Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 3)
Рассказывает С.В.Голд — переводчик и исследователь творчества американского фантаста.
Обложка журнала, разумеется, вызвала волну критики (качество бумаги и переплёта читатели палп-журналов не обсуждали), сухопутный дредноут в виде танка времён Первой Мировой попахивал анахронизмом. Хайнлайн счёл своим долгом поддержать художника:
3 февраля 1940: Роберт Э. Хайнлайн – Хьюберту Роджерсу
Дорогой мистер Роджерс:
Позвольте выразить, как сильно мне понравились и как высоко я оценил ваши иллюстрации к моей истории «Если это будет продолжаться…». Обложка прекрасна; я восхищён и композицией, и цветовым решением. Но особенно меня восхитило поразительно драматичное исполнение титульного листа, выполненное в черно-белом цвете без каких-либо особых действий с картинкой. Для меня это портрет Зебадии, человека, как вы помните, гораздо большей силы характера, чем герой.
Я видел в фан-бюллетене, как какой-то военный раскритиковал конструкцию, которую вы придали танку, и заявил, что полевая артиллерия может разнести его вдребезги. Я с этим не согласен. По профессии я инженер-артиллерист, пушки – это мой бизнес. Полевая артиллерия бесполезна против такого танка. Вы указали (по сравнению с ходовыми цифрами) толщину брони не менее двенадцати дюймов. Чтобы повредить такой корабль, потребовался бы чрезвычайно удачный выстрел из орудия такого же калибра.
С нетерпением жду ваших иллюстраций ко второй части.Искренне ваш
Роберт Э. Хайнлайн
Их сотрудничество продолжалось до середины 50-х, пока Роджерс не распрощался с фантастикой. Письма Роберта Хьюберту переполнены медоточивой лестью и прямо-таки щенячьим восторгом от общения с Настоящим Художником. Хайнлайн несколько раз пытался научиться рисовать (он брал уроки и даже поотирался в 20-е среди богемной тусовки в Гринвич-Виллидже), но мало чего достиг, поэтому художники остались для него недосягаемым идеалом – за исключением всяких абстракционистов-сюрреалистов, о которых он был не слишком высокого мнения.
Ещё одна иллюстрация – сцена допроса Лайла в Инквизиции, на этом эпизоде отметились все художники, которые работали с повестью.
1940 «Astounding Science Fiction», № 02. Художник Hubert Rogers
Графический дисплей детектора лжи на стене какой-то уж слишком графический. Мне кажется, Хайнлайн описывал нечто более близкое к современной цифровой технике. В общем, так себе картинка, в ней интересно только композиционное решение. Его можно будет сравнить с работами других авторов.
В мартовском номере, который с нетерпением ждал Хайнлайн, была точно такая же заставка с Ангелом Господним и много-много техники:
1940 «Astounding Science Fiction», № 03. Художник Hubert Rogers
Любезно предоставленный спецслужбами скуттер под окном.
1940 «Astounding Science Fiction», № 03. Художник Hubert Rogers
Он же в полёте. Мне кажется, число иллюминаторов зашкаливает. По тексту это была небольшая одноместная машинка.
1940 «Astounding Science Fiction», № 03. Художник Hubert Rogers
И вот драматический прыжок из стратосферы. Инверсионный след от подошв Джона должен меня впечатлять. Но что-то не впечатляет. Перекошенный горизонт плохо читается, поэтому впечатление от картинки смазывается, она рассыпается на несогласованные детали. Их приходится собирать в единое целое умом, чтобы убедиться, что здесь всё изображено верно и соответствует фактуре повести.
Но была во втором номере и вполне пристойная картинка – миниатюрка на четверть полосы, которую можно описать одним словом «паранойя».
1940 «Astounding Science Fiction», № 03. Художник Hubert Rogers
К сожалению, кто-то проделал дырку в бумаге и часть головы утрачена. Стоило бы, конечно, поискать другой скан в сети, но патина времени, моно но аварэ, имеет свою особую ценность.
