Ksalbi

- Может, - Исконна робко нарушила мои размышления, подойдя со спины и удивившись еще больше ловкому шагу, поменявшему нас местами.

Теперь молодуха стояла перед Лихом. Будто и не было прежде меня здесь. А, может, она просто встала между нами, чтобы убрать странную заминку? Но так казалось только тем, кто мог видеть нас со стороны. Мы же отлично знали, что напряжение прошедшего боя еще не покинуло мое тело. Отчего этот шаг на приблизившегося человека со спины был обусловлен желанием поставить противника перед собой.

Лихо загадочно хмыкнул, припомнив или увидев в этом что-то свое. Мне же на ум пришло наше второе знакомство. Когда юный воевода попробовал подойти ко мне со спины, чтобы что-то проверить. А вынужден был сделать пару шагов вперед, получив толчок, после которого сложно удержаться на ногах ровно.

Я проворачивала этот трюк не раз. Но сегодня он мог выдать меня.

- Может, - повторила молодуха, поворачиваясь ко мне. - Проводить тебя на чердак, а его, - она кивнула назад головой. - К себе в комнату?

Я отрицательно мотнула головой и, ловко подхватив храбрящегося воеводу, пояснила:

- Мы идем на чердак.

- Но там постелено лишь для тебя. И места не так много, как хотелось бы, - возразила Исконна, стараясь настоять на разделении нашей парочки. - И не поднимется он по той крутой лестнице.

- Что ты знаешь, девица, о славгородской дружине? – Лихо усмехнулся ее последним словам, убрал руку с кружки, вторую – с моего плеча, ловко выпрямился и сделал пару уверенных и ровных шагов, будто и нет в нем ни хмеля, ни дневной усталости, ни той потерянности, что мы наблюдали всего мгновение назад. - Я с закрытыми глазами на лошади могу поле обскакать, а ты будешь сомневаться в моей способности подняться по лестнице?

Исконна обеспокоенно перевела взгляд на меня и мотнула головой.

- Веди на чердак, - подтвердила я свои намерения словами и настойчиво перехватила воеводу, чтобы он не смог вырваться, даже приложив усилия.

- Верно, веди, - подтвердил Лихо и послушно зашагал вместе со мной. - Мы еще не договорили.

Но разговора между нами, как и долгих хмельных рассуждений воеводы, дальше не последовало. Едва нам удалось усадить его на приготовленную для меня широкую лавку, забросанную покрывалами и перинами, он погрузился в глубокий сон, не успев даже скинуть сапоги.

Я улыбнулась и принялась раздевать дружинника, желая ему хорошего отдыха. Он заслужил выспаться там, где его никто не побеспокоит. Это место подготовили для меня. Значит, утром никто и не подумает подняться по крутой лестнице и толкнуть головой заслонку, чтобы оказаться на чердаке, где спит какой-то конюх.

Воины не стеснялись меня, временами даже звали с собой в баню, да и меняли снаряжение, не оглядываясь друг на друга. Но сейчас, снимая куртку и сапоги, оставляя Лихо лишь в рубахе и портках, мне казалось, что он предстает передо мной нагим. Еще более нагим, чем, когда входит в реку после здорового парного жара.

Воевода просто улыбался, прикрыв глаза, и видел сны, где не было переживаний долгого и изнуряющего пути, тяжкого груза, заставляющего его еще прямее держать спину и думать за отряд горячих воинов, не всегда слушающих других.

И сейчас ему не нужно ни о ком заботиться, ни о чем думать или переживать за то, что ждет отряд за очередным дорожным изгибом. Сейчас хмель преподнес ему редкий дар – покой, которого не хватает в трезвом уме.

Я улыбнулась его снам, своим мыслям, тому, как быстро он смог свернуться в клубок и ловко повернуться на бок среди перин и одеял, набросила сверху что-то теплое и спустилась обратно в общий зал.

Здесь тоже воцарился покой, который невозможно застать днем, а тем более вечером. Не было гостей, не было бега от стола к столу, не было привычных улыбок и выкриков в сторону кухни. Сурон спокойно расставлял столы и лавки, Исконна домывала полы, а Гнатка собирал оставшуюся посуду в высокую стопку. Но несмотря на хлопоты каждого из них, в зале стоял мир, в котором хотелось остаться подольше.

Можно было просто сесть и наблюдать, как работают другие, или взяться за второй край стола, чтобы облегчить чужой труд.

- Ты зачем пришел? – сдержано и строго спросил Сурон, продолжая свою мерную работу.

Ему была в радость помощь, что позволит управиться быстрей. И это чувствовалось даже в изменившейся хватке. Работа пошла споро, а на лице корчмаря заиграла довольная едва уловимая улыбка. Вот только сказать вслух, да еще и при других, что четвертый человек в зале – не помеха, а подмога, ему не хватало ни сил, ни духу, ни желания.

- Исконна, не стой столбом, - все еще сдерживая неожиданную радость под конец дня, хозяин корчмы окликнул девицу и ткнул куда-то пальцем. - Этот говнюк все же успел наследить, - а после обернувшись ко мне, добавил. - Не припомню, чтоб ты его до крови ударил.

Я отрицательно мотнула головой и улыбнулась. Все мои тычки, удары и толчки были легкими, скорее дразнящими, чем наносящими настоящий урон. Они не могли разбить губу или выбить зуб. Только лишить дыхания или чувств. Отчего пятно крови, что оказалось на полу – не было результатом моих стараний.

Девица удивленно уставилась на меня, потом на пол, а потом, округлив глаза, схватилась за складки юбки и выскочила из зала, позабыв о тряпках, посуде и объяснениях.

Мы остались вдвоем. И оба глядели на то, как хлопнула дверь во двор, как из кухни выглянул Гнатка, как мы снова погрузились в тишину.

- Не всегда нужен удар, чтобы пошла кровь, - растерянно заметила я и направилась на задний двор, чтобы пожелать своим братцам и сестрицам спокойного сна, да присмотреть за оставшейся работой, что будет ждать меня по утру.

И даже в тусклом свете фонаря, врученного мне тихим мальцом на выходе из кухни, было отлично видно, что не только внутри, но и снаружи конюшне нужна заботливая рука. Стойла, полы, денники и стены – это не все, что нужно лошадям для хорошего отдыха. Нужны поилки, прочная привязь, поле, где можно размяться перед выходом в долгий путь. И все это когда-то здесь имелось.

Но сейчас от славных времен, когда каждому гостю были рады и готовы дать хороший отдых, остались лишь воспоминания. Отчего становилось печально – лошади больше людей заслуживали к себе хорошего отношения, вкусного корма и чистой воды в поилке. Они не ожидали ничего, давая взамен всех себя. И оттого хозяину корчмы стоило подумать над тем, чтобы подарить скакунам и вьючным лошадям славный отдых.

А пока даже после уборки и чистки, после выскабливания грязи и старого, спрессованного сена в стойлах, мне не казалось, что я сделала достаточно.

- Прежде каждый был готов пройти по темну пару верст, чтобы добраться именно до нашей деревни и устроиться здесь на ночлег, - я успела ловко сделать поворот, встав лицом к кадыку корчмаря, глядящего куда-то в темноту и рассуждающего о былом. - Они стремились к нам, чтобы получить теплую постель, вкусную еду и отличное стойло. А слава о нашей корчме простиралась далеко от деревни по дорогам, весям и полям.

Он опустил взгляд, удивленно заметил, что я больше не стою к нему спиной и усмехнулся:

- Теперь же все готовы идти по темну лишь бы не останавливаться здесь. Да и мне не хочется привечать тех, кому лошадь дороже людей. К тому же, ты уже заметил, что наши деревенские тоже не очень любят чужаков.

Я молча кивнула, повесила фонарь и принялась за работу, раз у корчмаря появилось желание излить душу. Даже суровые северяне порой оказываись мягкими внутри. И их тоже терзали переживания, сомнения и память, что не хотела покидать голову даже через множество прошедших зим.

Сегодня всем хотелось поговорить с молчаливым конюхом, надеясь, что их слова не отправятся дальше. А мои уши не страдали от лишнего внимания.

Земля похолодела, отдала остатки тепла воздуху, более жадному и более нежному, чем она. Оттого каждый шаг приятно бодрил уставшие ноги. И оттого же хотелось работать споро, не замирая надолго в одном месте.

Перунчик забеспокоился и постучал в денник мощным копытом, заслышав и почувствовав мое присутствие. Прочие последовали его примеру, сопровождая мой путь до пустых стойл вниманием. Им хотелось показать свою благодарность и радость от того, что про них не забыли, что о них позаботились в первую очередь.

- Как у тебя это выходит? – Сурон облокотился о ворота и вгляделся в темноту, поглощающую все, что в нее входит. - Почему они так рады тебе?

Я пожала плечами, продолжая выносить грязь и заносить чистую воду для отмывания полов, стен и денников. Кто знает, что думает скотина. Почему она радуется одним, пусть они и просто мимо проходят, а после кусает руку, что протягивает угощение?

Почему, например, Крамец так невзлюбил своего хозяина? Светик говорил, что они выросли вместе. Что он стал первым и единственным наездником. Что знает его с самого появления на свет. И все же жеребец не желает становиться ближе с ним. Не хочет подчиняться и быть его скакуном.

И потому артачится, ведет себя, как заносчивый юнец, обиженный на людях.

А вот мне тот же самый Крамец доверяет. Готов помочь, подставить бок, закрыть от напасти, хоть и знакомы мы лишь одну весну. Потому что не чувствует за мной опасности, требований, того, что я буду выше его.

Мы наравне. И это главное, что помогает ладить с такими, как этот мерин. Может, потому и другие, рады мне. Причем, иногда больше, чем хозяевам.

- Ты хорошо работаешь, - заметил корчмарь, возвращая меня и мои мысли в темную конюшню, переполненную ароматами старого, пропитанного влагой дерева и сена. - Управляешься так легко, будто все это забава, а не грязь. Может, останешься у нас? Зачем тебе идти с воинами? Ты ведь конюх, твоя стезя – лошади, а не дальняя дорога вслед за ратниками. Зачем тебе следовать за ними, переживая их тяготы, когда можешь ложиться каждый вечер в теплую постель, а утром получать кусок самого свежего хлеба? Здесь мы быстро найдем тебе угол, женщину, семью создашь, будешь при корчме, на сытном месте. О чем еще мечтать-то?

Я вынесла и раскидала остатки старого сена, прикрыла его срезанным дерном для перегноя и, воткнув вилы в землю, внимательно поглядела на корчмаря.

Вот, что сделало его таким безразличным. Что оборвало нить, которую люди обзывают струной. Эта корчма являлась для него якорем. И пусть он верил в свои слова, из его уст они звучали проклятием. Будто это и есть конец пути, где каждый бросает свою поношенную торбу, снимает истоптанные сапоги и садится за стол, чтобы дождаться конца. Дождаться, когда Светлые боги сядут напротив, улыбнутся, погладят по побелевшей голове, возьмут за уставшую, всю испещренную жилами и венами руку и поведут за собой туда, где всегда будет спокойно и тепло. Где не будет больше дальней дороги, не будет новых знакомств и невзгод, делающих нас крепче и сильнее.

Вот только не было благости в этой остановке, не было долгожданного покоя. Лишь обреченное согласие дождаться старости в месте, где не будет переживаний, волнений и ничего, что сделает жизнь ярче.

Он даже говорил об этом, будто заученную сказочку, передаваемую из уст в уста поколениями. Корчмарь верил в свои слова о покое, хорошей жизни, о работе, которую может дать. Но не был рад этому.

В его душе что-то перегорело, оборвалось, сломалось. И потому для него корчма стала даже не якорем. Нет. Она стала камнем, привязанным к ногам. Она тянула его вниз, на дно, откуда уже никак не вырваться, если не добраться до ножа, припасенного в сапоге.

Вот только Сурон был бос и из оружия в его запасах имелись только зубы. Отчего отчаяние и усталость делали его безразличным к тому, что происходит вокруг.

Мужчина сел, покопался на поясе и достал что-то из кошеля.

Видать, все корчмари на земле носили при себе трубку и любили затянуться крепким табаком, когда появлялась такая возможность.

Вот и теперь со стороны ворот из раскуренной трубки пошел терпкий аромат табака, выдержанного в морской воде перед сушкой. Такой я встречала только у степняков, которые путешествовали по всей земле в поисках диковин, что можно продать подороже. Они-то и попробовали выторговать его у старого лекаря взамен на смеси и порошки, что пригодятся любому путнику.

Тогда-то впервые моего носа коснулся запах настоящего моря, живого, волнующего, крепкого и жестокого одновременно. И никакой табак не мог помешать ему вырваться и достать до души любого, кто проходил мимо или стоял рядом. Он манил и околдовывал. Он погружал в размышления лучше самого табака.

Вот и корчмарь сейчас просто глядел куда-то вперед и тихо продолжал убеждать меня, а то и себя, что конюху не стоит идти дальше. Что дорога для ратников и торговцев, но не таких дохляков, как я. Что конюх должен знать свое место. Должен быть при конюшне, семье, корчме. Что прочие смотрят на него свысока, а потому идти с дружинниками дальше – насилие над собой, признание низости своего положения.

Я улыбнулась его словам, еще больше убеждавшим меня в том, что нужно поблагодарить Лихо за его решение. За то, что он взял меня с собой и до сих пор давал работу, чтобы прокормиться самой и прокормить Перунчика.

- Вон и Исконна поглядывает на тебя с интересом, - продолжал свои убедительные речи корчмарь. - Видал, как она зарделась, когда мы на пол глянули. Как побежала, чтобы мы ничего не подумали. Видать, ты ей в душу запал. Мог бы стать мне сыном, если она того захочет. Помогал бы тут по хозяйству. А как придет время, стал бы тут главным, а не простым конюхом. Заправлял бы залом, вторым этажом, гостей принимал, следил за порядком.

Сурон о чем-то задумался, хорошенько затянулся и выпустил большое облако дыма, подхваченное легким ветром:

- Ты неплохо дерешься. Правда слишком осторожно и прытко. У нас тут так не умеют, да и не будут учиться. Драка – это удары, а не прыжки и ужимки. Но тебе и так сойдет. Ты для других приемов маловат будешь. Зато с лошадьми ладишь, порядок споро наводишь. Так посмотреть, то и за сегодня управишься, отработаешь и постель, и еду.

Я улыбнулась его грубой, нескладной похвале и оглядела результат своих трудов.

Все вынесено и закопано, вымыто, вычищено, подправлено. Пара досок выставлена на улицу, по утру нужно найти им замену и приладить новые. Все мои подопечные уже устали и спят в своих стойлах. А земля начинает не холодить, а морозить, пощипывая пальцы ног своей прохладой.

Настало время и нам отдохнуть. День был уж очень долгим и насыщенным на приключения.

Да и завтра предстоит не мало пройти и услышать, если хмель не прихватит с собой память воеводы. Отчего мне стоило хорошо поспать, доделать все свои дела, прибрать и снарядить лошадей, а после быть готовой к любому его решению.

Потому-то пора закруглять одинокие речи корчмаря, да и самой отправиться к Перунчику, чтобы провалиться в здоровый и крепкий сон.

Я положила руку на плечо корчмаря, спокойно улыбнулась ему и отрицательно покачала головой, давая ответ на ранее заданный вопрос.

- Отчего же нет? Погляди, как ты управляешься с мирной работой. Вилы, ведра, щетки, даже посуда и лавки – тебя все слушается. Ты аккуратный и осторожный. Думаешь, я не заметил, что ты не просто уворачивался от ударов во время драки? Ты ведь не подпускал его к столам и лавкам, чтоб тот ничего не разломал или снес. Все я видел, все я понял. Не первая драка на моем веку. Да и ты не впервые в корчме не на месте гостя.

