DONE.Flood

Представьте мир без жестокости к детям. Мир, где дети могут уйти от родителей, если им плохо с ними. И прийти в безопасное и развивающее место. Мир, где ювенальная юстиция означает лишь право ребёнка жить счастливой жизнью, делать выбор самостоятельно. У меня представить получается не всегда. Но когда получается, слёзы радости окропляют моё лицо. Но мои воспоминания и мои наблюдения вокруг показывают, что создать такой мир — это очень тяжёлая, но при этом самая главная задача. Этот лонгрид я посвящаю тем, кто хочет защитить детей от домашнего насилия и тем, кто боится ювенальной юстиции. Немного моей личной истории и мои предложения — как защитить детей.

Моё детство только с виду было похоже на благополучное. Да, я рос без отца, но всем казалось, что у меня в остальном всё в порядке. В семье никто не пьёт, не наркоманит, не ворует. Так то оно так, но дома был ад. С момента когда я себя помню — с пяти лет. И до момента когда я уехал от матери в 25 лет. Тогда я уехал из дома, после чего 2,5 года жил один, стирал бельё в тазике, работал из дома, культурно пил каждый день, вейпил без остановки. Даже Жданов не помог. Потому что я чувствовал ужасное одиночество и не понимал, что мне делать. Ещё я ел консервы. Ну и вскоре, 6 марта 2013 года встретил камень в 2,5 см, который заткнули назад только через пять дней, из-за чего я мог лишиться почки. Хотя думал, что лишусь рассудка, потому что от боли не мог есть и спать. Выпил пачку ношпы и пенталгина. За эти три года, что я лежал в больницах и корчился в муках, я постарел очень сильно. В 25 лет мне на вид давали 18 лет. Сейчас мне 33. Мне и дают 33. Морщины, усталость, худоба. Была ещё врождённая патология — сужение мочеточника, нефроптоз и нефролитиаз. Но они не особо проявляли себя до этого. Было много случаев в 7–17 лет, когда у меня, как мне казалось, сильно болел желудок. Я думал, что гастрит. В 17 лет я лёг в больницу с такой же болью, но её уже не мог терпеть. Никакого гастрита не нашли, но снова подтвердили проблемы с почками. Я поступил в вуз, в который не хотел поступать, закончил потому что мать сказала, что “главное — закончить”. И, как вы понимаете, у спора слишком высокая цена выплаканных слёз, страха, боли, бессонницы. Я хотел всё это снизить и старался не спорить. Закончил вуз и ни дня не проработал по специальности. А в 25 лет уехал из дома, потому что больше не мог терпеть истерики и унижения с её стороны, которые были в буквальном смысле каждый день. Каждый день с момента когда я себя помню до последней встречи с ней. Постепенно я стал раскапывать своё детство и сейчас вполне открыто могу сказать о тех проблемах, которые тогда были и к чему они привели (в этом случае анонимно, но я в одном шаге от публичного репоста). Я не учился в той сфере, в которой хотел и не работаю в той профессии, о которой мечтал, потому что мне запрещали в жёсткой форме: угрозами, унижениями и манипуляцией богом, карой, апелляцией к стыду и совести. Я боялся общаться с девушками, как сейчас мне кажется, причиной тому — страх перед лицами женского пола, сформированный в родительском доме. Так же у меня не было позитивного примера отношений между папой и мамой. Они развелись когда мне был один год. У отца давно другая семья, он в четвёртом браке, в котором у него родилось ещё два сына. По сути меня растили две женщины, вторая из которых — её мама, моя бабушка, которая тоже развелась со своим мужем (до моего рождения) и я не видел позитивного примера отношений бабушки с дедушкой (или другим мужчиной). Эти две женщины каждый день кричали друг на друга, унижали друг друга, кричали на меня и унижали меня. Каждый день меня осуждали и оскорбляли самые близкие люди. Ещё когда я учился в начальной школе я стал писать рассказы. Когда мне было 8 лет, мы переехали на Коломенскую. Мы жили на пятом этаже. Рядом с домом ездили трамваи, машины. Я рисовал схему движения транспорта на большом ватмане. Однажды я вернулся из школы и увидел изорванный ватман. Мать меня встретила ужасными криками, вены на её шее были вспухшие, глаза вытаращенные, она орала на меня: “Вот чем ты занимался вместо уроков” ну и в том же духе, а дальше стандартный набор: “сволочь, гад, это ты во всём виноват, все мои проблемы из-за тебя”. Так происходило много раз. Когда я возвращался из школы, я не находил свои рассказы, схемы, рисунки, записи. Их выбрасывала моя мама. А потом она орала на меня, что бы я делал уроки, которые задают и чтобы я жрал всё что она кладёт на стол. Под таким стрессом есть не хотелось. Но меня заставляли. В те редкие моменты, когда я был в гостях за обеденным столом, аппетит моментально возвращался, а пищеварение нормализовывалось. Что наглядно определяет реальную причину проблемы. Причина в эмоциональной атмосфере в родительском доме: крик, ор, истерики мамы без всякой причины и повода, унижения и оскорбления в мою сторону. И так каждый день. Дома меня не выпускали из-за стола, пока я всё не съем: суп, мясо, картошку, хлеб. Я ел через силу, чтобы от меня отстали. Кажется, еда не переваривалась и с 5 до 18 лет у меня были тяжёлые запоры по неделе. Вероятно, они — одна из причин хронического простатита, который у меня выявили в 15 лет. Со всеми вытекающими симптомами. Каждый врач, кто читал в выписке за мои 15 и 17 лет такой диагноз, смотрел на меня глазами полными скорби. То, что многих лиц мужского пола поджидает лишь после 45 лет, меня встретило ещё до совершеннолетия. Ещё до начала половой жизни. Которая, по сути тоже была запрещена. Потому что “нужно только в законном браке” и “бог то всё видит”. По этой же причине нельзя было врать маме, потому что “бог то всё видит”, а если бог видит и соврёшь, то потом накажет. После того, как я ей говорил правду, конечно, приходилось очень плохо. Религия навязывалась постоянно. Со стороны мамы чаще всего — страхом, со стороны бабушки чаще всего всякими, якобы, правдивыми историями из жизни, которые, как она была уверена, надёжно доказывают существование бога и его добрую волю, что бы бабуля осталась жива и даже поступила в московский вуз.

