Ромейский круиз.

Морской путь из Константинополя в Африку оказался довольно долгим предприятием, отнюдь не устланным розами. Первым делом ромейский флот пристал к городу Перинф, что на севере Мраморного моря, где Велизарий получил ценный подарок от Юстиниана в виде немалого количества лучших фракийских лошадей.

После остановки в Перинфе флот пустился было далее, но в силу отсутствия ветра вынужден был встать на четырёхдневную стоянку в Абидосе, который находился на азиатском берегу Геллеспонта (Дарданелл).

Местонахождение Абидоса

Пока флот бездействовал, в рядах экспедиции случился первый серьёзный инцидент. Двое солдат из числа федератов-гуннов основательно упились вина и прикончили своего соплеменника, который посмел посмеяться над их жалким видом. Велизарий, узнав о произошедшем, тут же приказал посадить на кол обоих дебоширов. Остальные гунны пришли в ужас от такой страшной казни и весьма недвусмысленно заявили, что прибыли в римскую армию сражаться, а не дёргаться на кольях по приговорам чуждых для них римских судов. Велизарий, уже получивший в ходе персидской кампании печальный опыт ожесточённых дебатов с гуннскими союзниками, даже бровью не повёл и заявил возмущённым степнякам, что он не потерпит дебоширства в собственной армии и казнит любого, кто позволит себе столь же неподобающее поведение, сколь те двое гуннов. Завершая свою речь, Велизарий сказал следующее:

«Нельзя беззаконно давать волю рукам, похищать чужое имущество: я не буду смотреть на это снисходительно и не буду считать своим товарищем по боевой жизни того из вас, кто, будь он страшен врагу, не может действовать против своего соперника чистыми руками. Одна храбрость без справедливости победить не может».

После проникновенного выступления полководца гунны малость присмирели, но разногласия с кочевниками омрачали африканскую кампанию ромеев до самого её завершения.

Гуннские наёмники

На потасовке с гуннами проблемы византийцев не закончились. Погода снова осерчала на ромеев, когда они покинули наконец-то Абидос. Сильный ветер отбросил их к мысу Сигей, что во всё той же западной Анатолии. Впрочем, затем стихия немного успокоилась и ромейская флотилия направилась к Пелопоннесу, которого достигла уже без каких-либо проблем. Прокопий Кесарийский в своей “Войне с вандалами” выражает свою безмерную радость по поводу отсутствия сильного ветра во время этого перехода:

«Тут кормчие и остальные моряки проявили большое искусство: предупреждая других, они поднимали большой крик и шум, шестами отталкивая [корабли] друг от друга и искусно держа расстояние между собой. А если бы ветер, попутный или нет, захватил их здесь, то, думается мне, моряки с трудом бы спаслись и вряд ли сохранили бы и свои корабли».

Наконец, имперская эскадра пристала к городу под названием Мефона (Метони), что и по сей день располагается в юго-западной части Пелопоннеса. В Мефоне Велизария поджидали двое офицеров, Мартин и Валериан, а также небольшое подкрепление, которое оказалось как нельзя кстати, учитывая серьёзную неприятность, в которую влипли ромеи в этом городе.

Развалины Мефоны

Что же случилось на сей раз? Прибыв в Мефону, Велизарий с ужасом обнаружил, что его солдаты умирают один за другим от неведомой хвори. Недолгое “служебное расследование” позволило выявить причину трагедии. Всё дело оказалось в том, что хлеб, предназначенный для пропитания солдат, оказался насквозь прогнившим. Произошла же сия оказия из-за грубых нарушений тогдашних санитарных норм, вызванных желанием одного прославленного сановника сэкономить. Этим сановником оказался Иоанн Каппадокийский, один из ярых противников африканского похода. Нет, он, конечно же, не занимался саботажем. Просто префект решил, что куда дешевле будет выпекать хлеб в общественных банях, а не дважды тщательно пропекать его в специальной печи для появления хрустящей корочки, как предписывалось тогдашним регламентом. По мнению Иоанна благодаря подобной идее получалось сэкономить немало средств. В самом деле, платить за дрова нужно было существенно меньше, чем обычно. Та же ситуация получалась с пекарями. Вот только Иоанн не учёл тот факт, что печи в банях предназначены для подогревания воды, а не для выпечки хлеба, посему хлеб оказался недостаточно пропечён (хотя на вид казался таковым) и благополучно сгнил. От употребления некачественной пищи успело помереть не менее 500 человек, прежде чем дело раскрылось. Велизарий запретил питаться тухлятиной и на собственные средства закупил новый хлеб, а также составил подробный рапорт Юстиниану. Император выразил благодарность своему военачальнику, однако Иоанн Каппадокийский, истинный виновник трагедии, не понёс никакого наказания.