Он поднял голову, оглядел меня снизу-вверх, прищурился, выискивая что-то в темноте, улыбнулся и встал, убрав трубку в кошель.

- Ладно, время позднее. Ты рассказывать все равно ничего не будешь. Так что пытать тебя не имеет смысла. Да и не хочется. Если б была охота – сам бы мне все поведал. А клещами кузнечными из тебя я ничего тянуть не буду. Вот только подумай ночью хорошо, может, остаться у нас здесь – не такое уж и глупое решение. Еда, тепло, дом, какой-никакой. А там и семья появится, детки… в общем, подумай. Корчма – не худшее место, чтоб остановиться навсегда.

Я кивнула ему, похлопала по плечу и осторожно развернула к двери, скрывающей за собой небольшую, теплую кухню. Там его ждала семья, в которой кого-то не хватало. Но это его история. И как он сам сказал, была б охота – он бы мне ее поведал.

А пока нам лучше разойтись по своим углам, улечься спать и сделать сегодняшние переживания былью.

Сурон довольно улыбнулся моему молчаливому ответу и уверенно направился к корчме, больше не оглядываясь и даже выпрямив плечи, на которых возлежал тяжкий груз забот.

Что ж, пора и мне отдохнуть, пора забыться во сне, чтобы завтра с новыми силами приступить к оставшимся делам.

И главное – помочь Лиху привести себя и мысли в порядок, чтобы другие не заметили последствий вчерашних посиделок…

Впервые меня разбудил не расходящийся где-то вдалеке рассвет, не беспокойный Перунчик, уставший ждать моего пробуждения, не странный сон, погружающий в глубины воспоминаний и переживаний. Впервые меня разбудил аромат табака. Он развивался, разлетался по всей конюшне, пробивался через щели, проползал в стойла под денниками и путался в сене, желая заполнить собой все вокруг.

Он был крепким, слегка терпким, но не морским. Не тем, что раскуривал вчера корчмарь, желая побеседовать со мной по душам.

У этого табака был необычный запах земли, неба, ветра и леса, который остался далеко позади нас. От одного лишь вдоха на лице появлялась улыбка, а душа стремилась в родные края, забывая, что тело остается на Северной земле.

Я втянула еще немного этого приятного и ласкового дыма, открыла глаза и вгляделась в слабую темноту, неохотно уступающую первым лучам Солнца, неторопливо выглядывающего из-за горизонта. Прислушалась к тишине, царящей в конюшне, где все еще спали, и улыбнулась. Сегодня будет хороший и добрый день. Плохой не может начаться с добрых ароматов и компании.

Перунчик недовольно заворочался, приподнял голову, попытался вглядеться в темноту, выискивая источник его раннего пробуждения, и, не увидев ничего опасного, вернулся к отдыху.

В легкой темноте, царящей еще в стойле, я вытянулась, будто копье, прислушалась к себе, к расслабившимся за ночь жилам и мышцам, к голове, в которой не было ни тяжести, ни пустых забот, и улыбнулась, приняв вертикальное положение. Сено чуть слежалось под нами, став тверже и пропустив немного ночного холода от пола.

Ночи на Севере сейчас стояли прохладные, скорее зимние, чем весенние, в понимании середняка. А по меркам степняков так ночью и вовсе себе что-нибудь можно было отморозить. Хотя сейчас, осторожно надевая жилетку, высохшую за ночь, но все же требующую стирки, и прибирая волос, слегка отросший с тех пор, как его обрезала Арила, в конский хвост я наслаждалась этим холодком, бодрящим тело и выгоняющим все переживания из головы.

Что ж, для меня день уже настал. И не стоит встречать его, лежа на сене и уставившись в высокий потолок конюшни.

К тому же настойчивый аромат табака так и манил выйти и поприветствовать раннего гостя, позволившего себе раскурить трубку и насладиться ею не торопясь никуда.

Я вышла за ворота, огляделась в поисках источника удивительного аромата, мало похожего на простой табак, и улыбнулась.

Чудны пути наши и те, что рисуют Светлые боги для других. Наша дорога вела нас на Север, а встретился мне тот, кого и не ожидала. Мы стали так часто видеть друг друга, что можно давно назваться знакомцами, а не двумя путниками, сталкивающимися на перекрестках. Оттого сейчас, глядя на мужчину, затягивающегося очередной порцией дыма, прикрыв глаза, я улыбнулась и поклонилась, не дожидаясь, когда он увидит меня:

- И тебе утра, дочка, - он улыбнулся в ответ и озарил все вокруг голубизной своих глаз.

Казалось, что у него есть только глаза. А все остальное обволокло табачной дымкой, выпущенной путником из рта. Они так привлекали и завораживали, что не хотелось двигаться или разглядывать его дальше, выискивая что-то приметное, запоминающееся или опасное.

И встреть я его впервые, то не смогла бы даже точно сказать – вооружён ли нечаянный гость? Или не представляет никакой опасности для мирного люда.

- Рановато для здорового пробуждения. Тебе так не кажется? – он оглядел меня, глубоко выдохнул, будто желая отогнать от себя табачный туман и улыбнулся, добившись желаемого результата.

- Ранние дела – самые добрые, - я улыбнулась путнику и еще раз поклонилась, не зная, что еще ему сказать.

- Мудро сказано. Особенно для такого юноши, - путник широко улыбнулся мне в ответ, одобрительно покачал головой и продолжил наслаждаться трубкой, будто не курил несколько зим.

От него шел удивительный аромат и покой. Будто это и не табак вовсе, а сам путник пах травой, землей, небом и лесом. Будто он сам был всем тем, что напоминал. И не было сейчас передо мной человека, а лишь его образ, морок, наложенный уставшей головой.

Путник внимательно глянул на меня, на улыбку, блуждающую по лицу, и протянул свободную руку, будто желая доказать свое существование:

- Будь так добра, помоги старому человеку встать. Путь оказался тяжелее и дольше, чем я того ожидал, что аж ноги теперь плохо слушаются.

Я подошла к нему, протянула руку и положила ее на плечо, усаживая гостя обратно:

- Так может, тогда лучше отдохнешь подольше, отец? Не стоит утомляться зря.

Путник удивленно поглядел на меня, перевел взгляд на руку, легшую на его плечо, на свою руку с трубкой и улыбнулся:

- А, может, и лучше отдохнуть. Кто знает, когда мне по дороге попадется такая же удобная лавка.

Он откинулся спиной на стену, уставился куда-то вперед, глядя на небо и в пустоту, затянулся остатками табака и блаженно улыбнулся:

- Хорошо как в утренней тиши. Ни тебе беспокойной суеты, ни чужих хлопот, ни переживаний за себя и друга. Сиди и слушай тишину. Чем не настоящее счастье?

Я улыбнулась на его слова, согласно кивнула и вернулась в конюшню, чтобы набрать воды.

Пока в корчме все спят или только пробуждаются, уже готовясь к тому, сколько теста нужно намесить и скольких нужно накормить, мы с путником могли просто насладиться той утренней тишиной, что предвещает хороший день и выманивает рассвет, не издавая лишних звуков.

- Угостись, отец, - я протянула путнику флягу с водой и небольшой кусок хлеба, что успела вчера прихватить с блюда прежде, чем отдала его Исконне. - Не побрезгуй скромным завтраком.

Путник добродушно оглядел меня, протянутые руки, улыбку на моем лице и улыбнулся в ответ, отложив трубку на лавку:

- Благодарю, дочка, от всего сердца тебя благодарю. Нет тут причин для брезгливости. Ведь это не просто угощение, а угощение от всей твоей души, - путник принял хлеб, разломил его пополам и вернул мне вторую часть.

- Не нужно, - я отвела его руку и отрицательно покачала головой. - Заработаю еще.

- Откуда в таком маленьком теле так много тепла и души? – путник ласково улыбнулся, отхлебнул из фляги, запивая слегка подсохший за ночь хлеб, и погладил меня по голове, будто знал всю жизнь. - И откуда столько боли?

Я удивленно поглядела на своего нечаянного гостя, на его руку, опустила глаза на ноги и вопросительно вскинула головой:

- Боли?

Он утвердительно кивнул и продолжил свой скромный завтрак:

- Боли, дочка, именно боли. Как в тебе может умещаться столько и своей, и чужой боли? Зачем ты так переживаешь чужие потери, беды, невзгоды? Зачем переживаешь за других, забывая о себе? Когда ты в последний раз думала о себе, а потом уже об остальных? Когда сама съедала угощение, оставленное для тебя, а не делила, а то и отдавала другому? Когда ты не чувствовала за собой вины за то, что не совершала?

- Не понимаю, - только и смогла я ему ответить.

- Это хорошо, что не понимаешь, - он улыбнулся и погладил меня по голове еще раз. - Так легче жить, когда сам этой боли не чувствуешь.

Над нами воцарилась тишина. Путник думал о чем-то своем, вернувшись к тлеющему в трубке табаку, я же пристегивала флягу на пояс, чтобы после наполнить ее водой.

- Ты иди, дочка, занимайся своими делами, - заметил мой гость, одобрительно кивая мне. - Я никуда не денусь пока. И мешать тоже не буду.

- Ты не мешаешь, - растеряно заметила я.

- И не буду, - он улыбнулся и выпустил огромное облако табачного дыма, снова обнявшего его, будто самый настоящий туман.

Я улыбнулась утреннему спокойствию и благодарности за то малое, что мне удалось ему дать, поправила жилетку, накинутую на голое тело и отправилась по конюшим делам, чтобы успеть все до пробуждения корчмы.

Работа спорилась, как и вчера. Трава уже начала прорастать через старое, подгнившее сено, разбросанное с вечера по полю. Снятые с денников доски быстро раскололись на мелкие щепы для развода огня в кухне. Свежее сено, вода, корм нанесены и рассыпаны по торбам. Кони накормлены и вычищены.

Дело оставалось за малым, когда в корчме тоже началось утро – лишь вывести лошадей на выпас за конюшню, чтобы дать им возможность размяться перед долгой дорогой. Кто знает, когда нам еще удастся так хорошо отдохнуть.

- Скоро, дочка, очень скоро, - заметил путник, будто читая мои мысли. - Еще пара дней и вы войдете в столицу. А там найдутся и ответы на твои вопросы.

Он встал, вычистил трубку, убрал ее в кошель, закинул за спину короб и поклонился:

- Вот и мне уже пора отправляться в путь. Все ж, пеший я, как-никак. Моя дорога будет длиннее.

- А, может, отправишься с нами? – предложила я. - Так и быстрее будет и безопасней.

Путник оглядел меня еще раз, ласково улыбнулся и отрицательно покачал головой:

-Нет, дочка, у меня своя дорога, у тебя своя. Но мы обязательно еще встретимся на каком-нибудь перекрестке. Так ведь и устроена жизнь. А пока спасибо тебе за угощение, за отдых, за воду и ласковое слово. И помни – боги приглядывают за тобой. Они всегда рядом.

Я благодарно поклонилась путнику и спохватилась:

- Постой, отец, негоже так уходить.

Он удивленно посмотрел мне вслед, на то, как мои ноги понесли меня к корчме и остановился, успев сделать прежде лишь пару шагов со двора.

- Доброе утро, - Исконна уже хлопотала на кухне, проверяя готовность первого подошедшего теста для хлеба. - Ты уже на ногах в такую рань?

Я с улыбкой поклонилась девице и кивнула на ее вопросы, будто на них можно было ответить иначе. Да и о чем тут говорить? Что переделано в конюшне, нужно показать Сурону. Где найти доски на замену денников, тоже спрашивать у него. Так зачем мешать лишними словами хозяйке, погруженной в свои заботы о гостях.

- Надо же, после такого бурного дня, так мало спал, а выглядишь, будто мишка после зимней спячки – шустрый и бодрый.

Я снова улыбнулась на ее слова:

- Мне бы хлеба немного и еще какой снеди.

- Уже собрались уходить? – Исконна бросила на меня удивленный и немного разочарованный взгляд. - Но твои еще все спят. Отдыхают после дороги. Не думаю, что вы в ближайшее время отправитесь в путь. А к тому времени я вам свеженького припасу.

- Это не для отряда, - я отрицательно покачала головой.

- На завтрак? – девица тут же мотнула головой поварихе. - Фарага, что там с кашей? Можем покормить конюха?

- Рано еще, - даже не заглянув в горшки, ответила грузная женщина, ловко управляющаяся на кухне при корчме. - Еще не созрела каша. Могу вчерашнего хлеба нарезать и мяса, если невтерпеж.

Я улыбнулась предложению и кивнула:

- Благодарю. Но не надо резать.

И женщина, и девица удивленно оглянулись на меня. На их лицах читалось ожидание ответа. Зачем брать нерезаный кругляш и кус мяса, если не собираешься отправляться в путь?

- Это для путника, чтобы дать ему в дорогу, - добавила я.

- Так бы сразу и сказал, - Исконна улыбнулась, достала корзину, прикрытую плотной тканью, из-под лавки.

Там нашлись и хлеб, и сыр, и немного масла, сваляного в небольшой комочек. Оттуда же на тряпицу перекочевало немного нарезанного мяса, хорошо вывяленного на воздухе.

- Этого будет достаточно? – она бросила на меня вопросительный взгляд и, получив утвердительный ответ, завязала тряпочку в походный узелок. - Тогда держи.

Я порылась в кошеле на поясе и достала оттуда пару крупных монет, достойных оплаты угощения, собранного девицей на дорожку. Она улыбнулась и отвела руку:

- Сочтемся еще. В долгу не останешься.

Узелок уткнулся мне в солнечное сплетение, будто самое ценное, что может быть на свете. Я еще раз благодарно кивнула и вышла из кухни, услышав на прощание:

- А ты возвращайся, завтракать будешь, пока все спят еще.

Ее забота о незнакомом молодце, не привлекающем особого внимания, не выделяющемся на фоне воинов и более статных деревенских мужиков, грела сильнее, чем самые теплые варежки. От этих слов по сердцу разливалось такое тепло, от которого можно долго стоять посреди морозного поля и не бояться замерзнуть насмерть.

- Возьми, отец, - я протянула узелок путнику и вложила его в удивленно раскрытые мне навстречу руки. - Кто знает, когда тебе повстречается хороший постоялый двор или корчма.

Мужчина улыбнулся, принял узелок, покрутил его в руках и убрал в короб, ласково погладив меня по голове, растрепав собранный волос, будто собаку:

- Благодарствую, дочка. Не стоило так заботиться о незнакомце.

- Стоило, - я улыбнулась путнику и уважительно поклонилась. - Доброго тебе пути.

- И тебе, дочка, - он покачал головой в ответ и пошел прочь со двора, да и из деревни, где местный люд недолюбливал чужаков. - И тебе.

Путник развернулся у самой дороги, едва видной с заднего двора, махнул мне рукой и громко произнес:

- Помни, твой отец гордится тобой, а боги приглядывают.

После этих слов он зашагал прочь, погрузившись в раздумья или воспоминания. Кто знает, о чем думает человек, собравшись в долгую дорогу?

Я же глядела ему вслед, даже не заметив, как он растворился, пропал из поля моего зрения, будто и не было ни удивительного гостя, ни аромата его табака, ни этих сказочных синих глаз, глядящих на тебя с самой искренней заботой. Казалось, что все мне приснилось. И только сейчас открою глаза, втяну аромат свежего сена, потянусь, уберу волос и примусь за работу. А все это хороший сон, в котором нет места переживаниям и тяжким думам.

