StepanRazin77

Повествование о жизни Игната Углова нельзя назвать ни фантастикой, ни выдуманной историей. То, что происходит в его жизни, не является вымыслом, хотя, нередко, все это непохоже на обычные дела людей.

Я не могу назвать конкретного человека, который стал прообразом моего героя. Но такой человек есть. Он существует. И не все в судьбе этого реального человека совпадает с судьбой моего героя. И вовсе не потому, что они разные, эти люди. Нет. Они не разные. Даже наоборот, они очень и очень похожи.

Но автор — это сочинитель. Мне думается без воображения, без фантазии вообще нельзя написать книгу. Тем более приключенческую. Именно поэтому судьба моего литературного Игната не может и не должна совпадать с жизнью реального, того самого живого военного разведчика. Но фактически разницы нет. Она формальная. То есть,— Игнат Углов — настоящий, живой, реальный по сути дела.

И его лесные собратья волки ведут себя именно так, как они ведут себя в своей лесной жизни. События книги не противоречат биологии волка. Более того, они как бы подтверждают ту самую рассудочную деятельность волков, о которой написал свои интереснейшие работы ныне покойный физиолог, профессор МГУ Л. В. Крушинский.

Если читателю стал близок Игнат Углов, и если природа и Провидение позволяет мне продолжить эту книгу, то, я надеюсь, мои добрые читатели еще встретятся и с волком Хромым, и с радисткой Ириной, и с полковником Хохловым, да и с самим разведчиком Игнатом.

ЭПИЛОГ

Зеленые валы с бело-сиреневыми гребнями, робко шурша, накатывались на отлогий берег, ворочаясь, ползли. Но докатившись до крутой скалы, внезапно вскипали и, словно прорывая долго сдерживаемую свирепость, с грохотом крошились о серый и красный гранит.

Игнат стоял над обрывом, с удовольствием впитывая ноздрями и всем существом мокрый дух Белого моря.

Волны то утихали, то снова бесновались под скалой, словно напоминая о бурных и стремительных рейдах и схватках. О победах и потерях, так же уходящих вдаль, как этот морской горизонт.

Снова стоял сентябрь. И так же, как тогда, в сорок третьем, срываясь, кружили над скалами и валунами последние листья ольхи и березы и ложились на остывшую землю безмолвно и покорно.

За пять лет здесь ничего не изменилось. Такими же серыми и крепкими оставались валуны на побережье. Так же, как прежде, крутые скалы берега отсвечивали алым солнцем заката, но только зарос мхами и травами блиндаж немецкой зондеркоманды. Да немного подгнили бревна в доме покойного старика Лихарева. Теперь в этом доме жил Игнат Углов.

Поначалу пришлось потрудиться, подправить дом, обустроиться.

Игнат посадил рябинку у могилы старика, обновил деревянный крест, сделанный тогда второпях. Затем долго и аккуратно приводил в порядок огород и жилье. Непривычно было поначалу, ведь он не занимался возделыванием земли. С самой ранней молодости, что была до того рокового часа, до войны.

Увлекала охота. Это-то было привычно и радостно. Помор еще оставался в полной силе, хотя по своим собачьим годам находился уже далеко не в юном возрасте.Увлекала охота. Это-то было привычно и радостно. Помор еще оставался в полной силе, хотя по своим собачьим годам находился уже далеко не в юном возрасте.

Игнат нашел Помора в Архангельске, у той самой хозяйки, которой оставил его, уходя на фронт. Пес встретил Игната как родного, несмотря на то, что практически и не жил с ним рядом. Но все понимал. И радостно визжал, бросаясь навстречу своему новому, хотя теперь уже давнему другу. Когда же Игнат переселился в Лихаревский дом, а пес вернулся в свою будку, что стояла рядом с будкой погибшей Белки, то вдруг затосковал. Несколько дней Помор не ел, ходил подавленный и хмурый, часами сидел у могилы старого охотника, лежал.

Но постепенно жизнь взяла свое. Рано или поздно, а жизнь свое возьмет. Помор стал ходить на охоту с новым хозяином, быстрым и хорошим охотником. Но Помора очень тревожила близость его хозяина с волком.

После того, как Игнат и Помор поселились в Лиха-ревском доме, к нему стали наведываться волки. Они появлялись ночью и неподалеку от дома выли. В первую же такую ночь Помор ожидал, что новый хозяин выйдет с карабином, как это всегда делал старик Лихарев, и прогонит волков. Но к великому удивлению пса Игнат поспешил на двор без оружия. Помор, как полагается, двинулся рядом, но, когда хозяин вдруг встал посреди двора и завыл волком, пес в ужасе попятился. Он не раз слышал прежде, как старый его хозяин подражает волчьему вою. Но тут было совсем не то. Новый хозяин не подражал. Он выл по-настоящему, выл волком. Помор отчетливо слышал в его вое грозные дикие интонации голодного и вольного зверя. Это выл волк... Но это ведь был хозяин. Пес его видел и чувствовал острым своим чутьем...

С той первой ночи волки часто по ночам приходили сюда, но Помор теперь не выходил со двора вслед за хозяином. Прятался в избе или в своей будке, хотя и там, и там ему было страшно.

Он хорошо помнил ту давнюю встречу с огромным хромоногим волком, который не тронул его, пса, потому что человек не позволил. Этот человек — его нынешний хозяин. И Помор своим собачьим умом соображал, что тот самый волк-вожак и приводит свою стаю к их дому. Приходит, чтобы пообщаться с человеком, с новым хозяином этого дома. Это было странно и непонятно. Но это было так. Волки-враги, но они приходили сюда не для нападения. Это Помор понимал. Ведь он немало повидал на своем веку, как и полагается, бывалому и уже немолодому охотничьему псу.

У Хромого была семья из девяти волков, не считая его самого. Игнат всех их видел издали. Подруга Хромого — красивая матерая волчица лет четырех-пяти от роду, с озлобленной настороженностью смотрела, как отец-вожак оставлял стаю в стороне и подходил вплотную к хозяину и тот трепал его по загривку и разговаривал с ним. Рядом с волчицей стояли прибылые, переярки и два крупных самца-трехлетки. Все они с интересом и тревогой смотрели на необычные действия отца-волка. Но оставались там, где он приказал. Ослушаться его не смел никто.

Хромой заметно взматерел, и волосы на его холке поседели. Он радостно смотрел на Игната и при каждой встрече будто хвастался своей сильной и красивой стаей, как бы выставляя ее напоказ Игнату в тридцати-сорока шагах от него.

По приказу вожака волки «не замечали» Помора, который сперва отчаянно лаял, ожидая поддержки хозяина, но потом, не видя такой поддержки, чаще всего при появлении волков не выходил из избы. Игнат гладил его, успокаивал, но в избе оставлял, когда сам шел навстречу Хромому.

Так или иначе жизнь в лесном домике налаживалась. Почти ежедневно человек и собака ходили в глубь тайги на охоту. Иногда ночевали в лесу, задерживались на два-три дня.

К осени все плоды крестьянских земледельческих трудов были убраны: картошка, овощи, зелень — все уже лежало в погребе и кладовой, запасенное на долгую зиму. Кое-что уже было заготовлено из лесных продуктов: грибы, ягоды, а также травы, которые Игнат заваривал в чай. И теперь большая часть времени приходилась на охоту.

Помор и, в особенности, Игнат как бы старались насытиться диким лесом, по которому истосковались живые их души. Тайга звала и манила, и Игнат не мог надышаться ее запахами, духом мхов и беломорской волны. Запахами и ароматами мирной тайги и мирного моря, где не было постоянного напряжения военных будней, ежесекундной тревоги и чувства смертельной опасности. Тайга сейчас имела особый запах. Запах мирной жизни. Запах дикой воли и покоя.

Однажды Игнат сходил в свое прежнее логово, где жил когда-то вместе с Хромым, и целый день приводил пещеру в порядок. Он уже бывал здесь этим летом, но теперь вдруг решил прибраться. Подновил загородку и дверь, подмел пещеру. И сам не знал, зачем сделал это. Это даже ему самому показалось странным. Но вот сделал и все...

