Чёрный дуршлаг. История одной ненависти.
Небезопасный контент
Авторизуйтесь или зарегистрируйтесь для просмотра
Глава шестая.
Пиши, как мать мне пишет, о том, что не забыла,
Пиши о том, как твои слезы разъедают чернила.
Пиши мне больше, чаще, о прошлом и настоящем,
Когда зима за окном или под солнцем палящим.
Но так обидно то, что письма не доносят голос.
Я по ночам собираю известный в небе твой образ.
Ты напиши, не забудь, ведь о тебе мои мысли,
Я тут живу лишь тогда, когда читаю письма.
«Легенды про».
За время следствия и до суда состояние матери стабилизировалось, однако об инфаркте от сына скрыли. Лишь несколько недель спустя после окончательного приговора Олег узнал, что мать перенесла уже однажды инфаркт и повторный она не вынесла. Весть о десятилетнем сроке любимого и единственного сына окончательно добила материнское сердце.
Олег писал длинные письма Лене. Он не мог уже писать стихи, повзрослев, вырос из стихов, живя прозой жизни. Жаль, что некоторым людям приходится взрослеть именно так.
Первое пришедшее письмо с тюрьмы на домашний адрес, Елена Слепова прочитав, порвала со словами:
- Обманешь меня раз – позор тебе. Обманешь меня два – позор мне.
Остальные письменные послания рвала и выбрасывала в мусорное ведро, не читая. Два года писал Олег письма и однажды дождался ответа:
Здравствуй, когда-то мной любимый Олег. Хотела поинтересоваться о том, как у тебя дела, но мне, если честно, безразлично. Я тебя любила, я тебе верила, но ты растоптал моё доверие. На словах одно, в репортаже было противоположное.
Я лила слёзы в подушку, возненавидев тебя целиком. Найдя в себе силы, утром я встала и пошла в колледж. Мне удалось уговорить преподавателей изменить факультет экономики на иностранные языки. Усердно училась и меня отправили на стажировку в Америку, в Лос-Анжелес. Планирую сделать всё возможное, чтобы там остаться. Да хоть в Африку, в принципе, уехала бы. Я не в силах больше терпеть этот хаос, этот бардак, что происходит в стране, которому, по всей вероятности, не будет конца и края.
Злость во мне до сих пор, но злость иная. В калейдоскопе ненависти моего разбитого вдребезги сердца есть один осколок любви к тебе. Ненависть придаёт мне силы, а любовь помогает остаться человеком.
Захочешь ли ты посметь остаться человеком? Не знаю. Но силы тебе точно потребуются.
Не пиши мне и не ищи меня больше. Не трать время. Даже я сама не знаю своё будущее. Поездка в Америку – моя личная неизвестность. Надеюсь на лучшее – готовлюсь к худшему.
Лена.
Ленкино письмо оказало на Олега весьма противоречивые чувства.
Во-первых: радость. Она наконец-то удосужилась ответить, что, несомненно, обрадовало.
Во-вторых: гнев. Лена до сих пор не верила в его невиновность. Или не хотела верить.
В-третьих: понимание. Олег сам стал ясно осознавать, что честному человеку в России жить невозможно. Бандиты, оставшиеся в «чёрном дуршлаге», были виновны и получили по заслугам в полной мере; а он, честный человек сидит незаслуженно в тюрьме. Боже, храни Америку, раз ты Россию не уберёг.
В-четвёртых: недоумение. Не смотря на жестокость и несправедливость этого мира (а временами даже абсурдность), Олег прошлые годы своей жизни был ведом любовью, а не ненавистью. Пусть теперь безответной, но всё-таки любовью.
Глава седьмая.
На зрачке блестящем сгоряча печаль, наворачивай
Стечение обстоятельств, теперь отплачивай.
Давай не начинай, давай, подвязывай,
Сил моих не расточай, итак в узлы завязан я.
Еще периодически блестят наручники.
Ну что же ты не пишешь уже около года?
Мне страшно, я начал забывать, что такое свобода.
«Легенды про».
Третий год заключения был сопряжен с нигилизмом бытия. Отец после смерти жены и по совместительству матери Олега стал сильно пить и связал свою жизнь той алкогольной элитой, у которой всё ещё не работал телевизор. В один из дней, будучи мертвяки пьян, отец Олега полез переходить рельсы в неположенном месте и попал под поезд. Как водится в таких случаях, от отца ничего не осталось. Он превратился в один кровавый блинчик, даже просто кроваво-красное пятно.
