Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 2)
Рассказывает С.В.Голд — переводчик и исследователь творчества американского фантаста.
Что характерно, Хайнлайн вообще не показывает, как масоны управляются с другими фракциями подполья, по факту они просто ими руководят, а как и чем они поддерживают свою руководящую роль, остаётся за кадром. Зато Боб демонстрирует, как они действуют вовне организации. Потому что жалкой горстке революционеров противостоит не только армия Пророка, но и всё многомиллионное население страны. И главная задача подпольщиков не в том, чтобы победить Пророка, а в том, чтобы победить своих сограждан. Заставить народ восстать против того, что всех устраивает – задача как раз для масонов, за которыми закрепилось реноме тайных манипуляторов.
Чтобы освободить обманутый народ, нужны опытные шулеры. Эту забавную диалектику можно заметить во многих произведениях Хайнлайна. Его герои часто возмущаются, когда им что-то навязывают сверху, говоря «Мама знает, как лучше», но при этом то и дело появляется Папа, Который Знает, Как Лучше. Ну… потому что это, в общем, правильный папа, да.
Итак, Хайнлайн поместил масонов в центр движения Сопротивления потому что ему нужна была тайная организация, такая, которую Пророки не могли прихлопнуть, придя к власти. Ещё ему нужна была организация, которая имела опыт в подготовке революций. И, наконец, ему нужна была организация, о которой он кое-что знал. Хайнлайн всегда придерживался правила, которое гласит: писать нужно либо том, что знаешь хорошо, либо о том, о чём не знает никто. Хайнлайн интересовался масонами и даже подумывал о вступлении в Ложу, но, по-видимому, не сумел преодолеть финансовый порог вхождения. По свидетельству Вирджинии, Роберт никогда не присоединялся к Братству. Критики, как один, утверждают, что упомянутые Хайнлайном ритуалы и знаки масонов он вполне мог почерпнуть в открытых источниках. И всё же, Вольные каменщики, как и Неемия Скаддер, оставили след во многих книгах Хайнлайна. Их тайные знаки можно найти даже в поздних романах писателя, «Достаточно времени для любви» и «Кот, проходящий сквозь стены». Нельзя не упомянуть и эпизод из «Двойной звезды», где Лоренцо принимают в марсианское Гнездо. В этом ритуале легко прослеживаются параллели с обрядом принятия в Ложу героев повести, надо только заменить виброкинжалы каббалистов жизненными жезлами марсиан. При этом в обоих случаях автор скрывает часть событий за сценой:
«Не вижу смысла, да и не вправе я описывать оставшуюся часть их наставления меня в качестве новоиспечённого брата».
«Если это будет продолжаться…»
«*******************
Строкой звёздочек я обозначил здесь обряд усыновления. Почему? А потому, что знать о нём положено только принадлежащим к Гнезду Кккаха. Это семейное дело».
«Двойная звезда»
Есть только одно принципиальное отличие: Джон Лайл воспринимает происходящее очень серьёзно, Лоренцо же описывает происходящее с нескрываемой иронией.
«Скажу только, что она была долгой и в ней была какая-то торжественная красота … она была наполнена благоговением перед Богом, братской любовью и непорочностью».
«Если это будет продолжаться…»
«Засвидетельствовав таким образом, что свято чту Материнство, Дом, Гражданские добродетели и не пропустил ни одного занятия в воскресной школе, – я получил позволение войти».
«Двойная звезда»
Между этими двумя цитатами примерно 15 лет жизни писателя. Была ирония Лоренцо естественной реакцией циничного комедианта, или она отражала возникший с годами скепсис самого автора? Хайнлайн заинтересовался масонами во время обучения в Академии ВМФ в Аннаполисе – один из его приятелей был как-то связан с Ложей. В то время Боба завораживали всевозможные конспирологические теории, он искал тайные пружины, которые управляют миром, и идеи масонства упали на благодатную почву. Но курсант Академии Роберт Хайнлайн был беден как церковная мышь и не мог позволить себе дорогостоящее посвящение. А когда у Хайнлайна наконец-то завелись деньги, его уже не интересовали никакие Ложи. Он и без одобрения Братьев стал настоящим вольным каменщиком – занимался каменной кладкой в собственном саду для собственного удовольствия, в перерывах между написанием книг.