По определенным дням — раз в неделю, к берегу причаливал катер. Игнат встречал его. Еще затемно вместе с Помором он выходил из дому и ожидал катера, сидя у костра на берегу моря. С почтой передавали газеты, иногда — записки из госохотинспекции, где теперь Игнат числился егерем. Редко приходили письма.

Ему писали фронтовые друзья, сослуживцы. Писали Топорков и Матюшин. Писал Касим, упорно приглашая его в гости к себе, на Украину. Писал Хохлов. Он, как и прежде, был с головой в разведке, и письма его были немногословными. И в каждом он напоминал Игнату, что если тот соскучится по работе, то дело для него есть всегда и в любую минуту.

Однажды Игнат получил письмо от Наташи. Оно было радостным и немного грустным. Бывалая летчица очень радовалась, что нашла наконец адрес Игната, писала о себе, прислала фотографию: она в центре — с двумя своими малышами-близнецами на руках, и рядом — муж, летчик-испытатель. Теперь она работала в конструкторском бюро авиационного завода за тысячи километров отсюда, от архангельской тайги. В письме чувствовалась легкая грусть. Может быть, о том, что судьбы ее и Игната разошлись.

Еще он вел переписку с Министерством обороны — искал отца. Но никак не мог найти. Пропал без вести и все! Никаких следов.

...В это утро Игнат, как обычно, ждал почтового катера. Он смотрел на зеленые пенистые валы моря, ощущая грудью упругость ветра, и думал, что зря пришел на побережье. Катер сегодня не придет. Слишком свежа погодка для старенького почтового катера, да и срочного ничего нет для такого рейса. Волна немного разыгралась, так отложат почту до следующей недели. Чего на этом старом корыте рисковать? Не война ведь.

Помор весело метался по берегу, будто играя с ветром и ловя вылетающую на берег пену прибоя. Казалось бы, немолодой пес, а играет и резвится, едва придет на берег. Видать, не зря старик Лихарев окрестил его Помором.

Игнат окликнул собаку и двинулся в глубь тайги. Однако пройдя десяток шагов, остановился. Чуткое ухо уловило рокот мотора. Игнат насторожился и быстро вернулся к берегу.

Сквозь шум прибоя отчетливо слышался двигатель военного корабля. Не катера-почтовика, а военного корабля.

Игнат тревожно смотрел на море, когда из-за недалекого мыса на полном ходу вышел малый охотник и, сбавляя обороты, направился к берегу. Он не мог, конечно, пришвартоваться к крохотному причалу, куда всегда подходил почтовик, да и не подойти ему к берегу из-за глубокой осадки.

Корабль встал на якорь в ста метрах, и шлюпка, взлетающая на широких и отлогих валах, двинулась к берегу, к Игнату, одиноко стоящему на причале.

— Здравствуйте, товарищ Углов!

— Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант! Молодой высокий моряк в кожаном форменном

реглане спрыгнул на берег с борта вылетевшей на мель шлюпки.

Корабль подошел сюда впервые, и Игнат не знал этого офицера. Но тот, видимо, был уверен, что никого, кроме Углова, здесь не может быть.

— Я, товарищ Углов, выполняю поручение разведотдела флота. Мне приказано вручить вам вот этот текст. Он был передан из Москвы шифром на ваше имя.

Капитан-лейтенант протянул Игнату конверт.

«Вам необходимо срочно явиться ко мне. Хохлов».

Игнат дважды прочитал сообщение, в тексте — никаких намеков на причину вызова.

— Больше ничего, товарищ капитан-лейтенант?

— Больше ничего. Но я должен добавить, что мы вас будем ждать два с половиной часа.

— Разве я должен отбыть с вашим судном?

— Конечно!

— Сейчас?

— Да. Через два с половиной часа. Вы, как мне объяснили в разведотделе, должны успеть за это время собраться.

Игнат с минуту помолчал.

— Сначала в Архангельск?

— Сначала в Архангельск,— подтвердил моряк.

— Это хорошо. Мне надо туда переправить собаку. Помора моего.

— Понятно.

— Ну, мы с Помором пошли собираться.

— Хорошо. Ждем.

На другой день к вечеру Игнат уже сидел в кабинете полковника Хохлова и пил с ним крепкий горячий чай.

Игната встречали на машине разведуправления прямо в аэропорту. Его удивило, что путь на машине по Москве был чуть ли не дольше, чем полет от Архангельска до Москвы.

— Вот такие дела, лейтенант Углов.

— Кто ж тебя просил представлять меня к званию?

— Извини, Игнат, у тебя не спросил разрешения...

— Но я же свое отслужил и больше не хочу. Ты же знаешь, Станислав Иванович!

— Знаю. И не настаиваю. Не хочешь, так останешься лейтенантом запаса.

— Так ты за этим меня и вызвал? Только за тем, чтобы сообщить о звании, от которого я отказался еще в сорок четвертом?..

— ...А если согласишься, то трехмесячные спецкурсы в Москве, а потом...

— Да не соглашусь я, ты же знаешь!..

— Хм... Нет, не знаю! Точнее, знаю, что согласишься. Почти уверен.

— Да ну? — Игнат смотрел на Хохлова с иронической улыбкой.

— Вот так, Игнат! У меня ведь для тебя кое-что есть. Между прочим, аргумент. И, по-моему, очень веский.

— Какой-такой еще аргумент?

— А вот он...

Хохлов отворил дверь, и Игнат увидел на пороге Ирину.

Его фронтовая радистка Ира Тулегенова стояла в дверном проеме кабинета полковника Хохлова. Она была бледна, насколько это можно было заметить на ее смуглом лице. Она улыбалась и молча смотрела на Игната.

Они обнялись.

— А я тебя искал все эти годы.

— И я...

— Но все получал отказы. Не мог найти...

— И я не могла, а меня нашел Станислав Иванович...

— Спасибо тебе, Станислав Иванович! Хотя ничего ты не делаешь без умысла. Даже для друзей не делаешь...

— Ну, Игнат, ты тут перегибаешь немного. Для друзей делаю. Без умысла. Хотя и разыскал я Иру по твоей просьбе, но все-таки умысел тут только потом появился. В общем, так: трехмесячные спецкурсы, язык там и кое-что еще. Ну и потом — в одну не очень далекую страну. Официально.

— В качестве кого?

— В качестве мужа и жены.

— А... как?..

— А вот так. Расписаться можете хоть сейчас. Согласны?

Ирина плакала и сквозь слезы кивала головой. Игнат, смущенно улыбаясь, сказал:

— Согласен.

— Ну вот, а ты говорил, что не согласишься.

— Теперь уж деваться некуда.

— Вот так, лейтенант.

— Станислав Иванович... А специализация-то какая будет у нас? Что делать будем? Войны-то нет,, а мы — разведчики.

— Разведчики, Игнат, не только воюют. Вот и ты не будешь воевать на сей раз. А будешь делать нечто другое.

— А Ирина?

— Ирина будет, как и прежде, при тебе. Только уже не в качестве радистки. А в качестве жены, ну и... в общем, не все сразу. Узнаешь потом, Главное — жизнь продолжается. У тебя и любовь, и разведка — все теперь будет вместе. В общем, на сегодня хватит. Отдыхайте, ребята, до завтра. На этом сегодня мы поставим точку...

22. ВЫСТРЕЛ

Хохлову было ясно, что все нити в подполье от банды ведут через ксендза. По крайней мере, основные. Разумеется, у Вороного и другие каналы есть. Но скорее всего эти другие — экстренные. Текущая работа с подпольем идет через ксендза. Сейчас необходимо проследить его связи. Брать нельзя. Он наверняка фанатик и вряд ли что расскажет. И сложно взять его под полный контроль. У Хохлова нет людей. То есть, нет надежных людей. Полагаться он может только на Вожняка, да на себя. Пронюшкин тут не в счет. Его за ксендзом не пошлешь.

Второй день лейтенант Вожняк пытался наблюдать за ксендзом. Хохлов уже давно ознакомился с методом переодевания Сергея. Одобрил. Это было то, что нужно сейчас.