Ежедневно я был под эмоциональным прессингом и довольно часто мне не хотелось жить. Но я никогда не думал о самоубийстве всерьёз. Потому что всегда оставался более серьёзный вопрос без ответа: “Неужели, это всё?”. Любопытство, боль и несогласие заканчивать жизнь на такой ноте, с такими плачевными результатами. Может быть, ещё лучше жить вечно. Но если и не получится жить вечно, то хотелось бы, что бы жизнь прошла счастливой. Каждый сам определяет своё счастье. Мне кажется, моё счастье только впереди. Я хотел бы в это верить. Но помимо прочего, я хотел бы что-то сделать для тех, кто сейчас является ребёнком. Возможно, это станет неотъемлемой составляющей моего личного счастья. Я мог стать архитектором или писателем. Или педагогом. Но всё это затмевается болью, которую испытывают сотни тысяч детей прямо сейчас. Прямо сейчас.

Я не хочу, чтобы кто-то другой прошёл через то, через что прошёл я. Поэтому я хочу заниматься этой темой — темой защиты детей от жестоких родителей. И именно в тех ситуациях, когда бессильна полиция, когда с виду семья благополучная, но при этом в ней есть насилие. Но мне тяжело быть евангелистом или просто менеджером проекта. Я довольно косноязычен, не умею строить ритуальные беседы и задавать общие вопросы. Иногда мне просто нечего сказать тем комментаторам, кто вместо предложения помощи, контактов, хотя бы прямых ссылок на похожие проекты в мире, раздаёт советы, не понимая, что трагедия этой проблемы именно в том, что человек теряет способность применять подобные советы. Мне кажется идиотскими советы “начать работу с подростками”, в детдоме, получить образование психолога, рожать и воспитываю 100500 детей. Так делают люди, кто не имеет достаточных психологических навыков, что бы вместо идиотских советов, начать хотя бы задавать вопросы, если уж кишка тонка сделать что-то большее (написать письма всяким НКО, сделать дизайн плаката, снять ролик, сделать своё НКО, раздавать визитки у школы, построить убежище…).

