Над толстячком слева - которой стоит рядом с Симоновым и через один от Михалкова - советские писатели постоянно прикалывались.

В основном - из-за его сходства с Хрущевым. Даниил Гранин так и вспоминал в мемуарах о нем - толстячка, кстати, звали Александр Прокофьев:

"На встрече советских писателей с Н. С. Хрущевым поэт С. В. Смирнов сказал: «Вы знаете, Никита Сергеевич, мы были сейчас в Италии, многие принимали Прокофьева Александра Андреевича за Вас».

Хрущев посмотрел на Прокофьева, как на свой шарж, на карикатуру; Прокофьев того же роста, с такой же грубой физиономией, толстый, мордатый, нос приплюснут… Посмотрел Хрущев на эту карикатуру, нахмурился и отошел, ничего не сказав".

Вообще поэт Александр Прокофьев внешне напоминал записного бюрократа из советской комедии - очень шумного и очень вредного, но, по большому счету, травоядного и трусоватого, становящегося навытяжку при любом появлении начальства.

С Шолоховым

Он, собственно, этим бюрократом и был. Прокофьев занимал пост ответственного секретаря Ленинградского отделения Союза Писателей, поэтому постоянно либо нес какую-нибудь правоверно-коммунистическую пургу с трибуны, либо занимался разными аппаратными интригами и по мелочи гнобил неугодных.

Что касается творчества - тоже ничего неожиданного. Прокофьев писал достаточно бессмысленные патриотические стихи, которые из-за большого количества упоминаний березок и Родины, усиленных аппаратным весом автора, печатались везде.

Шарж на А. Прокофьева Иосифа Игина.

Его стихотворение для детей «Родимая страна» в свое время даже вошло во все школьные хрестоматии. Лучше от этого стихотворение, правда, не стало:

На широком просторе

Предрассветной порой

Встали алые зори

Над родимой страной.

С каждым годом все краше

Дорогие края…

Лучше Родины нашей

Нет на свете, друзья!

Казалось бы - клиент понятен и интереса не представляет.

Но - нет.

Он не был травоядным.

***

Мы часто забываем, что все забавные пожилые толстячки когда-то были молодыми и без лысины. В те годы наш толстячок выглядел вот так:

Нехорошо смотрит, верно? Такого даже толпой задирать - десять раз подумаешь. Так обычно смотрят люди, которые очень много видели в своей жизни.

Часто - слишком много.

И это действительно так.

Он был северянином - родился и вырос в семье рыбака на берегу Ладожского озера. И на его молодость пришлась Гражданская война.

Я уже говорил - Гражданская война была филиалом ада на земле. Не по масштабу боевых действий - по той ожесточенности, с которой она велась. Вчерашние аптекари и слесаря резали друг друга не то что с воодушевлением - с наслаждением, счастливо сплевывая кровь. Причем от политических воззрений ничего не зависело - буйствовали и красные, и белые, и зеленые, и в крапинку. И пока все - все! - не напились кровью допьяна - не успокоились.

Александр Прокофьев хлебнул ее досыта.

Вместе с вернувшимся с фронта отцом 18-летний несостоявшийся сельский учитель (три класса учительской семинарии) вступает в комитет сочувствующих коммунистам-большевикам.

Буквально через пару месяцев уходит в Красную армию. Будущий ответсек-бюрократ служил в караульной роте в Новой Ладоге (3-й запасный полк, 7-я армия), стоял насмерть против отрядов Юденича, дрался отчаянно, попал в плен к белым. Отправить его к Духонину не успели, краснопузый вертким оказался - бежал.

С 1919 года - член РКП(б), после окончания Гражданской в 1922 году переводится из армии в органы ВЧК-ОГПУ, где и служил до 1930 года. В общем, сколько и чего он взял на свою душу за те годы - знал, наверное, только он сам.

Ну и самое главное - этот провинциальный чекист был невероятно, неправдоподобно талантлив. Отчего и ушел из ЧК в профессиональные поэты.

Его ранние стихи читаешь с вытаращенными глазами. Откуда? Откуда вся эта первобытная хтонь, виртуозно переплетенная с пафосом революции - у малограмотного, в общем-то, человека? Почитайте его «Невесту» - это не стихи, это древнерусский северный заговор какой-то. Ведовство, которого он набрался у местных карелов, а они, как знают даже малые дети, все до одного - колдуны.

По улице полдень, летя напролом,

Бьёт чёрствую землю зелёным крылом.

На улице, лет молодых не тая,

Вся в бусах, вся в лентах — невеста моя.

Пред нею долины поют соловьём,

За нею гармоники плачут вдвоём.

И я говорю ей: «В нарядной стране

Серебряной мойвой ты кажешься мне.

Направо взгляни и налево взгляни,

В зелёных кафтанах выходят лини.

Ты видишь линя иль не видишь линя?

Ты любишь меня иль не любишь меня?»

Или вот - одно из моих любимых. Стихотворение 1929 года «Товарищ», посвященное Алексею Крайскому.

