Когда я был маленьким, мою мать застрелил уличный грабитель. Я не мог допустить, чтобы моя дочь тоже выросла без матери.

Я сидел у больничной койки в полном отчаянии. Врачи сказали, что у моей жены нет ни единого шанса. Операция прошла успешно, но её мозг так и не оправился от шока. Вам интересно, что произошло? Её напичкали наркотиками, избили и исполосовали ножом. Что я скажу своей четырёхлетней дочери? Как объяснить, что мама больше не придёт домой? Дочь и жена — это вся моя жизнь.

— Боже, только не она... Я готов на что угодно, чтобы спасти её, — шептал я безнадёжно, нависнув над умирающей.

— На что угодно?

Я обернулся от неожиданности и собирался было раздражённо отреагировать на незваного гостя:

— Чего в-... — я прервался на полуслове.

В полутьме безлюдной больничной палаты стоял престарелый фермер с оголённым торсом. Он был приодет в изношенный джинсовый комбинезон, а на голове носил соломенную шляпу.

— Приятель, ты ошибся палатой.

— Нет, — он бросил взгляд в сторону койки и глубоко вздохнул. — Это именно та палата, в которой я должен находиться.

Он снял свою шляпу, — видимо, в знак почтения:

— Боюсь, я могу вам помочь.

— Что?! Пошёл вон, — я с трудом сдерживал слёзы, — дай человеку спокойно провести последние секунды с любимой женой.

Он посмотрел мне в глаза:

— Эти секунды могут быть и не последними. Но взамен ты должен сделать для меня кое-какое одолжение.

Я поднялся, чувствуя, как кровь резко отлила из головы, словно пытаясь усадить меня обратно:

— Ты не доктор. Это что, какая-то шу-... — я резко сменил тон на более спокойный и огляделся по сторонам в недоумении.

— Ты что, типа… Бог? Или что-то в этом роде?

На его лице появилась мрачноватая ухмылка:

— Нет, сынок. Ты слишком тут засиделся. Нет-нет.

По телу пробежала дрожь. До меня дошло. Я понял, кто он и бросил испуганный взгляд в сторону жены. Уверен, в тот момент моё лицо было белее белого:

— Хорошо… я понял.

— Брось, я и не Он тоже. Не стоит так драматизировать. Я фермер. Просто фермер. Я пожинаю… и посеваю.

Он положил шляпу на стул и подошёл к койке. Затем положил свою руку на руку моей жены. Я еле удержался от того, чтобы автоматически его оттолкнуть. И вдруг произошло невозможное: монитор сердечного ритма уловил ускорение сердцебиения. Впервые за несколько дней. Послышался тихий вздох, не совпадающий с монотонным ритмом аспирационного аппарата. Фермер убрал руку, и показатели тут же ухудшились вновь.

— Я пожинаю… но не кошу, — он повернулся ко мне. — Ты должен кое-что для меня сделать.

Я сглотнул.

— Хорошо. Что угодно.

После продолжительной паузы я продолжил:

— Ты хочешь, чтобы я кого-то убил за тебя?

Он широко улыбнулся. В его глазах отражался голубоватый свет больничной лампы.

— Всё будет хорошо. Пойми одно: фермер не может сеять без семян.

Он приблизился ко мне:

— Закрой глаза.

Я закрыл. Он поднял мою руку и положил в неё нечто из металла, твёрдое и холодное. Ощупав предмет, я, к собственному ужасу, осознал, что держу в руках пистолет.

— Кого?...

— Первого человека, которого ты встретишь после того, как откроешь глаза… сделай это быстро. Так будет легче. Открой глаза.

Я оказался в темноте. В воздухе витал едва заметный душок — моча и плесень. Что-то светило мне в глаза. Уличный фонарь. Правее — крыльцо с лестницей. А передо мной был припаркован видавший виды Бюик.

Здесь я вырос. Это был мой старый дом. Может, если просто развернуться и уйти…

— Кто здесь? — я услышал испуганный женский голос.

Чёрт. Я вспомнил о пистолете. “Сделай это быстро”. Он сказал, что всё будет хорошо. Я повернулся в сторону звука и поднял пистолет.

Боже. Только не она.

— ...Мама?

Прогремел выстрел.

Меня ослепило дульной вспышкой. Я ведь даже спустил курок… к моменту, когда зрение восстановилось, я снова оказался в больнице. Всё так же держа перед собой пистолет.

— Всё в порядке, сынок, — фермер аккуратно вытащил пистолет из моих рук и положил его на тумбочку рядом с койкой. — Всё в порядке.