Самое частое, что советуют, это конечно — родить и воспитать своих детей. Этот идиотизм пора прекращать. Я считаю, нахрен лезть в пекло, если привита модель неуспешного поведения, если я пока не являюсь примером счастливого человека. Надо сначала разобраться с собой и нормально повзрослеть. Во время написания этого текста (4 апреля 2019) читаю Корин Свит “Сам себе психотерапевт. Как изменить свою жизнь с помощью когнитивно-поведенческой терапии”. Интересная книга, заставляет задуматься, но идёт очень медленно, приходится отвечать на сложные вопросы, ответы на которые забываются, а вспоминаются порой в ситуации, когда нельзя погрузиться в книгу (по сути — в терапию с помощью книги), например, во время триггерных событий на работе.

К сожалению, хорошего художественного фильма на эту тему так и не сняли. Вы посмотрите на мировой кинематограф. Можете ли вы назвать хотя бы три фильма, которые описывают проблему эмоционального насилия в семье в отношении ребёнка? Я могу назвать только два: “Нелюбовь” и “Похороните меня за плинтусом”, да и то, очень слабые попытки. У меня куча вопросов в создателям этого кино. Брали ли они в консультанты детей, кто пережил такое детство? Скорее всего, нет. Потому что в обоих фильмах эмоции детей почти сведены к нулю. Мы их не видим. А додумывать за авторов — это не задача зрителя. Нужно эти эмоции показать. Натурально, через метафоры, через какие-нибудь наукоёмкие картинки. Ничего этого нет. Уставшее грустное лицо обоих героев кино. Ну такое ведь временами случалось у каждого? А поэтому непонятно, из-за чего все эти страдания. Брали ли они консультации у психофизиологов, нейробиологов или хотя бы научных коммуникаторов, специализирующихся на этой теме? Скорее всего, нет. Я понимаю, что тема тяжёлая и во многом тяжёлая потому, что те, кого эта проблема не коснулась, не понимают глубины этой проблемы, а те, кого эта проблема коснулась, из-за данной проблемы утратили способность заниматься системным решением проблем. Замкнутый круг. Но его пора разрывать. С обоих сторон, разумеется. Иначе, у меня нет оснований верить в людей вокруг. Иначе, нет смысла во всём. Иначе, все ваши IT проекты, все ваши магазины, машины, смартфоны не имеют никакого значения. И наука с религией не имеют значения. И даже медицина и демократические завоевания— тоже меркнут если вы отказываете признать право любого человека, в том числе ребёнка, на счастье и самоопределение. Если вы отмахиваетесь от этой проблемы. Если вы считаете нормой насилие в отношении детей и ничего не делаете, что бы оно прекратилось.

В общем, многие люди своим бездействием дальше голосуют за то, что бы дети дальше страдали. По сути именно это говорят такие люди. Даже если они сами этого не осознают. Даже если они заявляют обратное. И редкий случай когда человек пытается найти партнёров, как-то поучаствовать самостоятельно. Такие примеры есть, но ничего практического из этого пока не вышло. Людям страшно. На слуху страшная и ужасная “ЮЮ”, ювенальная юстиция, пожирающая детей у ни в чём ни повинных родителей. Страх затмевает разум и мешает признать очевидную мысль — что сотни тысяч родителей в России и миллионы — в мире, ужасным образом, ничуть не легче пожирают своих детей дома, за закрытыми дверями, пока никто не видит. По сути родители-оборотни.

Некоторые знакомые меня спрашивают: “А что за насилие такое? На что оно похоже?”. Отвечаю. Возьмите фильм “Похороните меня за плинтусом”, подтяните эмоции до уровня любого фильма, от которого вам действительно страшно и представьте что такое в реальности происходит каждый день. Без преувеличений. Представьте себя маленьким, беззащитным человеком у которого толком и друзей нет, потому что не было примера дружбы. Если рядом только пример истерик, угроз и насилия, то приходится переламывать себя. Нет норматива отношений. Ну а итог — сначала стою в стороне, потом бурная радость от здорового и конструктивного общения, потом люди отворачивались от меня или начинали травить (видимо, моя радость была слишком бурной), потом опять же мои слёзы, одиночество, отчуждение. Нежелание идти в школу. Нежелание идти домой. Желание прекратить страдания раз и навсегда. Но и нежелание прекращать жизнь. Ощущение, что и выхода никакого нет. Ситуация, в которой и такая жизнь — не выход, и смерть — не выход. Разум и интуиция где-то далеко подсказывают, что другая жизнь может стать выходом. Но какая это другая жизнь? Тем более когда самому 33 года, 8 или 10 (сбился со счёта) хронических болезней, обезболивающие вместо сахара в кофе, отсутствие коммуникативных навыков, желанной профессии, сил, присущих себе же ещё каких-то 10 лет назад. А ещё унижения на работе и воспоминания где я был и что делал 10 лет назад и где я сейчас - после трёх лет скитания по больницам, трёх операций и бесконечных почечных колик. Не знаю.