Завершает публикацию совершенно шаблонная плашка, которую мог нарисовать кто угодно. Раскройте любой томик серии «Stella» – там таких полно, а есть и намного интереснее.
1940 «Astounding Science Fiction», № 03. Художник Hubert Rogers
Хайнлайн высоко ценил работы Роджерса и украсил ими свой рабочий кабинет, когда наконец-то устроил его в доме на Лукаут-Маунтин авеню, 8777:
Нет, вы только посмотрите на это лицо – кто-нибудь видит в нём хотя бы тень Грандмастера Золотого Века фантастики?
08.Фэндом, футурианцы и фьючер хистори
Выход повести Хайнлайна в «Astounding», конечно, создал важный прецедент для публикаций на данную тему, но и сама тема к этому времени уже назрела. К тому моменту, как Хайнлайн закончил «Лозу и смоковницу», в столе Кэмпбелла уже лежал рассказ юного Айзека Азимова на религиозную тему «Pilgrimage» («Паломничество»). Сначала Джон придерживал его, не желая публиковать две вещи на рискованную тему в короткий промежуток времени (это могли посчитать тенденцией), а затем, поразмыслив, и вовсе отверг «Паломничество». Повесть Хайнлайна в итоге «выстрелила», её приём у читателей был в основном положительный. Когда через пару лет Фриц Лейбер прислал свой роман «Мрак, сомкнись!», Кэмпбелл уже не испытывал сомнений – атмосфера явно менялась к лучшему.
Надо отметить, что среди читателей «Astounding» повесть Хайнлайна котировалась ниже, чем «Слэн» Ван Вогта или «Окончательное затмение» Хаббарда. К моменту публикации повести Хайнлайн напечатал только четыре рассказа: «Линия жизни» и «Неудачник», вышли в том же «Astounding», миниатюрка «Хайль!/Успешная операция» – в фэнзине Рэя Брэдбери. Четвёртой публикацией был «Реквием», рассказ не типичный для «Astounding» (Кэмпбелл взял его в качестве эксперимента, проверить, как на него отреагируют читатели). Но, несмотря на скромное портфолио, у Хайнлайна появился свой фан-клуб. Первым в этот клуб записался Айзек Азимов – сразу после «Линии жизни», затем подтянулся Вилли Лей и другие. В июне 1940 года, когда Хайнлайн был в Нью-Йорке, его пригласили в Лигу Научной Фантастики Куинса, поговорить о «Если это будет продолжаться…». Формирующийся американский фэндом заметил писателя, а писатель обнаружил существование фэндома.
Конечно, с Форрестом Аккерманом, например, Боб познакомился уже давно, столкнувшись с ним в книжном магазине. Форрест познакомил Боба с Фредом Полом, и у них завязались деловые отношения, но это были чисто личные связи. С организованным фэндомом Хайнлайн до сих пор дела не имел. Лиги Научной Фантастики кучковались вблизи Восточного побережья, а Хайнлайн жил на Западном. И вот они пересеклись, Хайнлайн и Лига Научной Фантастики Куинса или QSFL, как её называли (столичные жители вечно куда-то торопятся, а американцы к тому же обожают изъясняться аббревиатурами, видимо, сказывается ностальгия по школьным годам, когда классы хором скандируют азбуку: «Эй Би Си Ди…»).
Лиги Научной Фантастики – сиротливое детище отца-основателя американской сай-фай Хьюго Гернсбека. Гернсбек организовал их в 1934-м на базе своего журнала «Wonder Stories», чтобы укрепить его аудиторию. О том, чтобы регулировать и постоянно спонсировать это движение речи не шло. Вскоре лафа закончилась, а обманутые лигионеры стали через суд требовать деньги с отца-основателя. Но значки Лиги и её сертификаты остались на руках у счастливых обладателей, а идея организации проникла в массы читателей. После того, как в 1936 году лавочку SFL прикрыли, некоторые территориальные Лиги ухитрились выжить, они самоорганизовались и превратились в центры кристаллизации будущего американского фэндома. И всё же в начале сороковых они были довольно жалким зрелищем.
