Дети-инферно. Лёкины покойники⁠⁠

Ретро-хоррор: пионерский лагерь, тайные костры, страшилки. А ещё буллинг, соперничество и превращение хороших детей в порождение ада. Пионерка Лёка обзаводится заплечными, или подсадными, покойниками, которые будут всегда с ней.

Часть первая

Родители решили отправить Лёку в пионерский лагерь «Здоровье» в первую смену. Подходила очередь на автомобиль «Москвич», поэтому было не до отдыха на море.

По словам бабушки, лагерь был рассадником вшей и энтеритов. А ещё подружки нашептали, что туда на всё лето приезжают интернатские. Они издеваются над девчонками, заставляют их снимать трусики.

Лёка уже столкнулась с наглыми хулиганами в одинаковой одежде на первомайской демонстрации. Они прокололи её воздушные шары, отобрали веточки с искусственными цветами.

Так что неизбежная встреча с интернатскими пугала Лёку больше ведра вшей или столовой ложки микробов дизентерии. Она решила, что весь сезон будет носить трико даже с платьями и юбками.

Вечером ей довелось услышать разговор родителей.

— Аня, а ты в курсе, что в этом «Здоровье» не всё слава богу? — спросил папа. — И наша туда совсем не рвётся.

— Ничего-ничего, — ответила мама. — Пусть оздоровится и окрепнет. Поживёт в детском коллективе. А то растёт недотрогой и букой.

В комнату, которая называлась по-больничному — палатой, поселили шесть девчонок. Двоих Лёка знала по секции, с другими сразу же сдружилась. Вопреки опасениям, всё оказалось не так уж плохо. Две вещи отравляли жизнь: уличный туалет, вонявший хлоркой, и ожидание встречи с интернатскими.

Но им, похоже, дела не было до девчачьих трусиков. Их отряд маршировал по дорожкам, готовился к смотру песни и строя. Конечно, интернатские заняли первое место и получили корзину с апельсинами.

Лёка проглотила слюну: апельсины в город завозили редко, за ними выстраивались громадные очереди.

— Подумаешь, победители! — сердито сказала Маринка, громогласная командирша отряда. — Пятерых закоптили ради апельсинов.

— Как это закоптили?! — поразилась Лёка.

— Тех, кто плохо марширует, они над костром держат, — ответила Маринка. — Нам бы так, да ведь всякие неженки тут же нажалуются.

— Я думала, они только к девочкам пристают, — пробормотала Лёка.

— Пристают? — удивилась Маринка. — К кому это они приставали? К тебе что ли? А-а… Я всё думаю, чего это ты, как колхозница, ходишь в трико. В городе вроде нормально одевалась.

— Нет, ко мне — нет… — начала было Лёка, но Маринка её не стала слушать, куда-то убежала.

За ужином Лёку предупредили, что нужно прихватить побольше хлеба, чтобы поджарить его на прутиках. Намечался тайный костер. За территорией лагеря. Ночью. Без взрослых. И за него в случае обнаружения полагалось… тадаам! — исключение из «Здоровья».

Лёкино сердце подпрыгнуло от радости: раньше она никогда не нарушала запреты родителей или учителей. Что нельзя одному, можно коллективу.

Девчонки улеглись одетыми, а чтобы не заснуть, стали рассказывать истории. Лёка сама не знала, что умеет так вдохновенно врать:

— Это было на самом деле, клянусь пионерским галстуком! Одну девочку предупредили: если встретишь в темноте Белого Призрака, ни за что не смотри на него. Умрёшь через три дня. Девочка вечером пошла выносить мусор и услышала голос: «Тебе нужен котёнок?» «Какой котёнок?» — спросила она и подняла глаза. Перед ней стояла белая фигура. Девочка спросила: «Что мне сделать, чтобы не умереть?» Призрак ответил: «Твои глаза видели меня, и теперь тебе не избежать смерти!» Девочка ушла домой. Утром её нашли с выколотыми глазами. «Кто это сделал?» — спросила мама. «Я сама», — ответила девочка. Но этого оказалось мало. Призрак каждую ночь требовал жизнь кого-нибудь из семьи...

