Слушайте и внимайте! Зов разносится по всей земле! Твой труд завершен, и вот наступают самые благородные торжества, ибо приближается Ночь Праздника Душ. Итак, твои добрые лорды издают указ о всевозможных радостях; объявляется пир, и всем обещано полнейшее веселье. Присоединяйтесь к нам в пении светлых колядок!

В первый день Праздника Душ мой добрый король дарует тебе — сокола, гордо стоящего перед тобой!

Во второй день Праздника Душ мой добрый сеньор дарует тебе — два мерцающих щита и сокола, гордо стоящего перед тобой!

В третий пир Праздника Душ мой добрый король дарует тебе — трёх слуг, посланных в поход, два истекающих кровью сердца и сокола, стоящего перед тобой голодным!

В четвёртый пир крови и костей мой сюзерен дарует тебе — трёх поглощающих кровь чудовищ, два истекающих кровью сердца и летучую мышь, не знающую, мертва ли она или жива, и алчущую хлебнуть твоей горячей крови.

ОГЛЯНИСЬ! ЭТО ЛОЖЬ! ТЫ ОСЛЕП! ЭТО БРЕД! ЭТО ФАЛЬШЬ!

В последний раз Баньян врезался плечом в ржавые ворота камеры. Голод уже начал пожирать то, что некогда было крепким телосложением солдата, но отчаяние или просто сам железный порог окончательно прогнил, наконец-то дало результат. Петли скрипнули и лопнули, и ворота рухнули на каменные плиты с грохотом, от которого задрожали стены.

Баньян упал вместе с ними, застонав, когда повалился на дверь. Всё тело болело и дрожало во тьме. Пальцы одной руки погрузились в лужу, в которой он надеялся найти стоячую воду и боялся, что это что угодно, только не она.

Даже в своём безумии упыри должны были это услышать.

Баньян кое-как поднялся и побежал. В подземелье замка не было факелов, так что он держался ближе к стене, ощупывая руками, нет ли скрытых проходов. Иногда из кромешной тьмы кто-то шипел на него. Лишь бы это была крыса с помутневшим взглядом, а не один из плотоядных людоедов, населявших это место, ему было всё равно. Баньян даже не думал о судьбе остальных из его патруля. Он не хотел знать.

Больше по счастливой случайности, чем благодаря рассудку, он нашёл лестницу, ведущую наверх. Здесь гули умудрились зажечь факелы, хотя и они казались тусклыми, больными. Зловоние тоже стало ещё хуже, чем в темнице. Кто-то что-то готовил.

Присев в лестничном пролёте, задыхаясь, с сердцем, колотящимся как бешеное, Баньян наконец смог оглядеться. Коридоры здесь были украшены гирляндами: падуб, испачканный кровью, свисал со стен, рядом капающие венки. Он вглядывался в них, когда понял, что это грубо перевязанные кишки; осознание вызвало рвотный спазм, но в его бурлящем желудке не было ничего, чтобы извергнуть. Моргая сквозь слёзы отвращения, он сделал пару шагов вперёд. Острые шипы кололи руки; у стены гули установили какое-то дерево, будто вырубленное с безумным остервенением из местного леса. На некоторых ветках ещё лежал снег Вечерней зимы. Безглазые, гниющие головы свисали с ветвей, словно игрушки, их кожа посинела от холода.

Ужасающий, неистовый вой нескольких голосов из коридора слева заставил Баньяна напрячься: какой-то праздничный, безумный хор. Он рвалнулся направо, пока ослабевшие, дрожащие ноги не отказали. Только пересекая деревянную галерею, он немного замедлил бег. Гнилые балки скрипели под каждым шагом, по позвоночнику проходил головокружительный озноб и страх, что они обрушатся и сбросят его на пол огромного зала внизу.

В этом зале мерзкое веселье гулей продолжалось вовсю. Большие повозки втащили внутрь и грубо скрепили между собой, а их груз — окровавленную плоть — разбросали по полу. Гули в толстых, лоскутных плащах красного цвета стояли на них, выли, бросая куски мяса ожидающей толпе или посылая слуг с резкими жестами. Каждый из этих чудовищных помощников тащил мешки, набитые хрящами, или длинные списки, которые, насколько мог разглядеть Баньян издалека, были покрыты лишь бессмысленной писаниной.

Что-то закричало в стропилах прямо над его головой, наблюдая, как он мчится дальше. «Думай», — рискнул пробормотать Баньян себе под нос, хотя голос был хриплым и слабым. — «Думай. Если они посылают вестников, где-то рядом должен быть выход…»

Он попытался сосредоточиться на холоде, на зимнем морозе, пронизывающем сквозняками залы замка людоедов. Опустив голову, Баньян упрямо шёл туда, куда вел холод, стараясь не обращать внимания на провисающие чулки из порванной плоти, прибитые к стенам. Возможно, он бы выбрался, если бы этот холод не проникал в зал через огромную трубу — очаг на краю пиршественного зала.