И вот, используя все свои способы маскировки, Сергей изучал образ жизни ксендза. Точнее его маршруты, места, где он бывал, и характер его поведения в соборе: сколько времени — на кафедре, сколько — у себя, в задней комнате. Пытался засечь всех посетителей, кто имел с ним личный, непосредственный контакт.

Первые же сутки принесли разочарование. Никуда кроме дома и костела, ксендз не ходил.

Однако кое-что интересное было. В соборе бывал много людей, но Вожняк заметил одного, который дважды в течение дня появлялся и не во время службы. Оба раза был в исповедальне и оба раза ушел значительно раньше, чем это было принято у исповедующихся.

Конечно, подслушать никак нельзя было, но сам факт этого посещения показался Сергею важным. Посетитель — молодой длинный и носатый парень ходил нарочито не спеша, прогуливаясь, внешне был мрачноват, и все это тоже усиливало подозрения лейтенанта.

Прошло еще два дня наблюдений, но ксендз и в эти дни никуда кроме дома и собора не ходил.

Правда, появились еще два человека, которых лейтенант счел подпольщиками. Один из них заходил в комнату к ксендзу и был там довольно долго, другой — на минуту — в исповедальню. Причем, заметить особенности, которые отличались подозрительностью, было делом весьма нелегким, потому что в соборе за эти дни побывали сотни, а то и тысячи людей, и некоторые из них приходили на исповедь.

То, что связь банды с подпольем осуществляется через ксендза, было установлено Хохловым еще прежде, а наблюдение лейтенанта давало вывод: католический священник сам не ходит по явкам, а связывается через посыльных.

Однако Станислав Иванович помнил, что после исповеди Яцека ксендз уходил из собора. Следовательно, сам решение о ликвидации Ясиньского не принял. Из этого значило, что ксендз — не самый главный, но и не пешка в общей игре, далеко не пешка. Его связи можно проследить только через его посланцев. И Хохлов отдал приказ Сергею: оставить пост у костела и в костеле, пойти следом за одним из связников ксендза.

Около полудня Сергей засек долговязого носатого парня, который появлялся здесь ежедневно, заходил и в заднюю комнату собора, и в исповедальню. Вожняк понаблюдал, как он вошел в собор, как вышел оттуда, и последовал за ним. Пока он был внутри костела, лейтенант «сменил декорацию», то есть вынул из сумки другую шапку, пальто, налепил усы и надел очки с простыми стеклами. Даже если тот тип и встречал его в соборе или возле него, узнать теперь вряд ли бы смог.Около полудня Сергей засек долговязого носатого парня, который появлялся здесь ежедневно, заходил и в заднюю комнату собора, и в исповедальню. Вожняк понаблюдал, как он вошел в собор, как вышел оттуда, и последовал за ним. Пока он был внутри костела, лейтенант «сменил декорацию», то есть вынул из сумки другую шапку, пальто, налепил усы и надел очки с простыми стеклами. Даже если тот тип и встречал его в соборе или возле него, узнать теперь вряд ли бы смог.

Около получаса Сергей «водил» связника по городу. Очень осторожно, на большом расстоянии, все время в гуще людей, стараясь не отделяться от прохожих.

Заметил, что тот очень грамотно «проверяется». Переходит улицу в неожиданных местах, под углом проходит витрины на перекрестках, использует еще целый ряд приемов. Однако он ни разу не обернулся.

Но вот связник вывел на окраину. Здесь людей было мало, и пришлось интервал, и без того длинный, еще удлинить. Сергей не хотел рисковать. Но тут возникал другой риск — потерять связника.

Внезапно парень свернул в подворотню. Арка была высокой и полукруглой, и этот тип вроде шел мимо. Потом вдруг будто что-то вспомнил, на миг задумался и неожиданно свернул. Но вошел под арку не торопясь.

Сергей заволновался, боясь упустить связника, и быстрым шагом, почти бегом направился к арке. Пробежал под нею, слыша гулкое эхо своих шагов, и, выскакивая из нее, вдруг увидел перед собой связника.

Лицо парня было перекошено, больше ничего лейтенант разглядеть не успел.

— Пся крев!

Сергей рванулся в сторону, ожидая удара снизу, в живот, но из-за этого рывка, сделанного инстинктивно в целях самосохранения, удар пришелся в бок.

Лейтенант почувствовал легкий, почти безболезненный укол и какой-то несильный толчок в правый бок. В следующее же мгновение бок ожгло — бандит выдернул оттуда финку.

Падая вперед, Сергей расстегивал кобуру под мышкой. Парень уже вбегал в другую арку в противоположной части этого большого каменного О-образного дома. Вожняк хорошо видел бегущий силуэт в свете проема арки. Но было далеко — метров полтораста. Правый бок очень жгло, однако лейтенант упорно целился, лежа на животе, держа двумя руками пистолет и опираясь рукояткой о булыжную мостовую.

Когда связник уже свернул на выходе из арки, Сергей плавно нажал спуск. ТТ раскатисто громыхнул, и лейтенант увидел, как парень споткнулся, упал, но потом снова вскочил и, как-то неестественно согнувшись, выбежал из подворотни.

Вожняк выстрелил еще дважды вверх и опустил пистолет, когда к нему подбежали патрули...

— Не волнуйся, Сережа, все нормально. Действовал ты правильно. Ну, немного оплошал, вот и получил финку в бок. Чего мне тебя учить? Видишь, жизнь сама учит...

— Да я, Станислав Иванович, я... ну никак не хотел его застрелить... Ну никак не хотел. В ноги целился. Но далеко было, да и бежал он...

— Понимаю, Сережа, не волнуйся. Действовал ты правильно. А что свидетеля не осталось, то я уже привык.

Стреляешь ты метко. — Хохлов улыбнулся. — Я думаю, что теперь ты стал самым грозным для банды. Что ни выстрел — наповал...

Разговор происходил за плотно закрытыми дверями больничной палаты. Вожняк уже поправлялся. Пролежал всего несколько дней, ранение оказалось не опасным. Его спасло то резкое движение, и связник, целивший ножом под сердце, промахнулся.

Расследование осложнилось. Раненый Сергей не промахнулся. Связник, ковыляя, пробежал несколько шагов, выбежав из арки, упал и умер. Этот выстрел оборвал важную нить.

Оплошность, которую допустил Вожняк, повлекла за собой тяжелые последствия. Не поспеши он в эту подворотню, не напоролся бы на нож и связника бы не убил. Не хватило у Сергея всегдашней выдержки и осторожности. Всего-то чуть-чуть...

На другой день, к вечеру, в овраге на окраине нашли труп ксендза. Священник был убит выстрелом в спину.

Этот ход был понятен Хохлову, хотя предупредить его он не мог. После события со ксендзовским связником сам ксендз оказался «засвеченным». А Вороной соблюдал осторожность. Рубил концы.

23. ГОСТЬ ОТТУДА

Ветер выл и присвистывал, оглаживая снежные горы, срывая с них неукрепившийся снег и распыляя его над склонами, над соснами и елями.

Желтое ущелье дымилось снежными вихрями, завывало морозным ветром, который хватал Игната за плечи, не пуская к условленному месту.

Разведчик взобрался на гору и подошел к одинокому кресту точно в двенадцать часов пополудни.

Здесь в склоне горы как бы существовала большая и отлогая ниша. Гора немного нависала над крестом, метрах в десяти выше него, и углубление в склоне до двадцати метров шириной создавало зону, почти не заметенную снегом. Там, где стояла эта одинокая неизвестная могила, склон переходил почти в горизонталь, и невысокий бугорок в центре этой ниши служил основанием для большого и мрачного деревянного креста.

Снежные жгуты, скручиваемые ветром, вытягивались вдоль склона, вздымались клубами снежной пыли, то заслоняя, то снова открывая перед взглядом разведчика лесистый перевал через гору, стоящую напротив, ущелье между ней и горой с нишей, где Игнат ожидал сейчас таинственного посланца из-за кордона.

Но вот чуткое ухо Игната уловило сквозь всхлипы ветра посторонний звук, шаги. Они были мягкими, снег не скрипел под подошвами человека. Умел неизвестный ходить по склону почти бесшумно. Потому даже Игнат услышал шаги, когда тот подходил к нише. Конечно, и ветер сыграл в этом немалую роль. Другой человек и не услышал бы шагов даже вблизи за воем и свистом поземки.