Фэндом образца 1936 года. Второй слева Дон Уоллхейм, четвёртый – Фред Пол, ещё не растерявший шевелюры, шестой (с флагом) – Билл Сикора, который через пару лет выживет своих дружков Дона и Фреда из QSFL
Как вспоминал Дэймон Найт, «по всему Восточному побережью поклонники фантастики подросткового возраста сбивались в кучки, словно безнадёжные наркоманы…» На фото тех лет нет ни намёка на будущее грандиозных конов с банкетными залами и звёздами в президиуме. Маленькие зальчики на сотню-две мест, в них восторженные очкарики с нездоровыми лицами, на которых аршинными буквами написано слово «ЛУЗЕР».
Конвент 1939-го. Футурианцы берут в оборот Настоящего Писателя Джека Уильямсона. Слева Фред Пол, справа Дон Уоллхейм
Они действительно выглядели именно теми, кем их считали родители и одноклассники: чокнутыми придурками, подсевшими на чтение бессмысленной чепухи. Редкие взрослые на этом сборище выглядели (и, возможно, чувствовали себя) неуместно. Они тоже носили роговые очки, дурацкие штаны до подмышек, и все, как один, курили трубки. Кроме того, примерно до 60-х эти клубы по интересам были весьма непредставительны. Слишком бросался в глаза их расовый, гендерный и, мягко выражаясь, отчётливо национальный перекос.
Фэндом образца 1940-го. Крайний слева – Эрл Коршак, рядом с ним Марк Рейнсберг. Несколько лет спустя они на пару создадут издательство «Shasta», в котором Хайнлайн попытается реализовать свой первый мегапроект. Третий слева – Фэн Номер Один американского фэндома, Форрест Аккерман. Все трое, каждый в своё время, изрядно попортили крови Первому Грандмастеру.
Что касается конкретно Лиги Куинса, в сороковом она всё ещё бурлила и кипела в процессе становления. В 38-м от неё со скандалом отпочковалась Лига Кингса (названия округов Нью-Йорка Куинс и Кингз пишутся как «Queens» и «Kings», так что оппортунисты в пику «Лиге Королевы» нахально назвались Лигой Короля). Если я ничего не путаю, именно эти «кингсы» и стали знаменитой группой «Футурианцы», в которой в разные годы отметились многие известные личности. Ни один из футурианцев (кроме Айзека Азимова) не закончил колледж, но, по остроумному замечанию Дэймона Найта, «из этой маленькой компании вышли десять романистов, два литагента, четверо составителей антологий и пять редакторов». Если добавить к списку ещё и классных художников, которые с ними тусовались, группа Уоллхейма выглядит куда солиднее их оппонентов в QSFL. С футурианцами Хайнлайн встречался отдельно, но никаких следов эта встреча в истории фэндома не оставила. А вот встреча с Лигой Куинса оставила – известный функционер Сэмуэль Московиц написал по её следам эссе «Я и Роберт Хайнлайн».