Конечно, Боб был тот ещё конспиратор, и если бы он проник в тайны масонов, он бы не выдал этого ни единым словом. В его официальной биографии довольно много белых пятен на месте тех вещей, которые он постарался скрыть от публики. Но, как заметили на одном форуме, посвящённом Хайнлайну, до сих пор никто не находил каких-либо записей о его членстве в Ложе, между тем, как многие масоны были бы счастливы заявить на Хайнлайна свои права. Увы, Боб не оставил им ни одного шанса.
05.Психоматематика
Но, разумеется, главной наживкой для Кэмпбелла в повести Хайнлайна были вовсе не масоны. Ей стала куда более революционная концепция психологии как точной науки. Если присмотреться внимательно, повесть обильно насыщена футуристическими психологическими «гаджетами».
«В течение трёх поколений американский народ от колыбели до могилы воспитывался самыми умными и дотошными психотехниками в мире».
Психотехники контролируют подсознательные стремления лиц, помещённых под наблюдение, конструируют пропагандистские компании, анализируют социальные тенденции общества и, наконец, напрямую манипулируют массовым сознанием всего населения. При этом психотехники оперируют численными показателями и уравнениями, и строят свои прогнозы с вычисляемым уровнем достоверности. Хайнлайн описывает нечто, весьма похожее на психоисторию Гарри Сэлдома (нет, Хайнлайн не читал черновики Азимова, тот написал их много позже), разве что формулы психотехников Хайнлайна попроще и применяются к более коротким временным дистанциям.
Психотехника, т.е. психология, развитая до уровня науки и реализованная как технология, – это было то, что нужно Кэмпбеллу, который стремился расширить круг тем, вовлечённых в научную фантастику, за счёт гуманитарных наук. Представление о психологии, как о равноправном партнёре традиционных естественных наук – физики и математики – привело Джона в восторг. В своём предисловии к журнальной публикации повести он пишет:
«Роберт Хайнлайн в своей «Если это будет продолжаться…» показывает нам цивилизацию, в которой психология и массовая пропаганда стали наукой.
…
Психология не может считаться наукой, пока профессиональные психологи признают (и они не могут этого не признавать), что «невозможно предсказать, как конкретный человек отреагирует на конкретный стимул». При должном развитии психология сможет предсказывать подобные вещи; как следствие, она сможет точно выбрать нужный стимул, чтобы вызвать любую желаемую реакцию. Несомненно, наш мир стал бы более упорядоченным, если бы мы умели нажимать на нужные кнопки в сознании человека и заставляли его реагировать так же надёжно, как и любую другую машину.
…
И если у вас есть человек или группа людей, принимающих решения, то хороший психолог, применив свою науку, сможет заставить их отреагировать на выбранные стимулы вполне определённым образом!
Возможно, он будет прав, а весь остальной мир ошибается. Возможно, на самом деле всё совсем наоборот. Но об этом уже никто не узнает. Потому что весь мир будет вынужден согласиться с ним, причём совершенно искренне».
Читатели не могли не заметить смещение тем журнала в гуманитарную область. В письме в редакцию «Astounding» некая Линн Бриджес писала:
«В прошлом году «Astounding science fiction» запустила в оборот новый тип истории, который лучше всего охарактеризовать как «социологическую» научную фантастику… И Азимов, и Хайнлайн рассматривают психологию, как точную науку, которую можно применять в формулах и получать предсказуемые результаты. Я не могу с этим согласиться. Сама природа психологии мешает ей достичь точности математики…»
Хайнлайн, считавший психоанализ шарлатанством, мог бы с ней согласиться, если… Если бы не работа над пропагандистскими материалами во время политических кампаний.
«Годами они учились тому, как оседлать человека и скакать на нем верхом. Они начали с рекламы и пропаганды и тому подобного и дошли до того момента, когда простое честное жульничество, к которому прибегает любой коммивояжер или бродячий торговец, превратилось в математическую науку, против которой у обычного человека нет ни одного шанса».
Реклама и пропаганда. И ещё семантика. В промежутке между первыми подходами к повести в мае и её завершением в августе 1939 года Хайнлайн посетил семинар по общей семантике Альфреда Коржибского. За семинар пришлось заплатить 50 долларов – огромная дыра в семейном бюджете Хайнлайнов, хорошо ещё, что семинар проходил в Лос-Анджелесе и не пришлось тратиться на поездку. Вот они на фото перед семинаром – Роберт и Леслин, молодые и полные энтузиазма. У них впереди ещё два с половиной года такой жизни, прежде чем всё закончится.
