TextAskHistory

Уж сколько было сделано мной экспериментов со стилем и формой подачи, но я никогда (что удивительно) не пробовала жанр расшифрованного интервью, хотя в контексте аска, по моему мнению, это один из самых очевидных приёмов, который можно использовать в ответе. Я не знаю, задержится такая манера повествования надолго. По крайней мере, я попытаюсь выдержать один большой ответ на обширный вопрос в общем стиле. А дальше, конечно, on verra!

***

А.Что же, в нашем распоряжении несколько часов и пара занятных вопросов, обсуждение которых может быть очень интересным, учитывая их специфику. Первый из них от Тимофея Скрыпникова, касающийся политической ситуации во Франции во время революции. Ему интересно, что вы скажите о политических объединениях, в которых вы не состояли, но о которых у вас определённо сложилось своё мнение.

С.Ж. Я рад, что мы начали именно с этого вопроса. С удовольствием на него отвечу. Есть ли какие-нибудь конкретные пожелания о клубах?

А. Нет. Автор вопроса даёт вам полную свободу… Не знаю, оцените ли вы мою идею, мне кажется занятным начать разговор о политических объединениях издалека, с ваших самых крайних и непримиримых противников – роялистов. Поскольку это слишком широко: среди сторонников... тиранического строя существует много разных воззрений, и сначала можно обсудить приверженцев абсолютизма, а дальше перейти к конституционалистам.

С.Ж. Хорошо, я согласен. Впрочем, я не вполне считаю роялистов политическим клубом или партией или даже объединением, как раз именно из-за их неоднородности – пускай у них есть некая общая идея, у них могут быть совершенно разные цели и способы достижения оных. Эмигрант не в меньшей степени роялист, чем человек, оставшийся во Франции и выдающий себя за убеждённого революционера, но, тем не менее, сохранивший приверженность абсолютизму; если первый, сидя в английских салонах, наивно полагает, что Революция нежизнеспособна, и «рано или поздно народ перебесится и вернёт короля», то второй, прикрываясь пышными фразами о любви к Отечеству, принимает активное участие в заговорах, замышленных против общественного порядка. Роялизм не партия, в некотором роде это некое политическое убеждение. Даже нет, позвольте мне небольшой каламбур, политическое заблуждение.

А. Вы можете описать подробнее ваше отношение к роялизму и роялистам в частности?

С.Ж. Я думаю, мой ответ будет вполне очевиден. Они нашли своего самого злейшего противника в моём лице: я не боюсь призывать народ к нравственному пробуждению и освобождению от гнёта тиранов и не стесняюсь не только обличать пороки последних (это делали и до меня, и я замечу, что вполне успешно), но ещё преследую врагов республики и стремлюсь их покарать во имя народного блага. Всё это вкупе заставляет их ненавидеть меня и то, за что я борюсь.

Конечно, я не исключаю теоретической возможности, что среди роялистов есть люди честно верящие, что монархия полезла или даже необходима для Франции. Их слепота, несомненно, непростительна: она развращает народ и не позволяет ему следовать его истинному пути, ведь в человеке природой заложено стремление к свободе и сопротивление деспотизму, распространение абсолютизма даже если оно совершено из самых благих «патриотических» побуждений есть нарушение естественного хода вещей и должно быть наказано. Я предполагаю, что, если в них есть хотя бы сотая доля той любви к Франции, о которой они говорят, даже увидев самые первые благие плоды, что подарит республика, они сами с ужасом отринут все свои ошибочные убеждения и станут, возможно, одними из самых последовательных и верных поборников народного счастья.

Тем не менее, я не строю иллюзий, таких людей среди роялистов либо совсем нет, либо они составляют ничтожное меньшинство. Я совершенно убеждён, что большая их часть, которая осознанно обратилась к этой доктрине, стремится восстановить Старый режим, потому что банально не может преодолеть свои сословные предрассудки и стремится вернуть лишь своё собственное прежнее положение, свой комфорт, который обеспечивался многочисленными привилегиями, отменёнными революцией. Им нет дела до народных страданий, им претит даже сама мысль о том, что те, кого они считали веками челядью, теперь могут к ним обращаться на равных и говорить не подобострастное и льстящее им «господин», а братское обращение «гражданин». Подозреваю, что если бы Капет, будучи тираном, лишил бы дворянство части их привилегий, не было бы более убеждённых революционеров, чем аристократия. Переубеждать их сродни тому, как объяснять слепцу феномен цвета – это, по меньшей мере, глупо...

Вопрос: Мы народ простой, Вашу биографию наизусть не знаем, но точно известно, что Вы, Барон, в возрасте детском и юном нравом непростым ставились, были своевольным. Не хотите рассказать какую-нибудь историю (а лучше несколько) из своего прошлого? Какие шалости вытворяли? Были ли за это наказаны?

Тяжела метель в дополнение со влагою стали одолевать дикие просторы около Амура, потрепанные лошади, что были не менее изнурены чем их наездники превозмогая продолжали под болью идти дальше. Звериные условия выживания жалкой кучки полубандитской армии были в его руках и он их вел в бой, снега всё более приобретали очертания, гигант скандинавских мифов, огромный, снежный, могучий, тот, что умерев дал миру жизнь сейчас представал перед глазами наездника на белом коне, а он, лишь хмуро глядя, указал на него плеткою и стал махать, размахивая свою метель, свой ветер и вступая в бой картины эпохи возрождения, разбежавшись, он подпрыгнул и прыгнул во всю метель, а за ним, потеряв надежду и ставя всё на кон, ринулись и в гуле боевых завываний и остальные смеси национальных отморозком, убивавших до привала лошадей.

