Blatella (Из жизни врача "Скорой помощи")⁠⁠

Пусть те, кого бросили мы, найдут

лучше нас, а те, кто бросил нас

поймут, что мы были лучшими.

Омар Хайям.

Вспомнился один случай из далёких девяностых… Тёплым и душным июньским вечером нам на «Скорой» дали вызов в женское общежитие какого-то института. Повод был банальный: «Инородное тело уха». Мы с фельдшером и водителем только что искупались в городском озере, глотнули по чуть-чуть холодного пивасика  кваса и выкурили по сигаретке. А что? Имеем мы право на небольшой отдых во время суточного дежурства, после дневной изнуряющей жары, доводящей температуру воздуха в нашем старом, ржавом, больном и хромом уазике до шестидесяти градусов по Цельсию? Вот именно! И мы тоже так думаем, что имеем.

- Ну что, по бабам? – хохотнул водила и до упора вдавил «гашетку» в перфорированный гнилой пол нашей «трахомы». Пару раз чихнув и дёрнувшись, как Буратино, наша «Антилопа-Гну» с немыслимой скоростью в сорок километров в час «рванула» на «срочный» вызов в известное всему городу матронохранилище.

Пока едем, вспоминаю, какие бывают инородные тела уха - эндогенные и экзогенные, живые и неживые, фиксированные и свободнолежащие и т.д. Всё это понятно, но дело в другом. По ЛОР-неотложке сегодня дежурит горбольница, находящаяся не то, что в соседнем микрорайоне, а вообще, на другой окраине города. Ехать туда, откровенно говоря, не улыбалось. Но, если будет как в прошлый раз, когда ревнивая супруга воткнула своему мужу карандаш (экзогенное неживое инородное тело) в ухо, хочешь или нет – ехать в эту тьмутаракань придётся.

…Несмотря на поздний час, вся общага и её окрестности гудели, как улей, и суетились, как муравейник. Близлежащие рощицы, кустарники и прочая солитарная растительность, в непосредственной близости от данного вертепа, издавали различные разнокалиберные звуки и шумы. Тут и там слышались смех, гитарное бренчание, звоны стаканов и бутылок, охи, ахи, вздохи, чмоки и т.п. С такой жизнью было немудрено не то, что инородное тело уха «заработать», но и что-либо посущественнее, например, «гусарский насморк» или «Люську», Bugs in the rug (жучки в коврике – лобковые вши; мед. жарг.) или Fascinomу (интересное заболевание – мед. жарг.). Одним словом, жизнь в этой вихаре и её окрестностях била ключом.

Мы подъехали прямо к крыльцу, остановились и вышли из машины. По традиции нас никто не встретил, поэтому мы, лавируя мимо жарко и страстно целующихся парочек и стаек оживлённо чирикающих девушек, прошли мимо пустой вахтёрской будки и стали подниматься по лестнице.

Общага! «Как много в этом слове для сердца русского слилось!». Мусор на лестничных пролётах, детские коляски на площадках, сохнущее бельё в длинных и тёмных коридорах, непередаваемые запахи жареного лука, щей и общественного сортира. За всю свою жизнь я несколько раз жил в общежитиях – Института клинической и экспериментальной хирургии в Киеве, Рижского института инженеров гражданской авиации, Института Склифосовского и др. Открою вам маленькую тайну – все они, с небольшими девиациями, идентичны, как однояйцевые близнецы. Как говорили марксисты-философы о материи: формы разнообразны, а закономерности едины. Эта общага также не была исключением из правил, но имела одну существенную особенность: здесь обитали только представительницы прекрасного пола, «слабая половина» человечества, молодые девушки и женщины, одним словом, - хищницы.

Накануне нам выдали новую сахарно-белую форму в виде куртки и брюк, с аппликациями красных крестов, слов «Скорая медицинская помощь», «03» и пр. Вероятно, наше начальство полагало, что мы «плаваем» не по лужам крови, мочи, рвотных масс и околоплодных вод, а, подобно белым лебедям - по чистой и зеркальной глади жизни.