Поднимите руки, кто любит мопсов? Да и вправду, как их можно не любить? Когда эти очаровательные бочоночки на ножках нам улыбаются, виляют крохотных хвостиком и похрюкивают от счастья, что на них обратили внимание, сердце растает даже у очень серьезного человека.
А теперь представьте себе, что есть не простые мопсы, а супермопсы! Да, именно такие классные малыши вышли из-под моего крючка. Тут вам и МопсоФлеш, и Бэтмопс, и МопЗорро, и Капитан Мопс, и… да что тут говорить? Попробуйте сами угадать, кто еще пришел сегодня поднять вам настроение.
Все малыши связаны из хлопкового ириса ПНК им. Кирова, наполнены холофайбером. Для декора использованы подвески, нитки мулине, черный бисер для глазок. Высота каждого супермопса составляет 5 см. А поскольку все они наши герои, то им пристало летать. Правда на шнурке в качестве брелока, а не с помощью волшебства или сверхъестественных сил. Но любит их от этого мы меньше не станет. Верно?

Вспомнилась робкая и скромная Лада, теряющаяся даже от наглого взгляда гостя дядькиной корчмы. Как она переживала и боялась выходить в общий зал в дни большого наплыва, зная, что чужаки не преминут отпустить пару шуточек, а то и распустить руки после кружки-другой хмельного меда. Как она пугалась пришлых, но старалась сделать все, чтобы не обидеть дорогих гостей Фанаса. Куда больше себя, она берегла тепло и семью, что получила в нашей деревне.

Вспомнилась и бойкая Арила, умевшая ставить на место одним лишь взглядом и озорной улыбкой. Как она умудрялась в одно движение показать всем, что здесь никто не посмеет не то что прикоснуться, даже косо поглядеть на нее. Как она рисовала растерянные, довольные и восхищенные улыбки, лишь появляясь где-то в толпе.

В этой же молодухе собралось немного от обеих. Она не была скромна, как Лада, не была пуглива или осторожна, умела огрызнуться или аккуратно и не больно ударить по тянущейся к ней руке, но все же присутствовало в ней несвойственное той же южной красавице опасение, что сальные шутки и ужимки в любой момент могут перейти в более наглое наступление. А судя по отчужденному лицу Сурона – ему не было дела до происходящего в зале. Он был где-то в другом месте. И это-то пугало девицу больше всего.

Я перехватила очередной разнос у молодухи и вопросительно кивнула, ожидая указаний. Она улыбнулась, оглядела меня, все еще подозревая каждого молодца в зале в чем-то непристойном, и махнула рукой в сторону того самого гостя, что больше всех шумел.

- А где красавица? – только и смог удивленно спросить тот, глядя, как я расставляю кружки на стол.

- Теперь я за нее, - я ехидно улыбнулась, собрала пустую посуду на разнос и выпрямилась.

- А зачем нам тут малой? Нам девицу возвращай, у нее пиво вкуснее, - гость скрестил руки на груди и внимательно уставился на меня, будто только от его взгляда у меня распустится волос, а вместо рубахи появится сарафан.

- Пиво одинаковое, - заметила я и оставила мужчину с друзьями удивленно глядеть мне вслед.

Над их столом воцарилась тишина. Никто не ожидал, что кто-то придет на помощь простой девке, работающей в корчме. Оттого им понадобилось не одно мгновение, чтобы привести мысли в порядок, сделать пару глубоких глотков из кружки и задуматься, как поступить с тем, что им подбросил сегодняшний вечер.

- Лихо ты, - заметила девица, искренне улыбнувшись, и попробовала забрать у меня разнос.

- Помогу, - не отдавая его, пояснила я и направилась к кухне.

Молодуха удивленно последовала за мной, махнув паре гостей в знак того, чтобы они подождали:

- Зачем? Людей сегодня немного, я одна справлюсь. А если потребуется помощь – попрошу отца или Гнатку, он пусть и мал, но сноровист, вон как с черной работой управляется.

Она открыла дверь в кухню, впуская меня внутрь. Малец и вправду отлично справлялся с грязной посудой, моя и насухо вытирая ее над большим чаном. Ему едва хватало роста, чтобы доставать до дна, но работа у него спорилась отлично, и стопка простой глиняной посуды быстро росла рядом с ним.

- А ты пусть и странный, но все же гость. Так что поешь лучше и иди отдыхать. Тебе уже постелили на чердаке. Как попросишь – сразу отведут. Говорят – вы идете с самого Славгорода, поди устали уже.

Я отрицательно мотнула головой, составила грязные кружки в чан и оглядела кухню.

Здесь было все так же скромно, как и у дядьки Фанаса – одна печь, пара лавок, стол с подходящим тестом и просыпанной вокруг мукой, кадка с водой, наполовину уже пустая, и вторая у печи, для приготовления еды. Все на своем месте и всего немного, чтобы ничего не мешалось в дни большой наплыва, но всего хватало, когда это потребуется.

- Не устал? – изумленно уточнила девица и настоятельно повела к выходу в общий зал. - Слыхала – ты часть нашей конюшни привел в порядок. А за постель и теплый ужин уберешь и остальную.

Я лишь кивнула и вышла в зал, не желая противиться и так уставшей от применения силы молодухи. Мне и вправду предстоит много работы, стоит просто доесть угощение, убрать все за собой и отправиться в конюшню, чтобы успеть сделать больше прежде, чем сон возьмет свое.

- Ты располагайся пока, отдыхай, как что понадобится – зови меня. Я, кстати, Исконна, - девица улыбнулась, подложила на тарелку небольшой кругляш только что вытащенного из печи хлеба и побежала дальше ухаживать за гостями, которые платят за угощение деньгами, а не работой.

Имя было странным для слуха человека, прожившего большую часть жизни в Срединных землях и лишь одну зиму в Степи. Но звук от него шел такой звенящий и нежный, что очень подходил бойкой девице.

Сурон снова вернул в зал все свое внимание, нагулявшись на просторах воспоминаний. Он оглядел гостей, столы, вслушался в разговоры и бросил на меня настороженный взгляд. Видать, что-то ему все же не понравилось в речах гостей. И мне стоило быть осторожней, когда придет время покинуть зал.

За время моего отсутствия Лихо тоже остался один – другие отправились наверх, чтобы хорошо отдохнуть перед дальнейшей дорогой, предстоящей нам завтра. А вот почему воевода все еще сидел за столом, едва держа ровной свою уставшую спину, было загадкой.

Он бросил на меня растерянный взгляд, что-то прикинул у себя в голове и все же встал. Но не для того, чтобы отправиться на второй этаж, где ему приготовили теплую постель и мягкую перину, а чтобы сесть за мой стол.

- Ты сегодня очень помог нашему отряду, - заметил Лихо, сжимая кружку, будто только она держит его вертикально.

Я спокойно кивнула, принимая слова воеводы, как благодарность, и придвинула к нему тарелку, чтобы подаренный Исконной кругляш оказался прямо перед воином.

- Благодарю, - он улыбнулся, но к тарелке не прикоснулся, продолжая держаться за кружку, как приросший. - Как ты их всех разглядел? И как заставил всех коней остановиться?

Этих вопросов от него я не ждала. И слышать их не хотела – это уж точно. Главным условием моего обитания на одном клочке земли с дружиной является отсутствие желания стать ее частью в качестве воина. И все, что могло заставить окружающих думать иначе, избегалось мной или пряталось так тщательно, чтобы никто не заметил.

Так и тот бой на дороге велся скрытно, пока все были заняты защитой посла и своих лошадей. Пока дружинники занимали оборону от лобового нападения я просто делала свое дело, убирая мешающих. И если все же в запале битвы Лихо это заметил, то сейчас вопросов станет еще больше. И у меня не будет ни сил, ни желания давать на них ответы. Отчего оставалось только молчаливо улыбаться и временами пожимать плечами, стараясь взвешивать любое слово прежде, чем произвести его на свет.

- Ты знаешь, что, если бы мы прошли еще немного вперед, - продолжил воевода, не дождавшись от меня ответа, да и не особо рассчитывая на него. - Они напали бы с тыла? И застав нас врасплох, нанесли бы куда больше урона, чем легкий испуг у лошадей. А ведь отряд закрывали не самые опытные бойцы, которых я туда поставил именно для того, чтобы защитить в случае нападения. Но учел только лобовую атаку.

Лихо нашел в себе силы отхлебнуть немного из кружки и снова установил ее на стол, будто вбил по самую ручку:

- Грош цена мне, как воеводе, если я даже и подумать не смог о защите тылов. Знал ведь, что разбойники весной выходят все чаще и чаще. И все равно не задумался, кого ставить по флангам, а кого в конец. И если бы кони не встали, как вкопанные в тот самый момент, разбойники бы пропустили нас вперед, и нам было бы куда сложнее держать оборону. Ты об этом знал?

Конечно, я понимала, что ударить со спины – это самое разумное решение для тех, кто хочет победить и забрать то, что желает, с меньшими потерями. В памяти еще были свежи воспоминания о путешествии по Степи, о тех разбойниках, что попробовали напасть из-под земли, и том, как вели они свой бой.

Южные тати были то ли жадней, то ли смелей, но они спасаться бегством не торопились. Хоть после это и вышло им боком, все же после сегодняшней стычки они во мне вызвали еще больше уважения.

Северные же разбойники свою жизнь ставили на первое место и не стали бороться за добычу до победного конца, отдавая за это больше, чем у них есть. И все-таки не давала мне покоя мысль, что там, в траве могли быть и другие, готовые напасть в случае погони. Тогда выходит, что они и не глупее, а то и хитрее тех, кто догадался просто закопаться в степной земле, чтобы затаиться до поры до времени.

- Что ж, уже поздно корить кого-то в том, что случилось, - продолжил Лихо, возвращая меня из рассуждений в общий зал корчмы. - Ты вовремя остановил лошадей. И я не буду спрашивать, как ты это сделал. Хоть и интересно было б узнать, как безусый мальчишка смог остановить отряд боевых коней, не издав ни единого звука. Не знай я тебя, решил бы, что они сами почуяли опасность. Но все и одновременно? – он тихо и устало рассмеялся. - Такого не бывает. Обычно они просто начинают строптиво топтаться на месте, а то и пытаются встать в свечку, сбрасывая неопытных наездников. Но вот так вот резко встать на месте и не двинуться до самого окончания боя. Нет, такого просто не бывает.

Я улыбнулась его рассуждениям. Воеводе нужен был собеседник, чтобы высказать все и, возможно, получить поддержку, что он не придумал все это сам. Но, как и в тот день, когда он пришел к конюшне после встречи посла, так и сейчас, держась за пустеющую кружку, он просто искал возможность высказаться, чтобы выпустить эти переживания, чтобы не держать их внутри.

А никто, кроме конюха, не будет его осуждать или после трепаться о том, что юный воевода дал слабину. Ему отлично известно, что слова – моя самая слабая сторона. И потому даже если мне когда-нибудь и захочется поговорить, то точно не о том, что не давало уснуть Лиху в северной деревеньке, где пришлось отдать решение вопроса с расквартировкой нескладному мальцу, не несущему службу в дружине, как ратник.

- Вот чую, что ты непростой конюх, но не могу объяснить никак почему, - воевода прищурился на мгновение и вздохнул. - Ведь правда? Не простой?

Я пожала плечами и снова улыбнулась ему. Слишком много вопросов, на которые не так-то просто дать ответ. Я не была конюхом никогда, как никогда не была молодцем, впрочем, к девицам тоже мало кто меня относил. Мне сложно найти определение – конюх, помощник по кухне, воин, которым я сама себя никогда и не считала… никто даже не мог уверенно сказать чья кровь течет во мне. Южанин ли я, середняк или перемешанная? За последнюю пару зим все так перепуталось и сплелось, что мне впору было самой задать себе парочку вопросов.

Родная деревня с семьей, корчмой, кузницей и братом, лишившимся ног из-за моей робости, ушли куда-то глубоко, стали чем-то призрачным, будто сном. Гадар и Арила, Степь, Саррунда, яркие южные базары, торги и необычная старуха, знающая больше, чем положено человеку, тоже превратились в приятное воспоминание, но не казались мне былью, тем, что происходило со мной. Так кто же я теперь? Как ответить на вопросы воеводы, если только больше запутаю свой путь? И стоит ли их озвучивать, когда Светлые боги дарят мне возможность просто наслаждаться жизнью, вновь обретя братца и заручившись поддержкой славгородской дружины?

И все же у меня была надежда, что хмельной Лихо не вспомнит этой беседы по утру, как и тех вопросов, что терзали его с момента нападения разбойников. Прежде, я никогда не видела его таким. Ни в пору знатных пиров, ни в тот день, когда он заделался сватом для Велимира и опрокинул не одну кружку отличного меда с моим отцом.

Сейчас же усталость, долгая дорога и последние переживания брали свое, вытягивая из воеводы последние силы и сдержанность, обычно царящую во всем его виде. Не было в нем и спеси, что попала мне на глаза первой в день, когда Дажденка перешла к нему. Не было юношеской надменности и уверенности в своей правоте. Хоть и стойкости, покоя, обычной дисциплины, что делали его самым юным воеводой, сейчас не было даже и в помине.

- И молчаливость твоя выше всякой меры, столько люди не молчат, даже самые скрытные. - он выпрямился и озорно поглядел на меня, будто пробуя прикрыть свое беспокойство шуткой.

Сейчас нечего говорить, любой ответ на его вопросы был либо неправдой, либо тут же открывал меня со всех сторон, требуя немедленного ухода из дружинной конюшни. А доброта Лиха не была оплачена сполна, потому стоило еще немного пожить в штанах нескладного мальца.

- И рука твоя, - Лихо протянул так, словно прежде и не видел меня с оголенными плечами.

Будто его это терзало не меньше, чем причина нашего похода на Север. Но только сейчас он решился все высказать, то ли набравшись сил, то ли лишившись главной причины, чтобы промолчать – здравомыслия.

Мне нечего ему на это сказать. И только сейчас меня озарила мысль, что к вспаханному полю на моем плече он тоже имеет какое-то отношение. Не проходи тогда его отряд через деревню, не пожелай Велимир стать частью моей семьи, мне бы не пришло в голову отправиться в новый путь, закончив все дела в отчем доме. Юный воевода, спесивый мальчишка, путающий кобылку с жеребцом, просто молодец, которым так восторгался каждый, кто повстречался в той самой корчме, и поставленный мне то ли в пример, то ли для сватовства, стал одной из причин череды удивительных, пусть и не всегда радостных событий. И мне есть за что благодарить его сейчас, когда он открывается с очередной стороны, неизвестной более никому.

Я спокойно развернула тарелку, взяла все еще теплый кругляш хлеба, разломила его на равные доли и настойчиво протянула одну из них Лиху.

- Вот и сейчас, несмотря на то, что я задал тебе непосильную задачку с конюшней, когда возложил на тебя огромную ответственность за весь отряд, - улыбнувшись начал он. - Ты делишь со мной ту скромную еду, которую сам заработал. Вместо того, чтобы осуждать или ждать от меня благодарность.

- Каждый делает то, что может, - только и ответила я и продолжила ждать, когда воевода примет половину.

- И ты считаешь это справедливым? Всю работу сделал ты, а угощение делишь на нас?

- Мы не даем больше, чем можем, так что ешь и будь за это благодарен.