О визите Хайнлайнов в Нью-Йорк можно рассказывать долго, а ещё дольше – о фэнах и фэндоме, но мне придётся быстренько перескочить на несколько лет вперёд, чтобы успеть закончить эту историю. Упомяну только об одной вещи. Вскоре после завершения работы над «Лозой и смоковницей» Хайнлайн начал приводить в порядок свои заметки и вспомнил один лайфхак, который использовал Синклер Льюис: диаграмму персонажи/события. Она помогала согласовывать хронологию событий в смежных линиях сюжета и держать в памяти характеристики сквозных персонажей. Никакой реальной необходимости у Хайнлайна в этом не было. Он не писал романов-эпопей, а все его рассказики никак не пересекались друг с другом. Но скромные реальные достижения соседствовали с грандиозными планами, которые он лелеял. Краткий исторический экскурс, написанный для романа «Нам, живущим», дразнил его воображение космическими масштабами. Поэтому Хайнлайн оторвал половинку своего предвыборного плаката кампании 1938 года (её можно увидеть на фото в начале этой главы), прикнопил её к чертёжной доске и на обратной стороне нарисовал самый первый вариант диаграммы, в которой свёл сюжеты, персонажей и исторический фон своих написанных и ещё не написанных произведений. Во время визита в Нью-Йорк Хайнлайн рассказал об этой диаграмме Кэмпбеллу, тот пришёл в восторг и дал диаграмме название, под которым она сегодня известна всем: «Future History», «История Будущего». Со временем «Историей Будущего» стали называть сам корпус текстов, упомянутых в диаграмме.
Поначалу их было всего ничего, семь штук:
История Будущего, версия 1939 г.
«Линия жизни»
«Да будет свет»
«Road-Town» («Дороги должны катиться»)
«Реквием»
«Если это будет продолжаться…»
«Ковентри»
«Неудачник»
Но это было только начало. Через пару лет в таблице значилось уже пятнадцать произведений, правда, не все они были написаны – Хайнлайн начал использовать диаграмму для составления литературных планов. А потом прошло ещё несколько лет…
Весной 1948 года владелец издательства «Shasta» Эрл Коршак выкупил у хозяев журнала «Astounding», издательского дома «Street & Smith», права на роман «Дети Мафусаила» и сообщил Хайнлайну, что планирует издать всю Историю Будущего Хайнлайна в пяти томах. При этом он попросил заполнить пробелы в диаграмме: дописать те вещи, которые упомянуты в хронологии, но всё ещё не написаны. Предложение Хайнлайна заинтересовало, но он был по уши загружен работой над «Красной планетой». Он вернулся к проекту в 1949-м. Планы Коршака он посчитал слишком скромными и выдвинул контрпредложение: каждая из пяти книг строится на произведениях вокруг типичной личности одной из эпох Истории:
Том 1. Гарриман и освоение Луны
Том 2. Райслинг и освоение Солнечной системы
Том 3. Скаддер и Вторая Американская Революция
Том 4. Лазарус Лонг и победа над смертью
Том 5. Потерянная экспедиция и триумф человечества
Для формирования полноценных томов сс Хайнлайн хотел не просто заполнить пробелы в диаграмме, он решил написать десять новых произведений.
– Да-да, всё это замечательно, – сказал Коршак, – Но давайте обсудим роялти. Много мы заплатить не сможем…
Хайнлайн назвал условия контракта с «Shasta» «чудовищными», но согласился – проект пятитомника Истории Будущего был слишком заманчив. 19.04.49 г Коршак выслал ему авансом двести долларов за первый том, добавив:
– Сегодня Вы сможете съесть стейк за счёт «Shasta»…
Хайнлайн ему ничего не сказал. Он дописывал сиквел к рассказу «Реквием» под названием «Человек, который продал Луну». Шастовскому мегапроекту мы обязаны не только новыми рассказами Хайнлйана, но и переделками старых. Кое-где это были мелкие исправления, но некоторые вещи Боб переработал основательно – например, рассказ «Взрыв всегда возможен» существует в двух версиях, с Лунной гипотезой и без. Оба варианта напечатаны «Азбукой» в серии ЗМФ: первый вариант в «Расширенной Вселенной», второй – в «Зелёных холмах Земли» (первый вариант не раз публиковался, второй – впервые вышел на русском, но, на самом-то деле, мне пришлось заново переводить и то, и другое). А кроме того Хайнлайн существенно доработал роман «Дети Мафусаила» и заново переписал повесть «Если это будет продолжаться…». И вот с этого момента стоит поподробнее.