— Хватит болтать, — приревновала девчонок Маринка, которая командовала не только отрядом, а всеми подряд, даже взрослыми. — Уже что-то стрёмно идти на костёр.

— Давайте не пойдём… — против желания и воли ляпнула Лёка и в ту же минуту поняла, что совершила страшную ошибку.

— Вот ты и не пойдёшь! — сквозь зубы сказала Маринка. — Вредительница! Захотела сглазить наш костёр? Останешься в палате, будешь ждать в гости интернатских. Я им всё расскажу. А вздумаешь пожаловаться вожатке или сопите, — так в лагере называли воспитательниц, — до утра не доживёшь! Ишь ты! Страшилки она травит! А кое-кто Чёрную руку вызывать умеет!

— Девочки… простите… — заплакала Лёка.

Но никто не стал слушать её. Все покинули корпус через окно.

Лёка бросилась вслед за подружками, но из темноты прилетела шишка и больно ударила в бровь.

Пришлось ложиться спать в пустой палате. Оказалась, что темнота полна звуков. А мрак вдруг ожил и зашевелился. Лёка попыталась задавить страх размышлениями. Так вот на чём держится власть Маринки над ребятами. Она умеет вызывать Руку.

Что-то прошуршало в углу. Ещё оттуда повеяло холодом. А вдруг всё это — Дама, Гроб — есть на самом деле?

Лёка спряталась под одеялом. Но всё равно у неё заледенели руки и нос.

Негромко и равномерно застучало по шиферной крыше, словно кто-то пробежал. Но тут же всё стихло. Точно ли это был дождь?

Лёка затряслась: вот-вот Рука стащит одеяло и заберёт её душу… вырвет сердце...

Лёка стала отчаянно цепляться за здравый смысл. Папа говорил, что Рука, Дама, Гроб — всего лишь выдумки. Если ими увлекаться, то они поселятся в мозгу и начнут менять его. Человек даже начнёт видеть то, чего на самом деле нет.

Воспоминания об отце заставили отнестись к страху по-другому. Хватит валяться! Пусть нельзя включить свет или позвать воспитательницу, чтобы вылазка за территорию не раскрылась, зато можно побежать за девчонками, попросить снова принять в компанию. Откуда ей знать, что если задумали что-нибудь, то нельзя говорить о неудачах и тем более идти на попятную.

Решимость придала силы, и Лёка отбросила одеяло, встала, подошла к окну. Оглянулась. Палата уже не пугала.

Страх окончательно испарился, как только она оказалась на улице. Луна моросила серебром, которое оседало на листве и бликовало при дуновении ветра. Лёка улыбнулась музыке фонтанчика. В дневном шуме его песня была не слышна. Зато ночью она была чудесна!

Ветерок принёс вонь хлорки, и Лёка вспомнила, что решила догонять подружек.

Она знала место тайного костра со слов Маринки, но поди попробуй отыскать его в лесу, когда ветви закрывают волшебный лунный свет. Вот и ограждение на крутом берегу, вот и черёмухи… А где же упавшая сосна и огонь? Только звёздные прорехи в темноте ветвей, только шум и едва заметное свечение от реки.

Лёка заметалась по берегу, стараясь держаться подальше от ограждения. Всё напрасно. Неужели Маринка права, и костёр открывается только избранным? Да ну, чепуха. Просто Лёка заблудилась. Она застыла, соображая что к чему. И вовремя.

Послышались шаги. Близко от неё проковылял белобрысый мальчик. Он прижимал к груди пакет.

— Поссу и вернусь… — донеслось до Лёки.

Тут же появилась Маринка.

— Эй, чувак! — она тихо окликнула парнишку. — Ты чего здесь трёшься? Вали отсюда.

Мальчик плёлся дальше, не обращая внимания на её слова. Это обозлило Маринку.

Она в два прыжка догнала его и толкнула в плечо.

— Язык прикусил? — злым шёпотом сказала Маринка. — Огребёшь сейчас. А что это у тебя? Апельсинки? Здорово! Угости!

Мальчик молча повернулся и пошёл назад.

Маринка схватила его за руку и рванула на себя.

Облитая лунным светом голова мальчика мотнулась, и даже Лёка увидела закатившиеся глаза.

