное место, где его созданий будут вечно мучить? И как можно верить ему и в него после этого?

– Бог не создавал ад, он просто подвинулся и оставил людям место, где Бога нет. Не хотите идти к свету – живите так, как хотите. Ад люди устраивают себе сами. Поверь, мир не только необычнее, чем мы думаем, он непредставимей, чем мы можем придумать.

– Повторю недавний вопрос: ты действительно веришь в это?!

– А сейчас, – разнесся зычный голос Толика, – все вместе быстро снимаем все, что надето сверху до пояса!

Фаня подчинилась команде одной из первых. От горла до штанов вжикнула застежка-молния, и белая спортивная курточка, под которой все было тоже белое, но живое, отправилась в полет во тьму.

– А ты чего? – обиделась партнерша на заминку Ника.

Она дождалась, когда его снятая куртка тоже сгинет в небытие, и помогла стянуть футболку. Затем его шея вновь попала в плен опутавших рук. Тела встретились.

Но как бы ни было ошеломительно случившиеся безумие для его организма, мысли находились в другом месте. По соседству. Там пальцы Толика копались за поясом Луизы, она подалась чуть назад и подняла руки, помогая освобождать себя от последних оков условности. Было видно, что Луиза не хотела этого – вот так, у всех на виду… но ведь так было надо. И она не сопротивлялась. Снятая через голову футболка была отброшена. Заправским движением Толик справился с застежкой лифчика всего одной рукой и отправил его вслед за футболкой.

Объяснение тому, что Луиза поступила как все, лишь одно – Толик. А также темнота, вино и общий настрой на «веселье». Она поддалась. Или ее сломали обстоятельства. Но сейчас ангельское создание, что не терпело даже шуток «ниже пояса», шло на поводу у толпы. Это было невыносимо. Ник не мог оторвать взгляда от двух силуэтов, прижавшихся обнаженной плотью, тершихся друг о друга и наслаждавшихся друг другом. Вопреки всему мгновенно отрешившихся от всех и забывших, что в мире существует еще кто-то.

Ник следил во все глаза и мучился от вида блаженства Луизы с другим. Но зачем мучиться? Ад люди устраивают себе сами. Если Луизе, чувствовавшей себя превосходно, можно жить полной жизнью, почему Ник и Мирон с Аскером, ее прежние поклонники, должны ограничивать себя в удовольствиях? Ей ни горячо и ни холодно от того, что они страдают. Ее не волнуют их чувства. Значит, можно себя не сдерживать.

Ник резко притянул к себе Фаню, она даже на миг сбилась с ритма. Но все поняла и распласталась по нему с гораздо большими удобством и удовольствием.

Только сейчас Ник обратил внимание на Оленьку. По требованию вождя она сняла майку. А купальник остался закопанным где-то на берегу Нижнего озера. А мокрая одежда так и лежала в каком-то пакете, брошенная в машину перед форсированием водной преграды. Равная теперь Анфисе, Оленька горделиво подавала пышную стать как кремовый торт – сладко до приторности, но много и, если понадобится, хватит на всех. А рыжая каланча пусть завидует, что в эпатажной эффектности у нее появилась соперница за мужское внимание.

Невысокая Рита растворилась в еще более невысоком Мироне. Она что-то говорила ему на ухо. Он смотрел на Луизу. Хрупкое тельце больно кололо его остриями сосков, иначе невозможно объяснить состроенную на лице страдальческую гримасу. Вернее, Ник прекрасно понимал подноготную внутренней боли, но для остальных Мирон кривился как бы из-за того, что где-то что-то болело. Дескать, пусть думают, что болит тело, а не душа.

Впрочем… кого он хотел обмануть?

Юрец бледной тенью бродил вокруг и обреченно взирал на танцующих.

– А правда, что у Толика и Юрца нечто вроде пакта? – спросил Ник. – Один помогает создавать ситуации, а второй потом делится добычей.

– Они хорошо спелись, – кивнула Фаня. И через миг, что-то надумав, добавила: – Думаешь, только Юрец помогает ему с такими ситуациями?

Луиза, плотно уткнувшаяся грудью в своего «героя», положила голову на его грудь и закрыла безмятежно-счастливые глаза. В жарком объятии с ее сестрой Ник пытался забыться, но стало только хуже.

– По-моему, при внешности и возможностях Толика ему не нужны пятые колеса в телеге.

– Ты словно только что на свет родился. – Фаня усмехнулась и – Ник вздрогнул – погладила его по ягодице. Впрочем, на них косился Толик, и стало ясно: Фаня играет на публику. – У Толика каждый пляшет под его дудку. Как-нибудь попроси, и я расскажу, сколько наивных дурочек пополнили его список с моей помощью. Ему не хочется напрягаться, все должно прийти в руки само. – Почувствовав, что Ник холодно отстраняется, Фаня резко притянула его обратно. – Я не сволочь и не сводница, просто делаю для любимого человека все, что могу. А тебе это тоже выгодно – Толик ничего не может без помощников. Когда нужно приложить собственные усилия, ему становится неинтересно.

– Но зачем это тебе? – не выдержал Ник.

– Кому все дается легко, отвыкают добиваться чего-то сами. И когда от Толика, когда он разучится принимать решения и потеряет ореол «красавчика, который может все», однажды отвернутся его приятели-прихлебатели, он увидит, кто его единственный настоящий друг.

Блаженны верующие. Фраза содержит другой смысл, но и здесь сгодится, как сарказм. Главное, не произнести вслух, чтобы в очередной раз не задеть. Человека, ради призрачной цели не пожалевшего сестру, ирония не проймет. Только оскорбит. А Нику нужно оставаться с Фаней друзьями – у них одна цель, как бы ни были противоположны позиции в моральных вопросах.

(продолжение следует)