Трёхмерная реконструкция одного из константинопольских банных комплексов

Избавившись от гнилого хлеба, византийцы буквально тут же столкнулись с нехваткой воды, которая так же, как и хлеб ранее, оказалась испорчена. Велизарию и экипажу его корабля, впрочем, повезло чуть больше, так как Антонина, супруга полководца, предусмотрительно сделала свой собственный запас воды, так что жажда флагманский корабль обошла стороной.

Наконец-то, спустя 16 дней после отплытия из Мефоны, имперский флот достиг берегов Сицилии. Остров на тот момент управлялся остготами, которые с радостью разрешили византийцам пришвартоваться у своих берегов. Причина такого радушия заключалась в некоторых династических перипетиях остготской династии Амалунгов. После смерти Теодориха Великого королём стал его малолетний внук Аталарих, до совершеннолетия которого править должна была его мать (и дочь Теодориха) Амаласунта. Проблема заключалась в том, что что Амаласунта, будучи талантливой и прекрасно образованной женщиной, хотела дать сыну классическое римское воспитание, что шло вразрез с желаниями той части готской аристократии, что видела своего короля в первую очередь воином. Опасаясь за Аталариха и собственное положение, королева старалась либо устранять своих врагов кинжалами подосланных убийц, либо заручаться поддержкой могущественных союзников, под определение которого прекрасно подходил император Юстиниан.

Также, вероятно, у остготов имелась и вторая причина, как минимум, не мешать византийским воинам. Как упоминалось в прошлой заметке, в Африке от рук вандалов пала Амалафрида, тётка Амаласунты, так что остготам, возможно, была интересна идея отомстить Карфагену руками ромеев.

Сиракузы. Наши дни

А пока восточные римляне разгружались в сиракузском порту, Велизария одолевали сильные сомнения насчёт успеха его предприятия. Он совершенно не представлял себе, как воюют вандалы, какие у них сильные и слабые места, насколько стоит опасаться их флота. Его солдаты открыто отказывались сражаться на море, обещая, впрочем, всю возможную храбрость в боях на суше. Немного поразмыслив, Велизарий послал своего секретаря Прокопия Кесарийского в Сиракузы, дабы тот разузнал, не готовят ли где византийским кораблям засаду у самой Сицилии или в африканских водах. В городе Прокопию, как говорится, “была уготована случайная встреча”. Хронисту встретился его старый приятель, который давно уж поселился в Сиракузах, где он вёл свои торговые дела. Слуга этого приятеля как раз возвратился из трёхдневного плавания в Карфаген и клятвенно заверял, что флот вандалов находится на Сардинии, а король Гелимер даже не подозревает о том, что в его владения направляется ромейская эскадра. Как же так получилось, что вандальский флот находился чёрт знает где, а государь вандалов не ждал прихода тех, кому он столь дерзко отвечал в своём последнем письме?

Вандальские воины в процессе погрузки добычи на судна

Для этого придётся вернуться на несколько недель назад. Тогда Гелимер, только свергнувший своего дядю Хильдериха, озаботился тем, чтобы расставить на ключевые должности верных ему людей. В окружении нового вандальского государя подвизался некий Года, гот по происхождению, которому было вверено управление Сардинией. Назначение оказалось столь “успешным”, что буквально по вступлении в должность Года отказался слать налоги в Карфаген и провозгласил себя независимым правителем Сардинии. Года не был романтиком и прекрасно понимал, что как только о его измене узнают вандалы, то тут же отправят карательную экспедицию на остров. Чтобы избежать неминуемой расправы, он отправил письмо Юстиниану, который как раз вовсю готовился к походу на Карфаген:

«Не под влиянием необдуманного порыва и не потому, что я испытал от своего господина оскорбление, я решился на отпадение, а потому, что увидал, сколь велика его жестокость по отношению к родственникам и подданным; я по доброй воле не захотел быть участником его бесчеловечных поступков. Лучше служить государю справедливому, законному, чем тирану, приказывающему совершать беззакония. Согласись же содействовать мне в моем стремлении и прислать мне войско, чтобы у меня было достаточно сил защищаться от нападения».

