Чувство чужого горя⁠⁠

Денежные средства, которые мне выплатили в связи с выходом на пенсию, так называемые "два оклада" , я потратил на покупку автомобиля. Один автомобиль у нас в семье был, но в связи с тем, что моя драгоценная любимая женщина (жена) тоже вышла на работу и тоже в больницу, а графики наши не совпали, а работать ездить надо, поэтому мне и пришлось купить уже для себя ВАЗ-1111 Ока, именуемый в народе "бешеная табуретка", которую я для себя прозвал "Белая грусть".

Напрасно многие люди недооценивают качества этого автомобиля. На рыбалку или в лес по грибы лучше транспорта не найти. Ну да ладно, про Оку можно рассказывать долго и упорно, но как-нибудь в другой раз.

Вот на этой самой Белой грусти я и приехал на свою первую смену, которая выпала на понедельник после Светлого Христова Воскресенья.

На подстанции было шумно, как и положено в пересменку. Кто-то шуршал, пополняя сумки и укладки, кто-то ворчал, что кардиограф (дефибриллятор, планшет) не заряжен, кто-то, не мигая, смотрел новости по телевизору, который был выкручен на максимальную громкость. Запах только что сваренного кофе; сонные и уставшие, но довольные лица уходящих со смены; бодрые, но хмурые и недовольные физиономии заступающих на дежурство.

"Всё как всегда. — подумал я. — Боже мой, как я скучал по вот такой здоровой рабочей утренней возне!"

— Что мне теперь делать? — спросил я у старшего фельдшера. — В бригаду или в диспетчерскую?

— Пойдешь вторым номером в третью бригаду к Дмитрию Валерьевичу, — ответила она.

Дмитрий Валерьевич работал фельдшером скорой помощи последние сорок четыре года. Самому ему на тот момент было уже шестьдесят три года.

Первый вызов поступил в 07:56. Повод: "низкое артериальное давление после ОНМК. Женщина, 62".

— Куришь? — спросил Дмитрий Валерьевич, когда мы подошли к машине, чтоб ехать на вызов.

— Не-а, — ответил я. — Бросил семнадцать лет назад, еще когда еще на скорой работал.

— Сочувствую, — сказал он. — Ну, раз не куришь, то сидишь в середине, потому что я курю давно и много, буду тебя обкуривать.

— Я последние несколько лет провел в таком месте, где сказать, что курят много, это ничего не сказать.

— Хм-м-м, — хмыкнул Дмитрий Валерьевич, закуривая сигарету. — И как тебе удалось бросить?

— Да надоело просто, никакого удовольствия от этого курения.

— И не тянет?

— Нисколько, — уверенно ответил я. — И вы бросайте.

— Можно на "ты", — сказал он, скривив губы. — Мы же Скорая.

— Бросай курить, Валерьич! — тут же среагировал я.

— Курить я буду, но пить не брошу! — пошутил он. — Поехали!

ОНМК — острое нарушение мозгового кровообращения. Синонимы: инсульт, инфаркт мозга.

На вызове нас встретил муж больной. В относительно чистой квартире и на чистой кровати сидела измождённая старушка. Именно старушка, которой никогда в жизни я б не дал меньше восьмидесяти лет на вид, хотя ей было всего шестьдесят два. Первое, что мне бросилось в глаза, это её абсолютно лысая голова и тусклый взгляд в одну точку.

"Онкология, — мелькнула у меня мысль. — После химии".

— Что случилось? — спросил Дмитрий Валерьевич.

Больная медленно перевела взгляд на доктора, но не произнесла ни слова.

— Она страдает лимфомой Ходжкина и уже перенесла три курса химиотерапии. А недавно, после третьего курса, у неё вдруг возник ишемический инсульт, — стал говорить муж. — Мы вот недавно только выписались из больницы. А сегодня утром мы давление измерили, оно оказалось восемьдесят восемь на пятьдесят восемь...

Лимфома Ходжкина (синонимы: лимфогранулемато́з, болезнь Ходжкина, злокачественная гранулёма) — злокачественное заболевание лимфоидной ткани, характерным признаком которого является наличие гигантских клеток Рид — Березовского — Штернберга, обнаруживаемых при микроскопическом исследовании поражённых лимфатических узлов.

— Выписка есть? — спросил Дмитрий Валерьевич.

— Да-да, — засуетился муж. — Сейчас принесу.

— Она разговаривает?

— Да, но что-то в последнее время как-то неохотно.

Я измерил артериальное давление нашим тонометром. Оно оказалось сто на шестьдесят миллиметров ртутного столба.

— Мария Михайловна, — снова обратился к ней Дмитрий Валерьевич, пробежав глазами по выписке, — что вас беспокоит?

— Слабость..., — вяло ответила она.

— Давай, протянем, — коротко сказал мне Дмитрий Валерьевич.

Это означало, что надо сделать ЭКГ.

