chernoaprelsky

Последняя неделя лета. Summer's almost gone.

И это – пауза в огненной симфонии его окончания. Этот апельсиновый ад – сжатый воздух перед громом; зной, что пляшет тарантеллу на твоей сетчатке, выжигая всё нафиг. А она – его абсолютное отрицание. Тихая, чёрная нота, поставленная на партитуре вселенского перегрева. Внутри – только бледная, идеально отполированная скорлупа с чёлкой-гильотиной, безжалостно отсекающей лишние мысли, оставляя лишь одну.

Мысль о том, когда это лето наконец рухнет и остынет. А я помогаю ей ждать. Мы все ей помогаем.

Видите эту тень под стулом медсестры? Длинную, жидкую? Нет, потому что она уже за холстом. И эта тень не её. Она – его.

Он вытек из неё вчера в пять утра, когда пузырёк с надеждой лопнул тише шёпота.

Она ловила, но пальцы в персиковом свете стали сетью. Тень липкая, просочилась меж костяшками, как сыворотка сквозь марлю.

Теперь она сидит и думает, как не дать другой тени выскользнуть из ушей. Та – ещё не утёкшая. Ещё дышит в ней горячим паром отчаяния.

Посвящение тому, что 22го мая мне исполнилось 10 000 дней.

Ровно 10 000 дней. 27 лет 4 месяца 16 дней. Если сложить их в стопку, как старые газеты, получится башня из заголовков "Родился", "Не умер", "Снова не умер". Цифра круглая, как зрачок. Десять тысяч раз я просыпался, десять тысяч раз ложился, а между этим – щель, куда провалились годы. И самое страшное это не отсутствие событий. Страшнее, когда они есть, но будто происходят не с тобой. Свадьбы, похороны, восходы – как декорации из папье-маше, ты трогаешь их рукой, а на пальцах остаётся клей и блёстки дешёвого праздника.

Знаете, в чём разница между муравьём, космонавтом и мной? Первые два носят скафандры. Муравей – из хитина, космонавт – из полиуретанов, а я сижу в простой футболке с изображением Лёхи Никонова и иногда слышу, как мозг шепчет "Ты не успел". А чего не успел? Построить замок из спичек? Приручить тень? Всё уже построено до меня. Даже все мои сны это плагиат. Недавно, кстати, почему-то приснился сон на французском языке. Впервые с тех пор, как я его знаю, et en fait, c'est une sensation vraiment étrange.

Это не статуи – это ловушки, которые ловят время, что течёт вбок и шипит сквозь трещины.

Они уже давно ничего не видят, но знают, что мы смотрим.