Столы были накрыты. На провисших банкетных столах лежали изуродованные тела. Понадобилось мгновение, чтобы понять — это искорёженные трупы его патруля, а треснувшим кубкам разлита их кровь. На этот раз он не смог сдержать подкатившую к горлу желчь, и она выплеснулась на пол.

Что-то шевельнулось в темной пасти большого камина по ту сторону зала, и пыль осыпалась на пол.

Встав на колени, Баньян мог лишь наблюдать, как из тьмы выбирается распухшая фигура, волоча костлявые пальцы по полу по мере приближения. Удивительно, на миг ему показалось, что зрелище довольно весёлое. Существо тоже было одето в ярко-красное, с выпирающим животом и длинной бородой.

Затем он моргнул — и эта борода превратилась в клочья кожи, свисающие с хищной челюсти.

— Ну что ж, — проскрипел огромный вампир-людоед, погладив его лицо длинным жёлтым ногтем. — Был ли ты... благородного духа в этом году?

И тогда, с пронзительным визгом, он раскрыл пасть, чтобы обхватить его голову, и крепко впился в нее зубами.

Переведено: WarhammerBox. Больше переводов и контента у нас в канале.

Так и случилось в разгар зимнего заката, когда на небольшую вердианскую деревушку Дреммшем, расположенную к северу от реки Резергенс, развернулась весьма любопытная, мрачная и поучительная притча.

Царили благодарность и веселье. Жители пережили эпидемию, а нежеланный День Жизни тоже прошёл. Наступала Ночь Праздника Душ, когда чучело отца Декрепита будет сожжено, а деревенские будут делить вино, уплетать маринованную сельдь и копчёные сердца лося за столами, украшенными падубом и цветами оленьего корня, прославляя богов в честь начала года.

Однако в Дреммшаме были и те, чьи души наполнились горечью. Вместо того чтобы радоваться тому, что у них есть, они питали лишь злобу к тому, чего не имели.

Первой была девушка Клодаг. Она страстно любила сына мельника, Финна. Но её отец, которого она считала старым занудой, знал о порочной натуре парня и слишком любил дочь, чтобы благословить этот союз. Когда деревенские собирались вокруг Кедра Праздника Душ, чтобы обменяться добрыми вестями, она тайно молилась, чтобы отцовский ум изменился — или же чтобы его разрешение больше не требовалось.

Далее шли юноши Брен, Корм и Бренна. Они попали в немилость к своему учителю, старой проповеднице Мэйв, которая не жалела чёрного берёзового прута за их бесчисленные жестокие проделки. Они презирали её добрые дела, называя тиранкой за то, что она сдерживала их буйные порывы. Одним холодным утром, когда кожа ещё горела после побоев, собирая орехи для поджарки на праздничном очаге, они услышали, как старые ополченцы бормочут о «Дедушке». С дерзостью молодости трое задались вопросом, не примет ли этот Добрый Дедушка их дело, ведь таких древних богов Гхирана было много? Той ночью, когда они опускались на колени перед кроватями, чтобы вознести хвалу Богу-Королю, вместо этого они взывали к этому патриарху, прося принести Мэйв хорошее настроение, но только для того, чтобы они могли делать всё, что пожелают.

Последним в этой группе был вдовец Энг. Его жену унесла чума, и в его сердце поселилось мстительное отчаяние. Каждый день он проклинал всех богов и людей. Проклинал их за неверность, за злобу — и, что хуже всего, за отсутствие воображения в нагромождении бедствий на старика. Каждые семь часов он повторял проклятия, а затем обрушивал гнев на тех, кто приносил ему еду и общество безвозмездно.

Вот тогда, в дни, предшествующие Ночи Праздника Душ, стали происходить странные и мерзкие события. Первое случилось во время вассейлинга, когда зазвучали гимны, чтобы задобрить духов будущего года. Среди певцов была Клодаг, размышлявшая о своей якобы лишении. В свой голос она влила яд. И тут, среди криков отвращения, из уст её товарищей начали выползать улитки и жужжащие мухи. Только когда выпили драгоценный запас Аква Гиранис из Дреммшама, это прекратилось, но Клодаг чувствовала ещё большую горечь, потому что Финн особенно старался утешить свою красивую соседку, Саорсу.

По традиции в этот сезон скоту Дреммшама давали самый лучший корм, так что Брен, Кормак и Бренна приносили им отборный овёс и силос. Но к их ужасу, пища превращалась во рту животных в извивающихся личинок, и на разбухшей плоти скота вскакивали язвы, пока те выли и пенились. Мэйв им не поверила, решив, что это очередная злая шутка, и отхлестала их березовой плетью.