Я не мог и слова произнести, застыв на месте, весь в холодном поту. В течение нескольких мгновений я вновь и вновь переживал произошедшее. Что я наделал? Пустым взглядом я уставился в голую стену. Но я не видел стены. Передо мной было лишь её лицо… испуганное и удивлённое. Нет. Зачем? Как? Сердце билось так сильно, что, казалось, готово было в любой момент остановиться.

— Сынок, присядь. Ты в порядке. И твоя жена тоже.

Я повернулся к койке, но ничего не мог разглядеть — всё плыло перед глазами.

— Ты чудовище… Это была… моя мать. Ты заставил меня…

— Ты сам сказал, что готов на что угодно. Боль уйдёт. Она погибла тридцать лет назад. Это старая боль. Всё могло закончиться много, много хуже. Радуйся, что твоя жена жива.

От койки слышалось слабое шуршание постельного белья.

Наконец зрение восстановилось.

— Уходи, демон. Если объявишься вновь, я сожму руками твою жалкую глотку и…

Его лицо резко исказилось в неодобрении:

— Аккуратнее, дружок, — он начал исчезать, медленно растворяясь в воздухе прямо передо мной, словно дым в лёгкий бриз. — Ничего. Следующей осенью ты заговоришь по-другому.

Я с разинутым ртом повернулся в сторону койки, да так резко, что чуть было не свернул себе шею. Объятый ужасом и сломленный, последним, что я услышал, было:

— Боже. Только не она.

Взято тут

Тук. В первый раз я услышал этот стук, когда берег был уже в пяти метрах позади. Лёд твёрд как камень, и я делаю ещё один шаг. Виннибагошиш, как и большая часть озёр Миннесоты, будет сковано льдом до весны. По словам моей девушки Эми, лёд этот ничем не пробьёшь.

Тук.

“Я слышу треск. Давай не будем далеко заходить...”

“Я слышу треск. Или это голос моего пугливого парня дрожит?”

Я взглянул на неё — или, вернее, на ворох зимней одежды, в который она укуталась. Где-то в голове играет песня "Ради любви я пойду на что угодно, но только не на это". Не могу её выключить, но хоть звук поубавлю, лишь бы сделать очередной шаг. Толстый слой снега, укрывший лёд, не даёт мне поскользнуться, и при должной концентрации я смог бы убедить себя, что иду по обычному заснеженному полю.

Тук. Словно выстрел из дробовика, мгновенно затухший глубоко подо льдом. Он эхом прокатился где-то между реальностью и воображением. Нет причин бояться. Если я и дрожу, так это оттого, что на улице -10.

“Если не пошевелишься, я начну топать ногами и бросать об лёд камни," — крикнула Эми. — "Тогда поглядим, насколько он на самом деле прочный".

Как она успела зайти так далеко вперёд? Невероятно, как быстро летит время, стоит только уставиться себе под ноги. Неуверенными шагами я проковылял ещё пару метров в сторону девушки. Не смотри вниз, не смотри вниз, только не смотри вниз...

Тук. Я смотрю вниз. Моё тело не попросило у меня разрешения. Да и как тут не посмотришь, когда звук раздался прямо из-под ног? Мой взгляд застыл на небольшом участке льда, где снега почти не было. По ту сторону размыто виднелось синюшное лицо, а также рука, приготовившаяся...

...Но нет, стука не последовало. На этот раз ладонь прислонилась к ледяному окну, словно умоляя меня сделать то же самое.

“Серьёзно? Я тут окочурюсь, пока дождусь тебя".

“Эми?” — мой голос затерялся в шарфе, но я не мог оторвать взгляда ото льда. Прислонившееся к нему лицо обретало всё более чёткие очертания. Кожа Эми никогда не была такой бледной, а её глаза — такими голубыми, как те, что смотрели на меня снизу.

“Богом клянусь, если ты так боишься, то я пойду без тебя! Ты обещал, что выйдешь вместе со мной как можно дальше".

Рот Эми — другой Эми, той, что подо льдом, — тоже зашевелился. Нетрудно было прочесть по губам одно-единственное слово: "Беги".

“У тебя пять секунд, или я тебя тут оставляю" — крикнула мне Эми. — "Четыре!"

Колени дрогнули, и я припал ко льду. Другая Эми не была идентична моей. Она в другой, хотя и знакомой, одежде. Фиолетовый свитер — тот самый, в котором Эми была вчера, когда мы катались на лыжах.

“Эми, постой!”

“Три!”

Я прислонил ладонь против её ладони. Она тут же отпрянула, в ужасе скривив лицо. Вчера мы с Эми не виделись где-то час — она каталась со сложных склонов, а я практиковался на маленькой горке. Может, с Эми что-то случилось за это время?

“Два!”

Тук. Она ударила по льду кулаком, и я ощутил вибрацию. А затем ещё раз, и ещё, с каждым разом всё настойчивее. Рот её широко раскрыт в немом вое. Мои ноги дрожат, как лавина, которой недостаёт одной лишь снежинки, чтобы обрушиться вниз.