Коржибски произвёл на Боба неизгладимое впечатление, в его Общей семантике он увидел прикладной инструмент, который можно использовать как в частной жизни для личного потребления, так и в социальной инженерии масс. С этого момента семантика надолго поселилась в его текстах.
Мне кажется, Золотой век фантастики на самом деле был периодом неопределённости. Писатели-фантасты этого времени металась между гаджетами и чудесами, они тянулись к разным волшебным палочкам, миражам, возникшим в серой зоне между наукой и мистикой. Именуясь «научными фантастами», они увлекались общей семантикой, дианетикой, телегонией, биоэнергетикой, паранауками и иной рациональной эзотерикой. Возможно, причина заключалась в том, что всем им не хватало систематизированного образования, ведь «вышка» в США (по крайней мере, в те времена) была хаотическим набором случайных дисциплин в несбалансированной и несогласованной подаче, за редким исключением какого-нибудь КалТеха. Им недоставало глубины знаний, чтобы оперировать параметрами в естественнонаучном поле, как это сегодня делают Тед Чан, Грег Иган и другие научные фантасты. Поэтому они искали темы на стыках областей, в зонах неопределённости или вовсе за периферией науки. Неудивительно, что со временем они мигрировали в «социальную фантастику». Чорт, я что-то отвлёкся от темы.
Общая семантика подтолкнула Хайнлайна к мысли, что слова-символы, заключённые в правильную конструкцию, могут работать. Он поверил, что есть инструменты, способные давать предсказуемый результат. Не «Голос» Бене Гессерит, подавляющий волю, а нечто вроде вербального айкидо. Проще говоря, он верил в возможность НЛП – задолго до того, как само НЛП было разработано. Видимо, идеи Общей семантики Коржибски толкают всех адептов учения именно в этом направлении. Учитель вдохновенно говорил им о символике и познании истин, а они, слушая его, обдумывали, как бы им поработить остальное человечество. Тому не надо искать рептилоидов, у кого рептилоид за плечом… Чорт! Я опять отвлёкся.
Манипуляции сознанием населения США занимает важное место в повести. Главный её герой Джон Лайл прошёл нелёгкий путь от наивного лоялиста с промытыми мозгами до революционера и либертарианца. В этом ему помогла запретная любовь к невесте Пророка и долгое перевоспитание в среде подпольщиков. Любовь как первопричина личного бунта весьма правдоподобна – любовь по природе своей не признаёт никаких догм и социальных барьеров. С перевоспитанием ситуация несколько сложнее – и Хайнлайну пришлось заготовить для Джона Лайла несколько роялей в кустах: преступление, из-за которого он вынужден перейти на нелегальное положение, изоляция в окружении заговорщиков, и тот факт, что в числе революционеров оказываются его друзья и уважаемые им люди. Хайнлайн понимает, что данная комбинация уникальна и её рецепт не годится для массового применения. Но как превратить миллионы людей, которым поколениями промывали мозги, в сообщество свободно мыслящих людей? Полковник Новак, глава отдела психодинамики, прямо заявляет:
«Помните, братья мои, ни один народ никогда надолго не остаётся порабощённым, иначе как по собственной воле. Американский народ с колыбели был приучен умнейшими и скрупулёзными психотехниками верить в диктатуру, которая им управляет, и доверять ей. Со времени подавления наших древних гражданских свобод при жизни Первого Пророка только самые смелые и независимые умы освободились от табу и суеверий, которые были привиты их подсознанию. Если вы освободите людей без должной психологической подготовки, они будут подобны лошадям, выведенным из горящей конюшни, они просто будут стремиться вернуться на привычное место. Революция может быть быстрой и успешной, но за ней последует долгая и кровопролитная гражданская война».
