Привет пикабушники. Решил поделиться впечатлениями о работе в главном банке страны - Сбербанке :)

Работаю с лета 2013 года. Совсем скоро будет целый год стажа. Устроился сразу после окончания университета. Универ закончил с отличием. В отделе кадров молча отсканировали диплом и отправили с миром)) Так что друзья, не гонитесь за красным дипломом. Толку от него никакого. Только маме с папой приятно сделать.
Должность моя - менеджер по продажам эквайринга! :)
Эквайринг - это маленькие терминалы, с помощью которых вы в магазинах расплачиваетесь картами.
В мои функции входит привлечение новых организаций, которым можно поставить такой терминал. Банк имеет с каждой операции оплаты по терминалу комиссию, которая в среднем составляет 2%.
У нас есть ежемесячные планы по привлечению новых клиентов. Каждый месяц я должен заключать 15 договоров на терминалы. При этом нужно, чтобы терминал приносил хорошую прибыль. Например, если я заключу договор с магазином, в котором в месяц расплатятся в совокупности на 5тыс. рублей, то банк заработает всего лишь 100 рублей дохода в виде комиссии. Поэтому магазинам с заведомо маленькими оборотами по терминалу предлагаем тариф повыше, и наоборот.
Как выглядит процесс привлечения клиента:
1 Звоню, договариваюсь на встречу с клиентом
2 Приезжаю к нем, рассказываю как будет хорошо поставить ему в магазин терминал, народ валом попрет с карточками и будет оставлять у него гигантские деньги
3 Если клиент согласен - заключаем договор, если нет - еду на работу и продолжаю обзвон.

Мне кажется, что все это очень хороший опыт, который в будущем пригодится. Ежедневно общаюсь с руководителями организаций, которые организовали свой бизнес. Люди все разные: скромные, наглые, серьезные, весельчаки и т.д. В общем как и в обычной жизни. Для того, чтобы "продать" эквайринг ( как и любой другой продукт) нужно быть немного психологом. Всегда думаешь как сказать ту или иную фразу правильно, чтобы не надавить на клиента, чтоб у него не было ощущения, что ты ему пытаешься "впарить". У нас есть определенные этапы "продаж", в соответствии с которыми мы должны общаться с клиентами, но я их особо не соблюдаю и стараюсь общаться с людьми по простому, чтоб не было ощущения, что они общаются с роботом.

Насчет зарплаты. Живу в относительно небольшом городе (250 тыс. человек) и по нашим меркам заработок очень даже не плохой. В среднем получается около 35 тыс. в месяц (иногда 30, иногда 40, в зависимости от выполнения плана). Максимум выходило 76 тысяч за месяц, с учетом квартальной премии. Думаю даже в Москве не все такие деньги получают. Считаю, что повезло и удалось сразу попасть на такую должность. Кассиры-операционисты получают 12-16 тыс, а работа у них просто ад.
По клиентам езжу на личном авто. Бензин не оплачивают. В месяц на гсм по работе уходит 1.5-2 тысячи. Не сочтите за рекламу Сбербанка. Работа там просто жесть. В будущих постах может напишу.

Если кому интересно - плюсуйте. Будет продолжение :)

