Minato00

Огни. Яркие и светлые. Огни прошлого, настоящего и будущего. Пурпурные, красные, зеленые и винные. Они были настолько яркими, что резали и слепили мои глаза на протяжении всей моей жизни, и это было последним, что я видел и чувствовал.

*********

Янг-стрит, манящая толпы людей в свои красочные просторы изо дня в день, улица, принадлежащая великому Торонто. Красочные огни привлекали каждого, дабы насладить их своей неординарной красотой. Многие организмы, пребывающие на Янг-стрит, осознавали, что не только блестящие звездные огни способны привлечь их дикое внимание, но и вывески различных кафе, ресторанов, баров, брэндовых магазинов и всего прочего, что способно удовлетворить их потребности и желания. Вкусно поесть, недорого выпить, качественно и брэндово одеться, а после всё это запечатлить на ресурс своей фотокамеры - было ежедневным хобби каждого организма находящегося среди удивительных огней Янг-стрит. Эта улица манила и притягивала к себе, словно самый беспечный магнит на нашей круглой и витальной планете.

Правда в тот, холодный дождливый день, девятого ноября, улица привлекала внимание публики совершенно по другому случаю, который наверняка остался в памяти каждого присутствующего на этом грандиозном и незабываемом шоу. Бесконечная людская логорея, что остро резала слух изнутри, словно нож по стеклу и нескончаемые вздохи, и тяжелые выдохи сопровождали весь этот проницательный процесс плавно переходящий в неописуемый трепет канадской кардо. Этот холодный день остался и в моих воспоминаниях, словно вечный отрывок, который не имел простой функции «Удалить».

Вечер выдался довольно-таки теплым, не смотря на осенние капли бесконечного ноябрьского дождя, которые придавали свежесть в сознаниях каждого, но в то же время трагичность случившегося обстоятельства.

Мне приходилось долгое время сохранять неосознанную нейтральность на своей угрюмой физиономии в отличие от других приглашенных. Возможно, я попросту не понимал о происходящем вокруг. Я замер в мёртвом и прочном сознании, словно обветшалое изваяние городского парка, ожидая простого объяснения хоть от кого-нибудь, находясь в этом безграничном огненном хаосе.

Все вокруг бредили и судачили о последствиях жуткой аварии, о водителе, что был в нетрезвом разуме своего сознания, и о летательном исходе молодого парня, вокруг которого уютно и театрализовано расположились лепестки свежей Фрезии. Но всё это было незнакомо мне, я лишь продолжал находиться в рамках непонимания. Многие поговаривали, что он приобрел эти Фрезии до начало этой жаркой и искромётной трагедии.

Неподалеку, сквозь шумные кварталы, были слышны вои сирен скорой помощи и службы полиции, которые с каждой секундой приближались ко мне все ближе и ближе, словно стая голодных волков бегущей за своей напуганной добычей. Красно-синие сирены не сбивали своего безупречного и яркого такта, наигрывая некую устрашающую симфонию для сонных кварталов упитанных свежим сном.

На протяжении последних десяти минут я наблюдал лишь одну картину, которая сопровождалась тяжелыми слезами, что неестественным образом перемешивались с каплями холодного дождя. Через промокшие спины акторов, мне удалось разглядеть всю сущность случившейся драмы, что не переставала обжигать действительность жуткой картины. Квинтэссенция этого шедевра представляла собой пазл, который необходимо было скрепить между собой для понимания и осознания её главной истинности – боль и потеря, насмешка и смерть, слезы и надежда. Сильно и слабо. Близко. Далеко.

Мои глаза молча наблюдали за состоянием хрупкой девушки из этой самой картины, что находилась примерно в пятнадцати метрах от цветочного магазинчика «Флерос». Она не переставала крепко прижимать к себе мокрое и холодное тело того парня, которое никаким образом не реагировало на её истерику и иные звуковые факторы внешнего мира. Склонив над ним голову, она что-то говорила ему, произнося каждое слово дрожащим нежным шепотом, не сдерживая очередных прозрачных слез. Белоснежная рубашка, что наполовину выглядывала из её строго-официального пиджака, принимала яркие оттенки алого, которые с каждой минутой становились темнее прежнего цвета.