Последнее произошло в день масок, когда жители Дреммшама надевали образы духов глубоких лесов и весело танцевали, чтобы задобрить их. Энгус отказался участвовать, ибо проклинал этих духов жизни за то, что они не оказали ему особой защиты. Но, наблюдая за танцорами, он в ужасе уставился на то, как каждая из их масок деформировалась в лицо гниющего трупа его жены — и с каждым ударом цимбалы они гнили всё сильнее. Он кричал, пока голос не сел, но никто другой не видел этого жуткого зрелища.

Ночь Праздника Душ прошла вяло. В деревенском зале развели очаг, но сердца были тяжелы. Люди бормотали о проклятии. Присутствовала и наша несчастная группа, но и теперь каждый думал лишь о своих желаниях.

И вдруг полено в очаге стало гореть больным зелёным светом. От дыма повеяло мерзостью, а из теней донеслись отвратительные шуршания и странные хихиканья. За окнами зала огромная извивающаяся форма скользила по земле. Все услышали звон, может быть, колокольчиков, принадлежащих какой-нибудь доброй лесной нимфе, настроенной на подарки?

Затем у двери раздался стук. Трижды, потом трижды и один раз.

Дубовая дверь распахнулась, и он вошёл. Он был тучен, капюшон закрывал лицо, и тяжело опирался на огромный, узловатый посох. А звон оказался не от колокольчиков, а от флаконов и пробирок, висящих вокруг него. Он сделал семь шагов, остановился, захрипел, и слюна, падавшая с его губ, прожгла деревянные балки пола. Он улыбнулся, и эта улыбка была чёрной, гнилой и извивающейся.

— Здравствуйте, мои весёлые друзья! — сказал он, низко кланяясь. — Можете звать меня Отцом Пиявкой. Я пришёл от имени моего Дедушки, и вашего тоже. Ведь некоторые из вас просили даров, но не знают, кому такие просьбы следует адресовать. Простительная ошибка — вас ведь не учили! Да, и есть и такие, — его голос стал суровым, когда он посмотрел на дрожащего Энгуса, — которые получали дары, но не ценили эту доброту.

— Во-первых, девица. — Отец Пиявка шевельнул пятнистыми пальцами, и раздался вопль Финна и отца Клоды. Они упали на пол среди вздохов и криков, глаза закатились, а из ртов, быстро теряющих зубы, потекла желчь. Их конечности мутировали и разбухали, даже когда остальные части тел истощались; они поползли к рыдающей Клоде, схватили её за руки, чёрные ногти впились глубоко в её плоть, и они превратились в кистозные гомункулов, слившись с ней в одно объединённое существо. Отец Пиявка кивнул и хихикнул.

— Ты хотела их внимания или же контролировать их чувства — и вот ты будешь носить их, а не наоборот.

— Во-вторых, милые юноши. — Отец Пиявка пробормотал семь жизнерадостных слогов, и на седьмом Мэйва испустила пронзительный смех. Она смеялась и смеялась, пока не рухнула на землю, хотя глаза её оставались широко раскрытыми и полными ужаса. Её бока разорвались, и из них потек гной, а из теней выбежали хихикающие демонические создания с чёрными бичами, чтобы избить её, и эти раны тоже источали грязь. — Приходите, мои молодые друзья! Поглядите на её заразительный смех! Не хотите ли разделить её веселье? — Но, плача от страха, Брен, Корм и Бренна отказались — и Отец Пиявка нахмурился.

— И наконец, наш вдовец. — Он трижды ударил посохом о землю. Слизистые щупальца вырвались из пола, схватили Энгуса и потащили вперёд. Отец Пиявка откупорил пузырёк и наклонил его, чтобы вылить содержимое в широко открытый от страха рот Энгуса. Сразу же его сотряс ужасный озноб; пиявки выползали из-под его кожи и пожирали глазные яблоки, а на теле вскакивали нарывы и фурункулы, каждый из которых был полон червей.

— Для тебя я припас особый дар, — сказал Отец Пиявка, голос его был полон благоговения. — Это Гниль, величайший напиток Дедушки. Теперь твоя душа сможет отправиться в Его Чёрный Дом и лично высказать своё недовольство Ему.

Затем он оглядел комнату, где на каждом лице застыло выражение ужаса и отвращения, и широко раскинул руки.

— Радуйтесь, друзья мои! Радуйтесь тем дарам, что даны этим душам! Все они загадали желания, и все они были исполнены — ведь Дедушка всемогущ и знает ваши сокровенные чувства. А теперь… посмотрим, какие подарки я могу преподнести вам всем…

За его спиной дверь зала с грохотом захлопнулась.

Давайте вспомним урок Дреммшама в эту холодную зимнюю ночь: не стоит слишком долго размышлять о своих желаниях и забывать о том, что у нас уже есть, ведь странные силы могут услышать и исполнить то, чего мы, как нам кажется, желаем, но совсем не так, как мы могли надеяться…

Переведено: WarhammerBox. Больше переводов и контента по ссылке.

Моя телега с баянами Старпонивилль с прочей дичью про аниме и в которой я ничего не рекламирую кроме своего твича

flamingopunch

Больше переводов тут.