В середине 2018 года я начал думать над сценарием художественного фильма по мотивам моей жизни. Научно ориентированное, с глубокой проработкой анимации и драматургии образов и метафор, которыми можно заменить состояние человека в сложных ситуациях. Например, после того как пол года назад впервые за два года у меня случилась паническая атака, у меня довольно быстро возникла в голове метафора, которая довольно точно отражает моё личное восприятие. Паническая атака в тот раз у меня случилась на работе, на фоне большой физической нагрузки и истощения. Я таскал тяжести, которые мне нельзя таскать, работал 6/1 по 12 часов плюс по 1,5 часа на дорогу. И в свой законный обеденный перерыв зашла стажёр директора истеричной натуры, которая наехала на моего напарника. Я его стал защищать и она мне сказала несколько фраз, очень похожих на типичные во время истерики фразы моей матери и интонацией, весьма похожей на интонацию во время истерики моей матери. Что произошло? Я молчал, но чувствовал как будто я теряю вес и ориентацию в пространстве. Она вышла. Потом я успел дойти до своего директора и сообщить об этом, но сразу после этого меня стало быстро накрывать. Я стал ломиться в туалет, но он был закрыт. Я забежал в раздевалку, сел на лавку и тут меня накрыло полностью. Представьте, что вам надевают на голову прочный полиэтиленовый пакет на голову, туго заматывают скотчем и сбрасывают из самолёта. Вы задыхаетесь, не чувствуете силы тяжести, проваливаетесь бесконечно вниз. Вы хотите кричать, но через пакет ничего не слышно. Вы стараетесь дышать, быстро дышите, но воздуха нет. Вам нечем дышать и у вас дикая паника. Вы пытаетесь содрать пакет и ощутить землю под ногами. И только спустя пять минут вы как бы разрываете пакет, в тот же момент у вас раскрывается парашют и спустя ещё две минуты вы приземляетесь на землю. Это страшно. Это тяжело. И это только самая малость всего, что можно живо визуализировать. История стоит того, что бы сделать её экранизацию. Ради всех, кто страдал в детстве, против всех, кто ненавидит детей, выдавая себя за защитников детей, за психологов, за любящих родителей, но продолжает ненавидеть детей, бороться с их правом на счастье и свободу.

Но тут я, конечно, не одинок. Просто у таких как я, нет сил сделать крупные проекты самостоятельно. Потому что если человека сделать инвалидом, он, будучи инвалидом, не может построить дом. Что бы строить дом, нужно таскать плиты, кирпичи, управлять техникой, кроме того иметь знания и навыки. И уметь организовать людей. А тем, кого не сделали инвалидами, просто не хочет строить этот дом. Не хочет. У них и так всё хорошо. А эти инвалиды только мешаются под ногами — так думают многие. Не хотят себе признаваться в этом, но по сути, им неприятна вся эта история. И они боятся, что из-за неё, у них отнимут детей. И они порой начинают защищаться и демонстрировать ненависть к детям.

Если вы думаете, что я такой… ммм, “изнеженный”, как это выразился один детина, то скажу вам следующее. Я бы предпочёл остаться в компании школьных хулиганов, чем дома. Потому что хулиганов, если что, можно поменять, а родителя я не мог поменять, у родителя была монополия на насилие. И от этого было безумно страшно. Я много раз сбегал, когда был совсем юный, но меня быстро возвращали. Когда я пошёл в школу, я продолжал хотеть сбежать из дома, но уже боялся погибнуть на улице от холода и голода. Мне не помогли соседи, не помогли учителя, не помог подростковый психолог. Потому что у родителя монополия на насилие. И, кажется, с этим соглашались все взрослые вокруг. Главное ведь без синяков? А синяков-то у меня и не было. Всё, насилие продолжается. Никто не предложил мне убежище.