Жестокая депрессия накрыла Олега с головой, ибо он остался совершенно один. Никого и ничего не осталось такого, ради чего стоило бы жить. Олег безучастно пялился в потолок или стену. Он испытывал что-то вроде психологической смерти. Он был мёртв внутри.
Однажды в камере с Олегом оказался один занятный молодой человек примерно такого же возраста что и он сам. Молодой человек представился Абрамом и заверил, что это еврейское имя и что он сам, собственно говоря, еврей. Абрам говорил это с какой-то особенной гордостью, иногда скорее надменностью. Но Олега ничуть не волновало его происхождение или чьё либо ещё вообще. В каждой нации есть достойные и не очень люди. Его больше волновало состояние духа людей.
Абрам был честен и искренен во всём, кроме денег. Он и сидел, в принципе, за мошенничество. В ходе тюремного быта за Абрамом Олег заметил одну интересную до боли странность: чрезмерную ненависть к Адольфу Гитлеру. В приступе очередного неистовства Абрама Олег спросил:
- Я, безусловно, понимаю, что была Вторая Мировая Война и иудеи там пострадали, но зачем ты каждый божий день изводишь себя ненавистью?
- Ненависть даёт мне силы.
Олег невольно вспомнил письмо Лены.
- Любовь даёт мне силы!
- Нет. Любовь слишком быстро заканчивается. Любовь живёт три года. А ненависть может жить вечно. Вот были когда-то немцы сильны из-за ненависти к евреям. Мы отобрали у них ненависть и что с ними стало? А что будет если отобрать её у меня? Я сгину.
- Но мне некого ненавидеть, - всех, кого мог ненавидеть, мертвы. А других я не могу без причины.
- Не бывает такого. Всегда есть человек, который плюнул тебе в душу, растоптал твои чувства, задел за живое, - объяснял Абрам.
- Мойкин,- пробормотал со злостью Олег себе под нос. Абрам переспросил, но собеседник ответил: ничего.
- Ты просто поклянись себе, никогда не забыть то, что было. И живи с этим.
- Я клянусь, - сказал Олег.
Через пару-тройку дней на руке у Олега Смирнова появилась татуировка. Увидев ее, Абрам шибко удивился. Лист бумаги, или ленточка, на которой была надпись: «Берлин».
Абрам, заподозрив своего приятеля в антисемитизме, потребовал объяснений.
- «Берлин», - пояснял Олег. – Аббревиатура, означающая «буду её ревновать, любить и ненавидеть».
В глазах Олега был замечен огонёк, похожий на гнев.
- Ты, таки, приятель, быстро учишься, как я понял, - сказал Абрам и широко улыбнулся золотым зубом.
Глава восьмая.
Я ходил по всем дорогам и туда и суда. Обернулся, и не смог разглядеть следы.
Виктор Цой.
Месть – это вам не холодное блюдо съесть. К/ф «Убить Дебила».
Семь лет после обретённой ненависти пролетели как семь дней. Длинная, очень тяжелая, но, тем не менее, неделя. А какими будут выходные?..
Итак, прошел срок нахождения в «исправительных» учреждениях. Ворота громким шумом закрылись за спиной. Олег огляделся по сторонам: ни души.
«В жизни так бывает», - сквозь шум и сильный треск зазвучал в наушниках чудом уцелевший кассетный плеер китайского производства. Олег, слушая родные звуки юности, направился дальше к своей неизвестности, что стала ещё туманней.
Сменился век, а улицы остались чужими. Дома стали более старыми; деревья более высокими; улицы более пыльными; богатые более богатыми; бедные более бедными; люди более эгоистичными.
Поиск знакомых не дал результатов: кто умер сам, кому помогла умереть; прочим приятель с десятилетним тюремным стажем не нужен. Олег сначала гулял с удовольствием, затем с раздражение, потом с ненавистью.
На работу не мог устроиться. Перспектив найти поприще никаких с «волчьим билетом». Из бывшего тюремщика Олег быстро превратился в бродягу.
В свои тридцать лет Олег оказался на свалке. В полном смысле этого слова. Узнав у бичей, что на городской свалке можно немного заработать, он отправился туда и был принят.
Теперь Олег Смирнов ютился в маленькой деревянной будке, сооруженной из выброшенных гнилых досок и старой мебели. Работа была поиском в горах мусора металлолома и цветных металлов, а так же погрузка их на грузовые машины.