— О! Интернатский! — тихо засмеялась Маринка. — Луняра долбаный. Говорят, луняры ходят там, где нормальный разобьётся. Проверим!

Она ощупала ограждение и ловко сняла со столбиков одну решётку. Видимо, здесь был тайный спуск к реке.

Маринка вцепилась в мальчика и попыталась протащить его к проёму. Но лунатик встал как вкопанный.

Лёка заметила, что его веки крепко сомкнулись.

Разозлённая Маринка со всей силы дважды толкнула мальчика. Последний раз — когда он оказался у самой пустоты.

Послышались удары тела о ветки, а потом звуки камнепада. Раздались голоса девчонок:

— Марья! Что за грохот? Ты чего там застряла?

— Иду! — крикнула Маринка, присела. После недолгого журчания поднялась и двинулась в сторону голосов девчонок. Внезапно её макушка пропала.

Лёка поняла, что костёр был в ложбинке. И только сейчас заметила хиленький дымок. Наверное, на этом месте побывало много ребят. Тогда этот тайный костёр — обман. Даже какие-то правила выдумали, мол, нельзя говорить в полный голос, нужно только шептать, чтобы ночь к себе не забрала. Можно подумать, что ночи есть дело до нарушителей лагерных порядков!

Она поплелась обратно в лагерь. Жутко захотелось в город, домой. Одна мысль, что завтра ей придётся смотреть на подружек, вызывала сильную тошноту.

Она, Лёка, плохая пионерка. Нужно было вмешаться, защитить бедного лунатика. Он же наверняка разбился. А Лёка встала истуканом. Почему же она не бежит в лагерь и не орёт, не зовёт взрослых на помощь?

Может, потому что могла запросто оказаться на месте этого мальчика? Ей не сладить с Маринкой, которая в тринадцать повыше иного взрослого. Да, она боится командиршу… В городе все другие. А в лагере в ребятах точно пробуждаются звери. Чего стоят только одни «тёмные»! А есть ещё «велосипеды», «пытки Петра Первого».

Зашуршала листва кустов. Кто-то шёл Лёке навстречу. А вдруг?.. Прежний страх вернулся. Он стал ещё сильнее. Показалось, что к ней направляется чуть ли не сотня Чёрных рук. Всё ближе, ближе… Лёка попыталась бежать назад, но всего лишь смогла тихо переставлять ноги. А Руки уже вцепились в ветровку, схватили за запястья.

Лёка издала тихий писк.

Сначала вернулся слух, потом зрение.

— Ты что, совсем дура?

Перед глазами из какой-то мути возник рослый мальчик. Рядом ещё двое. Одеты одинаково. Интернатские!..

— Может, она тоже лунатит.

— Не, зенки вытаращила, хлебало открыла. Щас заорёт.

— Боится. Слышь, ты пацана здесь не видела? Он лунатит. Мы его просмотрели. Смотался, пока мы в карты с вожатым резались. Из-за этого нашему Володе кирдык, уволят. А он классный. Ну чего выставилась-то? Видела, нет? — спросил рослый.

Лёка помотала головой.

— Серый, ты проводи её до корпуса. А мы дальше пойдём, — распорядился рослый, и тут же две фигуры растворились в лесу.

— Пойдём, пойдём, — сказал Серый. — Тебя, наверное, прессуют? Вот и сбежала ночью, чтобы тёмной избежать. А я знаю, ты в шестом отряде. Маринка у вас командир. Шевели ногами-то, да осторожнее, а то растянешься и зашибёшься.

Лёка хотела ответить, но не смогла. Её грудь, горло и рот запечатала ледяная пробка.

— А мы над тобой с пацанами стебёмся: городская девка, а прикид, как у колхозницы с рынка. Но ты не обижайся, мы сами ржём, а обидеть не дадим. Тихих мы защищаем. Только вашу Маринку ненавидим. Она обзывается. И ещё матерится. За матерки с нашего звена баллы снимают, а то мы бы её тоже оттянули при всех, — болтал не останавливаясь Серый.

И тут у Лёки прорезался голос. Вот лучше бы молчала! Но нет…

— Интернатские заставляют девочек снимать трусы, — сказала она.

Серый резко отпустил её руку.

