Чистосердечное признание
Вы воровали когда-нибудь?
Я имею ввиду, воровали ли вы что-то системно, рискуя попасться в руки представителей правосудия?
Нет?
А я воровал.
Теперь, по прошествии почти сорока лет, я могу признаться и облегчить свою душу.
В ещё советском Лескене совхоз имени Ленинского комсомола вёл, и должен сказать, очень успешно, разнообразное хозяйство на рельсах плановой социалистической экономики.
Совхоз выращивал несколько сортов яблок, груш, слив, в искусственных прудах плавали вкусные карпы, толстолобики, белые амуры и форели, на полях возделывалась пшеница, рожь, горох, свекла и много ещё чего.
Жители Лескена жили в полнейшем достатке, почти как в фильме «Кубанские казаки», но криминальная частичка, вспыхивавшая то там, то тут, толкала людей к противоестественному для советского человека акту расхищения социалистического имущества.
Мои сверстники начали воровать сено с первого класса, а то и раньше, тогда как я ступил на скользкий путь лишь в третьем классе.
Схема нападения на грузовик со свеже скошенной травой, который медленно ехал в сторону силосных ям, была предельно простой.
Мы становились вдоль дороги с граблями за спиной, и как только грузовик проезжал мимо, нападали на него сзади и сгребали на землю как можно больше травы, которую затем собирали и по-братски делили.
Я свою долю всегда отдавал в общак, так как отец в те времена был главным в совхозе по борьбе с хищениями, да и свежей травы у нас дома всегда хватало.
В тот день уже после третьего нападения на грузовик кто-то из соседей, видевших как я участвовал в деле, настучал на меня отцу.
Через какие-то десять минут после этого отец прибыл на место преступления, хорошенько надавал мне по мягким местам, затем потребовал собрать всё, что было расхищено из грузовиков и заставил вернуть государству.
Возврат награбленного происходил без применения техники.
Мне пришлось набивать траву в мешки и тащить её на своём горбу к совхозной силосной яме.
Только к вечеру возврат был окончен, и я без сил, еле передвигая ноги, вернулся домой.
Дома отец заставил меня поклясться, что я никогда больше не буду воровать траву и ещё раз надавал по мягким местам.
С воровством травы было покончено навсегда, но, как я говорил, богатый лескенский совхоз выращивал ещё много чего.
В конце лета в совхозных садах Лескена поспевали дивные плоды яблок и груш.
В личных подсобных хозяйствах селян плоды так же поспевали в это же время, но их было гораздо меньше, чем в садах государственных.
Во многих населенных пунктах нашей Республики в те времена создавались пункты приёма яблок, где за определенную плату принимались фрукты, а затем они переправлялись в перерабатывающие цеха, где из них делали или лимонад, или креплёное вино.
За мешок яблок в «пунктах» (так мы их называли) давали около пяти рублей, а это было совсем не плохо.
Жажда быстрых и лёгких денег зажигала в сердцах некоторых молодых лескенцев криминальную искру, и они, не страшась сторожей с ружьями и бульдогами, как настоящие воры, под покровом ночи шли в совхозные сады за яблоками.
В тот вечер мой товарищ Эдик напропалую хвастался новенькими кроссовками, которые купил накануне у местной спекулянтки за двадцать пять рублей.
Кроссовки были очень красивые, и я стал завидовать, так как мои родители таких денег ни за что бы мне не дали.
Эдик сказал, что у родителей денег не брал, а сам их заработал, несколько ночей воруя яблоки.
Решение созрело мгновенно и я попросил товарища приобщить меня к криминальному промыслу.
Как оказалось, воровать яблоки не так-то и просто.
Мы нарвали по два мешка.
Чтобы их вынести нужно было перелазить через забор, а с мешком это очень неудобно.
Когда мы, наконец-то, успешно перелезли сами и перекинули через забор совхозное добро, нас заметил сторож и спустил собак, а в догонку ещё и выстрелил солью.
Бросив всё, я со всех ног рванул с места преступления.
Чуть раньше рванул мой подельник, который бежал быстрее, так как сторож успел угостить его задницу хорошей порцией соли.
К моему несчастью сторож узнал меня и на следующий день настучал отцу.
Вечером другого дня моя задница была нещадно бита отцом и долго горела, как после попадания нескольких соляных выстрелов.
В этот раз отец собирался посадить меня в тюрьму, но бабушка смягчила его приговор на принудительные работы по дому в течение месяца.
Это был очень длинный месяц.
Я тогда поклялся, что никогда больше не буду воровать яблоки.
В один год недалеко от нашего дома на холме, где раньше росла кукуруза, посадили горох.
Горох хорошо принялся и, в конце-концов, красиво созрел.
Соседские пацаны частенько совершали набеги на горох и приносили целые мешки зелёных стручков.
Как оказалось, свежий горошек по вкусу был на порядок выше горошка из консервных банок.
Мне очень понравилось поедать его прямо из стручков, поэтому я решил нарвать небольшой мешок.
В тот вечер на гороховое дело мы пошли втроём.
Уже стало темнеть, когда наши мешки почти наполнились.
- Атас! Сторож! - крикнул один из моих подельников и, бросив всё, со всех ног помчался в сторону села.
Второй тоже всё бросил и побежал в ту же сторону, но совершенно молча.
Я остался стоять на окраине поля один с тремя мешками зелёных стручков и рассеянно смотрел вслед убегающим, пока не услышал странный свист и не почувствовал обжигающую боль на спине, отчего я тут же присел на корточки.
- Ааа! Совхозное добро воруешь, негодяй! - крикнул сторож, слезая с лошади.
Он снова замахнулся плетью, но присмотрелся, убрал плеть, отпустил мне звонкую пощёчину и сказал проваливать прочь.
Сторож был нашим соседом, поэтому тут же настучал на меня отцу.
Отец тогда так расстроился, что даже не стал меня наказывать.
Он приблизил меня к себе, лицом к лицу, несколько раз хотел что-то сказать, но получалось лишь слегка покачать головой, затем встал, махнул рукой и ушёл на кухню.
Мне никогда ещё не было так стыдно.
Когда, стоявшая всё это время рядом, бабушка влепила мне сильнейшую пощёчину, то я даже не почувствовал её.
Она влепила мне ещё, но уже с другой стороны, назвала меня по-русски «бессовестным» и потребовала идти извиняться.
Я зашёл в комнату, где отец смотрел телевизор и стал сбивчиво обещать больше не воровать.
В конце речи я поклялся страшными клятвами и даже пустил слезу.
Только когда я замолчал, отец повернулся и минуту смотрел мне в глаза.
Эту минуту я не забуду никогда.
Она длилась целую вечность.
Почему-то вспоминались все шалости и дурацкие поступки, которыми я когда-либо позорил отца.
Вспоминалось их много, отчего мне становилось ещё хуже.
Я стоял и боялся моргнуть, почти не дышал.
И только когда он сказал:
- Хорошо. Я тебе верю. Иди, - я несколько раз глубоко вздохнул.
С этого дня я категорически отказался от участия в организованных преступных группировках соседских пацанов и долгое время не нарушал данного отцу обещания.
Правда, спустя пару лет, мне, для демонстрации научно-технического прогресса, срочно понадобились высокоомные наушники, которые пришлось, хотя и на время, выкрасть.
Но это уже другая история.
От чистосердечного признания мне стало гораздо легче на душе, тем более, что все описанные мной преступления уже не актуальны за истечением срока давности.
#аланскиехроники