Дело о ложной одержимости (4)⁠⁠

Дело о ложной одержимости

Дело о ложной одержимости (2)

Дело о ложной одержимости (3)

-8-

- Представьтесь, свидетельница.

- Буздаева Екатерина Афанасьевна.

- Кем вы приходитесь Буздаевой Марфе Игоревне?

- Сноха я ей. Вдова её сына.

- Что вы можете сказать по существу дела?

- Это как?

- Подтверждаете ли вы, что ваша свекровь пострадала от одержимого Василия Петрова, сына Данилы Петрова?

- Это когда у ней яйца побились, что ли?

- Совершенно верно.

- Так а чего? Конечно, пострадала. Только бесы тут вовсе ни при чём. Это всё её жадность. Я ей до скольких разов говорила: мама, бросьте вы эту рухлядь, новую купите…

- Рухлядь – это корзина? Я правильно понимаю?

- Да какая там корзина? Говорю же – рухлядь. Уж она латала её, латала. Я её как-то в растопку кинула, так она крик подняла. Мол, по миру её пустим…

- Крик подняла потерпевшая? Буздаева Марфа Игоревна?

- А то кто же ещё?

- То есть вы утверждаете, что корзина, принадлежавшая вашей свекрови, была настолько ветхая, что не выдержала тяжести груза и развалилась естественным образом?

- Чего?

- Корзинка сама развалилась? Или от бесов?

- Да какие там бесы? Говорю же – рухлядь. Сама развалилась, сама. Жадная у меня свекровка, это вам кто хошь скажет. Да вы, господин хороший, сами посмотрите, в каком рванье мы с дочкой ходим! Это же стыдобища! Мне на Рождество сеструха платочек подарила, голубенький, так она отняла и спрятала. Внучке на свадьбу, говорит. А сама, небось, уже продала.

- Кто у вас платочек отнял? Ваша свекровь? Буздаева Марфа Игоревна?

- Она самая. Скряга! Сколько лет с ней мучаюсь.

- Достаточно, свидетельница.

- Вы бы усовестили её, господин хороший. Я-то ладно…

- Свидетельница, достаточно!

- … а вот дочку жалко. Кто её замуж возьмёт, оборвыша?

- Свидетельница, займите своё место!

***

- Свидетель, ваше имя и должность?

- Белкин Алексей Петрович. Преподаватель математики в мужской школе номер два.

- Третьего июня в вашем классе произошёл инцидент – со стены упала грифельная доска. Что вы можете сказать по этому поводу?

- Только одно – школа давно уже требует ремонта. Не буду вдаваться в ненужные подробности, но я неоднократно подавал докладные записки нашему уважаемому директору. Можете проверить, за последний год их немало накопилось.

(Директор красен от смущения. Он пытается оправдаться, бубнит о смете, о недостаточном финансировании, но судья пресекает реплики с места)

- То есть, господин Белкин, вы уверены, что падение грифельной доски произошло исключительно вследствие изношенности здания?

- Н-ну, прям вот так категорично я бы не стал этого утверждать. Просто это первое, что пришло мне в голову при сложившихся обстоятельствах. Хотя, конечно…

- Продолжайте.

- Если вы позволите мне высказать моё личное мнение…

- Для этого вы здесь, господин Белкин.

- Тогда вот что я хочу сказать. Да, полностью отрицать воздействие одержимости в известном мне эпизоде я не могу. Но и обвинить кого-то конкретного… Почему именно Василий Лукин? На моём факультативе присутствовало восемь мальчиков. Плюс я сам. Плюс вахтер… он, конечно, находился вне класса в данный момент, но он мог проходить мимо. Понимаете, о чём я? Эманации одержимости могли исходить от любого из нас. Стены в нашей школе не такие основательные, как в беситории.

- Скажите, свидетель. Этот факультатив, во время которого произошёл инцидент, он был последним?

- Нет, разумеется. Мне выделили другое помещение, и я продолжил занятия.

- Занятия проходили в том же составе?

- Нет.

- Кто-то отсутствовал? Или, наоборот, учеников у вас прибавилось?

- Отсутствовал Василий Лукин, мой выпускник.