09.Эволюция «Революции»
В своё время Хайнлайн был не слишком доволен тем, какой получилась повесть «Лоза и Смоковница». Он жаловался Кэмпбеллу, что весь измучился, пока её писал, а в итоге получилась какая-то дешёвая халтура. Редактор, как мог, его утешал. С точки зрения Джона, повесть была о’кей. И даже более чем о’кей, Хайнлайн применил в ней уникальный литературный метод, за что повесть и удостоилась категории «Nova»:
Культурные шаблоны со временем меняются; одно из «изобретений» Хайнлайна заключается в том, что этот факт можно использовать при написании историй… Как умелый акробат, проделывающий невероятные трюки, он производит впечатление, что всё это просто, легко и естественно… Но обратите внимание, сколько культурно-технологического фона он ненавязчиво доносит до читателя, не загружая его двухминутными лекциями об особенностях текущего момента.
Целые поколения критиков, соглашаясь с Кэмпбеллом, говорили о том, что повесть резко отличается по качеству от обычной палп-продукции, но… И это «но» у каждого критика было своё, специфическое, однако все они сходились в том, что это «проба пера». Ведь долгое время считалось, что «Лоза и Смоковница» первое крупное произведение Грандмастера, и, как всякий дебют, оно не блещет красотами языка, проработанными характерами, построением сюжета, композицией (нужное подчеркнуть) и потому заслуживает снисходительного отношения. После того, как была найдена рукопись романа «Нам живущим», ныне живущие критики добавили к словам про дебют «как ранее считалось», а все прочие рассуждения оставили без изменений. На самом деле «Если это будет продолжаться…» вовсе не дебют Хайнлайна в крупной форме, перед этим он написал целый утопический роман и половину повести «Утраченное наследие». Эта повесть – довольно сложно сделанная вещь (если смотреть под правильным углом), и с языком в ней тоже всё в порядке.
Начинается она как цитата из Шекспира – ночь, стены замка, стражники с алебардами и внезапное явление. Пусть не тень отца Гамлета, но тоже нечто неземное, во всяком случае, с точки зрения главного героя. Поначалу сюжет чётко придерживается русла «заговор-спасение принцессы» в антураже камзолов, шпаг и подземелий, затем на смену шекспировской пьесе приходит флеминговская шпионская авантюра с использованием высокотехнологичных гаджетов. Потом экшн впадает в тихую подземную гавань, где не происходит ничего, кроме разговоров, причём чисто философские вопросы перемежаются с прикладными темами пропаганды и практики организации государственных переворотов. По темпу и стилистике этот кусок очень близок к утопиям, но в более свежем формате Герберта Уэллса, а не Томаса Мора. Затем действие вновь нарастает, происходит финальная битва уже в чисто палповом стиле, позаимствованном из космоопер Дока Смита, Джека Уильямсона или ещё кого-нибудь из этой шайки плеяды.
Несмотря на явную эклектичность, все части повести довольно гладко подогнаны друг к другу, переходы между ними не вызывают активного неприятия, потому что они хорошо вписаны в сюжет. Завершает повествование классический эпилог, где все сёстры получают по серьгам, а автор голосами героев подытоживает события.
Основная идея «Лозы и Смоковницы» – конфликт между воспитанием/культурным окружением и идеей личной свободы/свободы личности. Но, в отличие от более поздних романов, здесь Хайнлайн не занимается исследованием поднятой темы, он пишет, уже имея ответы на все вопросы. И начинает с козырей – Джона Лайла, верующего, недалёкого и простодушного легата Ангелов Господних сбивает с орбиты любовь к женщине. А поскольку эта любовь запретна, он тут же автоматически переходит в оппозицию к принятому порядку вещей. В этой части сюжета Хайнлайн не слишком оригинален: в классической литературе мужчины под влиянием женских чар то и дело перебегают на другую сторону баррикад, возьмём, например… э-э-э... ну, или… вот чорт! Ладно, я приведу пример из классики как-нибудь потом, сейчас мне в голову упорно лезет один «Тарас Бульба» – и нахально заслонил собой всё остальное. Не думаю, что Хайнлайн читал душераздирающую историю про козака Андрия и его прекрасную полячку, но чем-то подобным он наверняка вдохновлялся.