Конечно, не легко было оставить должность заместителя директора по
снабжению крупной строительной компании. Такой пост это серьёзное
достижение, особенно если тебе двадцать пять лет. Моему непосредственному
начальнику – генеральному директору – было пятьдесят четыре. Он ценил меня
за умение договариваться и сглаживать острые углы. Ему нравилось моё умение
анализировать и прогнозировать ситуации. А то, что специального
2
строительного образования у меня никогда не было, его совсем не смущало. Вот
только поработать я успел недолго – и двух лет не прошло с моего
трудоустройства.
Когда это случилось, мне предложили взять отпуск. Съездить куда-то,
отдохнуть, побыть в одиночества, или в хорошей компании. Но я отказался –
работа спасала меня от пагубных мыслей. И вот когда уже все поверили, будто я
пережил личную трагедию, заявление об увольнении легло на стол
генерального.
Виктор Николаевич был удивлён. Называл меня глупым мальчишкой,
который руководствуется сиюминутными чувствами. Просил меня подумать о
будущем, сулил глобальные перспективы. Потом уверял, что я всё равно к нему
вернусь. Предложил взять отпуск. Но я отрицательно качал головой. Решение
было обдуманным и взвешенным. В моём электронном ящике уже лежал билет
домой – первый за долгие годы без обратной даты.
Привалившись лбом к иллюминатору, я стал глядеть на белый туман,
который на земле обычно зовут облаками. Они сегодня дождливые, потому с
оттенками серого. Глядеть на них – самая скучная картина. Но мне-то всё равно,
я уже давно смотрю на мир, не пытаясь отыскать в нём что-то интересное. Я
вообще ничего не ищу – самое ценное, что мог найти, я уже потерял.
Эта безликая и бледная монотонность облаков для меня привычна. Как я
уже написал, полётов в моей жизни было много, особенно за последние годы. И
практически всегда вид из иллюминатора меня не радовал. Только один полёт я
провёл в удовольствие от просмотра небесной картины. Облака тогда были
похожи на воздушные горы, сквозь них пробивались солнечные лучи и
отражались от белого дыма. Это сочетание двух цветов и ощущение, что ты
находишься на высоте нескольких тысяч метров, рождало в душе удивительную
радость. Хотя мне тогда и было семнадцать, я смотрел в иллюминатор словно
пятилетний. Границы моего сознания расширялись, дарованная красота неба
заставляла верить в красоту мира.
Больше я таких удивительных картин в полётах не наблюдал. То ли виной
тому возраст, то ли я всегда был слишком загружен, а может мне и, вправду,
постоянно приходилось летать только в пасмурные дни. Конечно, самолёт
поднимается и выше облаков, но тогда наблюдение теряет свой смысл – всё
вокруг становится светло-синим и картина обретает статичность. А если с вашей
стороны попадается яркое солнце, то вообще приходится закрывать
иллюминатор.
Самолёт мягко потряхивало в лёгкой воздушной яме, а в моих ушах
убаюкивающее звучала классическая музыка. Вот-вот я должен был заснуть. По
тембру мелодии я понял, что скоро заиграет следующий трек. Я уже закрыл
глаза и откинулся на спинку кресла, когда в наушниках раздались совсем не
характерные для классической музыки аккорды. «А это что?», – я открыл глаза и
3
сосредоточенно вслушался, – «Ах ну да, тоже почти классика». Это была песня
несуществующей уже группы Nautlus Pompulius «Я хочу быть с тобой».
Не знаю, какая уж история сподвигла Илью Кормильцева написать это
произведение, но мне песня напоминала мою ситуацию. С некими поправками,
конечно, но в целом похоже. «Я пытался уйти от любви, – пел Бутусов в моём
плеере, – Я брал острую бритву и правил себя». Вот именно поэтому я перестал
слушать музыку, где есть понятные мне слова. Такие песни всегда толкают на
воспоминания. И слушая этот трек, я стал искать в памяти фрагмент, когда сам
брал острую бритву, дабы «править себя».
Это было через два месяца, после того как я видел Её в последний раз и
через месяц после отъезда мамы, приезжавшей меня поддержать. Я пытался
уснуть, но не получалось, потому бессмысленно щёлкал телевизионным
пультом. Знал, что краду время у самого себя – завтра буду обязательно жалеть,
что не сумел как следует выспаться. Но само желание заснуть, как известно,
этот сон прогоняет. Я даже несколько таблеток валерьянки выпил в попытках
как-то успокоиться – к более серьёзным снотворным я не прибегал, опасаясь
побочных эффектов. Что показывают по телевизору, я давно не замечал. Плавал
где-то в своей памяти, пытаясь задавить подступавшие слёзы.
Совсем выключить телевизор я боялся. Понимал, что тогда наступит
абсолютная тишина и от воспоминаний меня уже никто не спасёт. А так
получалось пятьдесят на пятьдесят – он хоть как-то, но отвлекал. Однако память
продолжала подбрасывать картины. Помню, что я добрался до самого
удивительного момента. Я и Лиза на этом самом диване, уже получив все
телесные наслаждения, всё никак не могли расцепить объятия. Я чувствовал
биение её сердца, ощущал дыхание, а ещё мы неотрывно смотрели друг другу в