Красно-синие огни сирен плавно приближались к взволнованной толпе людишек, которые молча продолжали наблюдать за происходящим, подтирая свои опечаленные и грустные лица от мокрых капель дождя. Было больно глядеть в их усталые и слезливые глаза. Их искреннее переживание и громкое сочувствие доносилось через теплоту чувственной энергии, которая неустанно витала в свежем и прохладном воздухе.

В нескольких метрах от промокшей насквозь толпы, находился новенький, но немного уже пошатанный Понтиак черного цвета, с небольшой вмятиной на капоте и вдребезги разбитым лобовым стеклом. Из салона автомобиля всё еще доносилась свежесть новизны, но она грубо перемешивался с внутренним запахом сигарет, который нарушал этот дивный аромат. Холеный парень – владелец этого самого Понтиака, был лет двадцати пяти в дорогом официальном костюме и гладко уложенной прической аристократа. Он находился неподалеку от своего нового автомобиля, сидя на мокром краю холодного бордюра. В очередной раз этот опытный мега драйвер принялся раскуривать свои фирменные «Пэлл-Мэлл», вдыхая вновь этот дым тяжелых сигарет, пропуская их в царство своих мертвых легких. При этом он не переставал лихорадочно бормотать себе что-то под нос. Еле держась в своем обмякшем сознании после каждого затяга сигареты, он снова и снова подносил к своим потресканным губам бутылку ирландского «Джеймсона», дабы в очередной раз совершить алкогольный рецидив в своем миазмом организме. Преступление нашего времени. Нашего часа.

Как ни странно, но в тот момент он чувствовал себя абсолютно отрешенным от всего окружавшего его инцидента, погруженным полностью в свою внутреннюю иллюминацию души. То, что он являлся главным участником этого грандиозного шоу, его никак не беспокоило. Истома в его крови пылала жарким посылом, отражая удовлетворение и спесивость на его инфернальном лице.

В тот день огни Янг-стрит светили намного ярче для меня, чем прежде, неумолимо, освещая практически каждый темный закоулок улицы. Глаза невольно закрывались от наплыва белоснежного света, что слепил меня с каждой секундой утекающего как вода времени, но я не переставал наблюдать за происходящим. Я, несомненно, также как и все ждал феноменального финала этой трагичной драмы. Но к глубочайшему сожалению он был не далек.

Холодный и свежий ветерок нежно обвивал промокшее состояние девушки, которая горевала об утрате, своего близкого человека. Безумно больно, было смотреть на неё, ведь возможно, в ту самую ночь она потеряла самого дорогого себе человека в её жизни, и не столько важно кем он ей приходился братом, парнем или просто близким другом, в ту ночь она просто не смогла помочь ему ощутить прежний вкус свежеиспеченной жизни. Она продолжала ронять свои теплые слезы на его одежду, пытаясь поверить, в то, во что сама верила с трудом, но всё же она оставалась преданной своей последней надежде. Надежда - воочию стала для каждого из нас шансом на последнее спасение.

Спустя некоторое время, огни Янг-стрит довольно ярко ослепили меня и мою видимость. Из- за жуткой боли в глазах от белого света было просто невозможно наблюдать дальше за прежней картиной. Я невольно отпустил свои глаза вниз.

Под своими ногами я увидел промокшую насквозь фотографию маленького формата, на которой четко выражалось изображение смуглой девушки. Подняв её с мокрого и свежего асфальта, я долго разглядывал образ милой особы, которая была изображена на ней. Находясь в центре эпатированного антуража среди безликой толпы, я довольно-таки долго и внимательно изучал знакомый мне цвет глаз, а после перевернул её. На обратной стороне фотографии, была прописана альковная сентенция любящего человека. Немного корявый мелкий почерк детально передавал мне всю писанину знакомой правой руки, и я уже читал это однажды.

На какое-то мгновенье внутри меня всё перемешалось, и я узнал её, я знал её прежде, девушку с эстетическим цветом глаз, но было ли это действительно так, я не знал.

“Мне бы очень хотелось тебя не знать, но я знаю, и я все еще помню тебя, несмотря на все мои попытки забыть о твоем существовании”

*********

- Элим ты готов?

- Да отец. Готов.

- Мэйджем Пат не будет тебя так долго ждать, как я тебя.

- Поэтому мы не должны сейчас опоздать на самолет, иначе я просто не встречусь с ним.- После последних сказанных мною слов, я с треском выбежал на солнечную улицу к нашей дряхлой машине, ощущая жгучую испарину на своем лбу. Мама неслась следом за мной, а отец уже с раннего утра был наготове, проверяя под капотом необходимо важные элементы дряхлого двигателя.