Итак, плотские чувства подрывают духовные устои Лайла (история подростка Бобби из Библейского пояса маячит где-то на заднем плане), и он постепенно впадает в ересь, чему активно способствует его приятель Зеб. Затем героя повяжут кровью (убийство шпиона), прогонят через похищение сестры Юдифь и допрос в инквизиции. Не имея иного выбора, Джон уходит в нелегалы. После этого его ненадолго выпускают в свет, где он ещё раз убеждается, что выбрал правильную сторону. В девятой главе он попадает в подземный центр Сопротивления и как персонаж уходит на второй план. Вся третья часть посвящена идеологической накачке героя. В ней Зебадия играет роль Наставника, фигуру, которую Хайнлайн подробно проработает в более поздних своих произведениях. По словам Фары Мендлесон «основная задача Джона Лайла – слушать своего друга Зеба». И Джон слушает Зеба всю десятую главу. В одиннадцатой начинается подготовка к восстанию, озвучивается идея массовой промывки мозгов населения, а потом все приготовления очень оперативно завершаются перехватом трансляции из Нового Иерусалима с церемонии Чуда Воплощения:
Первая стадия трансформации застала меня врасплох; я был так увлечён кажущейся реальностью сцены, что на мгновение забыл, что на самом деле вижу не реального человека, а триумф трюкового кинематографа, фальшивку, короче говоря - мошенничество от начала до конца.
Черты живой тени начали расплываться. Он вырос на дюйм или два в высоту. Затем черты лица обрели знакомую форму давно умершего Первого Пророка, одежды Пророка сплавились в сюртук древнего покроя, и передо мной явился Преподобный. Неемия Скаддер, бывший странствующий проповедник долины Миссисипи, в том изначальном виде, каким он был, пока не начались эпилептические припадки, которые убедили его, что он - Глас Божий, после чего он вошёл в политику.
Революционеры подделывают выступление Пророка и, послушная голосам из телевизора, Америка немедленно устраивает Революцию.
В двенадцатой главе сконцентрирована четвёртая часть повести, в которой происходит битва за Цитадель. Здесь Лайл ненадолго выходит на первый план и играет одну из ключевых ролей, но этот эпизод обставлен чрезвычайно скромно, так, чтобы у читателей не возникло даже мысли о том, что Лайл – великий герой, достойный монумента на Алее Славы. По замыслу автора Джон Лайл никакой не герой, от его поступков мало что зависит, его функция в повести – быть свидетелем грандиозных событий и выслушивать монологи более умных товарищей. В общем, типичный персонаж утопических романов.
В конце сюжета, как мне кажется, Хайнлайн пытается замкнуть ассоциативное кольцо – повесть начинается со встречи героя с невестой Пророка, толкнувшей его на путь революции, а в её финале невесты Пророка убивают тирана, завершая тем самым революцию. Конечно, эта литературная завитушка может существовать только в моём воображении. Хайнлайн не слишком увлекается литературными завитушками и, в частности, кольцами в сюжетах.
Но убийством Пророка повесть в её первоначальном варианте не заканчивается. В эпилоге, который называется «Пролог в конце», Джон счастливо женится на сестре Юдифь, вернувшейся из Мексики, отказывается от звания майора, выходит на гражданку, и, на пару с торговцем, личность которого позаимствовал для перемещений по стране, организует фирму по продаже текстиля, наслаждаясь свободой под собственной виноградной лозой и смоковницей (тут следует цитата из Вашингтона без конкретной ссылки на источник).
