Анастасия
(Не знаю, как следует писать о подобного рода вещах, поэтому прошу прощения, если получилось сумбурно. Этот случай произошел со мной полтора года назад)
Всё вокруг нас пропитано запахами. Какие-то из них незнакомы вашим рецепторам обоняния, некоторые сбивают с толку, заставляя щелкать пальцами, пока вы пытаетесь вспомнить, почему они вам знакомы. Есть особая категория ароматов, вдыхание которых открывает целую книгу, посвященную именно им.
Запах железной дороги, пугающий меня с детства. Будучи ещё малым шкедом, мы часто с мамой ездили в столицу на поезде, и, когда он совершал запланированную остановку в очередной деревушке, она выскакивала в ближайший магазин, чтобы купить мне содовую. Я всегда боялся, что мама не успеет, что поезд её не дождётся, что я останусь один, поэтому постоянно выходил (нет, скорее вываливался) с тяжёлыми сумками из вагона обратно на пирон. Так из-за моей боязни мы постоянно теряли лучшие места, которые уже были заняты другими. Запах пластилина – это была моя любимая забава. Я мог создавать целые крохотные миры. Изменять каждую ямочку, каждую извилину. А как терпко, с легкой горечью, пахнут новые, дешевые струны, которые я покупал для такой же дешевой гитары. За последнее время моя картотека пополнилась ещё одним букетом, который не был новым для меня, но раскрылся во всех своих оттенках и красках лишь недавно – запах крови.
Старый «бобик» мчится, шмыгая двигателем и истошно голося сиреной. Руки дрожат. Я судорожно перебираю протоколы по оказанию неотложной помощи, попутно представляя в голове худшие варианты развития событий. Началась моя первая смена в качестве старшего фельдшера бригады, спустя полгода работы помощником, а вместе с ней и мой первый вызов в этой должности: трасса, авария с участием двух легковушек и фуры, много пострадавших, среди них есть ребёнок. Мы приближаемся к месту ДТП. Сквозь мокрый снег и кромешную тьму прорываются огни мигалок и аварийных сигналов. Суматоха. Ничего толком не разобрать. Глаза слепят фонари пожарников. По обеим сторонам дороги разбросаны ошмётки машин. Отовсюду звучат вопросы, которые останутся без ответа, вперемешку с выкриками спасателей и медиков: «Мужчина, вы меня слышите? Как вас зовут?», «Ребята, тут ещё один! Нужны носилки!», «Где моя жена? Что с моей женой? Почему вы помогаете мне, а не ей?», «Где реанимация? Тут ребёнок маленький!», «Женщину вытащили?», «Давление падает! Мне нужна помощь!», «ГДЕ МОЯ ЖЕНА?», «Кто-нибудь, увезите ребёнка!», «Пятая поехала. Грузите девочку в пятнадцатую! БЫСТРЕЕ! Их, встретит реанимация!»
- Парень, ты на какой машине? – молодой пожарник, скорей всего мой ровесник, обращается ко мне.
- Пятнадцатая, - мой взгляд застыл на носилках с маленькой девочкой.
- Берёшь её на себя… - в моих ушах звон, я практически ничего не помню из того, что он сказал.
Не успев разобраться в чём дело, наша машина уже летела навстречу педиатрам, которым я должен передать пятилетнюю малышку с ушибом позвоночника, рваной раной средней трети голени, открытой ЧМТ, переломом таза. Кровотечение удалось остановить врачам, что прибыли раньше нас, но девочка к тому времени потеряла внушительный объём крови. Задержавшаяся на последнем вызове реанимация мчалась к нам.
- Привет, солнышко! Как тебя зовут? – спросил я, пытаясь сдержать свои эмоции и отвлечь маленького пациента от боли.
- Настя… - дрожащий ответ девочки.
- Настя? А меня зовут Артём. Настёна, ты мне поможешь?
- Мгм… - шморгая маленьким вздёрнутым носом.
- Хорошо. Если ты вдруг почувствуешь, что тебе становится хуже – сразу скажи мне. Договорились?
- Мгм… - вытирая мокрые от слёз глаза.
- Настя, а сколько тебе лет?
- Где мой папа? – хныкая спрашивает она.
- Не знаю, милая…
- Где мой папа? Почему он со мной не поехал?
- Настёна, он знает, что ты у него уже большая и храбрая. Правда, ведь? – понятия не имею, что еще я мог сказать тогда.
- Не знаю… - она начала плакать.
- Я знаю! Ты у папы о-го-го! И мне ты пообещала помогать.