- Ты ничего не забыл Элим?- неустанно повторяла мама, глядя на мое беспечное и увядшее лицо.

- Нет мам, все необходимое взял.- Эта отрепетированная реплика выстреливала четко и безошибочно, давая вполне развернутый ответ.

- Ты точно решил? Есть время все еще раз обдумать?- не переставал отец отговаривать меня таким образом. В его обветшалых мыслях все еще была нотка скептицизма к моей давно забытой мечте, которая всю свою жизнь ждала своего изящного и грациозного появления на свет. Барабанная дробь – и вот он выход.

- Мы уже все обговорили отец. Я не передумаю.

- Просто пойми, что мы за тебя так переживаем Элим. Ты один в таком большом городе. - Истинная материнская любовь известная всем, нежно обвивала и меня в данную минуту времени.

- Все будет хорошо мам.- С радужной улыбкой ответил я ей.- Мэйджем Пэт - это мое светлое будущее, что-то вроде большого шага вперед, и моя давнейшая мечта. Ты же знаешь это сама.

- Знаю сынок.

- И к тому же меня там ждут, поэтому я буду не один. Я не подведу вас. Даю слово.

- Он уже давно взрослый разгильдяй.- Заводя машину, проблеял отец

- Для каждой матери, каким бы ни был её ребенок взрослым, всё равно будет оставаться её малым дитем.- Ответила мама отцу, поправляя мои густые черные волосы.

Мэйджем Пат. Да, именно это название будет связывать меня н-количество времени с моей жизнью, с моей новой жизнью, что

когда-то представляла собой элементы пазла, которые с трудом соединялись между собой в единое целое. Она была искусственной, не витальной для меня, в том месте, где я провел часть своего бесполезного сосуществования. Но так было не всегда. До обретения твердого разума: я гордился, я любил, я радовался тому, что придавало огромное значение для меня, просто сейчас все эти сумрачные чувства глубоко скрылись под истинной правды.

В тот день, в день моего нового начала, я прибыл в аэропорт вместе с родителями за десять минут до начала моей регистрации, поэтому времени на, то чтобы снова проститься было не так уж и много. Но для кого-то десять минут это целая вечность. Например, сейчас, для моих родителей эти минуты представляли собой целое мгновение.

Скинув на пол две сумки, что должны были отправиться со мной в далекий путь, я крепко обнял на прощание маму, не произнося больше ни единого слова.

Я сохранял неосознанную нейтральность по отношению к тем, кого любил, к тем, кто меня воспитал и к тем, кто дал мне возможность жить. В душе я был благодарен им за всё, но как бы тяжело им сейчас не приходилось я должен был это сделать, покинуть место, в котором я был частью затухлого механизма, который имел свойство ломаться, и делать это довольно частенько. Возможно, я делал это только ради себя и своего светлого будущего (довольно эгоистично), или быть может из-за давно потерявшего надежду города, в котором я рос и воспитывался, в котором у меня со временем ощущалась жуткая неприязнь ко всей несломленной системе глубоко засевшей в корне этого блеклого места (слишком не патриотично, я знаю) но тем не менее приятный осадок в нем всё еще хранится. Мои родители и она.

В глазах, через очередную хрустальную слезинку, можно было прочитать материнскую любовь, которая ни на минуту не давала повода усомниться в ней. Я чувствовал, как она тяжело собирала свои мысли, чтобы просто сказать мне: - Приезжай скорее сынок! Береги себя там.- В её крепком объятии, я чувствовал себя всё еще маленьким дитем, не способным прожить без материнской заботы в этом хищном мире, чувствовал, как бьётся её сердце, довольно хрупкое и сильно любящее. Она не знала, что я возможно и не вернусь обратно, что я останусь в новом месте, созидая успешную карьеру, что я начну совершенно иную жизнь не похожую на нынешнюю, но она знала лишь одно, что я буду помнить о ней всегда, чтобы не случилось. И это было действительной правдой.

Сопровождением длительного прощания с мамой было долгое затянутое молчание, и грубая протянутая рука моего отца, что была перед моими юными глазами, которая довольно крепко сжала мою, и также не хотела отпускать меня, но сделала это намного легче, чем объятия мамы.