Если вы боитесь злоупотреблений или “ужасной ювенальной юстиции” или “ювенальной конвенции”, как выразился другой мой знакомый, то вы плохо читали этот текст. Вы будете совершенно не правы, если решили, что я призываю на помощь государство. Я призываю на помощь лично вас. Вот именно вас, кто сейчас читает этот текст. Взять на себя ответственность за строительство убежища. Если вы можете, это не значит, что может любой. Если вы не можете, может вы знаете того, кто может. Может вы можете собрать людей. Сделайте хоть что-то. Хоть что-то помимо критики и советов лично мне. Вмешательство государства в жизнь ребёнка не просто не нужно, но и вредно. Ребёнок имеет право падать, плакать, до определенного возраста это нормально. Такова жизнь. И родителя нельзя из-за этого лишать родительских прав. И вообще, на первом этапе нужно помочь объяснить великовозрастным недорослям как устроен мир и что дети — не их рабы и не их собственность. А если не понимают, а ребёнок при этом явно выражает желание от них уйти, то вместо холодной улицы, насыщенной криминалом и тяжёлыми наркотиками, предложить безопасное убежище, по возможности обеспечить лучшую среду для взросления. Никаких тюрем и штрафов для родителей. Спасибо, что родили. Конечно, нужен общественный мониторинг, не нарушающий права на личную жизнь. Нужно добровольное, но при этом очень привлекательное, “вкусно” поданное образование для родителей. Ну и конечно нужны убежища для детей. Если ничего не помогло и ребёнок уходит из дома, то пусть он лучше уйдёт в безопасное место. Если вы думаете, что в детстве было тяжело всем, то видимо вы не понимаете, что у тяжести есть мера. Сто рублей — это деньги, и тысяча рублей — это деньги, и сто тысяч рублей — это тоже деньги. И одно дело — платить небольшую зарплату, что может казаться несправедливым, что якобы вам не доплачивают. Но совсем другое дело — вытаскивать деньги у вас из кармана. Так же и с насилием. Если вы не убегали из дома, вы не знаете, что это такое. Если вы не хотели почти каждый день покончить с собой — вы не знаете, что это такое. Но знают что это такое миллиард детей по всему миру, согласно данным INSPIRE (или какая-то существенная доля наиболее травмированных из них). В этом докладе ВОЗ написано довольно подробно про масштабы проблемы насилия над детьми, про пути выхода и всё подкрепляется ссылками на научные исследования. Так что, стоит обратить внимание. Тем более, что есть официальный русский перевод. Уважительное отношение к детям является нормой во многих странах, например в Финляндии. Ну вы, конечно, можете мне возразить: мол, какой там уровень жизни, им нет причин срываться на своих детей. Звучит вроде бы убедительно. Но прочтите рассказ Александра Куприна “Немного Финляндии”. Это же уважение к детям наблюдал даже он. В 1908 году. Когда Финляндия всё ещё была оккупирована Россией. Уже 100 лет подряд. И была по объективным показателям довольно бедной страной. А до этого 650 лет была под Швецией. Что-то оккупация им не помешала любить и уважать друг друга, включая детей. Два года подряд, в 2018 и 2019 годах Финляндия заняла первое место по индексу счастья. Из всех стран мира. В странах где гораздо меньше насилия к детям, вот странность, выше экономическое положение, выше зарплаты и пенсии, ниже преступность, ниже уровень самоубийств. И выше уровень счастья. Хотя, казалось бы, как-то без скреп/гирь/пут справляются в Западной и Северной Европе, Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии. И много где ещё. Даже в Восточной Европе, Индии и Китае ситуация выглядит лучше. Россия — третья страна по количеству самоубийств на 100 тысяч населения. После Гайаны и Лесото. Вы хоть слышали про эти страны?

Про то как влияет насилие в детстве на формирование мозга есть много исследований, какие-то исследования (а так же документы и другие материалы) на тему жестокости к детям я публикую в своём телеграм-канале (который в данном случае не указываю, но начните искать их по названию: “Journal of Child Psychology and Psychiatry 51:10 (2010), pp 1079–1095”, “Epigenetic regulation of the glucocorticoid receptor in human brain associates with childhood abuse”, “Hidden Wounds? Inflammatory Links Between Childhood Trauma and Psychopathology”, и т.д.), что-то ещё в 2016 году описал в одном издании (которое в силу формата опять не указываю, вам придётся поверить, что я приложил свои усилия, что бы несколько тысяч человек узнали о проблеме и путях решения).