Воевода удивленно уставился на меня, спокойно ждущую, когда он возьмет свою часть угощения. Ему нужно было поесть не потому, что мне того хотелось. А потому что хмель, укладывающийся у него в животе, к утру попробует вернуться обратно. И это может задержать наш отряд, да еще и покажет Лихо не с лучшей стороны. Оттого я не просила и не объясняла ему всех последствий, что не раз приходилось видеть в дядькиной корчме, а требовательно ждала правильных действий.

Поняв это по-своему, молодец все же взял угощение, оглядел мягкий и белый внутри хлеб, прикрыл глаза от его теплого аромата и откусил добротный кусок, погрузив наш стол в долгожданную тишину.

Исконна, проходившая мимо нас, обеспокоенно оглядела воеводу, перевела взгляд на меня и лишь вопросительно мотнула головой, стараясь не сбавлять шага. От меня она тоже получила лишь отрицательный кивок, означавший, что помощь мне пока не нужна.

Хотя, судя по всему, ее это не удовлетворило. Девица остановилась у стола корчмаря, что-то тихо шепнула и направилась дальше по своим делам, продолжая собирать посуду, чтобы убрать ее на кухню, подальше от расходящихся во хмелю гостей.

Сурон перевел на нас свой спокойный и безразличный взгляд, внимательно оглядел меня, спину Лиха, которая все еще казалась привязанной к широкой лавке, приветственно кивнул мне, будто впервые видит, и продолжил следить за прочими гостями. Что ему сказала девица? О чем попросила? Мне это не было ведомо, но все же теперь за нами приглядывали и это было приятно, хоть и странно.

- Вкусно, - заметил воевода, словно впервые пробует свежий хлеб. - Мягко и тепло. И это тоже очень странно, - он оглядел тарелку с угощением, оставшимся после ужина, меня и продолжил. - Почему тебе всегда приносят только свежее? Почему каждая молодуха, что в пути, что в Славгороде, что на постоялых дворах относится к тебе с такой заботой? Чем ты их берешь? – не дождавшись ответа, его озарила еще одна мысль, которой воевода решил сразу же поделиться. - И не припомню ни разу, чтоб ты гулял с кем-то из дворовых девок. Не ходил с моими ребятами на вечерки и посиделки, не брал никого за руку. И на сеновалах тебя как-то не примечали. Неужели у вас там, на юге, есть какие-то правила или запреты на девок?

Я улыбнулась ему широко и искренне, просто не зная, что ответить на эти забавные вопросы. Его беспокойство перешло какую-то невидимую границу и теперь Лихо просто рассуждал, что его смущало и не сходилось во мне с образом отрока, входящего в возраст мужчины.

Молодухи и вправду мне всегда были рады. Всегда подкладывали самый свежий и теплый хлеб, выбирали лучший кусок мяса или самое крепкое яблоко. Заботились о моем здоровье, принося теплые вещи зимой, будто у меня не было ни денег, ни сил, чтобы на них заработать. А ближе к весне стали ненавязчиво оставлять чаи и настои с медом на лавке у входа в конюшню.

Может, и поглядывали не так, как на всех. Может, и перешептывались за спиной. Но все ж относилась я к ним, как к сестрицам. Отчего всегда получала заботы и тепла больше, чем любой ратник из дружины. И потому-то среди воинов прослыла сердцеедом, а кому-то не давала этим покоя.

И только Лихо приметил, что на заботе и внимании со стороны девиц все и заканчивалось. Не брала за руки? Брала. Но лишь, чтоб перевести, помочь, перенести или подсобить каким-то другим способом. Ни страсти, ни любви мужчины к женщине в этих жестах не было. И он это видел, а другие (хвала Светлым богам) нет. Не терялась на сеновалах и на посиделках, когда другие там красовались? Все понимали это, как скромность и стыд, что я простой конюх, а не славный воин из славгородской дружины. А воевода молчал и наблюдал за тем, как выбираю коней и хлопоты по двору вечеркам с молодухами.

На все у меня были ответы, изворотливые, гибкие, как русло реки, правдоподобные. Но никто, обычно, их и не задавал. Чем меньше молодцев, тем больше интереса к ним. Потому никто и не спрашивал, отчего я лишь улыбаюсь и отказываюсь от прогулок, чтоб покрасоваться перед девками после окончания службы.

А Лихо все примечал. Но молчал до поры до времени, пока усталость и хмель не взяли свое, развязав ему язык.

И сейчас из него бурным потоком лились вопросы. Или, может, ему просто нужно выговориться. И рядом, благодаря Светлым богам, оказалась я, а не кто-то из дружины.

- Эй, малец, а не пора ли тебе на боковую? – выждав еще немного, все же подошел к нам Сурон, - Не думай, что я забуду про уговор и отпущу тебя, не проверив конюшню.

Я улыбнулась корчмарю и кивнула. Он был прав – время позднее, успеть утром до ухода на Север нужно много. Да и Лихо пора отправлять спать, чтобы завтра не он стал причиной нашей задержки.

- Так, может, проводить тебя на чердак? А твоего воеводу к нему в комнату?

- Не надо меня никуда вести, - возразил Лихо, еще крепче ухватившись за кружку. - Я хочу с конюхом по душам поговорить.

Я улыбнулась тому, как хмель быстро смыл крепкую стену сдержанности нашего воеводы и мотнула головой:

- Тогда, можно меня проводить на чердак?

- Оставишь меня здесь? – приподняв бровь, уточнил Лихо. - Уйдешь от серьезного разговора?

- Ты пойдешь со мной, - спокойно пояснила я, встала из-за стола, оглядела блюдо, кружки и добавила. - Но сначала приберу за собой.

Мужчины удивленно уставились на меня, собирающую посуду, пожевывающую кусочек свежего хлеба и уходящую в сторону кухни, будто куда важнее прибрать все, оставив после себя чистое место, а не отправиться спать, уступая дневной усталости и переживаниям, пришедшимся на нашу дорогу сюда.

- Зачем ты все принес? – перехватывая у входа мой хрупкий груз, возмутилась Исконна. - Я бы сама все прибрала.

- Было сказано убрать за собой.

- Но ведь до того, как ты помог еще и мне, - девица тепло улыбнулась и составила стопку в чан, где мальчик все еще намывал посуду, как заводной. - Лучше отдохни хорошенько и помоги отцу с конюшней. Мы столько гостей и денег теряем из-за нее.

Я улыбнулась ей и кивнула, понимая, о чем она хочет сказать. Ее забота была непростой, пусть и искренней. За ней таилась нужда, желание сделать свой собственный труд чуть легче, а жизнь благополучней. И она чувствовала себя должной за ту работу, что я взвалила на себя. А после помощи в зале ей казалось, что и того, что успеется сделать для меня, будет мало.

- Может, подрядить с утра кого к тебе в помощники? - все еще следуя за мной, предложила Исконна. - Все веселей будет. Да и работа пойдет быстрей. Раньше покинете деревню.

- Не нужно. Я справлюсь.

- Но как? Там работы на два дня без передыху. Все намыть – это тебе не каши сварить. Думаешь, мы не пробовали все своими силами прибрать? И не раз. А заканчивалось всегда опущенными руками.

Я отрицательно мотнула головой и последовала к столу, где Сурон пока развлекал Лихо степенной беседой, чтоб тот не начал искать меня раньше времени или вовсе не уснул.

- Эй, малец, - послышалось со стороны столов с нагловатыми гостями. - А не слишком ли ты прыток? Уже, гляжу, молодуху себе приглядел, хоть только вечером в деревню прибыл, - тот самый мужик, что настойчиво пытался ухватить Исконну, встал и принялся надвигаться на меня, как таран, завидевший целую стену. - Тут таких не любят. Чужаки с Юга. Что вы знаете о жизни в наших краях? Вы даже зиму здесь не пережили бы. А по весне, как теплеет земля, приходите и красуетесь куртками с нашивками, оружием и добротными конями, будто вы повелители мира. Чего уставился, малой? - он остановился передо мной, глядя на меня сверху вниз и тяжело, разъяренно дыша мне в лоб. - Думал, мы съедим это и проводим вас, поцеловав напоследок ваши ратные зады?

Хмель – главная причина всех драк в корчмах. Он уничтожает в людях главное – достоинство, воспитание, сдержанность, понимание. Он ломает лавки мужскими спинами и сносит столы, разбивая посуду, что стояла на них. Он поджигает в людях ненависть друг к другу и подогревает азарт от предстоящей драки. И он находит самый малый повод для того, чтобы каждый смог почесать свои кулаки.

Вот и этому гостю оказалось достаточно одного лишь слова, чтобы сделать свой первый замах и повести за собой друзей, ожидающих сигнала.

В зале воцарилась тишина. Все ждали, как дальше развернется наше противостояние. Высокий, плечистый, крепкий мужчина и малец, что, если посмотрит прямо – уткнется ему в ключицу носом. Неравные противники, неравный исход уже сейчас, до первого замаха. Так думал каждый, но все равно молча ждал, что же случится после моего ответного слова.

Тишина затягивалась. И в ней слышалось дыхание каждого гостя, оставшегося в зале. Они жадно втягивали в себя воздух, замирали на мгновение и выдыхали, разочарованно вбирая следующую порцию. Им хотелось этой драки. Им нужно было почесать кулаки. И мы могли дать им такую возможность.

Чужаки, пришедшие в их земли, усевшиеся в их корчме, и перетянувшие на себя внимание местных молодух – лучший повод для того, чтоб выпустить пар и напряжение, накопленное за зиму, без ущерба для своей деревни. С этими людьми им не жить, не сеять, не убирать урожай и не заготавливать припасы на зиму. Эти люди пойдут дальше. Унеся с собой местное напряжение и подарив радость победы.

Но меня ждут кони, нечищеные стойла, заботы и Лихо, которого нужно утихомирить и заставить поспать, причем, там, где он не попадется на глаза до тех пор, пока не будет готов предстать в своем обычном виде. И потому сегодня я не была настроена принимать бой и поражение в угоду местным хмельным мужикам, неспособным уважать чужаков и соседей.

- Ну? Чего молчишь, мальчишка? Нечего сказать? Правда глаза колет? – не унимался северянин, заводя себя и других, своим вызывающим тоном. - Вы отнимаете у нас наших женщин, бросая их потом, как ненужную, порванную в пути торбу. Вы красуетесь здесь, в стенах корчмы, будто весь мир принадлежит вам. А после уходите, оставляя за собой лишь разочарование, а то и разорение. Хватит уже терпеть тех, кто не умеет ценить, что имеет и чем обладает. Пора дать отпор и прекратить путь на наши земли нежных южан, только и способным, что жрать наш хлеб и пить наше пиво!

Он только замахивался, вкладывая всю силу своего веса в удар, когда я уже оказалась за его спиной. Пусть мужчина был силен, да и хмель давал ему то, что трезвому будет не по плечу. Но на моей стороне стоили ясность ума, ловкость и маленький рост. А также сила, которой никто от меня никогда не ожидал.

Босые ноги в очередной раз послужили мне хорошую службу. Они будто приставали к деревянному, затоптанному за день полу, не давая мне и шанса оскользнуться или потерять равновесие. И оттого движения мои были не только плавными, но и точными, без опаски упасть в любой момент.

Он не успел обернуться, как получил сильнейший толчок в поясницу и неуверенно прошагал вперед, стараясь не упасть лицом на стол, расположившийся на его пути. Хмель брал свое – жесты мужчины, его шаг, движения были исполнены силы, но не могли остановиться, стать точными, более эффективными. Он просто размахивал руками и делал шаги, чтобы найти цель для удара. Он потерялся в этом небольшом зале и, не зная, как еще добраться до цели, чтобы наказать ее за все переживания и обиды, накопленные за зиму, просто тыкался наугад, не находя меня там, где видел еще мгновение назад.

Проворность не была моей сильной стороной до встречи с Гадаром. До ухода из деревни я предпочитала наносить один сильный удар, успокаивая бедокура и возвращаясь к своим делам. Отчего и прослыла странной девкой, выигрывающей любой кулачный бой. Мне не было равных среди тех, кто осмелился испытать свои умения в драке. Не жаловались и те, кто познакомился с полом поближе в корчме дядьки Фанаса. Но старый лекарь научил меня кое-чему еще, давшему теперь возможность использовать свою настоящую силу, не растерянную за время жизни в Степи и пополненную за время службы в конюшне. Он научил меня изматывать противника, не давать передышки и позволять ему охотиться, бегать за мной, искать меня под рукой, чтобы растерять как можно больше сил и быть повергнутым в разы унизительней, чем от одного крепкого удара в солнечное сплетение.

Это была игра, которую придумал для меня старый воин. И она срабатывала каждый раз, когда приходилось сталкиваться с противостоянием в яркой и шумной Саррунде. Стражи ненавидели меня за то, как легко я уходила от их замахов. А я лишь поглядывала на Гадара и подмечала его ехидную, но одобрительную улыбку от каждого прыжка, уворота и пинка под стражий зад.

Вот и сейчас, стараясь измотать хмельного гостя и не дать ему разломать ни одной лавки или стола, я просто уходила от каждого его замаха, убеждая до последнего момента, что стою прямо перед ним.

Все затаили дыхание и просто глядели на большого, разъяренного северянина, не на шутку расходящегося от каждого промаха, и босого, спокойного и почему-то радостно улыбающегося конюха, будто бы танцующего вокруг своего противника. Уворот, тычок, шаг вправо, захват здоровой рукой и толчок, перехват за рубаху, чтобы он не упал на хрупкий стол и резкий разворот, чтобы не быть раздавленной под ним, когда им будет сделан шаг назад.

Тело мое жило само по себе. А я будто стояла вместе с остальными зеваками и наблюдала за неравным боем, где малец вдруг стал тем, с кем и не стоило связываться.

Лихо продолжал сидеть, спокойно глядя на драку, не уходящую дальше очерченного мною же круга, будто за его пределами была пустота или опасность, куда большая, чем удар таким огромным кулаком в голову или под дых. В его кружке давно виднелось дно, но он продолжал крепко сжимать ее, глядя на нас… точнее на меня, на мою довольную улыбку, на добродушие, играющее на лице, и на то, как я не позволяю гостю корчмы сломать что-то или довести остальных до желания вступить в неравный бой.

- Достаточно! – Сурон первым пришел в себя от зрелища, забавлявшего и удивлявшего всех вокруг. - Поигрались и хватит.

Прежде, чем он успел подойти и повлиять на исход боя, мой противник удивленно уставился в пустоту, поперхнулся, попробовал схватиться за воздух и упал на колени, стараясь не задохнуться от удара, пришедшегося ему ровно в солнечное сплетение. Корчмарь сказал – достаточно, значит пора завершать свои игры и прекращать не мною начатую забаву. Калечная рука успела совершить заветный взмах и сила, накопленная за зиму, проведенную в конюшне, восстановленная заботливой Арилой, приученная к борьбе старым Гадаром, вырвалась ровно в тот момент, когда это потребовалось.

Если после этого удара северянин сможет встать, то кроме моей насмешки, ему удастся отвоевать и уважение к его стойкости. Прежде, мне не встречались люди, способные держаться на ногах, не имея воздуха в легких.

Но хмель снова сделал свое низкое дело – он не позволил северянину встать. Он повалил его на бок, заставляя откашливаться, как от крепкого дыма и ловить ноздрями воздух вперемешку с выплевываемыми ругательствами на непонятном мне языке.

Все замерли, ожидая продолжения, которого не будет. Они ждали, когда кто-то из нас совершит последний жест или скажет последнее слово, чтобы остальные знали, что драка закончилась, даже не начавшись, и что всем пора по домам или помериться силами с дохляком, не стоящим внимания доброго мужика.