- Береги себя Элим! Не забывай нас. Как доберешься, обязательно дай нам знать.- Это были единственные слова, которые произнес мне отец, но в ответ он лишь услышал долгожданную тишину. Хмурым взглядом, он проводил меня до места моей регистрации. Было слишком грустно смотреть на них, на тех кто любил тебя, на тех кого ты покидаешь, возможно надолго, возможно навсегда. Может быть, я увижу их снова, я не знаю этого, и они не знают, но они уверенны, что совсем скоро я вернусь обратно к ним, обратно домой, в мой блеклый город, но правда была совсем другой, не такой, какой они её себе представляли. Я не вернусь.

Я пытался не смотреть назад. Пытался как можно скорее затушить боль, что была внутри моей мамы, поэтому я шел ускоренным шагом, неумолимо торопя себя, пытаясь как можно быстрее скрыть свой силуэт с глаз, наполненных искренними слезами. Но эти попытки вряд ли что-то изменят по отношению к ним. Вскоре, в голове пробежала мысль, мысль, содержащая в себе самый главный смысл выраженного одним простым словом, довольно-таки важным словом - «Простите».

Моя семья, всегда была семьей среднего класса, не много и не мало, как говорится. Отец и мать упорно трудились, чтобы прожить достойно свою жизнь, обеспечивая её и мне. За последние три года они выплачивали безумно большие деньги за мое образование, чтобы я смог достойно получить это бесполезное звание – юриста. Наверно уж слишком претенциозно и патетично звучит этот этимон в наши дни. Сегодня мы привыкаем представлять себе сущность и образ юриста ни как служителя закона в длиннющей черной мантии правосудия, а холеного и интеллигентного мужчины облаченного в дорогущий классический костюм с однотонным галстуком в придачу, который попросту заучил все нужные и необходимые законы жизни. В прошлом, как я в настоящем, он автоматически становился участником под н-числом в бесконечных и великих крысиных бегах нашего города, до тех пор, пока кто-то не посмеет проявить к нему жалость и сожаление, и не подарить ему счастливое теплое место в этой слаженной системе юриспруденции.

На данный момент, резюмируя свое участие в этих депривационных бегах можно сделать лишь один тонкий вывод: итак, все мои попытки быть высококвалифицированным работником в юридических компаниях обернулись для меня прахом, так как многим необходим был опыт, которого у меня естественно не наблюдалось из-за лиц, которых не устраивала моя идея думать в этой однообразной сфере. Оставалось лишь соглашаться на роль кофейника и справочника в любой компании, пока к тебе, как и к другим, не станут проявлять жалость, и не предоставят личные дела на твое юридическое рассмотрение.

-Пока возьмем вас на испытательный срок. Будете принимать клиентов, и предлагать им напитки и справочники с законами. Учтите, что это лишь ваше маленькое начало, дальше вас ожидает гораздо больше.- Расплывчатая улыбка после такой заученной реплики не внушала никакого стремления и желания быть тем самым служителем закона. Хотелось спокойно и молча собрать свои вещи и провалиться туда, где тебя ожидает то самое претенциозное звание юриста. Однако, спустя некоторое время, после очередных забегов, в моих светлых идеях нуждались как никогда. Неужели мечты хоть иногда имеют свойство сбываться? Довольно странно.

Двадцать первого августа, в знойный день, после очередного неудачного собеседования в юридической конторе, мне позвонили с главного офиса Мэйджем Пат, и предложили стать участником в их компании. С недавних пор я обрел свою безумную мечту - свалить с этого города, в город моей мечты-Торонто, и найти себе там хоть какую-нибудь работу, а после просто жить своей жизнью и дышать своим воздухом. Но, к сожалению всё это было лишь плодом моей дикой фантасмагории, который однажды воплотился в сладкую реальность.

Мэйджем Пат являлся одной из известных и передовых юридических фирм в Торонто, которой не было равных в своем деле. Каждое дело было за ними. Каждый адвокат Мэйджем Пат выигрывал дело с одного правильного или двух решающих слов, убеждая каждого своим взглядом в судебном зале. Каждый участник этой всемогущей компании имел безупречный реноме. Сильно и безгранично.