— Катись дальше сама, мокрощелка, — сказал он и пошёл назад.

Лёка добралась до корпуса, влезла в окно и улеглась.

Сон был подобен серой марле, которую накинули на глаза — то ли видишь, то ли нет. Уши слышали, как пришли девчонки. А мысли парили отдельно от Лёки.

— Эй, Муравкина! — сказала Маринка, и в Лёкином рту появился вкус желчи. — Мы тебе объявили бойкот. Или переводись в другой отряд, или я натравлю на тебя интернатских. Расскажу им, каким дерьмом ты их поливаешь.

Тело Лёки стало лёгким-лёгким. Ей показалось, что она взлетела.

— Я тоже могу кое-что рассказать кое-кому. Милиции, к примеру, — неожиданно для себя сказала Лёка.

Её внезапно, после полёта-то, придавила к постели тяжесть. Или это был ненавидящий взгляд Маринки?

— Ну её… — сказала наконец командирша. — С такими возиться — только мараться. Слышали? Ментами нам угрожает. Тьфу.

— Тьфу, — откликнулась одна Наташка.

А Лёка поверила в то, что она действительно плохой человек. Все вокруг настроены против неё. Но не беда! Плохой может позволить себе гораздо больше, чем хороший.

Восьмичасовой подъём оказался началом всеобщей суматохи: в лагере ЧП, погиб мальчик, страдавший лунатизмом. К интернатским примчались начальник лагеря, милиция и кто-то ещё из важных людей.

Ребята шептались, что пацанам вставили нехилый пистон, сменили вожатого и воспитателя. Шестой отряд слышал трубный рёв начальника: советское правительство, родная заботливая компартия сделали всё, чтобы интернатские не чувствовали нехватки родителей, да многие при отцах с матерями хуже живут, чем они. Им дали всё, а они присмотреть за товарищем не могут. Товарищество — основа основ нашего государства, и кто они теперь такие?!

— Во орёт, будто ему углей в штаны насыпали, — сказала Маринка.

Лёка мысленно с ней согласилась. И подумала, что угли ещё будут.

Через день её окружила толпа интернатских. На их одинаковых рубашках с коротким рукавом, которые в лагере никто не носил из-за моды на футболки, уже не было значка правофланговых отряда и звена. Лёка слышала, что новые вожатка и сопита у них звери, целыми днями заставляют сидеть на веранде и разучивать песни, поэтому ничуть не удивилась злости, с которой ей сказали стягивать трусы и показывать никому не нужную манду.

— Ваш лунатик не сам упал, — сказала Лёка, стараясь опередить расправу. — Его столкнули.

— Это мы знаем. С семи лет лунатил, и тут вдруг свалился в обрыв. Не ты ли столкнула-то? Как раз после этого нам попалась с шарами выпученными. У нас своё следствие и суд, — жёстко ответил рослый командир Костя.

Лёка запаниковала, поэтому вывалила сразу все сведения:

— Это Маринка. Сняла ограждение и столкнула. А вообще у нас был тайный костёр, но меня не взяли. Спросите у девчонок. Маринка отходила от костра.

— А что ты там забыла? — спросил Костя. — Костёр на то и тайный, что чужим туда нельзя. Его просто не найти, если тебя не взяли с собой.

— Нет, — возразила Лёка. — Он в ложбинке у самой ограды над обрывом. Если идти от лагеря, то его не видно. А вы почему о нём не знаете?

Интернатские расхохотались, кто-то сказал:

— Дались нам ваши пипинерские костры. Вот ближнее сельпо — это да!

Костя рассердился:

— Самая умная, да?

— А ты, наверное, ещё в Чёрную руку веришь, — сказала Лёка, вся сжимаясь от своей дерзости.

Костя вспылил:

— Не говори о том, чего не понимаешь.

Лёка одиноко бродила по лагерю. К ней никто не подходил. Ну и не надо. Не очень-то коллектив защитил её от Маринки.

А дальше неприятности покатились снежным комом.

Утром Лёка обнаружила на своей руке чёрный след от чьей-то пятерни. Сначала испугалась: Чёрная Рука её пометила и скоро заберёт душу! Однако след легко смылся. Оказалось, это простая гуашь.