- На этих занятиях, без предполагаемого обвиняемого, происходило что-нибудь такое, о чём вы хотели бы рассказать суду?

- Нет. Занятия проходили обычно, без эксцессов.

- Благодарю вас, свидетель. Можете занять своё место.

- Господин судья, позвольте одно соображение!

- Мы вас слушаем. Только будьте кратки.

- Да, конечно, я не отниму много времени. Я понимаю, все обстоятельства складываются против Василия Лукина. Но я навещал мальчика в период его добровольного затворничества, разговаривал с его родителями. И они утверждают, что ни с ними, ни с соседями, не происходило ничего такого, что можно было бы приписать воздействию беса.

- Господин Белкин, а вам известно, почему суд не привлекает родственников предполагаемого одержимого в качестве свидетелей? Хотя, о чём это я? Конечно, известно, вы человек образованный. Но я напомню всем остальным – родственники могут быть необъективными. Иными словами, мать и отец запросто могут соврать, чтобы выгородить своего сына. И, тем не менее, суд благодарит вас за ценную информацию.

***

- Представьтесь, потерпевший.

- Кузнец я. Трофим Лукич.

- Фамилия?

- Безугловы мы. Меня все знают. И батю моего, тоже кузнецом был, покуда спину не сорвал.

- Расскажите, что произошло в тот день, когда обвиняемый Василий Лукин пришёл к вам за оборотными ножами.

- Да уж произошло! Чуть мальца моего, Тошку, на тот свет не отправил, бесяк! Я его в кузню-то не пустил, ножи на порог положил. Забирай, говорю. И сам – подальше, подальше от него. Ну, он подошёл, ножики взял, а сам глазом своим бесовским – зырк. Да прямо в кузню! Мимо меня, значит, - у меня-то в руке арматурина была, побоялся со мной связываться. Так на мальца моего глаз положил, чёртово семя! Слышу, пацан у меня за спиной как вскрикнет! Тоненько так, как заяц. Повернулся, смотрю, а Тошка на полу, кровью обливается. Что его спасло? Чудо Господнее, не иначе – не успел я косу наточить, по шкурке чиркнула. А бесяк, как увидел, что натворил, ноги в руки и бежать. Да так припустил, что и на поезде не догонишь, во как!

- Скажите, потерпевший, во дворе кузницы у вас растёт трава?

- Чёй-то не пойму я, куда вы клоните, господин хороший.

- Отвечайте на вопрос!

- Не, не растёт. У меня же кузня, понимать надо. Одна искра, и полыхнуть может, ежели сухостой. Так что да, обкашиваю я все.

- А дальше, за двором?

- А дальше не моё дело.

- Отвечайте на вопрос.

- Ну, растёт. Кусты да бурьян. А что? Мне не мешает.

- Мог ли в тот день кто-нибудь спрятаться в этих зарослях?

- Да кому ж там прятаться?

- Отвечайте на вопрос!

- А я знаю? Только мне и делов, как по бурьяну лазить. Ну, забредёт иной раз скотина какая-нибудь. Или парень девку затащит, пообжиматься. У меня там, когда акация цветёт, очень приятственно становится. А запах – медовый прям! Я и сам душой мягчаю.

- А в тот день вы кого-нибудь видели в зарослях?

- Не, никого.

- Точно никого? И поклясться можете? Учтите, потерпевший, вы обязаны будете расписаться в протоколе. А протокол в Квизорский Департамент уйдёт.

- Точно никого. Вроде как. Да и не до того мне было, господин хороший! У меня сынок кровью исходит, Богу душу отдаёт. Я ему рану-то кое-как тряпицей закрыл, самого на руки и бегом в город. А какой из меня бегун? Хорошо, мальчонка какой-то случился неподалёку. Я ему кричу, значит: беги, милый, беги к дохтуру, пусть сюда как ветер летит.

- Получается, всё же был кто-то?

- Получается, был.

- И как он выглядел? Описать сможете? Рост, возраст? Хотя бы примерно?

- Так не запомнил я. Да и не приглядывался. Пацан и пацан себе. Светленький, вроде. А может и нет. Постарше моего Тошки, повыше и в плечах пошире.

- Хорошо. И что было дальше?