Вообще, тем, кто хочет быстро и легко погрузить в проблему жестокости к детям, есть не только научно ориентированное и последовательное, но наглядное, простое для понимания видео проекта “Доброум” (даже два): “Как нельзя воспитывать детей. Бомба в голове.” и “Лицемерие и культ родителей — 6 признаков”. В ютюбе ищется легко. Эти два видео многое объясняют в целом. Есть ещё моё личное видео на два часа, но оно закрыто для общего просмотра и доступно по запросу — журналистам или тем, кто лично знает мою маму и пишет мне всякие гадости (и тут главный на сегодня, на 4 апреля 2019 г. вопрос — если человек многое понял, то стали бы его друзья писать мне гадости?). С сентября 2018 года по настоящее время (4 апреля 2019) я не общаюсь со своей мамой. Соответственно, не помогаю. А нуждается ли она в моей помощи? У неё три квартиры, машина, дача. Она может нанять кого угодно помочь ей в чём угодно. А я гол как сокол, в некоторым смысле по её же вине — когда мне только исполнилось 18 лет, злоупотребляя доверием при очередной смене квартиры она вынудила меня, якобы “для снижения налогов”, переписать мою долю на неё.

В России последние годы госпропаганда насаждает “Петра и Февронию”. Мне кажется, какие-то весьма “гениальные” эксперты из АП и ФСБ берут частные редкие примеры и упускают большинство других людей и даже в этих редких примерах не видят всей картины. Вот я тот самый человек кому вот эти собирательные “Пётр и Феврония” помогли не вести половую жизнь до определённого возраста (но не остановили потом, даже от ЗППП не уберегли, сказать по правде). Правда цена этого — неуверенность и тяжёлые хронические болезни. Тяжёлые хронические болезни во многом были сформированы из-за того, что я следовал приказам в детстве — когда и что жрать и чем заниматься вообще. И скрывал то что меня тревожит. Потому что “Христос терпел и нам велел” — говорила мне бабушка и много раз рассказывала, как она скрывала болезни от своих родителей. Да и страшно было говорить. Не хотелось поднимать ор и истерики у матери. Я не успевал отдохнуть от этого. У меня несколько врождённых болезней, но из-за насильственного воспитания появились ещё несколько. От рождения у меня нефроптоз (а так же что-то ещё с почкой), частичная блокада и дискинезия желчевыводящих путей. По причине длительного выученного воздержания, серьёзного и многолетнего нарушения стула, по причине переохлаждения, когда морозили в ледяном подвале ночами при храме, появился хронический простатит, ещё до окончания школы. Рези и боли при мочеиспускании, частые позывы в туалет я чувствовал уже в 12–13 лет, из-за этого учителя вызывали маму в школу — я вставал посреди урока и уходил в туалет, что ужасно бесило учителей, они орали на меня, вызывали к директору, вызывали родителей на допрос. А в 15 лет мне уже поставили диагноз в больнице, а точнее несколько диагнозов. Я надеюсь, что когда-нибудь я напишу текст, а может быть и напишу сценарий для художественного фильма, основанного на истории моей жизни. Я теперь расхлёбываю вот это подавление моего личного выбора. Многие люди боятся государства. И правильно боятся. Многие люди боятся всяких сект. И правильно боятся. Но почти никто в упор не замечает, что тяжёлой деструктивной насильственной сектой может быть обычная семья, родители в которой даже не стоят ни на каком учёте, потому что а) выглядят нормальными с точки зрения посторонних людей и б) как минимум один из них — представитель государства. Пожалуй, семья семье рознь, как и религия бывает разной. Да, семья не наркоманов и алкоголиков (мама и бабушка по крайней мере, отец — явно алкоголе зависимый человек, но он уехал от меня когда мне был 1 год), но в общем есть все признаки тоталитарной деструктивной секты: недобровольность или манипуляция выбором, насилие, жёсткий насильственный и унизительный контроль личной жизни, запрет личной собственности и т.п. В храм, воскресную школу меня водила бабушка, на выходные, в том числе зимой, в рождественский пост. Храм старообрядческий [название храма], но вообще, судя по моим наблюдениям, ничем не отличается от любого православного храма, который имеет подсобные помещения. Ну и вот, зима, -20 градусов, там пост, один на всех, гречка без соли и масла, чёрный хлеб, у меня всё было пеленой перед глазами, ходил по стеночке. Мужчины постарше спали в отапливаемом блоке, женщины — под храмом, но там было очень тепло, я был там однажды, а нас двоих поместили в полуразрушенный полуподвал, где не было отопления и окна в одно стекло (не стеклопакет, продувались), ну вот там пока надышишься, где-то +2 — +5 будет, спишь под двумя одеялами, в одежде, и всё равно я просыпался каждые 15 минут от холода, трясло жутко.