Во время сончаса захотелось в туалет, и Лёка поплелась в вызывающее дрожь строение с помостом, в котором рядком были прорублены отверстия. Каждое называлось очком и имело свой ранг: счастливое посередине, стрёмные возле стен. Эти отверстия были опасными. Говорили, что время от времени из них появляется «мразь», обмазанный дерьмом ребёнок, которого утопили в туалете за какие-то проступки. «Мразь» могла утащить в стрёмное очко.

Лёка присела над счастливым, уткнув нос в плечо. Внезапно помост вздрогнул от ударов снаружи. Лёка испугалась, что упадёт, взмахнула руками. Помост ещё раз подпрыгнул.

Все мысли, кроме отвратительного страха, покинули голову, она извернулась и оперлась на стену. Даже не заметила, что позади кто-то появился. Её тут же схватили, перевернули. Волосы заболтались над очком, глаза резануло до слёз от ядовитых испарений, а желудок ринулся наружу.

Она не сразу поняла, что её вынесли из туалета и бросили на газон с анютиными глазками. Откашлялась, ещё раз проблевалась, поднялась и пошла куда глаза глядят. Плакать не стала.

Это тебе не дом с мамой, папой и бабушкой, а пионерский лагерь «Здоровье». Родная заботливая партия делала всё для подрастающего поколения. А оно ничего не ценило. На портретах городских ветеранов войны и труда всем, даже женщинам, рисовали усы; пионеру с горном лепили письку из пластилина; ломали качели, перила в столовой; вытаптывали цветники; срывали флаги союзных республик. Могли поколотить соперников за какой-нибудь приз или грамоту.

А ещё убивали, сталкивали в очко. Это поколение хуже мирового империализма, о котором по утрам трещал репродуктор радиоточки в их кухне.

Ноги сами принесли её за интернатский корпус, где ребята смолили папиросы.

У Кости глаза сделались как мячики для пинг-понга:

— Ты чего сюда припёрлась?

— Сейчас расскажу…

Вечером Лёка сама подошла к девчонкам, предложила поиграть. Они отказались, потому что Маринка крутилась поблизости. Но по страшилкам после отбоя соскучились. Даже Маринка сказала:

— Давай, Муравкина, трави… только сиди на своей кровати, воняешь сильно.

Лёка долго отмывалась от рвоты в уличном умывальнике, потом попросилась у доброй технички в душ для взрослых. А Маринка, выходит, за ней наблюдала. И она точно участвовала в выходке интернатских.

Так чему учит родная партия? Давать отпор агрессорам империализма, вот чему она учит.

Когда Лёка рассказала историю, девчонки заверещали: страшно, хотим ещё! А Маринка спросила:

— Так это правда? Я вот ничего подобного не слышала! Ты наврала.

— Клянусь пионерским галстуком! — сказала Лёка.

— Мамой поклянись! — потребовала Маринка.

— Клянусь мамой! — покладисто отозвалась Лёка и подумала: — И автомобилем «Москвич», на который вот-вот подойдёт очередь.

— То есть это реально: приходишь на детское кладбище, и если видишь на одном из памятников свою фотку, то помираешь? — Привязалась Маринка.

— Конечно, — подтвердила Лёка. — Вот ты-то должна помнить Сверкунову Ксюшу, мы с ней на бальные ходили.

— Давно её не видела... — задумчиво протянула Маринка.

— И не увидишь. Мы с бабой на родительский день ездили на кладбище и встретили её семью. Ксюха плакала, а все уверяли, что ей почудилось. Через день Ксюху бензовоз раскатал, — попыталась убедить враньём Лёка. — А давайте проверим?

— Как?! — завопили девчонки.

— Да очень просто. Спросим у интернатских. Двое из них сегодня должны были сбегать в сельпо за куревом для всех. Самый короткий путь — через кладбище, — ответила Лёка.

— Откуда тебе знать? — Нехорошо прищурилась Маринка.

— А мы с Серёгой теперь ходим, — заявила Лёка.

Маринка облегчённо выдохнула, и Лёке стала известна ещё одна тайна командирши. Да, Костя — видный парень, хоть и интернатский.

Часть вторая Дети-инферно. Лёкины покойники