«Мы можем захватить власть, но не можем её удержать» говорит Новак. Хайнлайн, по-видимому, тоже считает, что победа революции возможна только при радикальной трансформации сознания масс. Вариант гражданской войны и диктатуры новой власти даже не рассматривается. При таком романтическом подходе задача выглядит неразрешимой, поэтому в сюжете появляется бог из машины – этакий психотехнический гаджет, массовый гипноз, мгновенная промывка мозгов, раскрепощающая разум. Не уверен, что Хайнлайн был первооткрывателем, но идея «технологического индокринирования» мне попадалась только в послевоенных произведениях фантастов. (Например Фрэнсис Карсак в «Бегстве Земли» описывает облучение порабощённой планеты контр-гипнотическим оружием. Хотя, возможно, Боб тут ни при чём, и это был отклик писателей на реалии холодной войны с её массовой пропагандой.) В повести Хайнлайна Новак и Зеб составили грандиозный план восстановления свободомыслия населения.
«Они планировали не что иное, как массовую переориентацию под гипнозом. Метод был прост, как и всё гениальное. Они подготовили фильм, который представлял собой смесь истории, богословской критики, курса общей науки, философии… они планировали использовать его на испытуемых в состоянии лёгкого гипноза».
Метод не был стопроцентно эффективен:
«Обычно их техника срабатывала, и испытуемые становились семантически приспособлены к современной недогматической точке зрения, но если испытуемый был слишком стар ментально, если его мыслительные процессы были слишком тщательно канализированы, это могло разрушить его систему оценок, не давая новой взамен. Субъект мог выйти из гипноза с непреодолимым чувством незащищённости, которое часто перерастало в шизофрению, инволютивную меланхолию или другие психозы, включающие потерю коркового контроля и, как следствие, таламическую и субталамическую дисфункцию».
Иными словами, эти башни ПБЗ вызывали головные боли не у свободомыслящей интеллигенции, а у всякого быдла её узколобых противников. Ну, примерно. Задача сильно осложнялась масштабами страны и численностью населения. Заговорщикам пришлось разработать целую программу осчастливливания своих сограждан:
«Пришлось обследовать более ста миллионов человек, чтобы выяснить, смогут ли они освоиться после быстрой переориентации, а затем повторно обследовать после лечения, чтобы убедиться, что они в достаточной степени приспособились. Пока человек не сдал второй экзамен, мы не могли позволить себе предоставить ему избирательное право как свободному гражданину демократического государства. Нам пришлось научить их думать самостоятельно, отвергать догмы, с подозрением относиться к авторитетам, терпеть разногласия и принимать собственные решения – подобные типы психических процессов, были почти неизвестны в Соединённых Штатах на протяжении многих поколений».
В итоге план Новака был утверждён, и населению Штатов в очередной раз промыли мозги – на этот раз с благими намерениями – и Вторая Американская Революция победила. Гражданское общество заключило Договор. Несогласных и неподдавшихся благотворному гипнотическому внушению отправили в ссылку в Ковентри. Но это уже совсем другая история.
Рассказ о том, как революционеры используют психотехнику, чтобы загнать освобождённое население в светлое будущее – наиболее скользкий момент всей повести. Хайнлайн пытался как-то смягчить неприятный осадок от него словами самого Новака в эпилоге повести:
«…у американского народа не так плохо с головой; просто у него есть склонность продавать своё первородное право за чечевичную похлёбку. Каждый ценит свою свободу, но при этом наивно уверен, что его бедный, недалёкий сосед нуждается в защите. Поэтому мы принимаем множество великолепных законов, призванных защитить моральное и духовное благополучие наших бедных слабых собратьев. Мы слишком поздно обнаруживаем, что, поступив так, мы отдали наши древние свободы бюрократии, которая начинает тиранить нас под видом спасения наших душ…
Теперь мы должны восстановить все старые гражданские свободы, а также стальную, герметичную новую гражданскую свободу, которая предотвратит превращение догматических понятий любого рода в закон».
Я прошу прощения за объёмные цитаты, они из первого варианта повести и в финальной версии отсутствуют. Соответственно, на русский они никогда не переводились. Первый вариант повести был напечатан в 1940 году в журнале «Astounding». Позднее, уже в 1953 году Хайнлайн радикально переосмыслил роль «массового НЛП» в сюжете. Для второго издания он переписал сюжет повести, убрав из него применение революционерами таких средств как «массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках…» © ну, вы поняли. Вместо этого он устраивает на заседании Генштаба вооружённого восстания дискуссию о допустимости подобных методов и вводит персонажа, «похожего на сердитого Марка Твена», который произносит нечто вроде credo: «свободного человека не надо натаскивать». В результате Хайнлайн вычеркнул из сюжета повести не только Оружие Победы Второй Американской Революции, он ещё много чего оттуда повычёркивал (и ещё больше добавил). В финальном варианте вещь стала менее «палповой» и более «хайнлайновской». Но об этих переделках мы поговорим чуть позже. Главное – пятнадцать лет спустя Хайнлайн взорвал башни ПБЗ, которые сам же и построил, предоставив бывшему легионеру Маку и его хитромудрому другу Зефу расхлёбывать проблему раскрепощения сознания сограждан старым дедовским способом – «с помощью доброго слова и револьвера» ©.