Вряд ли нужно описывать, как был доволен император, получив такое письмо. В ответном послании Юстиниан выражал безмерную благодарность Годе за решение предать Гелимера, а также обещал выслать мятежному готу солдат и военачальника для успешной обороны острова. Года, впрочем, не очень обрадовался идее делить с каким-то офицером командование прибывающими силами и попросил, чтобы в знак союза ему прислали только солдат, а командовать, дескать, он и сам прекрасно способен. Юстиниан же, ещё не получив ответ Годы, уже начал заблаговременно снаряжать экспедицию из 400 человек под командованием некоего Кирилла.

Гелимер же, поставленный в неловкое положение демаршем Годы и упоминавшимся в прошлой заметке аналогичным мятежом Пуденция в Триполитании, спешно решал, как ему действовать в такой ситуации. С утратой Триполитании король вандалов предпочёл смириться. В конце концов, она была слишком далеко от его основных владений, да и уже успела принять на свою землю небольшое римское войско. А вот с Годой Гелимер решил поквитаться как следует, выдав в зубы своему брату Цазону 5 тысяч солдат на 120 кораблях. Высадившись в порту Каралиса (совр. Кальяри, Италия), вандалы снова захватили власть над островом. Что до Годы, то он погиб в бою, так и не дождавшись Кирилла и его 400 воинов.

Порт Кальяри. Наши дни

Однако блестящая виктория Цазона парадоксальным образом окажется одним из ключевых “гвоздей”, вбитых в гроб вандальского королевства. Экспедиция брата короля сковала наиболее боеспособные силы королевства в Сардинии, дав возможность византийскому флоту преспокойно продолжать свой путь в Африку, пополнив припасы на Сицилии.

По мере того как становились чётче очертания африканских земель, среди высшего командного состава развязывалась ожесточённая дискуссия на тему того, где конкретно нужно высаживать армию. Архелай, некогда префект претория Иллирии и Востока, предложил плыть сразу на Карфаген:

«Мне кажется, что мы сможем овладеть Карфагеном при первом же нападении, тем более, что враги находятся далеко; а овладев Карфагеном, мы уже в дальнейшем не испытаем ничего плохого. Все дела человеческие, когда пострадает главное, вскоре приходят в упадок».

Велизарий же возражал Архелаю, опасаясь в карфагенской гавани нарваться на вандальский флот, который рано или поздно должен был вернуться с сардинской карательной операции. Полководец считал, что нужно немедленно высаживаться и закрепляться на материке:

«Давайте вспомним о том, что еще недавно солдаты говорили открыто, что они боятся опасности на море и что, если вражеские корабли пойдут на них, они обратятся в бегство, и мы молили Бога показать нам скорее землю Ливии и дать возможность спокойно на нее высадиться. Если это так, то я думаю, только неразумные люди, попросив у Бога лучшего, отказываются от него, когда оно им дано, и идут противоположным путем. Если мы сейчас поплывем к Карфагену и наш флот встретит неприятельский, и наши солдаты обратятся в стремительное бегство, то в конце концов они не заслужат порицания: проступок, наперед указанный, сам же в себе несет оправдание; нам же, даже если мы спасемся, не будет никакого извинения. Я утверждаю, что надо немедленно высадиться на сушу, спустить с судов лошадей, перенести оружие и все остальное, что по нашему мнению, нам пригодится, спешно вырыть ров, укрепить его палисадом, который нам обеспечит безопасность ничуть не меньше любой стены и, если кто-либо пойдет на нас, отсюда развернуть военные действия».

С доводами Велизария согласились все, даже Архелай, и византийская флотилия 31 августа 533 года пристала к местечку Капут-Вада (совр. Шебба, восточный Тунис). Со времени отплытия из Константинополя прошло более 2 месяцев.