Теперь представьте себе такую сцену. Два «привидения» в белых костюмах медленно продвигаются по чёрным коридорам общаги, периодически подсвечивая маленькими фонариками в поисках нужного номера комнаты, спотыкаясь о всякое барахло, чертыхаясь и вспоминая какую-то мать. По-видимому, такой nature-morte производил на обитателей этой ночлежки неизгладимое впечатление, поскольку они при встрече, визжа и крича от неожиданности, моментально «испарялись» и прятались в своих кельях, громко хлопая дверями и лязгая то ли зубами, то ли ключами от замков.

Наконец, после длительных мытарств и «поисков сокровенного», мы обнаружили необходимую нам камеру и, еле сдерживая себя от непреодолимого желания отдубасить её ногами, деликатно постучали. Тишина. Мы ещё раз слегка побарабанили пальцами и, не дожидаясь ответа, открыли дверь и вошли.

Картина маслом. Небольшая комнатка со скудной мебелью и четырьмя кроватями, на трёх из которых, полностью укрывшись, кто-то спал, а на четвёртой, чисто символически прикрывшись простынкой, полулежала молодая обнажённая девушка и читала книгу. Точнее, делала вид, поскольку держала «источник знаний» вверх ногами. Рядом «свеча горела на столе, свеча горела», но, в отличие от Пастернаковского стиха, подле ещё стояла запечатанная бутылка шампанского и пара бокалов, а на улице ничего не «мело по всей земле». Ну, блин, прямо картина Константина Васильева «Ожидание» или Николая Фешина «Обнажённая».

Однако наши эротические и романтические ассоциации тут же куда-то нивелировались, когда мы принюхались и ощутили какой-то непонятный запах, заполнивший всю комнату, и стойкий, несмотря на открытое окно. Запашок был терпко-тошнотворный, сладковатый, пряный. Почти так же пахнет горелая прошлогодняя трава, сушёный базилик, концентрированный фруктовый компот. Таким «ароматом» в те годы провоняла добрая половина подъездов нашего нового микрорайона.

Это был запах анаши.

Она же травка, она же солома, она же косяк, дурь, план, зелень, ханка, гашиш, конопля, петрушка, дагга и пр., пр., пр. У меня в голове тут же сложился пазл диагноза: наркотическое опьянение – глюки – инородное тело уха.

Я подошёл ближе, безответно поздоровался, подтянул простынку повыше и спросил:

- Это вы «Скорую» вызывали? Что вас беспокоит?

Девица подняла на меня стеклянные глаза с широкими зрачками:

- Ты кто?

- Я – Карлсон, который живёт на крыше. Пролетал мимо, решил заглянуть на огонёк. А это – мой друг Малыш.

Лучше бы я так не шутил. Весёлое озорное хихиканье тут же заполнило всю комнату. Лежащие под покрывалами нагишом подружки, дружно попрыгали со своих лож и, совершенно не стесняясь своего внешнего вида, собрались в кучку вокруг меня и, со страхом смотревшего на всё происходящее, фельдшера. Все они весело смеялись и наперебой тараторили, как трещотки:

- Ура, ура! К нам прилетел Карлсон и его друг Малыш! Ура, Ура! Какие у них яркие костюмы! Хи-хи-хи! У одного красный, а у другого зелёный! А мы не спали, мы притворялись и ждали нашего рыжего клоуна и его друга! Хи-хи-хи!

Странно, но, несмотря на обилие обнажённых женских тел и постоянные касания нас их различными частями, никаких рефлекторных процессов в нас с фельдшером не происходило. Девки, конечно, все были как на подбор – молодые, крепкие, ладноскроенные, симпатичные, но… было в них что-то отталкивающее, настораживающее, я бы даже сказал, угрожающее.