Он насторожился, сохраняя спокойствие, и молча остался стоять у стены ниши, позади креста, лицом к неизвестному.

Тот появился, неторопливым шагом ступая по мерзлой земле ниши коваными подошвами немецких армейских сапог. Он был высок, худощав, но широкоплеч.

Игнат сразу узнал его. Из-за пасмурной и вьюжной погоды в нише было сумрачно, но острое зрение не подвело Игната. Да, это был он, «Галкин».

Разведчик никак не ожидал встретить его здесь. Даже растерялся. Но, повинуясь давней привычке, вмиг собрался, принимая решение в совершенно неожиданной ситуации.

«Галкину» оставалось до креста шагов пятнадцать. Игнат должен был пойти навстречу. Остаться у стены, значит — проявить невежливость, насторожить. Этого делать нельзя. «Галкин» может просто и внезапно бросить нож или выстрелить. И то, и другое он умеет хорошо. Он всегда очень осторожен.

Кроме того, в нише полусумрак, и он, пожалуй, узнает Игната только вблизи. Надо бы, чтобы он успел предъявить вещественный пароль. Может, что-то еще сообщит на словах. Все это важно. Этот тип — шишка немалая. И прежде — в немецкой армии, и, видимо, теперь тоже. Ирина тогда рассказала Игнату, что именно этот тип, с которым шел бой в радиофургоне, допрашивал ее. Он, этот бывший оберштурмбанфюрер — разведчик или контрразведчик. И как только он узнает Игната в лицо, то, конечно, поймет, что Игнат в банде не тот, за кого себя выдает. А едва разглядит, узнает. Профессия такая, что лица забывать нельзя.

Игнат сделал несколько шагов и встал возле бугорка с крестом. Меховой воротник куртки был поднят. Лицо оставалось в тени. «Галкин» остановился метрах в четырех по другую сторону бугорка.

«Стережется, гад...» Подходить вплотную для него рискованней. Потому что драться врукопашную умеют после войны многие, а внезапно и точно бросать нож, пожалуй, мало кто.

При таких встречах обычно рук в карманах не держат. Чтобы не настораживать друг друга. Но руки «Галкина», висящие вдоль тела, вовсе не говорят о его безоружности. В одной из них наверняка нож. Этот тип осторожен, как волк.

— Скажите... Где дорога в город?

Игнат выдержал паузу секунд пять, затем изменившимся, глухим и негромким голосом ответил:

— Дорог много, а в город ведет только одна. «Галкин» кивнул и не спеша сунул руку во внутренний

нагрудный карман куртки. На нем была точно такая же, как у Игната, немецкая офицерская меховая куртка.

Игнат тоже не спеша стал доставать вещественный пароль. Обоим было ясно, что они достают из карманов — части пароля. Однако каждый должен был медленно вынимать руку из куртки. В руке мог оказаться не пароль, а пистолет...

Немец протянул Игнату на ладони орден Железный крест, у которого не хватало одного из четырех концов.

Игнат протянул навстречу руке немца четвертый, недостающий луч.

«Галкин» взял этот луч, приложил его на своей ладони к излому — все сошлось. Крест выглядел как целый.

Немец теперь стоял в полутора метрах от Игната, который, повернувшись вполоборота, умудрялся до сих пор скрывать за стоячим воротником лицо.

Но вот «Галкин» второй раз мельком глянул в глаза разведчику, на миг остановил, как бы зафиксировал взгляд. И Игнат вдруг понял, что немец узнал его. Узнал, несмотря на то, что лицо Игната наполовину заслонял воротник. Внешне в поведении немца ничего не изменилось. Но разведчик ощутил своим звериным предчувствием, что короткий пронзительный взгляд «Галкина» достиг цели.

Теперь напряжение стало предельным. Игнат стоял, как до отказа сжатая пружина, ожидая действий эсэсовца.

— Итак, вы поступаете в мое распоряжение.

— Так точно! — по-военному подтвердил Игнат и еще больше повернулся боком, провоцируя нападение немца. Если «Галкин» распознал его, то он должен попытаться немедленно ликвидировать Игната. Живой Игнат — для него ловушка.

Разведчик не ошибся.

«Галкин» сделал молниеносное движение рукой, но Игнат, ожидавший нападения, резко отклонился в сторону, подставив локоть, крутанул руку немца и выбил нож.

Финка звякнула о мерзлую землю. Игнат рванул из-под мышки пистолет, но немец ударом сапога выбил «парабеллум» из его руки. Несколько молниеносных выпадов с той и другой стороны и ответных уходов каждого от удара ребром ладони или кулаком.

Несколько секунд такого боя, и немец, в свою очередь, попытался выхватить пистолет, но его молниеносно выбил Игнат. Пистолет отлетел в сторону.

Они стояли друг против друга, выискивая удобный момент для решающего удара или захвата.

Но вот немец сделал обманное движение, Игнат будто принял эту уловку, выбросил руку вперед, но несильно, ложно, а «Галкин» метнулся, чтобы схватить руку Игната двумя руками — на излом. Однако тот резко присел и, с разворотом вставая, сильно ударил немца ногой в грудь. Ударил, что было сил! Эсэсовец упал, перевернулся через голову, отлетев метров на пять. Но мгновенно вскочил, в два прыжка выскочил из ниши и метнулся со склона вниз, кувыркаясь и скользя по заснеженному крутому спуску.

Разведчик только через несколько секунд увидел, что «Галкин» уходит. Схватив с земли свой «парабеллум», Игнат следом за немцем выскочил на край ниши. Еще секунду он потерял от неожиданности. Стрелять теперь бесполезно. Попасть в движущуюся среди снега цель на расстоянии почти трехсот метров было практически невозможно. Крутизна склона помогла «Галкину».

Игнат сунул «парабеллум» в кобуру и прыгнул следом за своим давним врагом. Скользя и кувыркаясь по склону, он сам тоже быстро спустился в пушистом и мягком снежном месиве, но его отнесло в сторону от «Галкина». На дне ущелья Игнат едва мог взглядом разыскать немца. «Галкин» уже был в километре от него. А до перевала не более восьмисот метров, за ним — граница. Упустил... Судьба свела, а он упустил.

Игнат сидел в снегу и чуть не плакал. Лыжи остались там, возле ниши. Где-то там, видимо, спрятал свои лыжи и «Галкин». Но теперь это уже неважно. Ушел эсэсман! Удрал, гад! Ничего с этим уже не поделаешь! Надо спешить в отряд, в банду. Немец туда не пойдет. Его там не знают, иначе — зачем бы нужен был пароль? Надо подобрать обе части Железного креста, упавшие на землю в нише, и уходить.

Скорей всего, он вообще уйдет обратно за кордон. Даже если у него есть явки в городе. Он не будет рисковать, раз уж пароль в руках у советского контрразведчика. Уйдет наверняка. Своя шкура стоит дорого.

24. МЯТЕЖ

Мертвое ущелье светилось и полыхало ночным холодным огнем. Игнат вернулся незадолго до рассвета, но мгла была еще плотной, и мрачное тревожное свечение Мертвого ущелья во всю разыгралось, озаряя зимний ночной лес неземным сиянием, голубоватым, дрожащим и призрачным.

Игната не было двое суток, и первый, к кому он зашел, был Касим.

— Знаешь, Игнат, тебя ждут, нервничают ребята.

— С чего это?

— Как с чего? Вороной совсем озверел. Вчера шлепнул двоих ни с того ни с сего. Как будто огрызнулись... Он их из пушки и прихлопнул. Оба из третьей роты. Так что теперь там тоже ребята на Вороного зуб имеют. Но, конечно, боятся. А дай сигнал, сразу постреляют его людей.

Игнат понимал, что опасность все-таки есть, что немец свяжется с подпольем. Исключить этот вариант полностью нельзя. Вдруг у «Галкина» на перевале запасная связь? Вполне может быть. Пойти вообще-то не должен. Но кто ж его знает... А тут и обстановка в самой банде вроде подоспела. Надо принимать решение. Сейчас. Именно сейчас! Второго случая может не быть.