06.«…Ради всего святого, не присылайте больше…»
На пересечении Седьмой авеню и Семнадцатой западной стрит, неподалёку от женской тюрьмы, располагался комплекс потрёпанных временем зданий, где ютились офисы компании «Street & Smith». В правой части фото конюшен «Бен Гурион» можно увидеть кусочек этого квартала.
Каждый божий день, начиная с 1937 года, Джон Вуд Кэмпбелл-младший, заходил в здание через боковое крыльцо, пробивал табель на контрольных часах, и шёл вглубь здания к допотопному подъёмнику. Он закрывал за собой дверцу, дёргал за верёвку и поднимался на третий этаж, в складское помещение. Сквозь пыльный лабиринт бумажных рулонов и стопок упакованной продукции он пробирался в дальний угол помещения. Там, в крошечной комнатке с двумя столами, был его кабинет, который он делил со своим бессменным секретарём, мисс Кей Таррант. В комнатушке едва помещался третий стул, предназначенный для посетителей. Этот стул (с доступного ему ракурса) видел множество гениев Золотого века. Кого тут только не было – Клиффорд Саймак, Айзек Азимов, Фредерик Пол, Хол Клемент… Но в 30-е годы Хайнлайн жил в Голливуде, что на Западном побережье США, а Нью-Йорк расположен на Восточном, так что между писателем и его редактором протянулась целая страна. Они долгое время обменивались письмами, прежде чем встретились вживую. Но все эти годы почтовая служба США работала как часы, и 4000 км не стали для них помехой. 16 августа Хайнлайн отправил в «Astounding» рукопись «Лозы и смоковницы», а 25 августа Кэмпбелл уже написал ответ. По-видимому, какое-то обсуждение сюжета состоялось ещё на этапе написания черновика, но эти письма не сохранились. Осталось только письмо Кэмпбелла, в котором он сообщал, что принимает рукопись к публикации, но:
25 августа 1939: Джон В. Кэмпбелл-мл. – Роберту Э. Хайнлайну
«…В ближайшее время вы должны получить наш чек на 310.00 $ за «…Виноградная лоза и Фиговое дерево…» («Если Это Будет Продолжаться…») – название нужно изменить, чтобы звучало поживей. Повесть действительно всем хороша и заслуживает нашей обычной 25%-ой премии за «необычайно хорошую историю». Это – изумительно хорошая вещь; присылайте такие же отличные истории столько, сколько сможете.
Но – ради всего святого! – не присылайте больше ничего на эту тему. И премия не поможет, потому, что эта вещица станет головной болью и «камешком в ботинке», в ней придётся всё аккуратно перефразировать и смещать акценты.
О, боги! Перечитайте ещё раз концовку повести в том виде, в котором вы её прислали (кстати, вы ведь не думаете, исходя из собственной логики материала, что мы могли бы всё это спокойно напечатать всё, как есть, правда?). Представьте, какую реакцию вызовет в нашей стране повесть в её нынешнем виде! Даже после значительного смещения акцентов, она, несомненно, породит очень жаркие обсуждения.
В своей заключительной части вы говорите, что религия - это догма, отвергающая логику и аргументы. Судя по всему, вы в этом твёрдо убеждены. Но, если так, то какую, по вашему мнению, реакцию эта история вызовет у религиозно настроенных читателей? Ваша логика замечательно последовательна и великолепна во всём. Это здорово. Мне это нравится. Но многим – совсем наоборот, думаю, вы это понимаете.
Всё это мне придётся переделать. Я буду вынужден убирать всякие классные моменты, от которых у людей может подгорать, столько сколько потребуется, чтобы устранить проблему. Вы только представьте, что начнётся, если мы пропустим в печать этот эпизод с исповедью! В качестве полезного дополнения к тайной полиции диктатора он, несомненно, чрезвычайно прекрасен; как вещь для печати в современном американском журнале – это динамит, туши свет!