Поначалу я лишь попытался достойно оценить эту вполне удачную шутку (надо мною и разбитым у моих ног плотом целей и грез) с чей-то стороны, пока не осознал, что голос на другом конце телефона довольно знаком мне и прежде я слышал этот тон и диалект. И я в тот час узнал его. Я знал, что однажды он меня вспомнит. Он не забыл обо мне.

Этот аккуратный тембр принадлежал моему старому и хорошему другу Бэку, который являлся антрепренёром этой широко известной юридической компании. Он с радостью утверждал, что хотел бы видеть меня и мои идеи в его слаженной системе.

- Слушай Элим, хватит тухнуть у себя в своем безликом городишке, собирай свои вещички и сажай свою тощую задницу в этот чертов самолет. Я устрою тебя здесь лучшим юристом. Здесь тебя ждет много интересного, я обещаю. К тому же твои знания в области юриспруденции мне не помешают.- Короткое молчание.- Жду тебя в конце этого знойного августа, и кстати за перелет не переживай, я обо всём уже позаботился.

- Спасибо Бэк.- Это предложение, было что-то вроде моего выигрышного лотерейного билета, и я был безумно рад получить его так просто.

- Вся информация у тебя уже на почте Элим. Прочти её внимательно. Мне пора. До встречи засранец.

Меня, без опытного участника в крысиных бегах, приглашали в великий Мэйджем Пат (мечта любого молодого юриста) который стал бы ярким финишем в моих долгих и бесполезных забегах. Об этом предложении я сразу оповестил своих родителей, которые молча восприняли данную информацию, и просто вздохнули на всё это. В конце концов, я утешил их тем, что через два года я вернусь обратно и найду свое место здесь, рядом с ними. Просто полечу, наберусь юридического опыта и вернусь обратно. Глупая и дикая ложь. Всё что я уже успел себе наметить по этому поводу, никаким образом не ссылалось на мое возвращение обратно, разве, что на рождество, на пару зимних дней. Родители всегда боялись потерять меня, и этот страх вряд ли им удаться когда-нибудь перебороть в себе, поэтому они знали, что однажды я стану редким гостем в их доме, и этот страх стал довольно-таки предсказуемым.

*********

Сквозь лица улетающей толпы, я как можно быстрее искал свое место, надеясь на то, что оно будет расположено ближе к окну, или говоря на языке пилота, ближе к иллюминатору. Моя надежда имела место быть, так как мое кресло и номер места располагались именно там, там, где справа от меня будет, находится нежелательный субъект, а может и желательный, так или иначе это было не в силах никак изменить, а слева возможность разглядеть пространство находящиеся по ту сторону борта. Пока я лишь наблюдал пространство, на котором отчетливо можно было разглядеть здание аэропорта. Здание, которое стало мне уже безразлично, как и все остальные сооружения входившее в черту этого города. В последнее время мне самому стало интересно, откуда мое безразличие переросло в ненависть, в ненависть самую, что ни на есть, ненависть, что по большому счету относилась ко всему тому, что населяло это тухлое место. Я в буквальном смысле ненавидел свой город, и причину того я попросту не знал.

Удобно расположив свою пятую точку на мягком кресле, я не спеша достал свои старый и вдребезги разбитый айпод, что хранил в себе любимый плейлист, который содержал композиции различных музыкантов и направлений. На этот раз он проигрывался с самого конца, и он угадал мое желание услышать именно ту песню, песню, что лихорадочно напомнила мне о ней. Закрыв глаза, я внимательно прислушивался к каждой ноте этой удивительной композиции так, словно в первый раз слушал красивую музыку, рисуя в своем чистом сознании её дивный образ. Наверно мне бы не хватило слов описать свое отношение к этой песне, она просто была глубоко понравившейся, а её любимой. В эту секунду я мысленно благодарил Эда Ширана, за звучание его скромной гитары и необычайно складных мимем, что порой заставляют мой разум заглянуть в отдел воспоминаний, оставаясь там долгое время, и в состоянии транса вновь задуматься о ней.