глаза. Любые слова были лишними, мы добрались до пика. Я никому не смотрел
так долго в глаза как ей. В этом погружении душ был свой особый экстаз.
Невероятная духовная близость рождала ощущение умиротворённости и покоя.
Все глупые вопросы, главный из которых «Зачем?», отступали. Ради такого
можно смириться со всей жестокостью в этом мире, стерпеть тысячу
поражений.
Это никогда не повторится
Вот тут и сработал переключатель. Мой разум заточили в клетку и
поставили в дальний угол. Знаете, это страшно – когда видишь, понимаешь,
анализируешь свои действия и в тоже время не можешь на них повлиять. Я
встал, выключил телевизор. План был готов, разум повлиять на него был не в
силах. В ванной я стал искать лезвия. Точно знал, что они там были. При этом я
понимал, зачем я их ищу, и я не хотел их искать для этого, но повторюсь – разум
был в клетке.
4
Я осматривал ванный шкафчик довольно буднично, словно искал забытый
тюбик зубной пасты или будто решил побриться в два часа ночи. Хотя, честно
говоря, понятия не имею, как такими оголенными лезвиями бреются.
«Остановись! Ты же хочешь убить себя!», – кричал разум неуправляемому
телу. «Ха! – в этот раз ему раздался ответ, – Конечно, убить, я прекрасно об
этом знаю. А что в этом такого? Это же так просто. К чему долгие лирические
рассуждения, когда можно просто взять и сделать?».
Я полез в стаканчик на полочке и опрокинул его. Помимо лезвий оттуда
посыпались другие мелочи. Руки мои не дрожали, не было никакой истерии.
Полностью осознавая свои действия, я собрал предметы и поставил стаканчик
назад. В те минуты я сам был тем голосом, это была моя сущность, ведь только
такое мышление могло освободить меня от громадного умственного
напряжения последних двух месяцев. Простое элементарное решение –
перерезать вены и умереть от потери крови. Всё! Думать больше не надо. Нет
жизни и нет её проблем.
Лезвие я взял в правую руку, а левую ладонью к себе, поднял на уровень
лица. И только тогда меня «отпустило». И совсем не страх, не мысль об
оставшихся близких, не мечты о прекрасном будущем… Я просто понял, что не
знаю, как надо резать вены. Или как это вообще правильно называется? Вскрыть
вены? Да, кажется, так. Но каким образом это надо делать? Медицина мне
никогда не нравилась. И уроки биологии я любил прогуливать. Можно, конечно,
просто исполосовать себе руку, но ведь мне нужна была смерть.
Это минутное помешательство затуманенного сознания стало его роковой
ошибкой. Разум вернулся на место, выскочил из клетки и стал за пульт
управления. Я тогда сжал кулак и вытянул руку вперёд, но уже тыльной
стороной. И лезвием стал чертить сверху кровавую полосу. Боль тут же
пронзила всё тело, но я не остановился. Уверенно раздирал кожу от кисти к
локтю. Где-то придавливал сильнее, где-то слабее.
Я заставил думать себя о своих проблемах, о своей душевной пустоте, о
своём нежелании жить. И физическая боль отступила, психологические муки
вырвались на первый план. Я продолжал резать руку. И в какой-то момент
реально ощутимая боль победила. На середине второй полосы я выронил лезвие.
С характерным металлическим звуком оно ударилось о фаянс раковины.
Согнувшись, я включил воду и подставил под холодную струю
порезанную руку. Желание умереть отступило, душевная мука тоже умолка.
Теперь хотелось избавиться от физической боли, а это было вполне реально. В
аптечке я нашёл перекись водорода, зелёнку и бинт. Тут моих познаний в
медицине хватило. Замотав руку, я сделал себе крепкого чая и через час
наконец-то уснул.
5
«Я ломал стекло как шоколад в руке, – исполнял Бутусов последний
куплет этой песни, – Я резал эти пальцы…». Странно, я услышал это
произведение лет в двенадцать, но только сейчас понял весь смысл. Резал себя
герой не потому что умереть жаждал, а потому что жить хотел. Я после той
ночи понял, что удаление проблем не может быть способом их решения. Даже
если бы я умер – где гарантии, что после окажусь с ней? Вдруг этого после
вообще нет? Все же мои муки – они ведь от одного желания. От одной глупой
цели, которую так чётко подметил Кормильцев в припеве своей песни.
Я хочу быть с тобой
И все же полностью идею самоубийства я забыть не мог. В памяти
всплывает ещё один эпизод с ним связанный. У меня был разговор с подругой
Лизы примерно через неделю после того, как я себя порезал. Мы сидели на
кухне уже около часа. Выпили бутылку вина, потом несколько кружек чая. Я
стал доказывать Кристине, что жизнь по сути своей отвратительна. В ней нет, и
не может быть счастья. А всё то, что мы считаем радостью – лишь попытки
оправдать этот кошмарный убогий мир. Я приводил ей примеры, пытался
логически подвести к своей мысли. Она соглашалась с моими доводами, но в
целом с кошмарностью жизни – нет. И тогда я снова рассказывал ей ужасные
факты, почерпнутые мной из телевизора и личной жизни. Я вспоминал
рассуждения известных людей, цитаты из прочитанных книг. Хотел услышать
от неё: «Да жизнь это дерьмо, ты абсолютно прав».
И она это сказала. Просто сдалась, устав меня сл