- Ну, что… Пацан в город побёг, я за ним. А сынок мне и говорит: папань, поставь меня, я сам пойду. Ну, поставил я его, тряпицу снял. А там царапина, навроде как кошка когтём подрала. И кровь уже остановилась.

- Но вы же сами говорили, что сын истекал кровью. Значит, рана была серьёзная?

- Так это мне со страху почудилось, господин хороший. Испугался я очень, сынок всё-таки.

- Дальше.

- А дальше дал я Тошке тумака на радостях и пошли мы обратно в кузню.

- А что доктор сказал?

- Какой дохтур?

- За которым вы незнакомого мальчика послали!

- Так не было дохтура-то. Да и на кой он нам нужен, если без него обошлись?

- То есть, я правильно вас понял, что доктор к вам не приходил? Ни в кузницу, ни домой?

- Не, не приходил.

- А наша ведьма, матушка Вельма? Может, она заходила, интересовалась здоровьем Антона?

- Так я ж за ней не посылал. Она же травница. Ну, повитуха ещё. А когда шея располосована, чем она поможет? Тут именно что дохтур нужен, чтобы всё на место пришил.

- То есть ведьма тоже не приходила?

- Не.

- А мальчика этого вы больше не видели?

- Который за помощью побёг? Не, не видал.

- Скажите, потерпевший, а сын ваш, Антон, он как, способный к кузнечному делу? Ловко ли он с инструментом обращается?

- Да ничего, подходяще. Но тут рано чего говорить. Вот в силу войдёт, тогда посмотрим.

- Достаточно, свидетель. Займите своё место.

***

- Кузовицын Алексей Дмитриевич, земской доктор. После университета был направлен в ваш прекрасный город, тут и осел.

- Свидетель, вы слышали показания кузнеца Безуглова?

- До последнего слова!

- Что вы можете сказать по существу вопроса?

- Только одно – четырнадцатого июня вызовов у меня не было. Не только срочных, вообще никаких. Я специально сверился с журналом регистрации. На амбулаторном приёме у меня было четверо пациентов… вот, пожалуйста, список, диагнозы…

- Вы предусмотрительны.

- А как же! Я же доктор! И, обратите внимание, Антона Безуглова в этом списке нет. Я вообще узнал об этом происшествии, только когда мне вручили повестку.

- То есть Антона Безуглова вы не видели?

- Отчего же? Видел, конечно. Он был моим пациентом в прошлом году, когда подхватил свинку. И месяц назад – я зашил ему порез на ноге. Но в тот день, о котором идет речь, - нет, мы с ним не встречались. И потом тоже. Безугловы ко мне не обращались.

- Не могли бы вы сейчас осмотреть ребёнка и сказать, насколько серьёзной была рана?

(Антону Безуглову десять лет, но из-за крепкого телосложения он выглядит старше. Парень покорно расстегивает ворот чистой рубахи, подставляет шею для обследования. Его отец тревожно хмурится. Доктор Кузовицин внимательно осматривает тонкий, почти незаметный шрам, мнёт его пальцами, хмыкает и разворачивает Антона так, чтобы судье была видна его шея)

- Вы сказали «рана»? Это не рана, господин судья, это банальная царапина. Конечно, если бы лезвие пошло так или так, и вошло глубже… К счастью, мальчику несказанно повезло, ни о каких сколь ни будь серьезных последствиях и речи не идёт.

***

- Представьтесь, свидетельница.

- Матушка Вельма, дипломированная ведьма. Мирское имя я, как вы понимаете, произносить не могу. Но вы можете сделать запрос в Конвент.

- В этом нет нужды. Скажите, свидетельница, к вам обращался Безуглов Трофим Лукич, кузнец? По поводу ранения своего малолетнего сына?

- Нет, господин судья, не обращался. Меня вообще в тот день в городе не было.

- Ещё один вопрос - вы хорошо знаете обвиняемого Василия Лукина?

- Я лечила его, как и многих других детей нашего города. Последний раз это было зимой.

- Недавно вы посещали его в беситории. По какой причине?

- Мальчик заболел, меня вызвал урядник Подкопаев.

- Какой диагноз вы поставили обвиняемому?