Я песней, как ветром, наполню страну

О том, как товарищ пошел на войну.

Не северный ветер ударил в прибой,

В сухой подорожник, в траву зверобой, -

Прошел он и плакал другой стороной,

Когда мой товарищ прощался со мной.

А песня взлетела, и голос окреп.

Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!

И ветер - лавиной, и песня - лавиной...

Тебе - половина, и мне - половина!

Луна словно репа, а звезды - фасоль...

Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!

Еще тебе, мамка, скажу поновей:

Хорошее дело взрастить сыновей,

Которые тучей сидят за столом,

Которые могут идти напролом.

И вот скоро сокол твой будет вдали,

Ты круче горбушку ему посоли.

Соли астраханскою солью. Она

Для крепких кровей и для хлеба годна.

Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам,

Мы хлеба горбушку - и ту пополам!

Коль ветер - лавиной, и песня - лавиной,

Тебе - половина, и мне - половина!

От синей Онеги, от громких морей

Республика встала у наших дверей!

В начале 70-х на эти стихи написали песню, и она стала шлягером. Но, несмотря на великолепное исполнение молодого Лещенко, меня всегда что-то в ней не устраивало.

Всегда что-то мешало, как камешек в сандалии.

И только взрослым я понял - нездешность.

Слова были не отсюда. Не из 70-х. Они были из другого - невегетарианского времени. В них было что-то звериное, какая-то первобытная мощь и первобытная пластика, какое-то дикарское бахвальство человека, пустившего кровь врагу. Эти слова, как фотопластинка, на которую сфотографировали 20-е - и не переснять.

И вовсе не случайно Егор Летов, самый чуткий из всех наших рокеров, блажил их под гитару: "Луна - словно репа, а звезды - фасоль...".

У Гражданской войны в России была одна уникальная особенность. Вскоре после Революции что-то пропитало воздух, воду и почву на территории бывшей Российской империи. Не знаю, что. Всё, что угодно. Флогистон какой-то. Может быть, прорвавшиеся демоны какую-то демоническую энергию с собой принесли - не знаю.

Но что-то точно было.

Ничем другим невозможно объяснить невиданный взрыв творческой активности, эпохальные прорывы во всех видах искусств, всех этих Платонова и Олешу, Прокофьева и Шостаковича, Довженко и Эйзенштейна, Жолтовского и Николаева, Грекова, Филонова и Родченко, Багрицкого, Маяковского, Смелякова и легионы других.

Причем работало только в стране, это эфемерное нечто нельзя было унести с собой на подошвах сапог. Ничего и близко похожего не случилось в эмиграции, и только самые прозорливые и талантливые из ушедших давились тоской длинными вечерами оттого, что здесь - тлен, а жизнь - там.

И спивающийся в Харбине Арсений Несмелов - русский фашист, японский прислужник и поэт божьей милостью, из которого стремительно утекал талант - рвал пером бумагу.

Практически одновременно с Прокофьевым еще один некрасивый русский поэт, знающий вкус крови не понаслышке, на последних крохах оставшегося внутри ЭТОГО писал другое стихотворение о своем товарище. Называлось оно «Вторая встреча»:

Василий Васильич Казанцев.

И огненно вспомнились мне -

Усищев протуберансы,

Кожанка и цейс на ремне.

Ведь это же - бесповоротно,

И образ тот, время, не тронь.

Василий Васильевич - ротный:

"За мной - перебежка - огонь!"

"Василий Васильича? Прямо,

Вот, видите, стол у окна...

Над счетами (согнут упрямо,

И лысина, точно луна).

Почтенный бухгалтер". Бессильно

Шагнул и мгновенно остыл...

Поручик Казанцев?.. Василий?..

Но где же твой цейс и усы?

Какая-то шутка, насмешка,

С ума посходили вы все!..

Казанцев под пулями мешкал

Со мной на ирбитском шоссе.

Нас дерзкие дни не скосили -

Забуду ли пули ожог! -

И вдруг шевиотовый, синий,

Наполненный скукой мешок.

Грознейшей из всех революций

Мы пулей ответили: нет!

И вдруг этот куцый, кургузый,

Уже располневший субъект.

Года революции, где вы?

Кому ваш грядущий сигнал? -

Вам в счетный, так это налево...

Он тоже меня не узнал!

Смешно! Постарели и вымрем

В безлюдьи осеннем, нагом,

Но всё же, конторская мымра, -

Сам Ленин был нашим врагом!

И в этом жалком "сам Ленин" поражения и безнадежности больше, чем в томах сочинений штатных обличителей-пропагандистов.

Впрочем, в Советской России пир духа тоже не насовсем разбушевался. Лет через десять демонический флогистон начал распадаться, взрыв талантов мал-помалу пошел на спад, и только самые крутые - те, у кого сила была своя, а не заемная, так и не опустили планку.

_____________________

Это глава из моей новой книги "20-е XX-го. Академка".

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741