В городе, где из каждой молекулы веет провинциальностью,

Где путь тернист (а я проходить лабиринт устал).

Там, где для каждого жителя максимальная дальность - юг,

И потолок перспективы прибит на уровне плинтуса;

В выцветших улицах, выпитых в дно прогулками,

В пыльных квартирах с вечно закрытыми окнами,

Там, где с обидою нервно шепчет про гул камин,

Там, где поэт не находит цензурных строк на мир;

Там, где без дозы все онемевше-кротки,

Где каждый за баррикадами — в

"Своей Обороне";

Вы — только жили в городе цвета окаменевшей водки,

Я в нём —

В гробу бесполезных дней — похоронен.

Я не искатель причин в преграде

и не сторонник пустых бравад.

Вся моя жизнь — на листах тетради,

вся моя жизнь — темнота и слова.

Новое утро — как новый праздник.

Чувство земли не подвластно каретам.

Плаха — не просто место для казни,

плаха — последняя сцена Поэта.

Дума о прошлом в объятия сна летит,

"Быть" или "нет" — вечный спор жесток.

Вся наша жизнь — совокупность памяти,

её бесконечное торжество.

Путь победителя горечью устлан.

Слёзы сменяются страстью вьюг.

Хватит бояться признаться в чувствах,

хватит бояться сказать "Люблю!"

Хватит быть тем, кто на ближних виснет,

строя задушенного кита.

Смерть — это не завершение жизни,

это всего лишь её этап.

(c) https://vk.com/shhwed

За границами тонущих дней и экранов,

исскучавшись по тёплым уютным ночам,

я наткнулся на мерзкую саблю обмана

и внезапно прочёл между строчек "прощай".

***

На исписанном красками жизни холсте

отражается падаль на стоптанной вере.

Я готов заковать километры в кастет

и лукавому вмять 'одобрение' в череп.

Неужели мой Храм был так просто украден им?!

Злоба выела воздух, не оставив ни вдоха.

В исцелении сердца — известные стадии:

мне хуево-мне больно-мне сложно-мне водки-

мне похуй.

***

Ты мечтаешь построить свой мир из тепла,

озаряя "тех самых" весенней пыльцой.

Я любил...

Но уж если ты не смогла,

так имей же, блять, совесть

признаться

в лицо.

мой голос видел Бога и не дрогнул перед ним,

мой внутренний Эдем давно от злобы перегнил,

мой яркий слог в молчание перековал Гефест,

я видел смерть таланта в отражении небес.

блиндаж воспоминаний отравой сокрушив,

я вечно просыпаюсь в том городе души,

где жизнь — дорога к смерти и ставка на кону,

где продан за тщеславие духовный Байконур.

где умирает в муках забытое добро,

где я ищу последний потерянный патрон,

стесняясь пьяной мысли в туманной голове:

"стреляет — не оружие, стреляет человек".

и пусть никчемно катится в могилу наша жизнь,

но блядского предательства — никто не заслужил.

мне сегодня гадала судьба на кофейной гуще,

уверяя,

внушая,

что шанс никогда не упущен.

мне сегодня играла джаз госпожа удача,

за букетом улыбки обойму свинцового плача пряча.

мне сегодня чертил пейзажи художник-город,

тенью прошлого падая прочь на парящих шторах.

и читающий мёртвые строки бродяга ветер,

прошептал, что любовь — словно тающий смог в сигарете —

дарит сердцу надежду на свет, а потом, догорая,

оставляет лишь грязный окурок

за шаг до края.

мне сегодня дарили объятия руки смерти,

улыбаясь дарованным фразам в сыром конверте.

если жизнь — полоса,

мы стоим на слепом изгибе,

будто воин, идущий в строю на святую гибель,

спрятав страх за широкие спины стальных вождей.

мой окурок любви растворился до тла в ледяном дожде.

мне сегодня читала книгу блудница совесть,

спрятав подлые лезвия в каждом горящем слове,

ублажая тщеславие видом пустых красавиц.

если каждый из нас по образу и подобию —

бог — мерзавец.

(с) shwed