— Значит, так, Касим. Сейчас иди к ротному-два.

— Он не ротный уже.

— Неважно. Иди к нему и передай, что я сказал, а он уж сам кому надо сообщит, скажи, что его люди, братья Охрименко и Семен Макаршин никуда не сбежали, а расстреляны атаманом. Трупы их в нижнем белье я покажу. Я их нашел.

— Да ну?!

— Точно так.

— Понятно. Все передам, Игнат, щас же! Сей миг!

— Стой. Это не все и не самое главное. Главное вот что: пусть все, кто с нами, будут наготове. Пусть «наши» ротные предупредят своих людей: по моему сигналу, по выстрелам, им надо сразу обезвредить самых преданных псов Вороного.

— Когда это все?

— Предупредишь сейчас. Сколько тебе потребуется времени — обойти всех?

— С полчаса.

— Тогда мы все успеем до рассвета. Так и скажи им: выстрелы будут около штаба и до рассвета. Если не сорвется ничего. Без выстрелов, без этого сигнала, ничего не предпринимать. Понял?

— Так точно!

— Иди. И мигом обратно. Я жду тебя. Как придешь, так и пойдем с тобой в штаб.

— Кого-нибудь еще возьмем в штаб-то?

— Нет, обойдемся сами. Там с атаманом человек пять, не больше.

— Все понял. Иду.

Разведчик видел, что Касим, хотя и чуток трусит идти вдвоем к штабу, но очень уж верит в него, в Игната. Это было как раз то, что нужно в такой момент.

Касим вернулся ровно через полчаса.

— Все в порядке.

— Что в порядке?

— Уже людей из трех «наших» рот расставили. А он хотел тут же в роте все объявить про «сбежавших» и снова возглавить роту.

— Я же сказал: после сигнала!

— Я и предупредил его, чтоб не дергался раньше времени. Он и притих. Поднял своих людей — человек двадцать пять. Они там сразу «воронят» перережут.

— Хорошо. Пошли.

Часовые у штаба — двое со «шмайссерами» — вежливо поздоровались с Игнатом. «Своих» двух охранников, как назло, в карауле у штаба не было. Касим еще раньше предупредил Игната, но это уже ничего не меняло.

Этих двух верных Вороному охранников Игнат снял в течение трех секунд с помощью своего верного финского ножа. Охранники даже не успели схватиться за оружие.

В штабную избу вошли не спеша, прошли коридор, у кабинета Вороного, на кушетке в «приемной», спал адъютант. Двое часовых были у двери: один сидел, другой стоял.

— У меня срочное дело к командиру. Касим, ты подожди здесь.

Углова к атаману пропускали всегда, поэтому и сейчас он беспрепятственно прошел.

Вороной к удивлению Игната уже сидел за столом и смотрел на разведчика настороженно и пронзительно. Игнату показалось, что атаман, как волк, почувствовал опасность.

— Что случилось?

Игнат полез в карман за Железным крестом — паролем, но одновременно сунул руку в карман и Вороной. Он хорошо стрелял через карман.

Разведчик не торопясь вытянул руку из кармана и положил на стол обе части Железного креста.

Атаман уставился на эти части, как завороженный, непроизвольно вынул правую руку из кармана, потянулся к кресту, и, пользуясь этой мгновенной отвлеченностью Вороного разведчик рванул из кобуры «парабеллум»...

В следующую секунду и атаман сунул руку за пистолетом, но уже ударил выстрел.

Вороной уронил голову на стол, дверь мгновенно распахнулась, и охранник со «шмайссером», сунувшийся было в дверь, осел, получив пулю в грудь.

Тотчас же следом за Игнатовскими выстрелами грохнули два в «приемной». Это Касим разделался с адъютантом и вторым охранником. Они просто охраняли, а он-то держал палец на спуске пистолета.

Разведчик вышел в «приемную», оставив мертвого атамана. В штабе никого больше не было. Начальник штаба со своими спал в другой избе.

Игнат быстро прошел на крыльцо и пять раз выстрелил в воздух.

Буквально через несколько секунд после этого по всему ущелью загрохотали винтовочные выстрелы, очереди из автоматов. Все шло по задуманному плану.

А еще через два часа в штабе, битком набитом людьми, Игнат объявил себя командиром, приказал раздать часть отрядной казны тем, кто отличился в борьбе с «воронятами». Назначил нового начальника штаба, своего заместителя, начальника охраны, везде расставил надежных людей. И только после этого сел, чтобы успокоить взвинченные нервы, и несколько минут сидел, не шевелясь. Он глядел в одну точку, отходя от чудовищного напряжения последних суток и особенно последних часов, когда на карту было поставлено все...

Перед рассветом, во время мятежа, в банде было убито тридцать семь человек. Остальные сразу же поддержали заговорщиков.

В полдень Игнат написал о случившемся Хохлову, и, сидя в кабинете Вороного, спокойно зашифровал донесение, не спеша листая томик стихов Тараса Шевченко,

Надо было отправлять к тайнику Касима. Сам Игнат не мог теперь отнести шифровку. Ему нельзя было оставлять банду. Он писал:

«Встречал гостя из-за кордона, им оказался «Галкин». Он скрылся. Вороной убит. Банду возглавляю я. Прошу подготовить гарантии руководства, что никого из добровольно сдавшихся не тронут. Только после вашего подтверждения смогу дать им мое честное слово. Серый».

19. ЗОВ ШИРОКОГРУДОГО

Прибыв в отряд, Игнат сразу доложил атаману, что сопровождал и охранял пани Марину. Никаких молитвенников и ничего другого с ним не передавали. Пани Марина сказала Игнату, чтобы шел в отряд, доложил Вороному, что был при ней. И все. И еще добавила, что теперь его оставят в покое.

Касим очень ждал его. Сразу же прибежал в комнату Игната с четвертью самогонки и шматком сала. Как по команде появился один из соседей по комнате — командир девятой роты Матрасенко. Выложил на стол к салу соленые огурцы и три головки лука.

Хватанули по стакану. Касим и Матрасенко наперебой вываливали новости.

— - Третьего дня сняли колонну из трех студеров с продовольствием и военной амуницией. Ну там сапоги хромовые были, меховые куртки, полушубки. Для гарнизона в Выжгород везли. Атаман поручил роте Супруна. Время выезда, маршрут, охрану — все атаману сообщили вовремя. Он Супруну и поручил.

Рассказывал Касим, а Матрасенко, с хрустом жуя огурец, иногда согласно кивал.

— Вот значит, Супрун все, конечно, слепил в ажуре. Чего там? Охранял полувзвод с двумя пулеметами. А у Супруна — рота, двенадцать пулеметов, у многих «шмайссеры», гранаты. В общем, десять минут боя, правда, одну машину разнесли гранатами, но никто не ушел.

Игнат жевал сало и слушал.

— Но дело-то в другом,— продолжал Касим,— дело в том, что атаман снял Супруна с роты. Теперь он рядовой.

— За что же?

— За десять пар сапог и три куртки.

— Вот за такую ерунду снял ротного,— мрачно добавил Матрасенко,— боевого ротного, который даже при немцах был лейтенантом!

— Неужели только за эту чепуху и снял? — Игнат подыгрывал Матрасенке.

— Только за это, с... — хотел тот выругаться в. адрес атамана, но одумался, вдруг донесут, и прикусил язык.

Хотя, конечно, Матрасенко знал, что все зависит от Игната, Касим — его верный пес. А с Игнатом у двух ротных — соседей по комнате уже сложились неплохие отношения. Они, как бы полуоткровенно жаловались ему на произвол Вороного. Игнат всячески поддерживал эти настроения.

Выпили еще по стакану.

— Вот ж-жизнь!.. — ворчал ротный-девять,— убиваешься тут за идею, за атамана. А он вмиг тебя ни за что может размазать по стенке...Должность ротного в банде была важной, если не сказать ключевой.

Были и другие важные посты: начальник штаба, например, начальник контрразведки. Начштаба занимался подготовкой операций, которая сводилась к одному: узнав о том или ином факте от Вороного, которому сообщало подполье, начштаба назначал день и предлагал исполнителя — того или иного ротного. Вот и вся работа.