Моя религиозность менялась. Постепенно, от ортодоксальности до атеизма. Об этом я в 2017 году рассказывал на встрече [одной уважаемой организации]. Вместе с религиоведом [имя фамилия], которая исследовала [название организации], в которой, собственно я и состоял. Мы нашли друг друга на научно просветительском слёте [название слёта, год, ссылка на видео]. С тех пор я стал атеистом и мне стало гораздо легче. А мораль сей басни в том, что я из вполне традиционной религии перешёл в менее традиционную для России, потому что мне было безумно одиноко и я хватался за любую соломинку.

Что же я предлагаю?

Убежища. Одна подруга меня решила расспросить, как же я собираюсь помочь детям. Конечно, я предложил идею — построить убежища. Типа Саммерхилла, или что-то подобное, свободное для входа и выхода, с сильным самоуправлением, но и контролем мудрых психологов и педагогов - открытых для общественности. Это самый простой и самый либертарианский путь — путь предоставления альтернативы для любого ребёнка, сделанный в рыночных условиях, то есть без принуждения, на добровольные пожертвования. Но что я услышал в ответ? Что нужны критерии отбора, что нужна супер система и чуть ли не бизнес план. То есть, пока я не найму (не понятно за какие деньги) кучу юристов, маркетологов, строителей, что бы они построили убежище, никто и пальцем не шелохнёт? Пусть дети страдают дальше? План простой.

Убежище это место, куда может прийти любой ребёнок. Это помощь детям, которым плохо с родителями. “Плохо” это субъективное впечатление самого ребёнка, ему не нужно доказывать, что ему плохо. Если он не хочет быть с родителем (родителями) он должен иметь возможность жить без них. Что я хотел бы сделать? Убежища. Хоть по принципу Саммерхилл, хоть любые другие гуманные и открытые для общественного контроля форматы, с защитой от тиранов. Что должно быть в убежище? В идеале — психологическая и юридическая помощь, образование и профориентация. Но как минимум — возможность переждать бурю до тех пор, пока либо ребёнок не захочет вернуться к родителям, либо пока не встанет на ноги. Надо дать шанс любому ребёнку почувствовать себя в другом (и при этом безопасном и развивающем) месте. Бьюсь об заклад, эта рыночная либертарианская система поставит всё на свои места. Такие как я там останутся, а те, кто симулируют или кто просто лучше себя чувствует с родителями — вернутся к родителям. Не нужно отсеивать детей от возможности получить убежище, ибо это путь в ад.

Меня спрашивает знакомая, а что если ребёнок будет манипулировать и шантажировать уходом из дома? Вопрос не новый. Любой родитель-дебил угрожает ребёнку сдать его в детдом, отдать в руки полиции и так далее. Чем, конечно, закрепощает ребёнка ещё сильнее. Но если у ребёнка будет объективная информация о существовании убежищ, он сможет им воспользоваться, если будет в этом потребность. Ребёнок манипулирует? А в чём проблема? Пусть манипулирует. Пусть уходит. Почему вас должно это волновать если вы хотите, что бы ребёнок был счастлив? Если вы — хороший родитель и у ребёнка нет потребности жить в коммуне, то он вернётся. А если вы плохой родитель или у ребёнка есть потребность жить в коммуне, то держать его силой дома — это верх цинизма и антингуманности. То это и есть насилие.

Ещё один контраргумент: “Очень чётко должна быть выстроена система и критерии и работа исходя из этого. Попробуй поработать с подростками.” То есть до этих пор пусть дети страдают дальше? Что мне им сказать? Что тому, кто предъявляет такие условия пофиг на детей и такие люди ждут пока я пройду все “круги инициации”?

Если в России есть хоть один человек, кто считает, что такая проблема существует, он может мне написать, что бы я знал, что он есть, а потом просто начать делать или продолжить, если уже начал. Если же такого человека нет, то Россия обречена.

В общем, если вам тема защиты детей близка или вы просто солидарны со мной — сделайте репост этой записи и напишите мне если хотите вместе со мной строить мир без жестокости к детям.

А главное — если вы захотите, вы сделайте это и без меня. Но мне будет приятно, если со мной. Может быть, такое участие даст мне смысл жизни и сделаем меня счастливым. Не ждите от меня инициативы, проявите её сами.