Это были самые лучшие воспоминания в моей жизни, если бы она только знала об этом, о том, что я не в состоянии не вспоминать её. Находясь на борту самолета, я принялся вновь думать об её образе, о прекрасной девушке в моем твердом рассудке. Мы уже давно не встречались под светом ярких фонарей, как это было раньше. Не писали обыденных сообщений так часто друг другу как раньше. Не звонили. Не смеялись. Не радовались. Не прижимались друг к другу, чувствуя непритворное тепло. Быть может, просто позабыли, позабыли все эти приятные фрагменты нашей латентной искренности, окружавшие нас когда-то. Но мне, всё еще приходилось скучать по ней, скучать с эстетическим безумием презумпции. Скучать по её открытым глазам, по её вкусным губам, по её красочному образу, по её дивному запаху, в особенности, по её прекрасной и милой родинке, что аккуратно располагалась чуть ниже её правого глаза, если бы только она знала, как я дико тащусь по ней. Она придавала изящную изюминку в её красоте.

Воспоминания плавно покидали мой флегматичный разум, возможно из-за инструкций, что начала диктовать нам стюардесса по поводу нашего перелета до Франкфурта, впрочем, всё было как всегда. Согласно четким наставлениям Бэка, из моей почты, я должен был для начала добраться до немецкого аэропорта, переждав там пару часов, а после сесть на самолет до города моей мечты-Торонто. Все гениально просто.

На протяжении этой мини лекции, что была, по сути, очень важна для организмов находящихся на борту самолета, акторы мужского представительства направляли свой узкий и примитивный взор на неё, подбирая свои челюсти с пола, и было понятно почему. Стюардесса обладала невероятной естественной красотой, и это был именно тот случай, когда красота могла превратить мужчину в раба, а запах женской зависти долго веять в спертом воздухе.

Не высокого роста, приятной внешности брюнетка, с ангельским голоском, и с четким произношением, которое было на уровне высококвалифицированного радиоведущего имеющего опыт не менее пятнадцати лет в этой дикционной сфере. Но на её славную дикцию мало кто обращал свое голодное внимание, когда синяя униформа придавала большее значение к её пышной груди, и фигуре в целом. Она действительно была горячей штучкой, штучкой, которая никаким образом не подавалась дикой и взволнованной толпе представителей мужского пола. Сквозь дикие и страстные взгляды своих рабов, она вела к последней ноте в её мини лекции, после чего, каждый сидящий поправляя свои задние места на кресле, пристегивал ремни безопасности, дабы это входило в обязательство пассажира. Запах жалкого раболепства со стороны мужского представительства не переставал дико веять в воздухе, просачиваясь между кресел к этой сногсшибательной и обаятельной особе.

*********

Вот и всё. Самолет медленно и плавно набирал высоту, а я под песню группы «Pessenger - Let her go», смотрел на огни моей старой жизни, которая принесла мне много радости и боли, не давая реализовывать себя по- настоящему. Я оставлял часть чего- то важного здесь, среди тусклого проема к слову счастье. Понимание того, что больше сюда не вернешься, создавало на лице некую грусть, которая промежуточно плавно переходило в радость. Это чувство было двояким, словно экивоки. Я просто знал, что необходимо кардинально менять свою жизнь. Здесь я не смогу построить себя, посадив свое зеленное дерево, здесь я попросту не стану настоящим. Этих малых причин мне было достаточно, чтобы не думая покинуть этот город, город, где царило величие патетики. Где денежная купюра ставила людей на четвереньки, а бюрократы воровали всё, что попадалось им на глаза, дабы жадность их губила, но и зависть губила простых смертных. Место, где каждый второй становился латентным снобом, мечтающим о неумеренной роскоши. Место, где паритет это лишь искусственный набор слов, стирающийся под знаменем акций и купюр. Но я был абсолютно уверен, что это место еще не раз явится ко мне сквозь приятные воспоминания.

Возможно, была лишь одна причина, из-за которой я мог все бросить и остаться здесь. Именно её я судорожно ждал и искал глазами последние десять минут, прощаясь с родителями в аэропорту. Но она не явилась, и я мысленно тушил её, словно сигарету ткнув пеплом в стекло. Значит так надо. Значит, были на то причины, если я не встретил её вновь, а она меня. Я знал наперед, что весь полет я буду думать об этой самой причине, меняя свои песни с одной на другую в своем старом айподе, которые придавали мне глубокие ассоциации, связанные с ней.

Сквозь легкие и чарующие ноты Эда и тяжелые мысли я плавно пролетал над кругом незнакомых мне мест, приближаясь к своему новому началу. Я судорожно ожидал проявления светлых огней моей новой жизни, и я знал, что теперь всё станет совсем иначе, потому что уже совсем скоро я увижу свое начало. Свое новое начало. Свое - начало вечного.