Пляж Шеббы. Наши дни

Как только византийцы высадились, то сразу же начали деловито обустраивать свои позиции. Всего за один день был вырыт ров, а также построен укреплённый лагерь. На ночь же на каждом корабле осталось по пять стрелков в качестве дозорных, а также Велизарий расположил свои дромоны (лёгкие и манёвренные корабли) вокруг остальной части флота, дабы гипотетическому противнику не пришла в голову идея атаковать ромейскиие суда, пока все дрыхнут в лагере.

Типичный византийский дромон

На следующий день римские солдаты разбрелись по местности, не гнушаясь отбирать продукты у местных крестьян. Узнав об этом, Велизарий приказал отправить зачинщиков на перевоспитание в виде телесного наказания. Также он устроил знатную словесную выволочку остальным воинам:

«Я высадил вас на эту землю, полагаясь только на то, что ливийцы, бывшие прежде римлянами, не чувствуют преданности к вандалам и с тяжелым чувством выносят их гнет, и поэтому я думал, что у нас не будет недостатка ни в чем необходимом и что враги внезапным нападением не причинят нам никакого вреда. Теперь, однако, недостаток выдержки у вас все изменил, ибо вы примирили ливийцев с вандалами и на самих себя уже навлекли неприязнь, которую они питали к вандалам. В силу природного чувства обиженные питают вражду к насильникам, а вы за несколько серебряных монет променяли и собственную безопасность, и обилие благ, хотя могли, купив все необходимое у хозяев с их полного согласия, не выглядеть в их глазах несправедливыми и в полной мере пользоваться их дружбой. Теперь же у вас будет война и с вандалами, и с ливийцами, скажу даже, и с самим Богом, которого уже никто, совершивший беззаконие, не сможет призывать на помощь. Перестаньте же бросаться на чужое, оттолкните от себя исполненные опасности мысли о наживе».

Мысль о том, что византийцы должны не только громить вандалов в сражениях, но и старательно завоёвывать доверие местного населения, усиленно вдалбливалась солдатам в голову Велизарием. Эта характерная чарта похода византийцев особенно проявится уже много позднее, при вступлении в Карфаген. Ну а пока ромейское воинство усиленно готовилось к маршу навстречу опасному и неизведанному врагу.

Автор: Артём Селицкий

"Заметки о поздней Римской империи и Византии."

Продолжение следует…

С тех пор минул целый век. Могучий Гейзерих, настоящий кошмар что для Первого Рима, что для Второго, давным-давно умер ещё в 477 году. С тех пор отношения Карфагена и Константинополя были скорее дружественными, особенно в правление пятого (с момента создания государства) короля Гильдериха. Гильдерих вступил на карфагенский престол уже очень пожилым человеком (ему было около 60 с лишним лет). Это был человек в духе своего стремительно романизирующегося племени. Будучи наполовину римлянином по происхождению (Гильдерих — сын Евдокии, дочери западного императора Валентиниана III), король водил дружбу с Юстинианом ещё до того, как тот сменил на византийском троне своего дядюшку Юстина, что не могло повлиять на политику нового государя. Например, при Гильдерихе полностью прекратились гонения на католиков, доселе притесняемых вандалами, исповедующими арианство. Параллельно владыка вандалов знатно повздорил с остготским королём Теодорихом Великим, когда приказал заключить под стражу Амалафриду, сестру Теодориха, являвшуюся также вдовой одного из предшественников Гильдериха, Тразамунда. За своё ярое противодействие политике короля бывшая королева была впоследствии казнена, а сопровождавшие её остготы - перебиты. Теодорих, естественно, пришёл в дикую ярость и даже собирался покарать Гильдериха, но во время приготовления экспедиции заболел и скончался 30 августа 526 года.

Теодорих хотел отправиться в Африку, но в силу козней старухи с косой отправился в этот прекрасный мавзолей, доживший до наших дней

Подчёркнуто проимперская политика Хильдериха вкупе с его неспособностью (и даже нежеланием) эффективно противостоять племенам мавров, давно беспокоящим вандальские рубежи, привела к тому, что против престарелого короля составился заговор из числа его родни, возглавляемой его племянником Гелимером, опытным полководцем, однако начисто лишённым других достоинств. Как писал о нём Прокопий: «В военном деле он считался среди своих современников исключительно сведущим, но в остальном был человеком коварным, бессердечным и подлым, всегда готовым совершить переворот и воспользоваться чужими богатствами».