- Я сказал, хватит, - Сурон вышел в середину придуманного мной круга и широко расставил ноги. - Ванад, забери своего друга и чтоб я не видел вас в моей корчме до конца седмицы. Вы здесь больше нежеланные гости. А пивом пусть вас жены поят. Остальные – расходитесь. Ночь на дворе, пусть дни и становятся дольше, но никто не отменял время для сна. Давайте, собирайтесь и проваливайте. На сегодня я закрываю двери. А ты, - он развернулся ко мне, спокойно ожидающей его слов, внимательно оглядел, будто впервые увидел, задержал свой взгляд на все еще отрытой всему честному люду руке с огромным шрамом на все плечо, слабо вздрогнул и уверенно продолжил. - Иди спать. На сегодня твои забавы окончены. И друга своего забери, что-то он уже не очень хорошо выглядит.

Я обернулась и посмотрела на Лихо, продолжающего загадочно улыбаться и держать пустую кружку в руках, будто для очередного глотка.

Кажется, если память во хмелю его не подведет, то завтра нам предстоит нехороший и очень долгий разговор. После которого мои стопы, возможно, направятся обратно на Юг. Но уже в одиночестве. Однако все это будет завтра, а сегодня мне нужно увести отсюда воеводу и заставить его поспать.

Лисья тропа. Глава 1. Первый шаг. Часть 1

Лисья тропа. Глава 2. Новый путь. Часть 1

Лисья тропа. Глава 3. Срединные земли. Часть 1

Никто не рассмеялся и не направился помогать юнцу, давая ему урок, достойный его поведения. Да и были куда более важные дела, чем помощь непослушному воину. Каждому стоило проверить сумки и лошадей, припасы и просто устроить перекличку, все ли целы после нападения.

- Цел? – только и уточнил Лихо, подав руку Светику, все еще барахтающемуся в пыли.

- Цел, - буркнул он в ответ, отвел руку главы и самостоятельно встал, гордо прошествовав до своего коня.

Крамец с интересом оглядел своего хозяина, измазанного в пыли, налипшей на потную рубаху, фыркнул и сделал шаг в сторону, не подпуская близко к себе.

Их противостояние было столь явным и столь долгим, что находилось лишь одно решение, которое ни я, ни Лихо не желали озвучивать сами. Зная нрав юного воина от моих слов у него покраснели бы уши, глаза стали с плошку, а язык бы заработал, как помело, припоминая мне, что не конюху давать советы ратнику. Воевода же не хотел менять коней на переправе. Лишняя морока с новым скакуном, взятым где-то на чужбине возникнет не только у наездника, но и у всего отряда. Крамец был конем боевым, а значит, знал, как поступать в дороге и битве. Учить нового этим уловкам времени нет.

- Приведи себя в вид, подобающий славгородскому дружиннику, - Лихо запрыгнул на Дажденку, довольную битвой и ее исходом, и внимательно оглядел Светика. - И не медли. Мы потеряли слишком много драгоценного времени. Поэтому дальше будем идти быстрее. Лис, придется тебе ограничиться верховой ездой. Мы не будем тебя ждать.

Я молча кивнула, прошлась от воина к воину, получая от всех лишь кивок на мой немой вопрос о состоянии коней, и, погладив Перунчика, незаметно подсунув ему угощение за хорошую работу, запрыгнула в седло, ожидая остальных.

- Все готовы? – воевода прошелся вокруг строя, проверяя кто и где стоит, не нарушил ли порядок и уверенно ли держится в седле, внимательно осмотрел Светика, делающего вид, что ничего не приключилось, одобрительно кивнул и встал во главу отряда. - Тогда в путь, пока солнце еще освещает нам дорогу.

И несмотря на то, что каждый устал от странствий, не взирая на нападение разбойников и ярый отпор им, воины повеселели и шли бодрее, чем до этой неожиданной встречи. Отряд оглашали песни, шутки, веселые перебросы колкостями и звонкий смех. Как в тот день, когда Лихо объявил о походе.

Напряжение многодневного пути спало, высвободив их усталость и озлобленность на себя, других и судьбу, ведущую их на Север. Оно стекало с их плеч и оставалось лежать на земле позади нас, притоптанное копытами наших коней.

И даже на лице Элтура начала блуждать немного растерянная и смущенная улыбка от шуток, отпускаемых его провожатыми. Северяне тоже умели общаться не обрывками фраз и отдельными словами. Они рассказывали веселые истории из своей жизни, делились байками и не забывали припоминать друг другу мелкие оплошности, приведшие к забавным ситуациям. Суровые на вид воины оказались мягкими изнутри, как свежий хлеб. У них была своя история, местами жесткая, местами пугающая, но она не уничтожила в них искреннюю любовь к жизни и миру, окружающему их.

Временами воевода обходил строй вокруг, проверяя не отстал ли кто и возвращался обратно во главу, не забывая бросить пару бодрых слов, чтобы никто не заскучал. Временами же от воина к воину, не сбавляя шага, кочевала фляга с медом, припасенная еще в Славгороде на всякий случай, и пригодившаяся только на третий день пути.

Они сближались, забывали о том, что родом из разных краев. Просто начинали чувствовать, что все они – воины и наслаждаются той жизнью, которой живут.

Жаль лишь, что никто так и не объяснил до сих пор, зачем целой дружине провожать северного посла, благополучно добравшегося до стен Славгорода? И что ждет нас там – на Севере, грозящем ледяной землей и морозным воздухом.

Но сейчас, за этими разговорами и теплом, исходящим от каждого члена отряда, забывались любые беспокойства, что еще по утру делали нас чернее тучи. Потому-то дорога показалась нам короче, а деревня, замаячившая впереди вместе с Солнцем, уже нависшим над Горизонтом, неожиданным подарком Светлых богов.

Северяне с радостью встали во главу отряда, показывая нам путь до корчмы, где Лихо спешился, дав всем знак, чтобы ждали его снаружи, и вошел внутрь.

В этих краях ночь приходила куда быстрее. Здесь такой неуверенный у нас Месяц оказался куда нетерпеливей и расторопней. Отчего не дожидаясь ухода Солнца, он стал подниматься в зенит, чтобы занять его место.

В корчму входили и выходили, дверь хлопала, нас оглядывали гости и местные жители. Кто-то узнавал северян, проходивших здесь не так-то давно, приветствовал их, интересовался делами, творящимися на юге. Кто-то просто внимательно оглядывал наш отряд, хмыкал в бороду и спешил прочь, что-то бормоча прохожим, тут же разворачивающимся и уходящим вместе с ним.

Видать, настороженно тут к чужакам относился не только корчмарь, но и другие. И это говорило о деревне и ее жителях больше, чем любые слова, не сказанные нам в лицо.

Наш отряд вел тихие беседы, не желая пугать мирный люд, кони спокойно ждали приюта, наслаждаясь остановкой и передышкой. Я же только и разглядывала все вокруг, впервые оказавшись так далеко.

Южане меня уже не удивляли. Яркие краски, громкие разговоры, ночи, в которых невозможно увидеть даже белую кошку – к этому легко привыкаешь, пугаясь лишь на первых порах. К тому же охотливая до бесед и добродушная Арила всегда помогала мне подобрать нужные слова для разговора с городскими жителями или ее гостями. А Гадар неплохо справлялся с задачей учителя, дающего мудрые советы, когда стоит говорить, а когда лучше действовать.

Зато на Севере мне было уютней от тишины, исходящей от самих его жителей. Здесь люди не любили говорить много, а предпочитали слушать и смотреть. Мне такое поведение было больше по душе. Южане болтали много, но их дела со словами часто расходились. Здесь же если тебя обошли стороной, значит, опасаются. Если кивнули, значит, готовы вести с тобой дела. Все проще и нет этого шума, гама, торга за внимание. Отчего даже сейчас, стоя на быстро темнеющей улице, ожидая Лихо и наблюдая за тем, как ратный отряд обходят люди, мне было куда уютней и теплей, чем среди гомонящего народа на саррундском базаре.

- Что-то долго его нет, - беспокойно заметил Светик и нетерпеливо дернул Крамца, чтобы тот покинул свое место. - Надо бы подсобить.

- Чем? – Милозар, стоявший перед юным воином, вытянул руку, останавливая коня. - Сказано ждать, значит, будем ждать. А если и потребуется кому-то идти, то точно не тебе.

Крамец сделал еще пару шагов вперед, поддаваясь настойчивому управлению Светика и застыл, заслышав мой тихий цокот. Все же после боя, когда кроме меня, никто не пришел ему на помощь и не остановил конокрада, хозяина мерин слушать хотел в последнюю очередь. Зато мои просьбы и намеки стал понимать еще скорее.

Светик вновь упустил шанс поладить с конем. А я обрела еще одного верного и сильного друга.

- Вот глупая скотина, - только и смог возмущенно, но тихо произнести норовистый воин, пытаясь сделать вид, что сам решил вернуться на свое место в строю.

Время тянулось, но переговоры и шутки в безопасном кругу дружинников скрашивали ожидание не хуже меда и красивой девицы, перед которой можно показаться с лучшей стороны.

Наконец, дверь открылась и в светлом проеме, среди темноты, опавшей на корчму вместе с уходом Солнца за Горизонт, показалась крепкая фигура воеводы. Он потоптался на крыльце, говоря о чем-то на пороге, кивнул кому-то внутри и, спустившись вниз, пошел вдоль отряда, пару раз махнув рукой в знак того, что вопрос почти решен.

- Идем, - остановившись напротив меня, спокойно сказал Лихо и вновь направил свои стопы к корчме.

Теперь затихли даже те, кто еще поддерживал неспешный разговор своими замечаниями о гостеприимстве корчмаря. Никто и подумать не мог, что воевода позовет для переговоров конюха, а не посла, на худой конец, кого-то из воинов.

Впрочем, такого поворота не ожидала и я. Отчего спрыгнув на похолодевшую землю, я немного повела плечами, чтобы размять затекшую от долгого сидения верхом спину, похлопала Перунчика по спине и последовала за главой «лихой» дружины. Единственное, что мне не пришло в голову, так это задавать вопросы. Если воеводе нужна моя помощь, значит, так тому и быть.

Я была не в том положении, чтобы спорить или строптивиться, как Светик, ставящий свой норов впереди себя.

Общий зал оказался светлым, но небольшим – всего с пяток больших столов, да пара лавок у стен, чтобы дать уставшему путнику место для передышки. Гостей тоже здесь было немного. Да и те казались местными жителями, зашедшими обменяться новостями за кружкой согревающего хмеля.

Отчего в зале стояла достойная тишина, в которой хорошо слышалась работа за стеной – в кухне. Там все тоже текло неспешно – не было такого числа желающих угоститься их стряпней, чтобы бегать, как в Северной роще, или хотя бы расторопно готовить большой горшок каши на добрую компанию.

Здесь собрались те, кто просто хотел пропустить кружку-другую и спокойно, в полголоса, побеседовать о мирских делах.

И в этом покое казалось, что я переступила порог родной корчмы. Где каждый знает друг друга, где в дни уборки урожая не остается сил на бурные приветствия, где можно просто сесть на лавку и вытянуть уставшие от долгой ходьбы ноги, не получив ни колкого слова, но укора во взгляде.

- Нам туда, - вернул меня обратно в северную корчму Лихо и направился вглубь зала, за стол, где сидел необычный северянин с гладковыбритым лицом.

Он казался чужаком среди бородачей, расположившихся в зале. Но синева глаз и бледность лица выдавали в нем ту же кровь, что текла и в других. Губы сомкнуты, челюсть тоже, желваки играют мелкой дрожью, будто он пытается пережевать жесткое мясо, не размыкая зубов. И взгляд прилипает к каждому так прочно, что кажется – отделаться от него будет невозможно, даже если залезть в реку в одежде или хорошо попариться в бане.

- И это конюх, о котором ты так вдохновенно сейчас рассказывал? – мужчина оглядел меня с головы до ног и обратно, усмехнулся, будто ему рассказали неплохую шутку, и перевел взор на воеводу. - Я ожидал кого-то более…

- Плечистого? – Лихо улыбнулся удивлению собеседника и отрицательно покачал головой. - Дар не делит людей по фигуре и росту, он выбирает достойных.

- И все же, как такой, - мужчина пробежался глазами по залу, остановился на девице, выглянувшей из-за двери, кивнул ей и вернул все внимание нам. - Дохляк может управляться с лошадьми? Они ж его затопчут в мгновение ока.

- Зачем конюху лезть под копыта? – Лихо искренне рассмеялся на замечание и махнул рукой. - Лис, подойди-ка ближе.

Еще не понимая для чего меня позвали, я прошла до стола, тут же сделала ловкий шаг вправо, увернувшись от встающего гостя, приветственно кивнула ему на вопросительный взгляд и остановилась перед мужчинами, лишь мотнув головой в ожидании дальнейших указаний.

- Хорошо, - одобрительно закачал головой Лихо и сел за стол необычайно широко улыбаясь. - Итак, как я уже сказал, конюху под копыта лезть не надо. Ему надо только следить за чистотой и здоровьем скотины. А это наш малец делает хорошо. И не смотри на рост, его такие кони слушаются… в общем, один южанин обозвал его заговаривателем лошадей. И оказался прав. Таких чудес я больше ни от кого не видал.

- И ты предлагаешь мне его услуги взамен на горячую еду и теплую постель всего твоего отряда? Тебе не кажется, что обмен выйдет неравноценный?

- Нет, если уж говорить откровенно, то равноценным было бы не платить за твое гостеприимство, если тебе так нужны услуги хорошего конюха. Я же предлагаю помощь этого мальца в знак глубокого уважения к твоему делу и тебе лично, Сурон.

Мужчина вперил в меня свой ледяной голубоглазый взгляд, будто желая пробраться в голову и разобрать мои мысли. Его смущало все – и мой внешний вид, и наглость, с которой Лихо вел с ним переговоры, и то, что у него имелось место для нашего отряда, но не имелось никакого желания предоставлять его тем, кто пришел с юга.

Я улыбнулась, прочитав все это на лице хозяина корчмы. Если у него такая нелюбовь к середнякам, причем, достаточно спокойным и близким по духу к северянам, то как бы он принимал у себя южан, куда более шумных и вызывающих разные чувства? А иногда даже отпугивающих местный люд.

- Он у тебя говорит вообще? Или от рождения немой?

- А есть нужда в словах? – уточнила я, приподняв бровь и стерев улыбку с лица.

- Говорит! Надо же! – корчмарь хлопнул раскрытой ладонью по колену и рассмеялся, - А я думал, что на это сил в таком тельце уже не останется после пути от двери до стола.

Я улыбнулась его шутке и отрицательно качнула головой. Прямолинейность мужчины мне нравилась. С таким всегда легко найти общий язык и договориться тоже не составит труда. В его незамысловатых шутках правды больше, чем в самом долгом разговоре по душам с южанином.

- Что ж, зови своих людей внутрь, пусть располагаются, а я дам распоряжение, чтобы приготовили вам сытный ужин. Заодно погляжу, как твой конюх управляется с лошадьми. Может, только угощением и ограничимся, распрощавшись после, - Сурон одобрительно кивнул и направился в сторону кухни, остановился, положив руку на ручку и, бросив через плечо. - Конюшню-то найдешь, малец? – вышел, не дожидаясь моего ответа.

Лихо довольно улыбнулся на результат своих переговоров и поспешил во двор. Мне же не оставалось ничего другого, кроме как следовать за воеводой, чтобы после заняться более важной для всех сейчас работой.

Все едальни были похожи по своему расположению – домик с крыльцом, второй этаж под пару комнат и конюшня на заднем дворе. Ничего лишнего и все всегда под рукой. Потому-то найти место, где расположить всех своих подопечных, мне было совсем несложно. Достаточно оказалось просто обойти большой дом с высокими окнами и хорошо вглядеться в сгустившуюся темноту.