В эпилоге упоминается и мальчишка-эспер, едва не погибший от перенапряжения во время битвы за Цитадель. Оказывается, выжил, но потерял свои способности.
Психотерапевты говорят, что его мозг не пострадал, но у него появился подсознательный блок или фуга — его внутреннее существо решило больше не иметь дела с подобными вещами. Странная история.
После этого сообщения, по всем канонам литературы XIX века, Джону Лайлу и Юдифь следовало бы усыновить мальчугана, но тут Хайнлайн отступает от шаблона.
Ещё один кивок в сторону канонов прошлого века сделан в начале эпилога, где герой сообщает, что всё повествование – это его письменный отчёт о событиях, составленный по просьбе Мастера Ложи. Раньше подобные уведомления были в моде. Иногда мне кажется, что древние авторы стыдились писать от первого лица, поэтому вечно выдумывали для своих текстов эпистолярную или мемуарную оболочку. Что ж, у всех свои тараканы. Пусть с этим разбираются филологи.
Но основное содержание «Пролога в конце», это, конечно, речь полковника Новака, очень пафосная, исполненная любовью к демократии и свободомыслию. Речь как будто предназначена для того, чтобы дезавуировать предпринятую масонами массовую промывку мозгов населения.
Чисто внешне повесть похожа (скорее, должна походить) на привычный по скрибнеровским временам бильдунгсроман – герой развивается от персонажа Первого типа до Второго (по классификации Паншина). Но на самом деле ничего подобного в первой версии повести не происходит – развитие Лайла сводится к практически мгновенной перемене сторон баррикад. Как пишет Слуссер в книге «The Classic Years of Robert A.Heinlein»:
В одно мгновение молодой человек, преданный одному делу, всей душой переключается на другое: это всего лишь пример человека, обречённого на благодать. С этого момента всякий раз, когда его действия интуитивны, он неизменно делает «правильные вещи».
Вернувшись к тексту повести спустя четырнадцать лет, Хайнлайн не мог этого не заметить. И он начал вносить изменения. В исходном варианте Лайл встречает сестру Юдифь непосредственно перед тем, как она отправляется служить Пророку. Через час начинается переполох, сестра Юдифь в обмороке, её уносят, Лайл встревожен. Но, как выясняется при следующей встрече, обморок был вызван вовсе не тем, о чём вы подумали – несчастная просто услышала разговор Пророка с кем-то из Администрации, в котором они обсуждали рутинные вопросы, не стесняясь в выражениях.
«Затем он заметил моё лицо и нахмурился. «Что тебя беспокоит, девочка моя?» спросил он. Сначала я не могла и рта открыть, но потом процитировала ему стих из Священного Писания. Он был ошеломлён, потом рассердился, позвал старшую сестру и приказал: «Выведи отсюда эту глупую девку и проследите, чтобы в следующий раз она была лучше обучена».
В новой версии Хайнлайн сделал упор на физиологию – невесты Пророка теперь заняты именно сексуальным обслуживанием тирана, и именно это вызвало шок у сестры Юдифь. А ещё он добавил романтизма – между первой встречей Джона с Юдифь и её визитом к Пророку проходит больше месяца, так что чувства Лайла успевают разгореться куда сильнее, чем за час после встречи.
Хайнлайн также расширил эпизод, в котором Лайл сидит на конспиративной квартире. Он добавил в него чтение книг и свободной прессы, а также разговор об ассассинах (в исходном варианте Каббала гнушалась террора) и внутренний монолог героя, в котором прозвучал известный слоган Хайнлайна: «секретность – краеугольный камень тирании».