- Хорошо…
Ножка перебинтована, не кровоточит. На лице пара ссадин, но кровь уже запеклась. Маленькие ручки исколоты разбитым стеклом и сжаты в кулаки. Джинсовый комбинезон будто пропитан пятнами пролитого на него красного вина - вот он, тошнотворный запах, который оседает на языке, оставляя привкус железа во рту. Я ничем не могу ей помочь – всю необходимую помощь, оказали на месте. Единственная наша задача заключалась в максимально быстрой передаче малышки врачам. Она стонала от боли, которая усиливалась при каждом скачке УАЗика, который он совершал на любой неровности. Я был напуган не меньше её, а то и больше. Наверное, мне должно быть за это стыдно, но в тот момент я пытался вспомнить какой-нибудь подходящий диалог из фильма, где главный герой красноречиво успокаивает кого-то. Хотел упростить себе задачу. Ну кто, скажите, кто знает, что в такой ситуации говорить пятилетнему ребёнку, находящемуся в тяжелом состоянии? «Всё будет хорошо! Не плач!»? Может и стоило бы…
- Мне больно… (Стон.)
- Потерпи, Настён. Нас скоро встретят доктора, а знаешь, какая у них крутая машина? В ней светло и там куча всяких приборов!
- А она большая? – мне удаётся её немного увести от боли.
- Очень! Тебе эта кажется большой?
- Мгм…
- А ты представь, что у них в два раза больше!
- Ого… А как эта машина называется? – на секунду её глаза снова засверкали.
- Мы зовём её «бобиком».
- Как собачку? – она улыбнулась, и, казалось, что уже не боится.
- Верно, как собачку, - я улыбаюсь ей в ответ, а сам был напуган до усрачки.
- А папа нас тоже встретит? – и снова слёзы.
- Ножка не болит, Насть?
- Чуть-чуть. Спина болит…
Белые кеды вряд-ли отстираются, да и глянцевая сумочка растерзана, будто её разрывали между собой два голодных пса. Русые волосы, покрытые багровой коркой, слиплись. Большие, на удивление спокойные глаза, рассматривали порезы на ладонях. Она спрашивала меня, как быстро заживет нога, ведь скоро в садике утренник, а ей нужно участвовать в небольшом танце, который она репетировала дома с мамой. Кожа становилась всё бледнее, а слёз было всё меньше. На повязке, сдерживающей кровотечение, почти не осталось белых участков - Настя вновь начала истекать кровью. Моей напарницей в ту ночь была только что закончившая колледж девчонка. Она забилась в дальний угол салона, пытаясь сдержать истерику от увиденного. То были её вторые рабочие сутки.
- Эй, малышка! Не спи, слышишь? Расскажи мне про свой садик. Тебе там нравится? – удерживая в зубах колпачок от шприца, я на ходу набирал этамзилат и старался постоянно разговаривать с Настей.
- Нет… У нас очень мало мальчишек, а с девочками я не всегда дружу хорошо…
- Скучно вам, наверное, без ребят?
- Мгм… - она всё дольше держала глаза закрытыми.
- Настя? Настёна!
- Я хочу спать…
- Нельзя, солнце! – вводя лекарство в катетер.
- Где мой папа?
- Мы едем к нему! Слышишь? Тебе плохо?
- Я хочу спать…
- Кать, подключай систему!
В четыре руки, кое как, укачиваемые сантиметровыми ямами и жесткой подвеской буханки, мы поставили капельницу, пытаясь удержать давление малышки. Я заметил на её запястье тоненькую красную нить. На таких вяжут узелки – желания и цели, которых хочется достичь. У неё было всего три узелка. В детстве я хотел всё и сразу. Тремя узелками дело бы не ограничилось. Чего же хотела эта кроха?
- Настя! НАСТЯ!
- … (Молчание.)
- НАСТЯ! НАСТЁНА, ПРОСНИСЬ!
- Артём, там впереди машина. Готовь девчонку для передачи, - голос с водительского места.
- Настя! – я тормошу её.
- Настю-ю-юшь, проснись! – Катя не выдержала, принявшись со мной будить девочку.
- Мы приехали? – она отзывается, вылупив голубые глаза, в надежде увидеть знакомое папино лицо.
- Да, Настюшь, - сквозь слёзы ответила ей Катя.
Остановка. Двери кузова распахиваются, к нам несётся реанимационная бригада с носилками. Её так быстро забирают, что я даже не успеваю опомниться, реанимобиль сверкает и воет сиреной, несясь сломя голову в сторону города. Единственное, что я помню, так это то, как она поздоровалась с врачами: «Здравствуйте… А у вас правда машина в два раза больше?».
Момент тишины. Ветер утих. Сигарет с собой не было. В машине стойкий запах железа, а на полу засохшие пятна крови. По телу озноб. Взгляд не останавливался на одном месте, нервно прыгая с точки на точку. В рабочем телефоне звучит спокойный и усталый голос: «Возвращайтесь». Бобик медленно начинает катиться по ещё свежим следам своего большого и современного брата. Теперь спешить некуда.
За ночь мы обслужили множество бестолковых вызовов, где люди жаловались на першение в горле, боль в спине и шлюху-жену.
P.S. Девочка, как я потом узнал в приемнике, осталась жива.