Монета, отчеканенная при Гильдерихе

Поскольку у Гильдериха сыновей не было, то сей Гелимер и так считался самым вероятным наследником, однако смерти дядюшки племянник решил не дожидаться.

В 530 году после очередного поражения от мавров терпение вандальской верхушки окончательно лопнуло и престарелый Гильдерих был взят под стражу. За решёткой оказались также его приближённые, братья Оамер и Евагей. Королём же был наречён Гелимер, восстановивший арианство в качестве основной религии королевства.

Узнав о заключении Гильдериха под стражу, Юстиниан отправил в Карфаген письмо, где упрекал Гелимера за то, что тот заковал своего пожилого родича в кандалы, не дотерпев до того момента, когда власть над вандалами перейдёт к нему в силу естественного хода вещей. Письмо заканчивалось убеждением, что “Всемогущий Господь и Мы” сохранят дружественное к вандалам расположение, если Гелимер отпустит Гильдериха.

На это письмо вандалы не соизволили ответить, отправив римского посла в Константинополь с пустыми руками. Более того, условия содержания Гильдериха под стражей стали ещё жёстче, а Оамера Гелимер и вовсе приказал ослепить.

Монета, отчеканенная при Гелимере

Вскорости в Карфаген пришло новое послание из Константинополя и оно было выдержано в совершенно иных тонах:

«Мы написали тебе первое письмо, не думая, что ты поступишь совершенно обратно нашим советам. Если тебе хочется приобрести верховную власть так, как ты ее сейчас приобрел, получи с нею и то, что дает за это демон. Ты же пошли к нам Гильдериха, слепого Оамера и его брата, чтобы они получили утешение, какое могут иметь люди, лишенные власти или зрения. Мы не потерпим, если ты этого не сделаешь. Нами руководит надежда, возлагаемая ими на нашу дружбу. На преемника его власти мы пойдем не для того, чтобы воевать, но чтобы по возможности его наказать»

Тон Юстиниана в этом письме был настолько повелителен, что вандалы пришли в неописуемую ярость, посчитав, что ромеи через Гильдериха покушаются на независимость их королевства. На сей раз Гелимер взял на себя труд ответить императору. Письмо, составленное королём вандалов, вполне могло сойти за брошенную в лицо перчатку:

«Царь Гелимер царю Юстиниану. Не насилием захватил я власть, и ничего безбожного по отношению к моим родственникам мною не совершено. Гильдериха, замыслившего совершить переворот против дома Гейзериха, лишил власти вандальский народ; меня же призвало к власти время согласно закону о праве старшинства. Хорошо бы, чтобы каждый занимался управлением своей собственной страной и не брал на себя чужих забот. Так что и тебе, имеющему собственное царство, не пристало вмешиваться в чужие дела. Если ты хочешь нарушить договор и идти против нас, мы встретим вас всеми силами, какие только у нас есть, призывая в свидетели клятвы, данные Зиноном, а от него ты принял царство, которым теперь владеешь».

Юстиниан, несмотря на вызывающий тон Гелимера, был страшно доволен, так как он наконец-то получил повод вторгнуться в Африку, о чём давно мечтал в рамках своей великой идеи о полном восстановлении Римской империи (renovatio imperii). Теперь императору оставалось лишь донести свою мысль до своих придворных и начать подготовку к вторжению.

Знаменитая равеннская мозаика, изображающая Юстиниана, его супругу Феодору и его придворных

__

Приготовления к походу

Когда Юстиниан объявил, что собирается организовать экспедицию в Карфаген, то оказалось, что поклонников подобной затеи, в общем-то, и нет. Вот, например, что вещал Иоанн Каппадокийский, на тот момент один из ближайших сподвижников императора:

«Ты намереваешься воевать с Карфагеном, до которого, если идти сухим путём по материку, сто сорок дней пути, а если плыть по морю, надо отправиться на самый край его, пересекая все водное пространство. Поэтому если что-то случится с войском, гонцу с известием потребуется целый год, чтобы добраться сюда. Допустим, что ты победишь врагов, но закрепить за собой обладание Ливией ты не сможешь, пока Сицилия и Италия находятся под властью других… Одним словом, от победы тебе не будет никакой пользы, а всякое изменение судьбы в худшую сторону принесет бедствие теперешнему счастливому положению».