Ночь здесь легла на землю быстро и ровно. Отчего идти приходилось, напрягая зрение и следя за своим шагом, чтобы не соступить с дорожки. Братцы и сестрицы шли вслед за мной, доверяя мне не меньше, чем себе или своим хозяевам. Потому оставалось только следить за дорогой, не беспокоясь о тылах – там у меня была хорошая защита от любой напасти.

Покосившийся хлев, а не конюшня – иначе обозвать эту неказистую сарайку было нельзя. Я жестом остановила коней у стены корчмы, зажгла фонарь, висевший над крыльцом, ведущим на задний двор и уже при тусклом свете прошлась до конюшни, чтобы хорошо все оглядеть.

Немудрено, что Сурон не пускал к себе постояльцев, особенно тех, кто проходил прежде долгий путь – здесь нельзя дать хороший отдых не только лошадям, но даже ослам. Старые денники темнели от влаги, парящей в воздухе, и грозились придавить увеличившимся весом любого, кто осмелится их открыть. В стойлах царил запах старого, уже перепревшего сена, а поилки пахли и того хуже.

Неужели никто не следил за скотиной, приходящей в деревню на постой? Или хозяин не хотел пускать к себе таких, находя отличную причину в виде покосившегося хлева вместо достойной конюшни?

Не будь мы столь уставшими и прошедшими бой в дороге, я не стала бы помогать Лиху в таком грязном деле. Здесь не хватит и трех дней, чтобы навести порядок, в который можно поставить боевых коней.

Но сейчас у меня не было выбора. Воевода не зря позвал меня с собой, не только для того, чтобы показать корчмарю, который, видать, не поверил в существование заговаривателя лошадей. Ему было важно, чтобы я услышала, что теперь судьба отдыха всего отряда, да и дальнейший путь лежит на моих плечах. И оттого просто развернуться и оставить лошадей на привязи, извинившись за плохую конюшню, не выйдет. Теперь на моей совести не только кони, но и люди, уставшие не меньше, а то и больше скотины.

- Придется подождать, - оставив лошадей на свободном выпасе, заметила я, сменила рубаху на жилет, и зажгла старый фонарь, висевший на конюшне.

Каждый понял меня не хуже человека. Все мои подопечные отошли на безопасное расстояние, чтобы не мешать мне вычистить их же стойла и нанести воды с кормом.

Работа заспорилась так легко, как не ожидала даже я сама. Колодец оказался хоть и один на всю деревню, но расположился недалеко от корчмы, чем ускорил весь труд. Старое сено, почерневшее в глубине, первым покинуло стойла, а хорошо и тщательно вычищенный пол тут же был застелен свежим, найденным по другую стену корчмы. Вымытые на три раза и хорошо вычищенные до свежего дерева поилки наполнились водой, чтобы лошади могли хотя бы попить, пока их конюх занимается другими делами.

После же дошло дело до кормушек и стоек для снаряжения, чтобы освободить всех от лишнего груза и подарить им возможность поесть после долгого и переполненного событиями пути. И пока все наслаждались вечерним угощением, мне оставалось достаточно времени для уборки и чистки места для ночного отдыха.

Конюшня была немаленькой и в ней легко разместилось бы не меньше двух дружинных отрядов с числом бойцов куда большим, чем под началом у Лиха. И работы здесь было немерено. Чего нельзя сказать о времени.

Уже скоро дружинники и северные гости насытятся и настанет время расчета с корчмарем. А прежде, чем проявить гостеприимство в полной мере, Сурон выйдет сюда и окинет мои труды своим строгим взглядом. И тут только от меня будет зависеть, где сегодня приклонят голову воины славного города и насколько мягкой будет их перина.

Времени на то, чтобы вычистить всю конюшню к этому моменту, у меня нет. Оттого приходилось ограничиться только тем числом стойл, что нужно под наш отряд. Остальное можно привести в порядок и после, когда корчмарь даст добро на постой. И потому сейчас сено кидалось, денники мылись, снаряжение развешивалось там, где смогут остановиться и отдохнуть кони. Пустое место найдет свою чистоту чуть позже.

- Эй, малец, ты там где? Не сбежал еще? – корчмарь позвал меня, не сходя с низенького крыльца, пристроенного к заднему входу и постарался вглядеться во всепоглощающую темноту конюшего проема.

- Мне некуда бежать, - спокойно заметила я, тихо подойдя со стороны сенных стогов, чем немного испугала хозяина корчмы.

Вида мужчина не показал, но все же непроизвольно вздрогнул. Хоть и понадеялся, что в тусклом свете слабого фонаря я этого не замечу. Сурон был суров, и северная кровь не давала ему права на слабину, особенно перед каким-то малохольным мальчишкой, не внушающим особого доверия и уважения. И я сделала вид, что не заметила той дрожи, что пробила его в момент моего появления.

- Надо же, - удивленно и нарочито насмешливо протянул корчмарь. - Не думал, что ты настолько смел. Или, может, ты туда и не заглядывал? Оттого так спокоен?

Я улыбнулась ему, перехватила вилы с сеном поудобней и мотнула головой, приглашая последовать за мной.

Мужчина понял меня без слов, хоть в слабом свете фонаря и расценил мою улыбку, как браваду. Но зачем объяснять или оправдываться, когда все можно показать.

Он шел спокойно, но даже спиной ощущалась его перемена настроения и изумление, нарастающее с каждым шагом. Видать, ему было сложно поверить, что за то короткое время, что мне отвели, можно что-то сделать с конюшней, запущенной, наверное, еще его предками.

Но мы продолжали идти под довольное фырканье лошадей, ожидающих возможность войти в теплое стойло, чтобы хорошенько отдохнуть. Они-то точно знали, что я не позволю им разместиться там, где что-то может им навредить или преподнести хоть малое неудобство.

- Видать, хозяин конюшни тебе тут помогал, - протянул корчмарь, светя вокруг фонарем, снятым с крыльца. - Сам бы ты так скоро не управился.

- Хозяин давно покинул этот дом, - со спокойным сожалением и печалью заметила я и убрала принесенное сено в угол, для утренних приготовлений в путь.

- А тебе-то откуда знать?

- А ты бы остался здесь жить?

Корчмарь оглядел еще раз убранные стойла, прошелся до конца, откуда было только вынесено перепревшее сено, и вернулся ко мне, продолжая сомневаться в правде того, что видели его глаза.

И все же на лице его читались не только удивление и неверие, но и восторг. Где-то глубоко в его сердце все же хранилась вера в то, что «дохляк», приведенный гостем, сможет справиться. Все же где-то глубоко, ему хотелось верить, что ему удастся привести в порядок один из углов своих владений и получится сделать это не за свой счет.

От новых его гостей оказалось больше пользы, чем корчмарь только мог ожидать. И оттого в его глазах плясали счастливые и озорные огоньки, освещающие конюшню не хуже фонаря.

- Ладно, - мужчина удовлетворенно кивнул, стараясь убрать довольную улыбку со своего лица и направился обратно во двор. - Оставайтесь у меня на ночь. Я распоряжусь, чтоб вам подготовили комнаты, а на утро похлопотали над завтраком.

Я улыбнулась ему вслед и тихо выдохнула, ощущая, как напряжение покидает тело.

Мои братцы и сестрицы радостно выбирали себе место для отдыха, оглядывали стойла, внюхивались в аромат сена, едва поднявшийся от земли, довольно перетаптывались, наслаждаясь теплом, что я смогла оставить здесь, благодаря тяжелой работе.

Перунчик и Дажденка заняли места у самых ворот. И это было более, чем разумно, учитывая, что речь идет о лошадях, а не людях. Так в случае тревоги сестричка первая вырвется наружу и сможет помочь мне выпустить остальных, при необходимости, да и просто поспеет к Лиху, чтобы принять бой. Братец же знал, что в его стойле ему спать не одному. Оттого если вдруг что и случится, то мне лучше первой быть у ворот, чтобы успеть сделать все, что от меня может зависеть. Да и нравилось ему видеть и слушать все, что может происходить во дворе, пока он отдыхает, заслонившись от мира денником.

Радоста и Лиона выбрали самые последние стойла, зная, что туда мало, кто пойдет из врагов или татей. Оттого им будет проще защищать Снежка от возможной угрозы и там же они смогут лучше отдохнуть.

Мне оставалось только закрывать за ними все еще тяжелые денники и желать спокойного отдыха. Завтра нам предстоит новый день, полный дороги и солнца. А потому хороший сон в теплом стойле никому не повредит.

- Малец, ты меня слышишь, не помер там еще от натуги? – у входа в конюшню снова появилась темная фигура Сурона. - Ты сам-то поесть не хочешь? Может, оставить тебе хлеба и мяса немного?

- Мне нечем платить, - спокойно ответила я, отрицательно мотнув головой.

- Что ж ты, в путь отправился без денег?

- Путь долог, - улыбнулась я на его слова и пожала плечами.

Деньги были – перед выходом из города Лихо заплатил мне за службу. И то, что осталось после уплаты части долга и текущего содержания Перунчика, отправилось со мной в дорогу. Но этих денег недостаточно, чтобы оплатить себе еду и крышу в деревенской корчме так, чтобы осталось что-то и на Северный город и обратный путь. Оттого приходилось ужимать свои аппетиты и потребности.

- И спать что ли не будешь?

- Я сплю с лошадьми.

- Ты нормальный, малец? Тут у нас морозы весенние ничем не хуже зимних, хочешь, чтоб по утру мы тебя синим нашли?

- Земля теплая, - я улыбнулась и демонстративно кивнула на босые ноги, все еще греющиеся о собранное за день тепло земли.

Корчмарь облокотился о косяк, скрестил руки на груди и внимательно уставился на меня, гоняя хозяйские думки в голове. Ему не было дела до чужого конюха, пусть он и привел часть его владений в порядок. Да и просто так давать кров и еду кому-то не в его правилах. И все же сегодня к нему зашли не просто гости со Срединных земель. Это были воины и отряд их оказался не столь мал, сколь хотелось бы и можно было удержать.

Потому-то ему сложно предложить угощение без оплаты, но и просто развернуться, оставив того, кто справился с работой, ему не позволяла хозяйская гордость. Пусть о нем и говорили разное за спиной, Сурон оказался справедлив и знал цену чужому труду.

- А давай так, - все же решился он. - Я предлагаю тебе еду и теплую постель, а ты доведешь мою конюшню до ума. Вычистишь оставшиеся стойла, уберешь все, помоешь, устелишь. В общем, поработаешь за еду и кров. Но думай быстрее, я такой добрый бываю только раз в году.

Я улыбнулась корчмарю, проявившему свою заботу и благодарность чужаку, которого он больше никогда и не встретит. Тут не о чем думать – еда за работу – это хорошее предложение. Он не унизил им ни меня, ни себя.

- Тогда оставь свои вилы здесь и иди за мной, - Сурон развернулся и направился к задней двери корчмы. - Завтра все доделаешь, а сегодня тебе нужно поесть.

Не в первый раз я замечала, что северянам тяжело проявлять свою заботу и мягкость. Оттого их и видят лишь суровыми, жесткими, крепкими, как самые старые дубы. Оттого и говорят о них, что их не разжалобить и не уговорить, если они того сами не захотят. Но никто и никогда не говорит о том, что эти голубые глаза умеют видеть добро, сердце умеет его ценить, а борода спасает не только от мороза, но и прячет улыбку, что иногда играет на их губах.

В корчме еще никто не спал. Хотя в общем зале из нашего отряда почти никого и не оказалось. Лишь Лихо, Вардан, Милозар, да Элтур о чем-то тихо переговаривались, подливая в кружки что-то из большого кувшина. Меня они заметили с большим опозданием, когда Сурон кивнул на свободный стол в углу и поставил на него тарелку с угощением.

- Как поешь, отнеси все в кухню, а я пока распоряжусь, чтоб тебе постелили кровать на чердаке. Может, там и не так удобно, как в комнатах, зато вид какой, - он зажмурил глаза, представляя что-то свое или вспоминая зимы своей молодости, широко улыбнулся и вернул лицу прежнюю суровость. - Но не забывай о нашем договоре.

Я улыбнулась ему в ответ и покачала головой, не желая возражать против постели или угощения. За все это будет уплачено работой, так почему бы тогда не воспользоваться северным гостеприимством, пока есть возможность? А чердак… чердак – место хорошее, хотя все равно спать я буду в стойле, под боком у Перунчика, где сил дает каждый вдох и выдох.

Воины внимательно глянули на меня, улыбнулись и одобрительно кивнули, будто я спросила у них дозволения или искала их оценки. О чем они говорили такой необычной компанией – мне было неизвестно. Но в мое присутствие их разговор потек в другом, более праздном русле. Обсуждали дорогу, недавнее нападение, деревенских жителей, косящихся на их стол, и посмеивались над чем-то, что оставалось за границами моего слуха.

Они тоже устали. И это читалось по их глазам, по усталым, выдавливаемым улыбкам, по тому, как осторожно они поднимают кружки, не доливая их до краев, и по тихому разговору, едва слышному со стороны. Им нечего было скрывать, но и говорить о чем-то серьезном просто не было сил. Оттого, стараясь казаться более стойкими, чем есть сейчас, воины продолжали сидеть и вести неспешный разговор «о погоде», бодрясь для виду.

Я улыбнулась своим рассуждениям и, откусив хороший кусок от хлеба, обложенного подкопченным мясом, уставилась в дальнюю стену, где расположилась дверь на кухню. Там жизни не больше, чем во всем зале. Кто-то входил с пустой посудой, собранной со столов, кто-то выходил, неся разнос с угощением. Сурон уселся за свободный стол и потягивал что-то из большой кружки, иногда раздавая поручения пробегающим мимо помощникам. Он тоже наблюдал за жизнью корчмы в вечернее время.

Его ледяной взгляд следил за каждым гостем и работником, улавливал любое движение и наблюдал за его развитием. Он то кивал, одобряя что-то, то качал головой, будто споря с самим собой. Кто-то подсел к нему за стол, желая составить компанию, перекинулся парой слов, похлопал по плечу и покинул корчмаря, оставив его все в том же одиночестве среди множества гостей.

Впервые мне повстречался такой спокойный и одинокий владелец корчмы, способный вести дела так отстранено, как только возможно это делать на постоялом дворе. Что-то было за его спиной, что не давало возможности расправить плечи. И именно это служило причиной его осторожного отношения к пришлым гостям. Потому несмотря на удачное расположение корчмы в месте, где каждое лето и зиму проходит множество разных людей с хорошим достатком и большими потребностями, дело его не шло в гору, а стояло будто посреди большого поля, где есть пшеница, но нечем ее убрать.

Переведя взгляд с Сурона на девушку, бегающую по залу, убирающую кружки, приносящую новые, тут же моющую столы от пятен, пока они не присохли, что-то рассказывающую гостям и уворачивающуюся от сальных размахов самых неуемных из мужчин, я все же улыбнулась. Казалось, что здесь, в этом зале, на этом этаже, хозяйка она. И только от нее зависит будет ли твое пиво вкусным или его разведут водой, будет ли тебе на стол поставлен свежий, только что вытащенный из печи хлеб или размягченная вчерашняя краюха.

Она знала толк в приеме гостей и умела говорить, удерживая всех на достойном расстоянии. Жаль, что находились наглецы, чувствовавшие за собой силу и право брать все, что понравится.