Денег платили чрезвычайно мало. Но любая копейка незамедлительно превращалась в «жидкую валюту», и так же незамедлительно выпивалась. Замкнутый круг. Изнанка жизни здесь, на свалке. В мусор уходит всё, что успевает или не успевает состариться, но рано или поздно оказывается. Мечта всей жизни Олега – ремонт, то есть максимальная отсрочка свалки. Любой телевизор, любой электрический прибор с помощью телемастера прослужит дольше. Восемьдесят процентов всех приборов через год использования оказывается выброшенными.
С людьми то же самое. Во времена капитализма люди становятся одноразовыми. Ничего личного, только голые функции. Так и одни люди становятся отбросами, а другие ждут очереди.
Тюрьма не исправляет людей. Он прячет их с глаз долой, чтобы потом выбросить на помойку. Это не обочина жизни – это место для отбросов.
Новичок быстро обустроился на свалке. Тем солнечным днём хозяин полигона захоронения бытовых отходов приехал раньше обычного. В нём чувствовалось не типичное для него волнение. Хозяин ждал дорогого гостя.
У ворот показался дорогой автомобиль, из которого вышел толстый человек в милиционерской форме. Хозяин сразу выказал уважительные пируэты. Гость был приглашен в сторожевую будку.
Спустя час гость удалился. Олегу он казался до боли знакомым. Чтобы удостовериться в своих предположениях наш мытарь не навязчиво спросил соратника по делу, бича, жизнь которого, со свалкой связана довольно продолжительно и тесно:
- Что здесь потерял этот мент? У хозяина проблемы?
- У хозяина нет проблем, - отвечал здешний бич-сторожила. – Мент крышует свалку. Приезжает раз в месяц снимать дань. И все счастливы.
- А как его зовут?
- Мойкин, вроде. Да, точно, мойкин.
- Интересно. Интересно, - сказал задумчиво Олег, у которого неистово яростно загорелись глаза.
Месяц до следующего визита Мойкина тянулся неестественно долго. Десять лет тюрьмы ничто, по сравнению с месяцем ожидания человека, которого хочется накормить холодным изысканным блюдом под названием «месть».
Усердно перерывая нескончаемый мусор(а люди производя его много), Олег искал нечто, что можно использовать в качестве оружия. Средь ржавых ножей нашлось острое шило с деревянной удобной ручкой.
«Вот оно»,- сказал про себя Олег, найдя нужное.
Всё проходит и этот нескончаемый месяц прошел. Вновь появился хозяин, взволнованный ожиданием. Волнение Олега превосходило когда-то похожее чувство от написания стихотворения Лене.
Более полуторачасовое опоздание Мойкина раздражало даже хозяина. Наконец-то подъехало авто представительского класса, открылась медленно дверь и показался огромный живот Мойкина.
- Извините, задержался, - сказал крайне неискренне сотрудник крышевания полигона бытовых отходов. – Дел много. Нет времени даже чай попить.
- Ничего страшного сказал хозяин. – В сторожке есть чай. Выпьете со мной Чайковского?
- С удовольствием, - на половину согласился Мойкин. – Но только с Бутербродским.
Мужчины громко засмеялись и удалились в сторожку. Чёрный чай стал напирать на стенки мочевого пузыря изнутри, и Артём Мойкин вышел преодолеть метров пыльного пути до крепкого кирпичного нужника. Дверь туалета захлопнулась. Олег подошел близко и стал, затаившись, ждать выхода.
Открыв дверь, Мойкин тут же встретился с глазами хищного зверя на весьма знакомом лице (запоминание лиц профессиональная необходимость каждого сотрудника органов).
- Здравствуй, Мойкин! – сказал Олег и резким, но сильным движением ударил в мусорный бак, который мент считал своим сердцем.
Следующее бесконечное число ударов наносились с особой жестокостью. Олег, скаля зубы, бил, приговаривая:
- Мойкин на помойке… Мусор, вот ты и на своём месте, на помойке! Стихи ему не нравились! Вот тебе за Кирпича…
Наносил удары Олег около десяти минут. Его рука отекла, но он тыкал шило в Мойкина без устали. Когда, заметив происходящее, примчались другие, Мойкин превратился в дуршлаг. Кровь багровыми пятнами впитывалась в пыль, сухой от аномальной жары.
Никто не осмелился подойти, пока Олег на последок не воткнул шило в глаз остывающего Мойкина, и не ушел, улыбаясь, спокойным шагом себе в сооруженную из мусора лачугу.
Скорая помощь и милиция приехали минут через двадцать. Спасать жертву оказалось бесполезно.
Олег вышел, лёг на землю, заложив за спину руки. Как в прошлый раз не сопротивляясь, но без страха.
Продолжение следует.