- Обычная простуда, ничего серьёзного. Отвар бузины с мёдом быстро поставил его на ноги.

- Скажите, матушка Вельма, вы заметили разницу между Василием сегодняшним и тем, кого вы лечили зимой? Другими словами, можете ли вы подтвердить или опровергнуть его бесноватость? Ведьмы, кажется, на это способны?

- Увы, господин судья, я не могу этого сделать. Для этого надо окончить дополнительные курсы при Квизорской Академии. Я подавала заявление, но не прошла собеседование. Очевидно, меня сочли недостаточно способной.

- Очень жаль.

- И мне тоже, господин судья. Могу я задать один вопрос?

- Пожалуй. Только не факт, что вы получите ответ.

- Скажите, вы посылали за квизором? Не в обиду вам будет сказано, но в одержимости любой квизор разбирается получше всех нас, вместе взятых.

- Это компетенция адвоката. Его и спросим.

***

- Господин адвокат, сейчас я опрошу вас, как свидетеля. У вас есть возражения?

- Никаких, ваша честь.

- В таком случае, представьтесь.

- Полоскаев Мирон Аркадьевич, дипломированный адвокат третьего ранга.

- Вы беседовали с вашим подзащитным. Он вам рассказывал о встрече с оборотнем, который едва не напал на него?

- Н-ну… так, в общих чертах.

- Вы отыскали этого оборотня?

- Нет. А зачем? Для дела этот эпизод не имеет никакого значения, а реакция оборотня вполне определенно говорит о бесноватости моего подзащитного.

- Но рядом с Василием Лукиным, насколько я знаю, находился ещё один юноша, одноклассник подозреваемого. Как вы можете быть уверены, на кого из них среагировал оборотень?

- Для меня это очевидно. К тому же, вы не хуже меня знаете, что это за публика, наши оборотни. В суд их никаким калачом не заманишь, они вообще не интересуются нашими, человеческими делами.

- Так вы что же, совсем не собираетесь защищать своего клиента?

- Перекладывая его вину на постороннего, ни в чём не повинного человека? Поймите, ваша честь, все улики указывают на моего подзащитного. Увы, но это так. Взять хотя бы случай с сыном кузнеца – в эпизоде участвовали трое, двое из них потерпевшие. Вы сами допрашивали кузнеца, он уверенно заявил, что никаких других посторонних, кроме Василия Лукина, в тот момент не было. Дело, по-моему, яснее ясного. И всё, что я могу сделать для подзащитного, это обеспечить беспристрастное правосудие.

- Предположим. Но запрос в Квизорский Департамент вы сделали?

- Э-э-э… собственно, нет.

- Почему? Это входит в ваши прямые обязанности.

- Мне запретил сам подсудимый. Причём, в самой категоричной форме.

- Обвиняемый Василий Лукин – несовершеннолетний. Он может не отдавать себе отчёт в серьезности своего положения. А вы, как адвокат, имеете полное право представлять его интересы в полном объёме.

- В принципе, да. Но в данном случае… Видите ли, ваша честь, я достаточно подробно изучил вопрос одержимости. И знаю, что агрессия беса может внезапно и довольно существенно возрасти в случае оказания ему сопротивления. Я глубоко убеждён, что устами моего подзащитного говорил бес. И если бес не хочет, чтобы я обращался к квизорам, то я не буду обращаться к квизорам. Во избежание.

- Другими словами, вы струсили, господин Полоскаев?

- Я вас умоляю, ваша честь! Какая трусость? Я просто проявляю разумную осторожность. И, между прочим, делаю это в интересах моего подзащитного. Чем ему поможет мёртвый адвокат?

***

Я и в самом деле запретил адвокату слать запрос в Квизорский Департамент. Мне было страшно, я не хотел становиться объектом квизорских экспериментов – наверняка болезненных и мучительных. Правда, я надеялся, что Полоскаев меня переубедит, скажет, что мои страхи яйца выеденного не стоят. Но он только обрадовался. Больше мы к этому вопросу не возвращались.