Вот и сейчас один из гостей пропустил мимо ушей замечания молодухи, снова попробовал ухватить ее за красивую (пусть и слегка полную) талию и изменился в лице, не получив должного послушания. Ему не понравилось то, как ловко она уворачивалась от его попыток, как глядела на него и не торопилась приносить ему новое угощение, желая обойти его стол стороной. Оттого от него все чаще становилось шумно, что волновало окружающих и превращало степенный вечер в беспокойный дебош.

- Не стой столбом, если все уже сделал, - нарушил мои размышления Лихо и погладил вычищенную и довольную Дажденку, одобрительно кивая головой. - Надо завтракать и начинать подготовку в долгому пути, - он поймал мой вопросительный взгляд и добавил. - Нам предстоит путешествие на Север. Так что нужно собрать все необходимое для нелегкой дороги.

Я кивнула и направилась к конюшне, зная, что сразу после трапезы и объявления о своем решении отправить «лихую» дружину с северянами начнутся серьезные приготовления. Все будут торопливо складывать необходимое, мешая друг другу. И лучше подготовить лошадей загодя, чтобы не стать еще одной помехой скорому выходу отряда за ворота.

Пусть зима уже и уступила легкой и игривой весне. Пусть день стал длиннее, солнце стало дольше бродить по небосводу, а тепла хватало на то, чтобы обогреть не только воздух, но и землю. Но все же выход на Север – это не праздная прогулка и не забава ради сватовства. Там, где живут суровые воины, чьи руки усеяны рунами и рисунками, где борода растится не для красоты, а тепла, нет места неподготовленным путникам.

- Ты куда направился? – удивленно уточнил воевода, глядя мне вслед.

- Готовить лошадей.

- А после не успеется?

- После будут другие заботы.

- Нет, - голос Лиха окрасился не простой жесткостью главного человека в отряде, в нем читались беспокойство и строгость, отчего ноги сами остановились на полпути к воротам, а голова обернулась к говорившему. - Сначала уважь нас и сядь с нами за общий стол. а после будешь собираться в дорогу. Наравне со всеми.

На его лице не было никаких эмоций, лишь уверенность в своих словах и решительность, что на этот раз все будет по его, безоговорочно.

Я кивнула, развернулась к нему и последовала в общий зал, чтобы разделить еду и переживания, которые могут ждать нас после объявления, что готовил Лихо.

И тут меня не подвело предчувствие. Напряжение в зале звенело, как дорогая хрустальная игрушка на морозе. И в тишине, где каждый уделял все свое внимание еде на блюде и питью в большой кружке, становилось до дрожи неудобно сидеть в середине стола, ожидая решающего слова воеводы.

Северяне сидели напротив меня, внимательно разглядывая конюха, усаженного за общий воинский стол. Они уже привыкли к тому, что я была повсюду, но не принимали того, что кто-то чужой может сидеть наравне с ратниками. Хотя в суровом взгляде читалось не только недоумение. В их голубых, как ясное небо, глазах читалась тревога. И она была не только в северянах.

Эта тревога и переживание витали в воздухе, над столом, над каждой кружкой. Девицы, приносившие и уносившие еду, поглядывали на нас и, поежившись, убегали с пустой посудой, чтобы поскорее покинуть зал.

Хотелось поскорее доесть угощение, встать из-за стола, благодарно поклониться каждому и уйти, чтобы избавиться от ощущения звона в ушах, разрывающего внутренний покой. Хотелось заняться праведным делом, которое принесет пользу, а не сидеть здесь среди воинов и гадать, что ждет их впереди.

Лихо, наконец, положил ложку на стол, огляделся и встал, чтобы все видели и слышали его:

- Благодарю всех за угощение, за заботу и уход. Благодарю наших северных гостей за терпение и ожидание долгого ответа от князя. Надеюсь, что вы не устали от нашего гостеприимства и готовы, наконец, отправиться в путь, чтобы вернуться к своим семьям и в свои дома.

Все внимательно глядели на воеводу и ждали, когда закончится его речь. И к чему она вообще идет.

Лихо немного помолчал, оглядывая каждого за столом, решительно кивнул и продолжил:

- Сегодня моя дружина присоединится к вам и отправится на Север, чтобы проводить вас домой. Не сочтите это за оскорбление или насмешку. Мы верим и знаем, что вы – сильные и знатные воины. Но ваш визит заставил нас задуматься о том, что угрожает вам, а там и нам. О том, что надвигается с безжизненного края, где нет ничего, кроме смерти. Мы просим вас принять нас, как спутников, провожатых и помощь. Сразу после этой трапезы мы начнем сборы и отправимся в путь еще до зенита, чтобы успеть пройти, как можно больше. Потому прошу каждого хорошо подумать, что ему нужно взять с собой. Собрать все необходимое и снарядиться так, будто мы отправляемся на границу со Степью. Но не забудьте о теплой одежде.

Каждый из дружины согласно кивнул, принимая просьбу воеводы. Кто-то хмыкнул, кто-то что-то пробурчал.

Вардан встал из-за стола и поклонился Лиху в знак уважения:

- Благодарю тебя, юный воевода, за решение и поддержку. Мы принимаем твою помощь и в пути, и ту, что сможешь оказать нам в родном городе. Надеюсь, что вместе мы справимся с угрозой.

И тут напряжение, плававшее в зале, взорвалось как большой пузырь. Оно вылилось, опало на пол и стало топтаться ногами воинов. Оно попадало на людей и исчезало в их возгласах, хлопках по плечу и кивках. Все дождались ответа и приготовились к действиям, меняющим их долгое и томительное ожидание. Наконец, закончатся скучные патрули и мгновения тоски по открытым просторам, прячущимся за стенами.

Они не знали, что ждет их там. И даже слова Лиха, окрашенные едва заметным беспокойством, не заставляли их усомниться или задуматься над тем, что может ждать их впереди. Куда важнее было то, что отряд отправляется в путь и не будет больше необходимости искать себе забавы по душе, пытаясь забить тоску по новым историям и странствиям.

Я спокойно вышла из-за стола, пока все обсуждали детали и придавались воспоминаниям, каково это – отправляться в поход на поиски ратных подвигов. Здесь не было места конюху. Его место у стойл, у привязи, там, где лошади тоже ждут, когда отряд отправится в путь. И там тоже есть работа, которую нужно сделать прежде, чем у всех дойдут руки до снаряжения своих скакунов.

Путь предстоит долгий, куда более длинный, чем мы прошли от Саррунды до Славгорода. Судя по состоянию копыт и усталому виду Радосты и Лионы, на Севере земля была еще холодной и твердой. Там достаточно морозно, чтобы под седло подкладывали простеганный потник. И если северяне не подавали вида, что в их краях еще царит зима, суровая и капризная. То лошадям не нужно крепиться и вести себя, как подобает суровым мужам.

Они наслаждались теплом, покоем и свежими подстилками в стойлах. И стоило озаботиться о том, чтобы для них новость об отправке обратно домой не стала чем-то неприятным.

Нужно проверить копыта каждого их моих подопечным, начистить и привести в порядок снаряжение. Собрать для них все необходимое в долгом пути, и не забыть сложить в седельную сумку каждого по небольшому угощению, которое достается в моменты самого тяжелого пути.

Сытный завтрак всегда располагал к праздной беседе за столом и отдыху от угощения, чтобы после приступить к более важным делам с новыми силами. Но не в этот раз. Сейчас, пока воины поздравляют друг друга с новым походом. Пока они решают, кто отправится в путь и что им для этого потребуется, мне лучше заняться своими делами, чтобы сделать их сборы легче и приятней.

Мои постояльцы встретили меня, нетерпеливо перебирая ногами и перекидывая ухоженную гриву с боку на бок, будто от этого все решится быстрее. Они ждали решения, принятого в большом доме (и последствий, к которым оно приведет) не меньше людей.

- Вам пора, - спокойно заключила я, успокаивая нетерпеливых лошадей, и отправилась внутрь, чтобы завершить все приготовления прежде, чем воины разберутся со своими.

Даже Снежок покорно подавал голову вперед, спокойно стоял в ожидании седла и наслаждался своей красотой в снаряженном виде.

Радоста и Лиона же ждали своей очереди в стороне. Они будто знали к чему все это и не торопились встать под своих хозяев, чтобы отправиться туда, где еще невыносимо твердая земля, а воздух не нагревается даже за день.

Я улыбнулась и, желая угодить в такой малости лошадкам, принялась за остальных. Откладывая их приготовления на потом.

В отличие от Снежка, их спокойствие и терпение можно было ставить в пример Светлогору, торопящему события и действия. Они знали главное – сегодня начнется долгая и нелегкая дорога. А остальное уже не имело значения для северных кобылок. Им было отлично известно, что если не этот конюх, то их хозяева точно накинут им на спину потник, седло и себя в придачу, чтобы отправиться в месте, где дни еще очень коротки, а жадная ночь так и норовит украсть тепло тела.

- Уже готовы? – нарушил наши спокойные и умелые приготовления Лихо, оглядывая всех на привязи. - А где твой конь?

- В стойле, чтобы не мешал другим, - проверяя последнюю подпругу на Лионе, ответила я и развернулась к воеводе лицом.

- А ты на ком пойдешь? Пешком? Так мы точно не поспеем.

Я молчаливо оглядела Лихо и вопросительно вскинула голову. Зачем простому конюху идти на Север вместе с дружиной? Его место здесь – в городе. Он принимает гостей, заботится о лошадях, водит их к кузнецу, чистит и гоняет на корде, если хозяина нет или он долго не заходил. Но никогда конюх не отправлялся в поход, да еще и такой нелегкий, вместе с опытными воинами.

- Ты идешь с нами, - утвердительно кивнув, повторил Лихо и оглянулся на подходящих дружинников. - Бородум, знаю, у тебя есть куртка теплая, из которой ты уже три зимы как вырос, неси сюда. Светик, тащи штаны, в этих наш пострел перемерзнет, едва выйдя за ворота. Сапоги у тебя имеются?

Я лишь молча кивнула, все еще ожидая ответы на поставленные самой себе вопросы.

- Тогда неси, там, где мы будем проходить – без них никуда. И мне без разницы, почему ты их не носишь. Будь так добр, перевесь их через коня или надень на ноги. Но чтоб я их видел и знал, что конюх наш не станет обузой в дороге.

Светик скорчился от такой новости, бросил на меня обжигающий, полный недовольства взгляд и побежал обратно к казармам – выполнять приказ воеводы. Вот уж кому больше всего не понравилось решение Лиха. Вот уж кто никак не ожидал, что в поход возьмут мелкого и нескладного конюха, а его будут держать в неведении до самых ворот.

- И сам соберись, чтоб после не канючить по дороге, что чего-то не хватило или порвалось, - вдогонку крикнул воевода и тихо добавил, понизив голос. - Авось и поможет тебе такой поход.

Дружинники, что были ближе, добродушно рассмеялись и принялись выстраиваться в своем боевом порядке, заключая гостей в центр – для пущей безопасности.

- Не торопитесь так! – Лихо похлопал прошедшего мимо Первыша по крупу и тот удивленно оглядел чужую ладонь, опешив от панибратства. - У нас еще конюх не собран. Несите все, что может пригодиться – одежда, припасы, фляга… В общем все, без чего поход не будет таким славным.

Дружинники искренне разулыбались и принялись спрыгивать с лошадей, чтобы помочь странному конюху собраться в путь, предназначенный для настоящего воина, а не мальчишки, только и умеющего обращаться со скотиной.

- Зачем беру тебя с собой? – тихо задал вопрос воевода мне, когда двор опустел, оставив лишь нас, да северных гостей, удивленно глядящих вслед ушедшим воинам.

Я лишь кивнула, соглашаясь с его вопросом и ожидая ответа не меньше, чем он сам.

- Затем, что по дороге будет мало мест, где можно легко и просто отдохнуть. Зато будут привалы, где нет времени распрягать уставших лошадей. А надо. Иначе по утру наш путь станет еще медленней и опасней. Они знают тебя, как брата. Доверяют тебе, слушаются, принимают, как своего. Так что лучшего помощника и придумать нельзя.

Лихо уставился вперед и улыбнулся:

- И это я не про лошадей.

Теперь настала пора улыбнуться мне – неожиданное решение для юного воеводы. Странное, но очень мудрое.

Хотя еще большее удивление принесли воины – они несли и несли полезные (на их взгляд) вещи, которые могут понадобиться неопытному путнику.

Одни утверждали, что южанину в тонкой дружинной куртке будет холодно. И даже не задумывались о том, чтобы спороть вышивку, включающую меня в ряды отряда. Другие требовали сменить рубаху на более теплую прямо сейчас, чтобы после не заставлять всех ждать. Демонстративно показывали свои, чтобы доказать – они уже озаботились о себе и поддели все самое теплое, что нашли у себя в запасах.

На их лицах играла довольная и детская улыбка, будто ничего другого им и не нужно. Лишь бы конюх отправился вместе с ними на Север.

- Довольно, - пытаясь отогнать от меня своих воинов, наконец, заключил Лихо и оглядел меня с ног до головы.

Даже не видя себя со стороны, мне было ясно – без слез не взглянешь. Куртка Бородума, а поверх нее еще одна, потеплее от Милозара. Штанов оказалось и того больше – каждый принес по паре самых теплых, заявляя, что чем их будет больше, тем безопасней будет бубенцам. Шапка на голове, огромные сапоги на ногах, на поясе две фляги, кружка, парочка дорожных сумок. Чучело, а не конюх.

- Это ж сколько теперь времени потребуется, чтобы тебя привести в порядок после заботливого набега моих воинов? – Лихо рассмеялся и похлопал меня по плечу. - Иди, сам реши, что тебе пригодится в дороге, снарядись сам и Перунчика снаряди. Только не затягивай, время не на нашей стороне. Уже пора выходить, а мы все тебя собираем.

Я молча кивнула и под довольные взгляды воинов в вразвалочку, едва передвигая ногами, отправилась в конюшню, чтобы выбрать только самое необходимое и полезное для дороги на север…

- Привал! – Лихо внимательно оглядел обочину, обернулся к отряду лицом, чтобы убедиться в такой необходимости и спрыгнул с Дажденки, не желающей показывать свою слабость и усталость ни хозяину, ни сторонним. - Лис, веди всех на водопой, там есть река чуть поодаль. Милозар, мы с тобой на разведку. Остальные защищайте Элтура и следите за кустами. Не отходить с этого места ни на шаг.

Он бросил строгий взгляд на разочарованного Светика, кивнул воинам и отправился прочь на поиски места для лагеря и проверки, насколько спокойны эти земли.

Освободившиеся от всадников кони не хотели даже думать о том, чтобы снимать снаряжение. Им нужно время, чтобы просто постоять и немного остыть прежде, чем отправиться к водопою. Я улыбнулась их усталости, что они старательно прятали от людей и друг друга. Но им этот привал нужен больше, чем воинам, натеревшим себе причинные места седлом и теплыми штанами.

Мы шли уже два дня. А дорога все еще ни разу не намекнула ни на опасность, ни на мороз. Хотя Лихо не позволял никому снимать куртки или менять исподнее на тонкое. Говорил, что нашим ходом мы очень скоро доберемся до северных морозов. В деревнях, пройденных нами не было мест для ночлега. И оставалось только пополнять припасы, набирать воду, мило улыбаться местным молодухам на выданье и отправляться дальше в путь, мечтая о постели и крыше над головой.

Север оказался таким же капризным и изменчивым, как Степь. Он любил щипать нас за пятки по утру, но уже к обеду игриво требовал снять последние штаны, чтобы хоть немного остыть. Отчего все время казалось, что мы только и останавливаемся для переодеваний. Неудобная одежда мешала и убивала всякую внимательность и осторожность. Что не было добродетелью опытного воина.