Вместе с выпиской из стационара нашлась ещё и плёнка ЭКГ двухмесячной давности. По сравнению с нашей плёнкой изменений не было никаких. Выяснилось, что то лечение, которое ей назначили при выписке из больницы, они принимают стабильно и регулярно, как рекомендовал врач. Муж больной оказался очень заботливым, но, видимо, те антигипертензивные препараты оказались достаточно мощными для ослабленного организма женщины. Учитывая всё вышеперечисленное, мы предположили, что у нее развилась медикаментозная гипотония.

— Вы в больницу намерены ехать или как? — осторожно спросил Дмитрий Валерьевич.

— А надо? — спросил муж.

— Не обязательно. Сейчас острого состояния у нее нет. Помимо основного тяжёлого заболевания и перенесённых курсов химиотерапии, ещё и давление сильно снижается после приёма этих препаратов, поэтому и слабость. Лучше мы вам врача на дом вызовем, и пусть врач подкорректирует вам лечение.

— Хорошо, спасибо.

Мы вышли с вызова.

— Они если б настояли, я б увёз, — сказал Дмитрий Валерьевич. — Высокая вероятность "повто́ра".

Но до конца смены повторного вызова на тот адрес не было.

— Жалуйся, Васяня, — сказал Валерьич водителю, когда мы сели в машину.

— Третья свободна! — сказал водитель в рацию.

— Третья, вам вызов! — ответила диспетчер. — Улица Полевая, дом три. Женщина, 78 лет, без сознания. Вызов срочный. Поспешите, родственники перезванивают!

— Полевая, три, — повторил водитель, включил сирену и тут же тронулся с места.

Вызов был в частный сектор. Калитка во двор была открыта, и через нее туда-сюда бегало штук пять разномастных овчарок, громко лая при этом. Возле ворот стоял молодой одноногий мужчина, опирающийся на костыли.

— Убирайте собак, — крикнул Дмитрий Валерьевич в окно, не выходя из машины.

— Они не кусаются! — ответил мужчина.

"Началось..., — подумал я. — «Они не кусаются». А с другой стороны, как он на костылях да на одной ноге справится с таким количеством собак?".

— Проходите быстрей! Она уже не дышит!

Пришлось нам, прикрываясь сумками и рискуя своими тестикулами, под лай собак пробираться в дом.

Бабушка лежала на кровати с открытыми глазами. Синие губы, отсутствие экскурсии грудной клетки. Рядом с кроватью стояла и плакала какая-то женщина, скорее всего, дочь больной.

Я прикоснулся к ноге больной. Кожа была холодной, твёрдой, не живой. Сердцебиение не прослушивалось, широкие, не реагирующие на свет зрачки, и прочие признаки биологической смерти говорили мне о том, что женщина умерла не менее часа назад. Я посмотрел на дочь больной. В глазах её еще была малая доля надежды.

У меня не было выбора.

— Она умерла, — сказал я.

— Мамочка..., мамочка моя любимая..., — рухнув на колени и прижавшись щекой к уже холодной руке матери, зарыдала женщина.

И накатило вновь на меня то дурное чувство, которое сжимает грудь и подкатывает комком к горлу, заставляя стискивать зубы до скрежета и отводить лицо в сторону.

Чувство чужого горя.

И как будто и не уходил я со скорой, и не было этих пятнадцати лет моих скитаний и мытарств по следственным изоляторам и исправительным колониям.

— Что нам сейчас делать? — спросил мужчина, который нас встретил.

Как я понял, он был мужем дочери больной.

— Мы вам оставим протокол констатации смерти, — ответил Дмитрий Валерьевич. — Вызовем полицию. Вот номер телефона морга. После того, как уедет полиция, звоните по этому номеру, говорите, что человек умер, скорая и полиция уже были. Они приедут и заберут.

— Хорошо, спасибо, — ответил мужчина.

Когда мы выходили, собаки уже не лаяли. Они стояли поодаль в углу двора. Некоторые, тихо поскуливая, провожали нас взглядом.

— Третья бригада свободны!

— Возвращайтесь.

Следующий вызов поступил через пару часов. Повод: нарушение речи. Мужчина, семьдесят два года. Улица, дом, квартира, этаж пятый пятиэтажного дома. Выслушав ворчание Валерьевича на тему пятых этажей, я запрыгнул в кабину газели.

На месте.

Запах перегара, плотно наполняющий пространство убогого подъезда, я стал чувствовать ещё в районе третьего этажа. С каждой ступенькой запах перегара усиливался. Преодолевая последний лестничный пролёт, мы услышали пьяную брань из той квартиры, в которую нас вызвали. Логично то, что и запах перегара исходил именно из той квартиры.

— Ты, бядь, сделай лицо попроще! Тебя ж сейчас врачи смотреть будут..., — ворчал мужской голос. — Что, "МУ"? Что ты тут мычишь? Разговаривай нормально!

В ответ ему кто-то действительно неразборчиво промычал.

В квартире было двое. Семидесятидвухлетний дед и, как я понял, его сын, примерно пятидесяти лет на вид. Оба пьяные, но дед значительно пьянее. Видимо, в связи с возрастом, он стал сдавать свои позиции зеленому змию.