Что же касается судебных заседаний – урядник Подкопаев добросовестно приносил мне все протоколы, которые я обязан был прочитать и подписать. Я буквально тонул в этой груде бумаг, у меня болели глаза от бесконечного чтения. А уж сколько керосина я сжёг, занимаясь никому не нужным делом!

Да, протоколов было много, но запомнились мне именно эти. Наверно, потому, что батюшка Питрим изучал их с особым вниманием. Он каждый день приходил ко мне, усаживался за стол и погружался в чтение. Он хмурился, кусал губы, что-то записывал себе в блокнот, а потом приставал ко мне с вопросами, смысла которых я не понимал. Да и не старался понять, если честно – я давно уже про себя всё понял. И смирился. Даже не смирился, а – отупел. Я так устал от всего этого, я так измучился в ожидании конца, что мне уже было всё равно. Только поэтому я и предал своего верного друга.

- Этот Коля Комаров, - как-то спросил батюшка Питирим, не отрываясь от бумаг, словно между делом. – Он часто приходит к тебе?

- Да, - сказал я. – Приходит. Почти каждую ночь.

Глупо отрицать то, что и так все знают, правда же? Батюшка кивнул и продолжил шуршать бумагами. Уходя, и вовсе про ерунду спросил – давно ли Колька стал щербатым. Я сказал, что недавно, зимой неудачно с горки скатился, зуб сломал. Только какое это имеет значение? Батюшка Питирим ничего не ответил, но выглядел очень довольным.

Урядник Подкопаев тоже приходил и ругался на меня. Уговаривал сдаться квизорам, и от его грохочущего голоса вибрировали стены моей темницы.

- Ты мужик или кисейная барышня? Гимназистка? Чего боишься? Пыток? Так это враки, ты уж мне поверь! Квизоры, это не тупые мордовороты, среди них много людей образованных, учёных. Ну, ставят они опыты, так что с того? Они так знания получают, понимаешь? И если вдруг они смогут помочь тебе, обалдую, то глупо отказываться от такого шанса.

Я слушал и кивал. Я не собирался с ним спорить, потому что всё уже для себя решил. Мой бес никому больше не причинит вреда! И ни в кого не вселится! И если для этого требуется, чтобы я покончил жизнь самоубийством… что ж, я готов. И решение своё не изменю, даже если весь сонм ангелов спустится с небес, чтобы отговорить меня, грешного. Хотя нет, если ангелы… но рассчитывать на это было бы глупо и самонадеянно. Кто я такой, чтобы ко мне ангелы являлись? Святой? Мудрец? Нет, я червь, прах земной, из праха вышел, в прах и уйду. Ну, чуток раньше, чем хотелось… но это же ничего, если после смерти меня ждёт жизнь вечная?

Так я уряднику и объяснил. И протянул ему бумагу с моей последней волей, честь по чести заверенную адвокатом. Где я признавал себя одержимым бесом и объявлял о своём твёрдом намерении покончить жизнь самоубийством путём падения со скалы, именуемой Чёртовом Пальцем.

- Глупо, - сказал урядник Подкопаев. – Ах, как глупо!

Но бумагу взял. А куда ему было деваться?

… Говорят, приговорённым к смерти в их последнюю ночь снится всё самое лучшее, что было в их жизни. Не знаю, так ли это. Лично мне приснилась матушка Вельма – голая, как наша праматерь Ева на картине «Изгнание из Рая», она руками закапывала чью-то разверстую могилу. Пальцы и ладони её были стёрты в кровь, но она продолжала упрямо кидать в яму землю – горсть за горстью. Только вот могила при этом становилась всё глубже и глубже. А потом чей-то голос сказал: «Время!», и могила вдруг сделалась бездонной. Мне даже показалось, что она пронзила всю Землю насквозь; мне даже звезды почудились – там, в её чёрной глубине. Матушка Вельма страшно завыла, вцепившись себе в волосы и раскачиваясь из стороны в сторону.

А я проснулся.

Наступило последнее утро моей жизни.

-9-

Вот и всё.

Я стою на самом краю пропасти, и шагать мне больше некуда, только в воздух. Эх, птиц нету, больших красивых птиц. Жалко, я так хотел полетать с ними. Ну, нет, так нет, я и сам себе птица. Одинокая, обречённая. Сейчас раскину руки и…

- Стоять!