Контрразведчик вообще только пытал и расстреливал пленных. Больше ничего не делал. Еще обирал.

А ротные — они решали все. У них люди, сила, оружие. И снять ротного с должности было равносильно расстрелу, даже хуже.

— Тоскуем мы с Василем... — Матрасенко назвал второго ротного командира, что жил в этой комнате,— вот он нынче на задании, а верите ли: идти не хотел. «Душа, говорит, не лежит». А почему? Потому что жаден стал атаман и к ротным — без уважения... Все, что возьмут, отбирает. А чуть что — к стенке или того хуже — в рядовые...

— Не скули, Макс (Матрасенко звали Максимилианом, как Робеспьера!) — будет плохо — приходи, помогу!

— За это спасибо, Игнат! Ты знай, мы с Василем — за тебя на крест пойдем. И наши люди — за нас горой. А у нас худо бедно две полных роты!

Разговор стал опасным, но он был необходим разведчику. Игнат знал, что Макс подл, коварен и труслив, но также знал, что деваться тому некуда. Обстановка нынче такая. А единственная более-менее реальная сила в банде в противовес Вороному — Игнат. И разведчик ни на минуту не забывал, что люди стоят не за начальником охраны — тем ОУНовцем, за ним — человек двадцать, не более — вся его служба охраны. Не за начальником штаба или за новым заместителем атамана, что вместо капитана-поляка стал. Все они сильны, пока им подчиняются ротные и их люди. Люди в банде — за ротными стояли. От них зависят, их поддерживают. Атаман — высоко, а ротный — вот он, здесь. У него в роте — и приближенные, которые за остальными приглядывают. И на смерть он может незаметно послать. И сам шлепнуть любого вполне сообразит при надобности — «за предательство идеи». Вот так. Об этом Игнат помнил постоянно. С каждым новым днем именно эта проблема — захват влияния в банде — становилась для него все более первостепенной. По мере того, как созревали для этого подходящие условия.

— И еще событие было,— продолжил Касим,— тут братья Охрименко и Семен Макаршин сбежали... Из второй роты.

— Было дело,— подтвердил Макс.

— Да сбежали они. То ли в другой отряд подались, то ли еще куда,— Касим говорил, как бы размышляя,— но прихватили кое-какие деньжата, что были при штабе. Их в казну отряда принесли, но чемоданчик пока под охрану казначею не сдали. Они и прихватили. Адъютант атамана рассказывал... Теперь их ротному не сладко. Эти трое — его люди, личная охрана, доверенные. Сбежали... Так что, и он теперь на волоске повис.

— Он дня четыре назад, ротный-два, ворчал на атамана, а тому, мабудь, передали... И вот сбежали, чи не сбежали. Кому ведомо? А ротный-два враз на волоске...

— Ладно, ребята,— подытожил Игнат,— время позднее, надо и подремать чуток.

...Пани Марина назначила встречу через три дня. Атаман не возражал. Игнат понял, что такой вызов — только пришел и уже через три дня в город — раздражал Вороного, был явно вопреки его желанию. Разведчик это просто почувствовал, хотя атаман вида не подал. Согласился и все. Выходит, были причины, чтобы командир делал не так, как ему хотелось, а выполнял предложение пани Марины. Просьбой это не выглядело. Приказом — тоже. Точнее сказать — предложение, которое обязаны принять.

Разведчик догадывался, что Вороному про город и подполье известно многое, чего совсем не знают в банде. Все нити, ведущие к подполью, он держал лично в своих руках. Одного и того же человека к двум разным связникам Вороной не посылал никогда. Если Углов вышел на ксендза, и если теперь его отправят в качестве курьера с посланием, то только — к ксендзу.

Это было очень важно. Для личного состава банды, для рядовых и командиров, казалось, что за Вороным стоят скрытые силы. А скрытые, неизвестные,— всегда кажутся особыми, может, даже могучими. Кто знает? Никто, кроме атамана. А он — уверен в себе, спокоен, выдержан. И всегда в городе ждут его людей и сообщений. Несомненно — иностранная разведка, а значит, и сама иностранная держава поддерживает. А может, и не одна.

Игнат вышел из Мертвого ущелья, когда круглая луна висела высоко над лесом, и яркие мерзлые звезды помигивали от затаившейся тишины и холода.

Покинув зловещее ущелье, минут пятнадцать шел на лыжах по залитому лунным свечением полночному лесу. В дорогу Игнат двинулся намного раньше нужного часа. Лесная душа его тянулась к ночной тайге, хотелось побродить среди сосен и елей, по сугробам и оврагам, пока лунная мгла владеет лесом.

Он поднялся на бугор и стал всматриваться в огромную оранжевую луну. Необъяснимое волнение, как в былые времена, вдруг овладело им. В Игнате снова ожил волк, тот, кого Хромой считал вожаком.

Он вскинул голову к звездному небу, глаза его загорелись желтым огнем луны. Набрал полной грудью воздух и завыл длинно, раскатисто и мощно. Вой покатился по склону, отражаясь от еловых лап и снежных крутых обрывов, повторился, множимый эхом гор, и ушел к их обветренным вершинам...

Но не успели затихнуть последние подголоски первого длинного певучего звука, как из-за изгиба лесистого склона к Игнату пришел ответ. Он и ждал и не ожидал его.

Сначала откликнулся высокий волчий голос, потом подтянули еще три волка, и вдруг знакомый низкий бас Широкогрудого завершил хоровой и долгий звук. Стая на миг смолкла, но тотчас вожак подхватил, и его могучий голос, грозный и властный, взлетел к вершинам елей и стал подниматься по склону все выше и выше.

Игнат откликнулся, протянул дважды, вкладывая в звук интонацию призывности и признания, вызова и успокоения, знакомые только ему и волкам.

Так они перекликались, наслаждаясь певучим звуком воя, эхом леса и гор, сообщая друг другу что-то тайное, скрытое от людей, но известное им, волкам. Иногда вожаку подвывали его младшие и мать-волчица. Но это не мешало. Их интонации говорили: да он прав, мы всегда здесь, рядом. Они подпевали вожаку в прямом и в переносном смысле.

Игнат и Широкогрудый давно уже узнали друг друга по голосам. Они выли, выражая свои чувства, свое настроение, отношение друг к другу. Теперь Игнат чувствовал, что Широкогрудый зовет его. Что-то у вожака для него есть. Такую интонацию он знал хорошо.

Игнат круто повернул на голос волка, взобрался на склон, перевалил его и увидел стаю. Волки двигались прыжками след в след, уходя в сторону.

Игнат очень удивился, ведь вожак звал его! Зачем же он уходит?

Он приложил ладони к губам и взвыл. Тотчас Широкогрудый остановился и завыл ответно. Стая сгрудилась вокруг вожака. А он еще раз протяжно завыл и снова побежал, увлекая стаю.

В его вое снова был призыв, и разведчик понял: надо спешить за волками.

Они тоже его видели, и вожак знал, что это он, тот самый волк, так похожий на человека. И Широкогрудый бежал, все время поглядывая, следует ли тот за ним.

20. БЕРЕГИСЬ ВОРОНА

Широкогрудый подбежал к небольшой яме, вырытой в снегу. Он встал со стаей в пятнадцати-двадцати шагах в стороне, уступая право Игнату подойти к этой яме.

В снегу склона, на глубине не более метра были три трупа. Волки разрыли снег, но не тронули тела. Непонятно по каким мотивам действовал Широкогрудый, но он призвал сюда волка-человека. Может быть, дела людей больше понятны этому человеку-волку? Может быть, какие-то еще заботы одолевали вожака? Но Игната он позвал и озадачил.

Всех троих Игнат знал. Он внимательно осмотрел их лица. В лунных сумерках все видно лучше, чем днем. Да, это были те самые «трое», «сбежавшие» из банды: братья Охрименко и Семен Макаршин. Так вот куда они «сбежали»... Значит, Макс Матрасенко своим хитрым умом догадался. Ведь он недвусмысленно намекнул: «Чи сбежали, чи не сбежали... Кому ведомо? А ротный-два повис на волоске...» Теперь ясно. Вороной расправляется с недовольными. Это — мина под командира второй роты. Значит, со дня на день атаман его кончит. Это как пить дать. Надо попробовать как-то его спасти. Будет верный человек — еще один ротный, уже — третий.