Но констатаций «я понял», «я осознал» совершенно недостаточно, чтобы показать эволюцию персонажа. Для этого герой должен преодолеть какие-то внутренние барьеры и для этого Хайнлайн добавляет разговор о религии, в которой Лайл с ужасом осознаёт, что его друг – атеист, а потом вводит в действие сестру Магдалену. Сексуальная раскрепощённость женщины заставляет Джона Лайла очень явно для читателя преодолеть важный внутренний барьер. А затем Хайнлайн и вовсе убирает фигуру сестры Юдифь с доски, оставляя Лайла терзаться и преодолевать последние сомнения. Помимо очевидного усложнения сюжета и добавления в него бóльшей глубины, эта замена, как мне кажется, несёт и символическую нагрузку, очень личную ремарку автора.
Как известно, большинство произведений до 1948 года были написаны Хайнлайном в соавторстве с его женой Леслин. Разумеется, её роль в основном сводилась к обсуждению характеров и возможных поворотов сюжета, но её вклад в тексты был настолько существенен, что при разводе Хайнлайн посчитал нужным договориться об её отказе от авторских прав на ранее написанные тексты. Новая жена Хайнлайна, Вирджиния, отличалась от Леслин по многим параметрам, однако постаралась занять её место в этих обсуждениях максимально полно. Замена романтичной, но легкомысленной Юдифь на прагматичную Магдалену очень похожа на замену романтичной Леслин на прагматичную Вирджинию. Нет, я не настаиваю на такой трактовке, но развод с Леслин долгие годы оставался болезненным участком в душе писателя, и он периодически выплёскивал в тексты свои эмоции по этому поводу в той или иной форме.
Помимо сексуальных подначек, Хайнлайн добавил Джону Лайлу домашней работы с трудами отцов-основателей, но это дурной пафос, который даже американцам кажется чрезмерным. «Он читает слова Тома Пейна и Патрика Генри и получает мистическое откровение» язвительно комментирует Хайнлайна критик Джордж Слуссер. Джордж явно не верит в силу священных скреп – одно слово, интеллигенция.
Вторым важным изменением в повести было, как я уже говорил выше, изгнание НЛП. Вместо массовой промывки мозгов автор отправляет американский народ в свободное плавание по волнам истинной демократии. На заседании штаба ветеран Сопротивления из Вермонта, похожий на сердитого Марка Твена, проговаривает монолог Новака из первой версии повести, после чего заявляет: «свободных людей не надо «натаскивать»!» – и тут же умирает, чтобы никто не успел оспорить его слова. Но, отказавшись от психогаджетов, Хайнлайн просто-напросто уклоняется от основной проблемы Второй Американской Революции в том виде, в каком он её сам и сформулировал: как привести к свободе людей, которых вполне устраивает текущая ситуация. В этой повести Хайнлайн наткнулся на проблему, которая оказалась ему не по зубам – ни тогда, ни позже он не смог найти её удовлетворительного решения. Кстати, вскоре после публикации повести в 1940 году Хайнлайн напишет рассказ «Solution Unsatisfactory» («Неудовлетворительное/никудышное решение») – и это название незримо витает над всем его последующим творчеством. По мере удаления от палпа с его простыми парадигмами и примитивными схемами, писатель всё больше будет сталкиваться с серьёзными вопросами в областях, где не бывает простых решений. Одно из главных достижений Хайнлайна как писателя в том, что он принимает новые правила игры и соответственно перестраивает свой подход к литературе. В 1972 году он напишет:
«…что же я пытался в ней сказать?
Я задавал вопросы.
Я не давал ответов. Я пытался встряхнуть читателя, освободить от некоторых предубеждений и побудить его думать самостоятельно, направить мысли в новое, неиспробованное русло. В результате, каждый читатель получил от этой книги что-то своё, потому что он сам находил свои ответы»
Сороковые годы отучили Хайнлайна от непринуждённых чисто интеллектуальных игр научной фантастики, где задача сводится к поиску остроумного решения поставленной проблемы. Остатки своего интереса к подобным развлечениям он использовал в ювенильных романах – возможно поэтому они многим и нравятся. Но если бы Боб придерживался только этого направления, он бы никогда не стал тем Робертом Хайнлайном, которого мы знаем.
Продолжение следует