Окрик прозвучал как удар грома – оглушил и пошёл перекатываться между скал: ять… ять… ять… От неожиданности я потерял равновесие и чуть не свалился с обрыва, но чудом извернулся и упал на живот, судорожно вцепившись пальцами в камни; ноги мои, повисшие в пустоте, безуспешно искали опору. Урядник одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние, крепкой рукой схватил меня за ворот рубахи и буквально швырнул меня подальше от пропасти.

Приведение приговора в исполнение откладывалось. Интересно, почему? Я поднял голову и посмотрел.

К нам (ко мне?) шли трое. Двое квизоров в серо-стальных мундирах, и, сильно отстав от них, - батюшка Питирим. Путаясь в полах длинноватой рясы, он спешил изо всех сил, то и дело оступаясь на скользких камнях. Он даже два раза упал, и мне стало его жалко – такого старенького, щуплого. Но жалость мгновенно улетучилась, едва я разглядел его лицо – такой бешеной радостью, таким торжеством пылало оно!

Такие лица я видел на картине «Взятие неприступной крепости Хесуил» - трое выживших израненных солдат стоят на башне, опираясь на длинные ружья с примкнутыми штыками, а вокруг них окровавленные трупы врагов и друзей. Так что в моём понимании, подобное выражение лица меньше всего приличествовало скромному верослужителю.

Не дойдя до меня шагов десять, квизоры остановились.

- Лукин Василий Данилович? – спросил тот, кто стоял впереди.

Голос его был скучным, серым, под стать мундиру. И глаза такие же, как оловянные пуговицы.

- Ага, - сказал я, садясь на задницу и вытирая о штаны ободранные руки.

Наверное, к квизору надо обращаться как-то по-другому. Только я не знал, как. Да и не до того мне было, если честно. Моя судьба совершила крутой поворот, и мне оставалось только гадать – к добру ли, к худу?

- Встань, - приказал квизор.

Я подчинился. Квизор смерил меня пустым холодным взглядом: от макушки до пяток и от пяток до макушки. Очевидно, виденное его удовлетворило, потому что квизор кивнул.

- Бардо! – сказал он. – Приступай!

Квизор со странным именем Бардо выступил из-за спины своего начальника, и я обомлел. Оборотень! Самый настоящий оборотень, чтоб мне пусто было! Морда, заросшая пегой густой шерстью, мохнатые острые уши не помещаются под форменной фуражкой, страшные когти отливают окалиной… Да что я вам рассказываю! Можно подумать, вы оборотня никогда не видели? Хотя, нет – не видели. Такого уж точно – одетого в квизорский мундир, беспрекословно подчиняющегося приказам человека. Я тоже не видел. Раньше.

Теперь вот вижу. Имею такое удовольствие.

Квизор-оборотень приоткрыл пасть (или всё же рот?), шумно втянул воздух. Из его глотки вырвалось глухое ворчание. Повисла тишина, пока оборотень, закрыв глаза, словно прислушивался к чему-то.

- Нет, - наконец сказал он. – Не наш клиент.

И улыбнулся мне. Больше всего его улыбка напоминала оскал.

Квизор-начальник обернулся к подоспевшему батюшке Питириму:

- Вы были правы. Василий Лукин не одержимый, и я своей властью отменяю решение суда. Но у вас, кажется, есть подозреваемый?

- Есть, - задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал батюшка. – А как же!

Он полез за пазуху и достал маленький кувшинчик из глазурованной керамики; горлышко кувшинчика было плотно запечатано воском.

- Вот, - сказал батюшка Питирим, передавая кувшинчик квизору.

Квизор сломал восковую печать, длинными холеными пальцами достал из кувшинчика какой-то лоскут и помахал им в воздухе.

- Что скажешь, Бардо?

Оборотень оскалился и зарычал. По-настоящему оскалился и по-настоящему зарычал. Мне даже почудился багровый огонь, вспыхнувший в его глубоко посаженных глазах.

- Да, - отрывисто пролаял он. – Надо действовать быстро. Кризис близко.

Тело его напряглось; оборотень был готов рвануть с места, как пущенная стрела, что бьёт точно в цель.