В тайнике Игната ждал сюрприз. Он еще не знал, что это — сюрприз. Очередное послание и все. Надо было его прочитать. Откладывать такие дела нельзя. «Ключ» теперь он носил с собой.

Недалеко от городского парка, в небольшом садике напротив женского ателье он сел на скамейку. Снег был утоптан, скверик посещали. И вот, будто ожидая даму, ушедшую в ателье, Игнат сидел в садике с книгой. Утро выдалось солнечное. Легкий морозец делал лица людей розовыми. Шагах в тридцати от разведчика по тротуару мимо ателье шли прохожие. Он сидел боком к мастерской и краем глаза проверял, нет ли «хвоста».

Игнат надеялся на информацию по его запросу, но она все равно оказалась для него неожиданной.

«Указанные приметы совпадают с приметами польской княжны Марины Краковской, покинувшей эти края перед войной в тридцать девятом в возрасте семнадцати лет. По агентурным данным в войну была в польском подполье, в сорок третьем имела чин капитана армии «краевой». Руководила важными акциями, лично застрелила эсэсовского полковника. Происходит из очень знатной семьи, кровью связанной с одним из польских королей. К советской власти относится крайне враждебно. По нашим данным в здешних местах отсутствует с довоенного времени. Будь осторожен. Ее считают очень опасной. Стас».

Игнат дважды прочитал сообщение и запомнил наизусть. В десять часов назначена встреча на явке, где в прошлый раз был ночлег, где так старательно его и пани Марину угощали.

Осталось около получаса. Можно не спеша походить и подумать. Информация оказалась очень серьезной.

То, что она, пани Марина, опасна для него как для разведчика, это он понял и почувствовал сразу. Понял он и другое. Пани Марина изменила к нему свое отношение: он чувствовал ее сердечность. Конечно, Игнат мог ошибиться, как человек и разведчик, и доверяться таким чувствам было нельзя. Однако его шестое «чувство волка», чувство опасности, когда он ощущал любую опасность почти кожей, оно, это чувство, подсказывало ему теперь другое: у пани Марины появилось к нему искренне теплое человеческое отношение. И не учитывать этого он тоже не мог.

С первых же секунд встречи Игнат обратил внимание, что пани Марина взволнована. Она была одета необычно строго, по-походному. Короткая юбка, куртка, сапожки. Щеки ее были розовыми от возбуждения. Всегда внимательно наблюдавший за ней Игнат никогда прежде такого не замечал.

Они приветливо поздоровались, и пани Марина провела его в дальнюю комнату, плотно затворила дверь. Когда он входил, она сама ему отпирала дверь, хозяев он не встретил.

— Здесь, в доме, мы одни. Хозяева — мои верные люди. Да, они — люди Вороного. Но еще прежде того — мои. Однако я все равно их отправила. Чтобы никто не мог даже случайно подслушать ни одного слова из нашего с тобой разговора.

— Что случилось, Марина?

— И ничего не случилось, и случилось все! Я ухожу. За кордон. Мы больше никогда не увидимся.

— Почему?

— Потому что я — реалистка. Вряд ли наши пути пересекутся в этом огромном мире судеб и дорог.

— И не остается надежды?

— Нет. Потому что я не вернусь в эту страну никогда.

— Может быть, я?..

— Вряд ли, Игнат. Никуда ты не собираешься. Если, конечно, не пошлют. Потому что ты — советский разведчик.

Он с искренним удивлением посмотрел на нее.

— Ты знаешь, Игнат, я почти уверена в этом.

— Почему?

— По целому ряду деталей. Например, если бы ты был настоящим членом банды Вороного, ты бы тогда на рынке одного-двоих угробил. А ты не убил.

— Ты проверяла?

— Да, я потом справлялась через своих.

— Я не люблю без дела убивать. Без надобности.

— Пусть так. Да и психология у тебя совсем другая, чем у них, у бандитов. Они все хапуги, грабители, сволочи. В общем, действительно бандиты.

— Есть идейные.

— Идейных здесь сейчас нет. По крайней мере — у Вороного. Но это сейчас неважно. Если ты разведчик от Советов, мне это неприятно, потому что я ненавижу эти Советы. Но тебя я люблю. А Ворона — ненавижу. За его двуликость, опять же за алчность, за скотство всей его банды и его самого и за то, что служил в СС. Если такие скоты борются против Совдепии, ее не одолеть никогда. Нужны благородные борцы, честные и самоотверженные.

— За что ты ненавидишь их, эти Советы?

— Есть за что.

— Расскажи.

— Даже не за то, что они убили моего отца. Благородного, очень достойного человека.

— Кто его убил?

— Один мерзавец из НКВД. Обвинили в шпионаже, о котором мой бедный отец и понятия не имел...

— Кто был твой отец?

— Польский дворянин. Так вот этот энкавэдэшник застрелил его на допросе. В сорок четвертом, в декабре. Только через месяц я узнала об этом. Я не смогла разыскать могилу моего отца, но я разыскала этого гада. Он был в чине подполковника. Я пристрелила его в подъезде его дома...

— Так за что же ненавидишь, если не за отца?

— По правде говоря, и за него тоже. Но больше того — за ложь, которую они принесли людям. Они, как фашисты, говорят об идеалах, о свободе, о благородстве, а бесконечно убивают, расстреливают, держат невинных в тюрьмах. Очень многих невинных...

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Ты ошибаешься.

— Нет, Игнат, дорогой, я не ошибаюсь. Ты не знаешь и малой части того, что знаю я. Но я не для этого позвала тебя. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты остался жив. Берегись Ворона!

— Почему ты его так называешь?

— У него два имени: Ворон и Вороной. Когда он служил у эсэсовцев, он там был Вороном, гад. Скольких расстрелял; и поляков, и русских, и других... Да у него в банде не он один из этих... В общем, ты не доверяй ему ни на йоту.

— Я и не доверяю.

— Пока ты ему нужен, он тебя не тронет. Ты ему нужен, но я не знаю, зачем. Ты должен это узнать.

— Я знаю.

— Хорошо. Но как только надобность отпадет, он тебя ликвидирует.

— Если, конечно, сумеет.

— Конечно. Но не только мы с тобой, он тоже знает, что ты — крепкий орешек. И еще помни. У него манера — подставлять. Как только какое-то опасное дело — он посылает того, кто у него в резерве, вроде тебя. Наподобие того, как дают другому пробовать питье — не отравленное ли?.. А потом уже включается сам, где это нужно. Тебе надо вовремя сообразить — когда будет подстава.

— Я постараюсь, моя дорогая пани!..

— Постарайся. И еще, может быть, тебе пригодится: он ждет какого-то важного гостя оттуда, из-за кордона.

— Спасибо. Это все, моя пани?

— Нет, не все. Я хочу с тобой проститься, Игнат. У нас есть еще два часа времени. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне.

— Я буду вспоминать, моя дорогая пани. Но ты так и не сказала мне, кто ты?

— Польская княжна, потерявшая поместье, родину, близких...

И по фактам, и по интуиции разведчик был совершенно уверен, что все, что ему рассказала пани Марина — чистая правда.

21. КРЕСТ

Никаких других заданий, кроме встречи с пани Мариной, у Игната не было. Были причины, по которым атаман считался с ней. Разведчику не надо знать то, что ему не надо, и он не интересовался. Но причины были. Просто так без полной нагрузки из банды не отправляли никого.

Едва он возвратился, как его встретил Касим. Возбужденный и торопливый, он потянул Игната для разговора.

— Я уж тебя заждался, Игнат. Тут такие дела!

— Что ж за дела такие, что ты весь трясешься

— Да не трясусь я! — Он засмеялся, Игнат умел успокаивать.