Северяне тоже удивленно наблюдали за тем, как скоро изменился воздух. Они проходили через эти земли не больше седмицы назад, но тогда борода их грела, а не колола, как пучок сена у носа, а руны защищали от морозов, а не комариных укусов.

Зима отступала слишком быстро. И это настораживало. Слишком хорошая стояла погода, слишком мягким был воздух. Не стоило рассчитывать, что и дальше будет так. Хотя сейчас наша осторожность и подготовленность разбивались о тепло, превращавшее каждого в варенную репу, только что вытащенную из печи.

Я огляделась по сторонам, приметила едва видимую тропку и тихо свистнула, обращая внимание коней на себя. Подопечные тут же вскинули головы и с интересом уставились на меня, еще не зная, смогут ли сделать хотя бы один уверенный шаг после такого долгого и жаркого пути.

Самым стойким (что не удивительно) оказался Перунчик. Благодаря моему постоянному стремлению стать еще сильнее и выносливее, следуя заветам старого лекаря, он нес меня на спине меньше, чем другие своих хозяев. А мой вес, который в отряде почему-то обзывали бараньим, не усложнял ему дорогу. Казалось, что конек и не чувствовал наездника на своей спине в моменты, когда Лихо ускорял шаг и я не поспевала за ним пешим ходом.

И именно мой братишка первым сделал шаг вслед за мной.

Тропка оказалась узкой и все ускользала от взора в высокой траве, будто играя в прятки с уставшим путником. Отчего идти приходилось очень осторожно, прислушиваясь на каждом шагу к всякому шороху и колыханию.

Перунчик шел, едва не наступая мне на пятки. Не боясь за себя, но особо трепетно относясь к моей сохранности, он старался проследить за тем, что могла упустить я. А сокращая расстояние между нами, братец не позволял никому вклиниться или разделить нас друг от друга боевым заслоном.

Рекой обозвать то, что открылось нашему взору, было сложно – скорее бурный ручей, бьющий из-под земли где-то поодаль – южнее от места, где мы вышли к нему. Зато вода не успевала нагреться под ласковыми лучами солнца и все еще хранила в себе подземный морозец, который отлично освежит уставшего путника и его скотину.

Перунчик, все еще не теряя бдительности, прошелся до воды, принюхался к ней, вгляделся в свое отражение, изучая что-то в нем и опустил голову, чтобы сделать большой глоток. Несмотря на меньшую усталость, чем у больше части отряда, день брал свое. Последняя остановка для привала и ночевой оказалась не такой удачной и удобной, как хотелось бы. И поляна не радовала нас ни свежей водой, ни достаточной тенью, чтобы прикрыть небольшой отряд от сторонних глаз.

Я присела рядом у ног своего конька и набрала полные ладони воды. Ручей и вправду был ледяным. Отчего тут же свело зубы, а кожа слегка покраснела, напоминая, что мне все же ближе тепло Степи, а не морозы Севера. Хотя земля здесь оказалась куда теплее, чем воздух и вода. Отчего сапоги снова стали ненужным грузом, висящим на боку седла и мешающим спокойно передвигаться верхом.

И все же была у этой морозной воды особая живительная сила – лишь одного глотка хватило, чтобы вернуть телу бодрость, а голове ясность ума. Лицо закололо мелкими иголками, будто уткнулась в ежика, а после настал момент покоя и тишины. Весь мир застыл в ожидании – что же будет дальше. Кто следующим осмелится испить воды из-под земли.

И я знала, что каждый в отряде будет рад поступить так же. Потому что солнце все больше пекло, а Ветер не желал радовать нас своими игривыми порывами.

- Жди здесь, - я погладила Перунчика по истрепанной за полдня гриве и направилась обратно к дороге, чтобы привести остальных.

Тропка все еще казалась настораживающей. Но знание, что там – на дороге – меня ждут уставшие кони, давало силы и желание поскорее привести всех туда отдохнуть и избавиться от лишнего груза.

- Уже вернулся? – на лице Лиха раздражение и разочарование заняли первые места и так и бросались в глаза. - Нашел что-нибудь?

Я махнула в сторону тропки и кивнула:

- Есть хорошее место для привала.

Воевода довольно кивнул и молча подал знак воинам, готовым уже разбить лагерь даже здесь – посреди дороги.

- Веди.

И весь отряд направился вслед за нескладным конюхом, чувствующим тепло земли босыми пятками и знающим, что там, куда они идут найдется место для каждого. И все смогут, наконец, отдохнуть, чтобы пройти оставшийся день достойно и с меньшими потерями в силах.

- Хорошее место, - заметил Лихо, когда все приготовления были завершены, а кони бродили по поляне, пощипывая траву вместо сухого корма, что приходилось задавать им всю дорогу. - Спокойное. Странно, что здесь нет следов пребывания других. Будто никто прежде, здесь и не останавливался.

Я лишь пожала плечами на такое замечание и продолжила чистить лошадиное снаряжение. Они так устали за этот короткий путь, что сейчас любая мелочь поможет им пройти чуть больше и быстрее.

- Вот бы нам такое же попалось и вечером, чтобы разбить ночной лагерь. Иначе мои ребята скоро совсем перестанут смотреть по сторонам. А больше будут клевать носом, - продолжил воевода, глядя куда-то вдаль.

- К вечеру доберемся до большой деревни, - заметил Вардан, разглядывая довольный табун, пасущийся чуть поодаль от разбитого лагеря. - Там хорошая корчма, место найдется каждому. И конюшня есть, деревенская, все разместятся. Если правильно договориться.

- А можно и не договориться? – удивленно глянул на северного воина Лихо и выпрямился, желая стать хоть на палец выше своего собеседника.

- Ну, Сурон – человек особенный. Можно даже сказать – своеобразный. Воинов не любит, а середняков, так и подавно. Частенько выпроваживал чужаков на ночь глядя из своей корчмы, дав лишь перевести дух и наполнить живот. Даже припасов не предложил, чтобы облегчить им путь.

- И как же вы с этим справились?

- А мы – не середняки. И шли мирными, не вооруженными. Да и Элтур умеет договориться, когда прижмет. Так что все карты были у нас на руках. А Сурону пришлось играть с тем, что осталось, - Вардан ехидно улыбнулся, похлопал по плечу Лихо и вернулся к своим спутникам, будто и не было этого разговора.

- Как думаешь, стоит рассчитывать на приют у такого корчмаря? – глядя вслед северянину, поинтересовался юный воевода.

Я лишь пожала плечами и вернулась к своей работе, зная, что прежде времени переживать не стоит. Иначе Светлые Боги решат, что именно этого мы и хотим.

У нас было больше десятка коней и столько же людей, готовых хорошо наполнить карман корчмаря. Мы все ели, пили и спали, отчего могли дать ему больше, чем любой торговец, идущий сейчас что в Славгород, что из него – не торговый сейчас был сезон и никто не нес с собой ни достаточно товара, ни хороший барыш, дающий возможность отдыхать в комфорте.

Мы были мирным отрядом, даже вели с собой конюха, что само по себе говорило о том, что к бою мы не расположены. С нами шли северяне, один из них – знатный посол, который нес неведомую, но важную роль, раз его отправили к Славгород, чтобы набрать людей для борьбы с каким-то неотвратимым злом.

Так почему же тогда у Лиха могут возникнуть хоть какие-то сомнения в том, что корчмарь откажет нам в ночлеге? Будь я воеводой, я бы имела чуть больше веры в себя и свои силы.

Конечно, в этих краях нашивки славгородской дружины ничего не значили. А воинственный вид молодого отряда больше отталкивал, чем располагал. Но все же на нашей стороне были северяне. И они уже останавливались у Сурона, о котором не очень хорошо отзывался Вардан.

- Отдохнули, пора и честь знать, - оборвал мои размышления Лихо. - Солнце в зените, до деревни нужно дойти затемно. Иначе шансов найти ночлег под крышей будет меньше.

Воины понимающе кивали на слова воеводы, убирали свой скарб, вытащенный из седельных сумок, чтобы отдохнуть за кружкой горячей похлебки и куском копченного мяса. Припасов, набранных в Славгороде, становилось все меньше. В корчмах же и просто деревнях, что мы проходили, много продать не могли – здесь зима выжала из народа последние соки и того, что у них осталось, хватало только, чтобы дожить до начала торговли в больших городах.

А Лихо, несмотря на свою принадлежность в ратному роду, относился к мирному люду с уважением и никогда ничего не требовал без обмена. За что его и любили в княжеском доме и дворе, а также отправляли на встречу самых вредных гостей.

Сейчас же ему предстояла нелегкая задача – разместить людей, восемь из которых пришли с юга, во владениях корчмаря, недолюбливающего наш народ. И с этим можно было бы управиться, предложив хорошие деньги или выполнив грязную работу, если бы еще и не тот факт, что кроме меня и посла, каждый в этом отряде был воином и вызывал опаску лишь одним своим видом. Но Вардан сказал, что при большой нужде и посол умеет договариваться. Так, может, у двух голов хватит ума объединить усилия и найти решение?

А мы просто последуем за теми, кто нас ведет, чтобы исполнить свою роль во всем этом походе. Как конюху, мне легче других. Гадар приучил радоваться малому, отчего и сон на подстилке с конем под боком мне покажется праздником. Мои подопечные тоже не привередливы. Лишь бы дали воды, еды и заботливую руку, что снимет с них лишний груз. А это я готова сделать в любое время и в любом месте.

Воины же выглядели устало даже после такого благодатного отдыха. Сказывалась на них и капризная погода, и пыльная дорога, и постоянное напряжение в ожидании опасности, способной выскочить из любых кустов. И пусть все они крепились из последних сил, не подавали виду (особенно перед конюхом) и стойко держались в седле – по их лицам можно было читать, как по книге. Утомленные и не выспавшиеся, уставшие от напряжения и отказа от возможности даже просто присесть на лавку, а не голую землю, и все время ищущие опасность, воины начинали сдавать позиции.

Отчего, наверное, и не успели сразу заметить, как высокая трава, растущая вдоль дороги, стала колыхаться без всякого ветра.

Перунчик, не сбавляя шага, повернул голову в мою сторону, вгляделся в траву и кивнул, будто зная, что следует делать дальше. Я же только и успела, что хлопнуть свободной рукой за спину, проверяя на месте ли нож, и тихо свиснуть, чтобы предупредить прочих коней об опасности.

Остальное пришлось отдать на откуп настоящим воинам. После того, как все мои подопечные резко остановились, будто вкопанные, ограждая от опасности северных гостей и привлекая внимание хозяев, трава начала шуршать еще громче, а вскоре выплюнула из себя целый отряд проворных воинов, попытавшихся взять нас врасплох неожиданной атакой.

Все завертелось так быстро, что оставалось лишь слушать свое мудрое тело, наученное Гадаром за целые зиму и весну быть готовым и быстрым в любой ситуации.

Воины спрыгивали с коней, принимая бой лицом к лицу с противником, а я лишь собирала своих братцев, заставляя и дальше держать оборону так, чтобы никто не посмел напасть на наших северных спутников, которых мы обязаны защищать до главного города. Никто не упирался, а лишь иногда резко вскидывал голову и лягал копытом пытавшихся пробраться к нашим припасам разбойников.

Перунчик, стараясь не терять свое место в построении, отталкивал и сбрасывал самых наглых из нападавших. Кому-то доставались даже меткие укусы. Воины принимали бой, оголяя оружие и яростно выкрикивая что-то невнятное, ясное только им самим. Северные бородачи тоже не желали оставаться в седлах. Спрыгивали с лошадей и радостно неслись в кущу событий, оставляя Элтура на мое попечение.

Все было слажено. Воины давали отпор, кони топтали тех, кто пытался прорваться вглубь строя. Мне оставалось только делать испуганный вид и наносить точные удары противнику так, чтобы никто этого не видел.

Резкий всхрап Крамца заставил меня обернуться в хвост строя, чтобы вовремя направиться туда, обегая топчущихся коней, способных размозжить не только череп противника, но и союзника. И оттого ловкость, проворность и малый размер, что подарили мне Светлые Боги, сейчас играли на моей стороне.

Кто-то с пшеничной копной пытался схватить и забраться на юного мерина, встающего в свечку и всячески отгоняющего чужака от себя. И сколь бы ни был мал наш отряд, сколь малое расстояние нас не разделяло бы, успеть его остановить было под силу только тем, кто занят другими людьми. А потеря коня в таком долгом походе равна потере бойца.

Когда в моей руке оказались те самые звездочки? Когда странные блинчики, подаренные лекарем, полетели в захватчика чужих коней? И как оказались в его шее? Все эти вопросы не могли найти ответ ни в тот момент, ни после.

Старый лекарь научил меня самому главному – не думать, когда опасность наступает в лоб, а действовать.

Вот и сейчас, когда Крамец дотаптывал наглеца, старающегося откатиться подальше, оставляя кровавый след, мне оставалось только настигнуть врага, чтобы выхватить звездочки и спрятать подальше от чужих глаз. Даже в моменты такой неразберихи и опасности не стоит рисковать тем местом и тем доверием, что удалось завоевать у «лихой» дружины и особенно ее воеводы.

Я вытерла блинчики о рубаху поверженного врага и спрятала их обратно за пояс. Жеребец все еще пытался добраться до обидчика, стараясь обойти меня и продолжить начатое. Но даже боевой конь должен знать меру в своих делах.

Оттого рука потянулась к небрежно сброшенному поводу, а все тело подалось назад, чтобы оттащить Крамца обратно. Этот разбойник – не единственный, кто попробует разбить строй и увести как можно больше лошадей.

Они ничем не отличались от степных татей – чужой скарб и кони любой ценой должны перейти к ним в руки. И не важно сколькие могут полечь ради их алчности. Что враг, что друг – все это – оправданная жертва ради их наживы. И если кто-то пал под копытами коня – так тому и быть, куда важнее воспользоваться заминкой и пробраться ближе к припасам и другой, потерявшей бдительность скотине.

- Назад, - жестко приказала я упирающемуся мерину, нежелающему остановиться и чувствующему себя безмерно оскорбленным.

И лишь одного слова оказалось достаточно, чтобы Крамец не только опешил, но и послушно вернулся в строй, замыкая тыл и преграждая путь любому, заметившему брешь ранее.

Как и полагается разбойникам, оценив силу и умение тех, кто должен был стать достойной и быстрой добычей, они в скором времени перешли в отступление. Бросая раненных и отстающих, они превратились в бегство, забыв и пожалев о непродуманном нападении. Но правда ли то было бегство? Или хитрый маневр, чтобы заманить считающих себя раньше времени победителями воинов в засаду?

В высокой траве их может быть куда больше, да и ограниченная видимость сыграет им на руку. Не всегда победа встает на сторону тех, кто более умел. Очень часто все решает случай и нетерпеливый норов, которым могли обладать ратники, но не те, живущие за счет добычи, отвоеванной силой у мирных путников, разбойники.

- Всем стоять на месте! – только и успел приказать Лихо, заметив, как прытко тати покидают поле боя, прячась в траве. - Мы своего добились!

Не слушая приказов, забывшись в азарте битвы, Светлогор продолжил бег в сторону обочины и тут же, потеряв равновесие, полетел вперед, не заметив моей ноги, подставленной ради его же блага. Юный воин успел вскинуть руки перед собой, но не сгруппироваться, чтобы остаться невредимым. И оттого победа над разбойниками закончилась поражением от собственной гордыни и норова, который никак не мог обуздать неопытный воин.