Дни революции. 10
В Царском Селе на станции всё было спокойно, но там и сям виднелись кучки солдат, тихо перешёптывавшихся между собой и беспокойно поглядывавших вдоль пустынной дороги в сторону Гатчины. Я спрашивал их, за кого они.
«Что ж, — сказал мне один солдат, — ведь мы дела не знаем… Конечно, Керенский провокатор, но, думается нам, нехорошо русским людям стрелять в русских людей».
В помещении начальника станции дежурил высокий приветливый и бородатый солдат с красной повязкой полкового комитета на рукаве. Наши удостоверения из Смольного внушили ему большое уважение. Он был, безусловно, за Советы, но находился в некотором смущении.
«Красногвардейцы были здесь два часа назад, но потом ушли. Утром явился комиссар, но, когда пришли казаки, он вернулся в Петроград».
«А сейчас здесь казаки?»
Он мрачно кивнул головой. «Здесь был бой. Казаки пришли рано утром. Они взяли в плен двести-триста человек наших и человек двадцать пять убили».
«А где же они теперь?»
«Да вряд ли далеко ушли. Точно не знаю. Где-нибудь там…» — и он неопределённо махнул рукой на запад.
Мы пообедали в станционном буфете, пообедали прекрасно, гораздо дешевле и лучше, чем в Петрограде. По соседству с нами сидел французский офицер, только что вернувшийся пешком из Гатчины. Он говорил, что там всё спокойно. Город в руках Керенского.
«Ах, эти русские! — восклицал он. — Что за оригиналы!… Хороша гражданская война! Всё, что угодно, только не дерутся…»
Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Солдаты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
Атаку вёл высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
«Я думаю, вам ясно, — вызывающе говорил он, — что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и предателей».
«Нет, братишка, — серьёзно отвечал солдат, — не понимаете вы. Ведь на свете есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так что ли? Мы…»
«Знаю я эту глупую болтовню! — грубо оборвал его студент. — Тёмные мужики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это значит — это вам невдомёк. Повторяешь, как попугай!…» В толпе засмеялись… «Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь, — это не социализм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам».
«Ну да, я понимаю, — отвечал солдат. На лбу его выступил пот. — Вы, видно, человек учёный, а я ведь простой человек. Но только думается мне…»
«Ты, верно, думаешь, — презрительно перебил студент, — что Ленин — истинный друг пролетариата?»
«Да, думаю», — отвечал солдат. Ему было очень тяжело.
«Хорошо, дружок! А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?»
«Ну, этого я не знаю, — упрямо отвечал солдат. — Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ говорит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат…»
«Дурак! Я, брат, два года высидел в Шлиссельбурге за революцию, когда ты ещё стрелял в революционеров да распевал “Боже, царя храни”! Меня зовут Василий Георгиевич Панин. Ты обо мне никогда не слыхал?»
«Не слыхал, извиняюсь… — смиренно отвечал солдат. — Я ведь человек неучёный. Вы, должно быть, большой герой…»
«Вот именно, — уверенно заявил студент. — И я борюсь с большевиками потому, что они губят Россию и нашу свободную революцию. Что ты теперь скажешь?»
Солдат почесал затылок. «Ничего я не могу сказать! — его лицо было искажено умственным напряжением. — По-моему, дело ясное, только вот неучёный я человек!… Выходит словно бы так: есть два класса — пролетариат и буржуазия…»
«Опять ты с этой глупой формулой!» — закричал студент.
«…только два класса, — упрямо продолжал солдат. — И кто не за один класс, тот, значит, за другой…»
"10 дней которые потрясли мир" Джон Рид