“Один”.

Голос был другой. Это была всё та же Эми, но в то же время — вовсе не она. Разница — как между цветным и чёрно-белым снимком. Из голоса словно высосали всю жизнь, весь характер, оставив от него лишь иссохший скелет, отзвук, витающий в морозном воздухе.

"Беги!" — кричит девушка подо льдом, но я не могу её здесь бросить. Сжав ладони в замок и подняв их над головой, я замахнулся. От удара кости пальцев как будто обтёрлись друг о друга. Девушка снизу уже всем своим телом таранила лёд.

“Ну всё, я пошла,” — прокричал бесцветный голос. Казалось, что он отдалился, но я не стал поднимать головы. С каждым ударом девушка подо льдом теряет силы. Её пальцы окаменели. А омертвевшие губы всё ещё двигаются, произнося одно и то же слово, но с каждым разом всё более замедленно: её челюсть отказывается шевелиться.

Но я смогу проломиться. С каждым замахом по льду всё дальше расползается глубокая трещина. С каждым ударом снег и осколки льда разлетаются во все стороны. Девушка начинает тонуть, но я не сдамся, пока не...

Сквозь трещину засочилась ледяная вода. Ещё удар — и лёд проломлен. Я тут же сую руку в прорубь и хватаюсь за утратившие гибкость пальцы, ускользающие в глубину. Кожа девушки так холодна и жестка, что похожа на металл, но, стоило мне её коснуться, как к ней начала возвращаться жизнь. Теперь она сама ухватила меня за руку. Если мне только удастся найти удачную точку опоры, то я смогу её вытянуть —

Но она резко потянула вниз, и я в то же мгновение рухнул в разинутую пасть самой матушки-зимы. Вода настолько холодная, что обжигает мою кожу. Эми упёрлась ногами о лёд снизу, чтобы затянуть меня ещё глубже, и оттолкнулась. Нас обоих спиралью увлекло вниз.

Глаза промерзают до самого черепа, но я не собираюсь их закрывать, ведь без них у меня не останется ни шанса отыскать разлом во льду. Девушка крепко в меня вцепилась, но парой толчков мне удаётся высвободиться. Воспользовавшись моментом свободы, я начинаю быстро всплывать обратно. Я ожидал пулей вылететь из воды, но вместо этого глухо ударяюсь о непробиваемую ледовую стену. Даже здесь, под водой, это звучит точь-в-точь как стук, который я слышал там, наверху.

В панике я ощупываю лёд пальцами по всем направлениям. Пролом должен быть здесь! Кожа немеет. Давление в лёгких всё нарастает. Организм просит меня закричать, но я сдерживаю этот позыв, чтобы не расходовать драгоценный воздух, который и без того уже на исходе.

Я продолжаю выискивать пальцами пробоину, но силы покидают меня. Прорубь исчезла. Свет угасает, и скоро я тоже угасну. Скоро, но не сейчас. Чьи-то пальцы обхватывают мою лодыжку. Но во мне уже нет сил бороться. Добавляется вторая рука. Это рука смерти, я знаю.

А затем меня потянули. Тело скользит сквозь воду, но кожа уже почти её не осязает. Секундная пауза — руки обхватили меня поудобнее — и снова поволокли на глубину. Последняя моя мысль — смятение, безучастное любопытство: "Почему становится светлее, а не темнее?" Ещё рывок, и...

По ногам ударил внезапный порыв ветра. Мой мозг уже не в силах объяснить, как такое возможно. Очередной рывок, и вода стекает с моего тела. Ещё мгновение — и моя голова выныривает из-под воды; а затем — я ударяюсь спиной об твёрдую землю. Я кашляю и выплёвываю воду, и меня укрывают тёплым одеялом. От прилива жизни я открываю глаза. Передо мной — Эми. В своём фиолетовом свитере, совершенно сухая. Она прижимает меня к себе и надрывисто рыдает.

После этого я, должно быть, потерял сознание. Проснувшись, я оказался у Эми дома. Она подумала, что я спятил, когда принялся ломать лёд. Увидев, что я провалился, Эми тут же побежала обратно. Под водой я был вниз головой, но ей всё-таки удалось вытащить меня за лодыжки.

“Чем ты думал? Ты мог погибнуть!”

Я не стал говорить ей о лице подо льдом. Не стал спрашивать, как она умудрилась переодеться в фиолетовый свитер прямо там, на озере. И, самое главное, я не стал расспрашивать её о стуке, который всё ещё эхом доносится откуда-то сверху и звучит так, словно берёт своё начало в ином мире.

Не думаю, что готов об этом знать.

Взято тут