Я понимал: эйфория скоро закончится, и начнутся глюки. И не просто галлюцинации. Может развиться самый настоящий психоз, причём с непредсказуемыми последствиями. Подобные психические расстройства, в общей структуре вызовов за сутки по городу, составляли немалый процент и включали в себя суициды, насильственные убийства и даже «расчленёнки». Жалко, конечно, было этих дурочек-гашишисток, которые даже в самом кошмарном сне и представить себе не могли в какое дерьмо вляпались, какие проблемы их ожидают и что их жизнь начала обратный отсчёт. Им бы жить-поживать, да детишек рожать…

Короче, Склифосовский, надо сваливать, пока не поздно.

Под хихиканье и хахаканье осматриваю ушную раковину и наружный слуховой проход лежащей в кровати девушки, которая утверждает, что ей туда заполз таракан. Фельдшер, обвешанный девицами, как груша, протягивает мне из сумки земский отоскоп в виде небольшой блестящей воронки с чёрной матовой поверхностью внутри. Это старинное и примитивное ушное зеркало, точнее, его часть, досталось мне по наследству от знакомого «лорика» и не раз выручало во время дежурств на «Скорой». Подсвечиваю фонариком, но ничего, кроме серной пробки, не обнаруживаю. Сообщаю об этом пациентке. Она, под дружные смешки подружек, заявляет, что вот-вот, именно под ней он там и сидит, «шуршит и щекочет».

Можно ли верить наркоманке? А был ли мальчик-то вообще, то есть таракашка? Кто ж знает? А, может, это глюк? Привиделось, показалось, приснилось, наконец. На наше счастье, от поездки в дежурную клинику девушка категорически отказывается. Даю рекомендации по обращению в поликлинику по месту жительства. Всё понятно? Всё. Тогда – до свидания.

В этот момент ключ в замке двери дважды поворачивается, извлекается и демонстративно (чтобы я и фельдшер видели) выбрасывается в окно. Дамы требуют продолжения банкета в виде «попьём шампусика, посидим, поговорим…». Наши просьбы отпустить бедных докторов по-хорошему – побоку. Каменные, бесстрастные лица без каких-либо эмоций. Стальные, холодные глаза - как у ощетинившейся волчицы при угрозе потомству. Начинается банальный шантаж: «…иначе будем кричать, вызовем милицию и заявим, что вы нас пытались изнасиловать».

Вот впёрлись, мать твою! Что делать?

«Скорая», в отличие от других врачебных специальностей, иногда требует принятия не только молниеносного, мгновенного, но и жизнеспасительного решения для бригады.

О,кей, девочки, уговорили. Но у нас есть деловое предложение. Давайте кое-что добавим в шампанское для, так сказать, остроты ощущений. Кайфанём, в натуре. Согласны? Вот и умницы.

Отгородившись от наших валькирий и горгулий спинами, вытряхиваем в каждый бокал по чуть-чуть доброго успокоительного. Барная посуда тут же наполняется шампанским и выпивается. Процедура повторяется. Ждёмс. Как в том анекдоте: для тех, кто не спит, повторяем ещё раз. Две попросили «добавки». Не вопрос! Что у нас на десерт? Конечно же, мягкое снотворное!

Через некоторое время в комнате воцарилась тишина.

«Мёртвая».

Вот что хорошие баюкальные и дремотные лекарства «животворящие делают»!

Быстренько и тихо с фельдшером собираем свои пожитки и пустые ампулы. На прощание пощупал у всех пульс. Ритмичный, хорошего наполнения и напряжения. И тут мой взгляд почему-то задержался (нет, не на том, что вы подумали) на оном ухе нашей пациентки. Что-то привлекло моё внимание, и я склонился над спящей.

Из наружного слухового прохода, пошатываясь, как пьяный, выполз маленький, миллиметров пять, «прусачок». Он икнул, огляделся мутным взглядом, протёр лапками свои «моргала» и зигзагами, вспоминая чью-то мать, похромал по своим делам. Видать, тоже обкурился, бедолага – Blatella germanica (тараканчик немецкий, пер. с лат.). А по-русски звучит почти как «брателло»!

Аккуратно с фельдшером «выдавливаем» дверь и сматываемся. Повторного вызова до конца дежурства не было.

Занавес.

источник