- Лошади… погубят! – бормотал во сне человек, пока хлопком по щеке, он внезапно с испугу не открыл глаза, сразу же тянувшись к кобуре, но не найдя её, увидел ту на столе, а перед собою такое как несколько мигов назад угрюмое лицо Унгерна, недовольное, но терпящее и даже соболезнующее некой заботой сержанта или, если быть точным, командира, разделяющего и боль, и радости своей части.

- П..прошу прощение, сир,- запинаясь и бубня проговаривал кадет, стараясь как-то прийти в себя, моргая глазами, что в каком-то вакууме рассматривали всё, видневшееся темным и серым, лишь грязные рыжие усы и волосы Барона были не таковые, а напротив, моргали кровавым оттенком, как синим огнем его голубые глаза, от взгляда на которые, его глаза заслезились и одолевшая боль заставила согнуть спину, протирая запястьем рук область около зрачком.

- Явитесь к лекарю немедля в течении этого дня и сообщите, что от меня,- сказал и одновременно с тем интонацией отдавая приказ, собеседник терпевшего муки кадета лишь терпеливо стоя, дожидаясь когда тому станет легче.

Постепенно дрожь, одолевавшая тело спадала, а руки более медленно растиравшие глаза уже вовсе просто стояли на месте, пока тем временем, Унгерн присев на деревянный неухоженный нищий стол, просто наблюдал за парнем, зажигая спичкою свечу на столе, пока комната всё более и более погружалась в темноту.

- Что с вами сталось, молодыми, каждый словно тупее и тупее поколением, слабее и слабее, немудрено, что революция свершилась и такие хлюпики как вы её не остановили,- говорил он весьма укоризненно и надменно, впрочем, не особо обращаясь даже к самому собеседнику, что смотрел на него уже более или менее светлыми глазами, внимательно выслушивая оратора, сидящего не на своем столе.

- Будто вы отличались иным клеймом в своем молодости…

Дерзнул он проговорить не в осуждение, но задевая гордость, что прострелив язык Унгерну, заставила того замолчать и на несколько минут застрять на месте, смотря в одну точку студенты, после чего, ступа пальцами по столу и вертя медленно в сторону висящее ногою, он произнес:

- Вы заставили меня задуматься и вспомнить то, что не имеет сейчас важности.

- Вы отрицаете важность своей молодости?

- Сейчас она не важна для дела.

- Но оно способствовало тому, что вы пришли к этому делу, даже ничего не скажете?

- Сказать? – удивленно повторил его последнее слово Унгерн, приглянувшись на паренька, вздыхая, он более нервно стал стучать по столу, а затем, уже пугая, но продолжил.- Что же тебе хочется узнать?

- А что вы бы могли рассказать?

- Ничего нового для тебя.

- Как!

- Все вы порою хулиганили или ленились учиться в гимназиях, после наверстывая без труда упущенное в языках, все вы совершали выходки за которые заслуженно терпели выговоры и наказания, кого-то, быть может, даже ругали за длинные волосы, а кто-то, может, делал и то, что не ты, не я себе не позволяли.

- Кто ж не совершал, но о себе вы ничего не сказали.

- О себе я всё сказал.

- Но… а с кем.

- С Кем?

- Но…. Один….

- Я давно уже один и кажется, что единственный монархист на земле.

Произнося последнюю свою реплику, он спустился со стола на твердь и поправляя надетые сапоги, лишь видел удрученный взгляд кадета, смотрящего на того с некою жалостью, пока он, в ответ, лишь ничего не замечая поднялся и подойдя к выходу, открывая дверь и покидая комнату бросил:

- К лекарю не забудьте, он вам понадобится.

(https://vk.com/text_ask_history)

Тема — письмо. Здесь художник обращается к своей возлюбленной — Чечилии Галлерани. Хочу отметить — письмо более чем полностью фантазия автора на гуляющие домыслы и слухи о жизни маэстро. Однако есть здесь и достоверный факт — Чечилия и Леонардо и правда обращались друг к другу на "ты". Что говорит о невероятной близости их отношений.

***

Моя милая Чечилия! Пишу тебе, мучительно ожидая нашей следующей встречи и заклинаю все силы природы, чтобы герцог не смог нарушить идиллии. Быть может, он знает о нас, но предпочитает молчать... А быть может, это я наивен, и хожу на волоске от кары — когда слепец прозреет и увидит истину вещей, мне будет несдобровать. Но сейчас это решительно все равно. Жажда твоего общества —то единственное, что занимает мои мысли. Даже когда я занят своими проектами, я представляю тебя в толпе людей на улицах моего идеального города, рисую твою головку на полях тетради, забывшись в думах...

Милая Чечилия! Знала бы ты, как тяжело далась мне эта черта — писать "ты" вместо "Вы". Я до сих пор считаю, что скромному мастеру негоже обращаться так к прекрасной донне, но что я могу — идти против твоего желания во сто крат тяжелее.

Но оставим мои пустые переживания. Очень надеюсь, мой ангел, что мы сумеем увидеться не только в официозе парадного зала или в мастерской. Тот томик стихов, что ты показала мне, вдохновил на небольшие свершения. Я конечно не Анжело Полициано и тем более не Петрарка, но всё же хотел, чтобы ты увидела эти строки.

Боже. Ты так близко и меж тем так далеко — приходится писать тебе письма, будто мы на разных концах матушки Италии. Этот палаццо подобен заговоренному кругу ведьмы. При полной свободе мы узники здесь.

Увы — мне пора заканчивать своё письмо. Скоро рассвет, а мне нужно успеть доставить его в условленное место.

Целую твои тонкие пальчики и прижимаю их к сердцу. Твой Леонардо.