Я получил истинное наслаждение от содержания и логики этой вещи. Вы можете, и, я уверен, часто будете получать эту 25%-ую премию за необычайно хороший материал. Меня очень интересуют рассказы и короткие повести. Эту вещь мы не можем отправить в печать пока не закончим «Серый Ленсмен» Э.Э.Смита, поэтому сейчас мне хотелось бы ещё чего-нибудь, чтобы заполнить промежутки…»
Этого письма в Голливуде очень ждали.
Нет, на самом деле это уже не Голливуд, да и годы сороковые, но ситуация та же самая: финансы поют романсы, и Боб с нетерпением ждёт ответа из издательства.
7 сентября 1939: Роберт Э. Хайнлайн – Джону В. Кэмпбеллу-мл.
«Дорогой Мистер Кэмпбелл.
Ваше письмо о том, что вы берёте ЛОЗУ И СМОКОВНИЦУ пришло сегодня, и вы даже не представляете, как оно обрадовало всю нашу семью. Мы переживали долгий период засухи — я уже начал думать, что редактора боятся притронуться к моим рукописям, словно это ядовитый плющ. Ни один другой редактор не проявил ни малейшего дружелюбия. Я даже захандрил. И тут — ваше письмо, оно пришло в день рождения моей жены, и стало идеальным подарком на день рождения.
Кстати, большая часть чека пойдёт на погашение ипотеки за наш Замок Нищебродов.
Я абсолютно согласен с вами по поводу вашей критики этой истории. Я знал, что она нарушает множество табу, и не думал, что ее вообще можно продать и опубликовать на каких-то условиях. К тому времени, как она была закончена, я был сыт ею по горло, но мы с миссис Хайнлайн решили всё же потратиться на почтовые расходы, и отправить её хотя бы в один адрес, в надежде, что её чтение доставит вам удовольствие, даже если её нельзя будет опубликовать.
В будущем я постараюсь избегать наиболее укоренившихся табу — по крайней мере, для коммерческих вещей…»
Хайнлайн действительно постарался какое-то время не пинать священных коров, а Кэмпбелл действительно присвоил повести категорию «Nova», которой обозначал произведения, отличающиеся новизной подачи, открывавшие новые горизонты научной фантастики. Обратите внимание: именно новизна подачи, а не свежесть идей. Кэмпбелл чрезвычайно высоко ценил умение Хайнлайна сформировать фон, не прибегая к экспозиции. Долгие годы это была «фирменная фишка» Грандмастера, и только в 60-е он начал сбиваться на обычные «лекции». Повесть «Если это будет продолжаться…» стала второй вещью, заслужившей категорию «Nova» (первую получил в декабре 1938 года рассказ «Вопрос формы» Горация Голда). Не все читатели «Astounding» были согласны с таким выбором. Объявив об учреждении «Nova», Кэмпбелл стал получать письма с альтернативными предложениями. Читатели спорили, называли своих кандидатов в эту категорию, а Джон публиковал эти письма, создавая иллюзию демократичности. Это была одна из завлекалочек журнала, которая продержалась пару сезонов, а потом исчезла. Присвоение повести Хайнлайна этой категории тоже критиковали, Боб отнюдь не был мгновенно вспыхнувшей новой звездой журнала «Astounding», как это иногда пытаются изобразить, лишь со временем критики и читатели признали, что повесть «Если это будет продолжаться…» действительно была вехой в развитии научной фантастики. До её публикации фантасты не решались затрагивать в своих произведениях вопросы веры. Им дозволялось пинать древние культы и языческих богов, но они вынуждены были держаться на безопасном удалении от современности. В 30-е годы публикация «Лозы и Смоковницы» была рискованной затеей. В январском анонсе Кэмпбелл вертелся ужом, подчёркивая, что речь в повести пойдёт о ложном культе, не имеющем никакого отношения к истинным христианским конфессиям. Не могу не вспомнить, как много лет спустя на другом краю планеты тем же самым пришлось заняться редактору советского журнала «Вокруг света» перед публикацией «Пасынков Вселенной». Термины были немного другими, но суть не изменилась: редакция старательно подстилала соломку.