- Кто? – спросил квизор.

Батюшка Питирим явно ждал этого вопроса.

- Я сам, - быстро сказал он. – Я всё сделаю сам. Не надо пугать бедного мальчика, он ни в чём не виноват.

- Кризис близко, - повторил квизор слова оборотня и отрицательно покачал головой. – Мне очень жаль, батюшка, но вы не справитесь. Ваша жертва будет напрасна.

- Но вы обещаете?..

- Да, - нетерпеливо сказал квизор. – Разумеется. Мы сделаем всё, чтобы сохранить несчастному ребёнку жизнь. Итак – имя?

Знаете, а я нисколько не удивился, услышав ответ батюшки Питирима. В тот миг мне показалось, что я сам давно уже его подозревал.

- Николай Комаров, - с тяжёлым вздохом сказал батюшка. И добавил, перекрестившись: - Храни Господь его душу.

-10-

Кольку-Комара нашли в беситории – он явился туда сам, добровольно. Он, может, трусливый негодяй, но не дурак. Сообразил, что с моей смертью исчезнет его прикрытие. Сопротивляться бесу невозможно; он, чтобы творить свои злые дела, толкает одержимого поближе к людям. И надо быть великомучеником Валерианом, чтобы суметь в таком состоянии уйти в глухой скит и там погибнуть в одиночестве.

Колька понимал, что горожане быстро разберутся, что к чему, и на него обрушится не только народный гнев – палки и плети тоже. Которыми его загонят в беситорию. И вот, чтобы избежать унижения и побоев, Колька спрятался в моей бывшей темнице.

Таково было общественное мнение, скорое на хулу и похвалу. Я же считал по-другому.

Вы там себе как хотите, а только Комар, заперев беса в каменном мешке, совершил подвиг, сравнимый с подвигом великомученика Валериана. А то, что сделал это не сразу, что позволил подозревать меня и даже фактически обрек меня на смерть… Что ж, Бог ему судья, как сказал батюшка Питирим, и я с ним согласился. Потому что не знал, как бы я сам поступил на его месте.

Это Валериан был старик, изрядно поживший на этом свете. Это Валериан, став монахом, готовился встретить смерть не как ужасную старуху с косой, а как невесту, чтобы рука об руку с ней перейти в жизнь вечную. А Комару было всего четырнадцать. И в таком возрасте узнать, что жить тебе осталось совсем ничего… Страшно это, так страшно, что никакими словами не передать. Я знаю, я сам всё это пережил. Тут не о других будешь думать – о себе. Каждый лишний прожитый день – подарок судьбы, и ты сделаешь всё, чтобы этих дней было как можно больше. А бес… ну что – бес? Не убил же он никого, не покалечил. А мелкие неприятности, они и безо всякого беса случаются.

Мне позволили увидеться с ним в последний раз, когда квизорский экипаж уже был готов тронуться в обратный путь, в Светлогорск. Колька лежал в клетке, и связывающие его тело веревки сплетались в какой-то хитрый узор. Он уже не мог говорить, и только глаза жили на его мертвенно-бледном лице. Беспокойные глаза, полные мучительной тревоги, и они смотрели на меня.

- Я не сержусь, - сказал я. – Честно-честно. Вот провалиться мне на этом месте!

Колькины глаза закрылись, он сделал последний вздох и замер, вытянувшись. Квизор набросил на клетку кожаный полог.

- Трогай, - приказал он.

Квизор-оборотень чмокнул губами, тряхнул вожжами, и двое мулов послушно повлекли повозку по пыльной дороге. А квизорский начальник повернулся ко мне.

- Я знаю, что ты отказался обращаться в наш Департамент, - сухо проговорил он. – Решил героически самоубиться, чтобы обезвредить беса. Похвально. Но глупо. Надеюсь, рано или поздно ты изменишь своё отношение к нам. Уверен, тебе ещё представится такая возможность.

Я промолчал. Да квизор и не ждал ответа. В несколько шагов он догнал повозку, легко вспрыгнул в неё и занял место рядом с оборотнем.

Я провожал их взглядом, пока мерно покачивающийся экипаж не скрылся за поворотом.

Окончание завтра