Иоанн своими словами выразил общие опасения константинопольского двора. Допустим, Африка и впрямь будет завоёвана. Но, как и говорит сановник, её удержание невозможно без подчинения Италии и близлежащих островов. Перед глазами Иоанна отчётливо вырисовывалась перспектива тяжёлой затяжноё войны в пределах львиной доли западного Средиземноморья, что впоследствии, конечно же, и случилось.

Кроме того, в Константинополе ещё очень хорошо помнили экспедицию 468 года. Тогда император Лев Макелла тоже снарядил экспедицию в Карфаген. По утверждению Прокопия, в походе участвовало до 100 тысяч солдат и моряков, а расходы составили порядка 300 кентинариев (около 30 тысяч фунтов золота). И чем же всё кончилось? А кончилось всё грандиозным пшиком, когда из-за некомпетентности (а, возможно, и измены) шурина Льва, Василиска, имперский флот был эффектнейшим образом сожжён своими вандальскими визави. После провала экспедиции Льва ромейская экономика десятилетиями приходила в себя. Так что Иоанна Каппадокийского понять вполне можно. С его точки зрения новый поход в Карфаген стал бы бесполезной тратой времени и, особенно, денег с ощутимой вероятностью отправить кормить средиземноморских рыб своими моряками, как это произошло в 468 году.

Бюст Льва Макеллы, императора, что пытался покончить с вандалами ещё до Юстиниана

Иоанн в своём прямом и искреннем протесте был столь проникновенен, что Юстиниан, казалось, уступил. Но тут в столицу явился некий священник, который поведал императору о своём сновидении, в котором Бог наказал явиться в Константинополь и устами этого священника упрекнуть базилевса, что тот, уже было решившись защитить африканских католиков от притеснений со стороны вандалов-ариан, так легко сдался.

После визита этого священника, пишет Прокопий, Юстиниан отбросил все сомнения и распорядился готовить армию и флот для похода в Африку. Этот экспедиционный корпус волей императора сразу обрёл командира, коим стал молодой военачальник по имени Велизарий, весьма удачно проявивший себя в Персии, а также во время подавления кровавого восстания “Ника”, в ходе которого на улицах Константинополя полегло более 30 тысяч человек.

Помимо пророческих сновидений свершилось ещё одно событие, давшее поводу Юстиниану думать, что вторжение в Африку — отличная идея. Дело в том, что в Триполитании (совр. северо-западная Ливия) некий Пуденций, житель Триполи, отправил Юстиниану письмо, в котором утверждал, что легко бросит провинцию к ногам императора, если тот пришлёт войско на подмогу. Юстиниана дважды упрашивать было не надо. Посланное войско, переданное Пуденцию, легко отторгло Триполитанию от вандальского королевства. Гелимер, конечно же, хотел примерным образом наказать мятежников, но его отвлекло очередное восстание (на сей раз на Сардинии), к которому я ещё подробно вернусь в следующей части своего повествования, ибо этот сардинский демарш ещё сыграет немалую роль в дальнейших событиях.

Примерные границы Триполитании на карте современной Ливии

А пока разворачивались описанные выше события, в Константинополе вовсю готовились к походу и к лету 533 года все приготовления были завершены. Нынешняя экспедиция не была столь монструозной, как флотилия Льва: “всего-то” около 592 кораблей, 32 тысячи моряков и 15 тысяч солдат (5 тысяч конников и 10 тысяч пехотинцев). В канун летнего солнцестояния флот и войско уже дожидались сигнала к началу похода. Флагманский корабль ромейской эскадры пришвартовался у пристани дворца Буколеон, что на юге византийской столицы. Патриарх Константинопольский Епифаний отслужил торжественный молебен в помощь отплывающей экспедиции. На борту флагмана находились как сам Велизарий, так и его супруга Антонина, а также человек, которому суждено было стать важнейшим свидетелем грядущей войны: Прокопий Кесарийский. По завершению молебна остальной флот отправился вслед за кораблём главнокомандующего. Впереди имперские силы ждала полная неизвестность и дорога, на которой не отпечатался ни один обратный след.

Трёхмерная реконструкция Буколеона

Автор: Артём Селицкий

"Заметки о поздней Римской империи"

Продолжение следует…