— Здравствуйте. Что случилось?

— Да вот, — ответил сын. — Мычит он что-то сегодня...

Дед повернул в нашу сторону голову, сфокусировал на нас мутный взгляд и отчетливо послал нас по всем известному адресу.

— Ну вот..., — расстроился я. — Только зашёл, уже послали. Абыдно, клянусь!

Все ж, под отборный мат в наш адрес, мы сделали деду кардиограмму, посмотрели его на очаговую неврологическую симптоматику. Пьяное состояние, естественно, сильно затрудняет диагностику мозговых нарушений, но такая она работа на скорой помощи.

С Валерьевичем мы сошлись во мнении, что дед просто пьяный.

—Давно "христосуетесь"? — спросил я у сына.

— Да, уже пару недель..., — ответил сын. — Ещё до Пасхи начали..., вроде бы...

— Прекращайте.

Следующий вызов был уличным, в село, что находилось в десяти километрах от райцентра. Повод: лежит мужчина возле дома номер тринадцать. Население того села составляет чуть больше четырехсот человек. Именно туда мне и предлагали пойти заведовать ФАПом, когда я пришел устраиваться на скорую. Доехали мы относительно быстро, потому как за городом скорость гораздо выше.

Действительно, возле указанного дома прямо на гравии лежал человек, а чуть в стороне стояли две женщины с испуганными лицами. Увидев нас, они замахали руками, указывая на лежащего мужчину. Уже издали было видно, что поза его была неестественна для живого человека. Лежал он на боку, подмяв под себя руки, в то время как таз был развернут кверху, ноги широко раздвинуты.

— Машина сбила? — предположил я.

— Не знаю, — ответил Валерьич. — Сейчас посмотрим.

— Здравствуйте, — обратился я к женщинам, выскочив из машины и надевая на ходу перчатки. — Что случилось?

Я присел возле лежащего на земле, коснулся его руки. Мужчина был мертв, причём не менее двух часов, потому что уже окоченел.

— Что? — спросил Валерьич.

— Труп, — ответил я. — Окоченел уже.

— Да, он уже пару часов лежит, — стали рассказывать женщины. — Мы в ту сторону ехали на машине, он лежал. Едем обратно, лежит в той же позе. Остановились, и вот..., вас вызвали... Он умер?

— Да. Вы его знаете?

— Да это Сашка Широков. Он один живет во-он в том доме, — женщины указали на дом на противоположной улице. — Он психбольной. Вроде бы и эпилепсия у него была... Вот, допился... Сестра у него тут тоже живет, мы ей уже позвонили.

Видимых следов повреждений, характерных для сбитого машиной пешехода, я не обнаружил. Но зато вдруг я увидел рядом трупом маленькую змею, свернувшуюся петлей.

— Змея, — сказал я, указывая на неё.

— Ой, это, наверное, полоз или гадюка, — запричитали женщины. — Бр-р-р... Мы боимся их до ужаса!

— Может, это она его укусила? — предположил я и попытался палочкой толкнуть змейку. Но и змейка тоже оказалась мёртвой и тоже окоченевшей.

Вызвали полицию, а пока её ждали, я решил тщательнее осмотреть место происшествия. На противоположной стороне дороги я вдруг обнаружил мёртвую курицу. "Не знаю, что тут произошло, — с сарказмом подумал я, — но все умерли, как в индийском кино, блин. И мужик, и курица, и змея"

Через несколько минут пришла сестра умершего. Она тоже жила в этом селе, только в другом доме. На вид ей было около шестидесяти пяти лет.

— Сашка, ты Сашка..., — плакала она. — Что ж ты, паразит, наделал? Пока жил со мной, нормальным был, связался с дружком своим алкоголиком... Вот и допился...

Женщина рассказала, что ее брат страдал шизофренией, был инвалидом второй группы бессрочно и нередко уходил в запои. Уходя в запой, он становился агрессивным, неуправляемым.

— Неделю уже, наверное, пил, — всхлипывала она. — Приходил ко мне, я ему сигареты давала, а последние два дня он и не ел совсем, отказывался... Уеду я тогда отсюда... Что мне здесь делать одной?

— А дети? — спросил я. — Дети у вас есть?

— Дочь от ковида умерла четыре года назад... А сын... был. Тоже погиб...

Женщина разрыдалась.

"Вот зачем спросил? — подумал я, злясь на самого себя. — Сидел бы молча, блин, недоумок. М-да-а..., расслабился я там на службе, отвык совсем от горя чужого".

И вновь меня накрыло тем же чувством чужого горя. Стиснув зубы, я отвернулся.

"Не жаль мне мертвых, — поймал я себя на мысли. — Жаль живых, которые страдать остаются на этом свете...".

Дождавшись полицию и передав им труп, мы отвезли женщину домой, накапали ей успокоительных капель, снизили ей повышенное артериальное давление.

— Третья бригада свободны, — сказал я в рацию.

— Третья бригада, домой...

Мы возвращались на подстанцию.

Так прошла моя первая смена на моей новой старой работе.

Источник.