Кэмпбелл решительно повычёркивал опасные места в рукописи, сократив её процентов на десять. Возможно, он кое-что туда добавил, например, упоминание Католического Легиона в рядах Сопротивления, чтобы угодить Кей Таррант, выполнявшей в их маленькой редакции функции цензора – Таррант была строгой католичкой. Кроме того, Джон добавил вводную, где вновь помянул «ложный культ». В конечном итоге риск себя оправдал, и табу с тем христианства и теократии было снято. Благодаря этому прецеденту со временем смогли пробиться в печать «Гимн Лейбовицу» Миллера и другие вещи. Но эта публикация не прошла совсем уж безболезненно для Джона. Свидетель вспоминает, как Кей Таррант, глядя в спину удаляющемуся Хайнлайну, выпустила колечко дыма и задумчиво произнесла:
– И всё же этот паренёк здорово нам тогда поднас…ал. Как я и думала.
А чек из «Astounding» действительно позволил Хайнлайнам залатать дыры в семейном бюджете и выплатить ипотеку за дом на Лукаут-Маунтин авеню 8777 на полгода вперёд. От этого дома сегодня остался только адрес. Но это всё же больше, чем ничего, если вспомнить что именно этому домику мы обязаны рождением писателя-фантаста Роберта Энсона Хайнлайна.
07.Роберт и Роджерс
Иллюстрировать повесть выпало одному из ведущих художников «Astounding», Хьюберту Роджерсу. О нём я подробно написал в обзоре по «Пасынкам Вселенной», поэтому здесь повторяться не буду. Эта была их первая совместная работа, раньше Хайнлайна в «Astounding» иллюстрировали Исип, Уэсс или Шнееман. Роджерс был на голову выше всех троих (кстати, это его фото Кэмпбелла в предыдущей главе). И именно Роджерс чаще всего работал с ведущими авторами Кэмпбелла – возможно, этот выбор отражал новый статус Хайнлайна в «Astounding». Повесть позиционировалась как главная изюминка февральского выпуска 1940 года, поэтому иллюстрация к ней была вынесена на обложку.
1940 «Astounding Science Fiction», № 02. Художник Hubert Rogers
Слово «иллюстрация» в данном контексте звучит как-то несерьёзно. На самом деле это была настоящая картина размером примерно 50х70, написанная маслом на загрунтованном картоне. В отличие от шедевров фотошопа или продуктов нейросетей, это был материальный предмет, который можно подержать в руках или повесить на стену. В жизни Хайнлайна это была первая его цветная обложка, поэтому он пришёл от неё в полный восторг. Позднее он выклянчил у Кэмпбелла картину Роджерса, подержал её в руках и повесил на стену в своём доме.
На фото кто-то из друзей писателя (возможно, сосед, а возможно и какая-то известная личность, но мне было лень выяснять подробности). Фото из 60-х, картина к этому времени пережила четыре переезда и, возможно, утратила рамочку и часть сентиментальных воспоминаний, но всё ещё в полной сохранности. ДВП + водоэмульсионка + щедрый слой лака сверху – вот нехитрый рецепт долговечности ваших шедевров, рекомендую. И не надо мне рассказывать, что облачное хранилище надёжнее. Подождём лет двадцать, тогда увидим.
Внутренние иллюстрация Роджерса к повести узнаваемо скучноваты:
1940 «Astounding Science Fiction», № 02. Художник Hubert Rogers.
Хьюберт явно на что-то намекает своей картинкой, во всяком случае, у Ангела Господня очень характерный шлем с рожками:
Правда, эмблема на лбу, треугольник с кружочком, отличается от рун Waffen-SS. Не похожа она и на привычные христианские символы – Кэмпбелл конечно же проинструктировал Роджерса на этот счёт. Эмблему хорошо видно на следующем рисунке – каббалисты встречают Лайла в подземельях Цитадели Пророка.
1940 «Astounding Science Fiction», № 02. Художник Hubert Rogers.
Тут налицо некоторая хаотичность в униформе – кто в галифе, кто в ботфортах. Возможно, художник пытался подчеркнуть, что первая треть повести написана в стилистике «замки, камзолы и шпаги». В руках у Ангелов впрочем вполне футуристические вихревые ружья. Два круглых барабана, слева и справа, по-видимому, никакие не барабаны с патронами, а генераторы этих самых «вихрей». Роджерс был внимателен к гаджетам (положение обязывало) и старался не рисовать откровенно бессмысленных конструкций.
Продолжение следует