Получив щелчок, хотя и шутливый, Касим помолчал потом уже спокойно сказал:

— Начальник штаба беседовал с двумя из бывших эсэсманов, подбирает нового комроты-два. Значит, тому уже каюк. Капут, значит. Оба кандидата по секрету проболтались. А он уже и сам знает. Но куда тут денешься? Даже смыться некуда. Мертвое, оно и есть Мертвое! Он ко мне подкатывался. Хочет с тобой поговорить, но уверен, что ты с ним толковать не станешь.

— Правильно уверен.

— Я так и сказал.

— Что ты еще сказал?

— Сказал, чтоб не дрейфил. Сказал, что ты, в случае чего, его прикроешь.

— Ну что ж, и тут правильно. Он сейчас очень может нам пригодиться. Что еще?

— Еще двое из отрядной охраны и еще два ротных хотели собраться потолковать. Все они — против атамана.

— Ну а ты что?

— А я ничего. Сказал, что тебе доложу.

— Хорошо. Скажи им, всем, только по одному...

— Конечно!

— Что встречаться не надо. Ротные пусть передадут все, что хотят, через Макса. А охранники через тебя.

— Понял.

— И с Максом тоже никаких бесед. Второго моего соседа опять нет?

— Нет.

— Вот и хорошо. Бери Макса, и втроем посидим за горилкой. Разговор за горилкой — норма. А просто беседа может вызвать подозрение. Понял?

— Все понял.

Касим говорил с Игнатом, как со своим командиром, а тот верил ему в силу известных причин. И это, конечно, упрощало все дела, связанные с созданием заговора, почву для которого Игнат готовил, осторожно пользуясь обстановкой, настроениями в банде, просчетами атамана.

Днем разведчик занялся обычным своим делом в отряде. Собрал боевиков, проверил их подготовку по рукопашному бою. Подготовка была никудышная. Сказал, что уже лучше. Постепенно осваивают. Придет время — овладеют. Их это не очень беспокоило. Лишь бы меньше тревожили. Но атаман требовал, и занятия Игнат проводил. Но нерегулярно. От случая к случаю.

И сейчас около часу показывал им приемы перехвата ножа и выбивания пистолета. Делал вид, что отрабатывает с ними прием. Внешне это так и выглядело. Но все он делал так, чтобы пользы для этих шакалов не было. Медленно, нерационально, с лишними движениями без включения механизма быстрого реагирования. Он умел убрать суть из обучения.

Вечером, когда он пришел к себе, его уже ждали. Касим и Макс уныло сидели перед штофом из темного стекла. На столе розовело сало, сладко пахло от ломтей хлеба.

Оба ничего не тронули в ожидании Игната. Там, где дело идет о жизни, брюхо может и подождать. А здесь было понятно, что пришли они для серьезного разговора. И хитрый Матрасенко был уже напичкан предложениями и мнениями тех, кого представлял. Да и Касиму было сказано кое-что для Игната. Так что оба — и Макс, и Касим понимали свое ответственное и опасное положение. Если допустить оплошку и сообщить тем, кто просит поддержки против атамана, что-то не так, как надо, то это может кончиться ножом в спину. Или пулей из-за угла. И то и другое — не самое приятное. Поэтому лучше потерпеть и обсудить еще на трезвую голову. Чтобы точно уловить, что скажет Игнат. А он любит недоговаривать. Это они знали. И для этого очень требовались трезвые мозги. Пока они — без горилки.

Они еще не допили штоф, хотя все уже было переговорено. Касим наливал остатки в кружки, как вдруг вошел посыльный от атамана.

— Углов! К командиру!

Как на фронте, как в Красной Армии. Не «к атаману», а «к командиру». Только горилка не та, и морды не те... Да и фронт не тот...

— Скажи — иду.

Время было около двух. Не спится господину командиру. С чего бы это? Уж не доложили ли ему на ушко, что разговоры негромкие появились в банде? И что это за разговоры? О чем за горилкой треплются его люди — эти трое? Вполне могли доложить. Всего не предусмотришь.

Разведчик встал, накинул меховую куртку, выше в сени. Извлек из кобуры, что под мышкой слева «парабеллум». На всякий случай дослал патрон, убрал пистолет в кобуру и оставил ее незастегнутой. На всякий случай...

— Здравствуйте, господин командир!

— Здравствуйте, господин Углов! Я пригласил вас в позднее время, потому что дело не терпит отлагательства. Срочное дело. Садитесь, господин Углов.«Как будто не пронюхал. Иначе не предложил бы сесть. Да и охранники не остались бы за дверью, а вошли бы сюда со мной. Значит, пронесло. Интересно, что же новенького он предложит?..»

Игнат сел, с искренним интересом глядя на атамана. Вороной с полминуты помолчал, как бы взвешивая: сказать или не сказать. Потом извлек папиросы «Казбек», продул мундштук и, чиркнув немецкой никелированной зажигалкой, глубоко с удовольствием затянулся.

— Для вас, господин Углов, есть ответственное и деликатное поручение. Оно требует не только строгой секретности, но еще и ума, находчивости, умения принять решение. Самое правильное, и заметьте — самое выгодное для нас решение. И я надеюсь, что вы справитесь с заданием.

— Я постараюсь. Но пока я не знаю задания, господин командир.

— Сейчас узнаете.

Он опять затянулся табачным дымом. Встал, подошел к двери, приотворил и сказал за дверь двоим охранникам:

— На пять минут вы свободны. Погуляйте оба на воздухе. Ровно через пять минут быть на месте, здесь.

— Слушаюсь, господин командир!

Разведчик слышал, как за дверью охранники щелкнули каблуками. Атаман несколько секунд смотрел за дверь, ждал, когда уйдут.

— Человек придет с той стороны. Вы его должны встретить. Это в тридцати километрах отсюда, на перевале. Завтра, то есть уже сегодня, в полдень. Запомните: ровно в полдень. Вы знаете Желтое ущелье?

— Знаю.

— А Якунинскую дорогу?

— Знаю.

— Так вот, там, где она поворачивает на Крапивное, она огибает гору. На этой горе, почти у вершины, есть одинокий деревянный крест. То ли могила, то ли просто знак. Крест метра два высотой. Возле этого креста назначена встреча. Человек должен вас найти там. Вы будете стоять или сидеть не далее пяти шагов от креста. Человек спросит вас: «Где дорога в город?» Вы ответите: «Дорог много, а в город ведет только одна». После этого он вам предъявит вещественный пароль. Возьмите, вот — ваша часть. Орден Железный крест — будет у него. У этого ордена один конец из четырех концов креста отломан. Вот он, этот четвертый конец, спрячьте его подальше. После того, как ваши части вещественного пароля сойдутся точно по излому, вы будете в распоряжении гостя.

Разведчик молча слушал, запоминая до мелочей все сообщаемые атаманом детали. Ему было ясно, что придет не простой курьер, а человек с полномочиями. Это значит, будет выход на какую-то организацию, которая контачит или пытается контачить с бандой.

То, что атаман посылает именно его, тоже было понятно. Нужен человек вроде самого Вороного. Сильный, опытный, почти независимый от случайностей, которых может оказаться много. На нем атаман проверит «горечь напитка», принесенного из-за кордона. А потом, если заинтересуется, пойдет на контакт сам. А там, у креста, слишком рискованно для него. В горах, далеко от базы, и надо быть одному. Действительно одному. Обманывать тут нельзя. Кроме того, у «гостя» с той стороны крест с тремя лучами, а у атамана только один конец-луч. Значит, тот, у кого большая часть пароля, главный. Бывает по-разному. Но чаще всего так. Здесь — так. Вороной это подтвердил.

Да, это та самая подстава, о которой предупреждала пани Марина. И, видимо, тот самый «гость», о котором она тоже сообщила.

И еще разведчику было совершенно ясно, что люди, посвященные в такие дела, долго не живут. Его, Игната, жизнь планируется атаманом до момента извлечения из тайника сокровищ. Но если Вороной усомнится в существовании этих сокровищ, то сроки будут, несомненно, сокращены. В общем, напряженность поля нарастала. Разведчик почувствовал, что с началом этого разговора с атаманом будто включился и начал тикать часовой механизм мины замедленного действия, заложенный у него, Игната, под сердцем. Надо было еще более собраться и не упустить без пользы ни одной секунды.