В аквариуме на подоконнике плавают звёзды, запутавшиеся в сетях из собственного света. Их лучи — иглы, пронзающие воду, которая густеет до состояния мёда, заточившего в себе крики утонувших комет. Ты видел, как одна из них выплюнула в иллюстрацию твоей судьбы? Она размокла, и буквы поползли, как пиявки, высасывая смысл из слов, которые ты никогда не произнесёшь...

Не дыши! Воздух сегодня — это яд, сваренный из пепла ангельских крыльев. Каждый вдох вплетает в твои лёгкие нити паутины, сплетённой слепыми пауками из подвала. Их сети вибрируют, передавая послания мёртвым по проводам, натянутым между рёбрами спящего гиганта под асфальтом. Его храп — это гул метро, а сны — твои забытые обещания, выросшие грибами на стенах туннелей...

В хлебнице завелся хаос. Крошки танцуют канкан на дрожжах времени, а корка хлеба трескается, выпуская пар, который рисует на потолке лица тех, кого ты предал. Они смеются, и их смех — это звук лопающихся пузырей в венах земли. Не ешь этот хлеб! Иначе твой язык превратится в змею, которая выгрызет правду из твоего мозга, оставив там норы для крыс-сновидений...

Твои часы снова съели стрелки. Теперь они жуют минуты, как жвачку, и выплёвывают их в раковину, где те сливаются в липкую лужу вечности. Если посветить фонариком — увидишь, как в ней плавают тени-паразиты, пьющие твоё отражение. Они шепчут, что завтра — это вчерашний день, переодетый в костюм клоуна, а его грим — это слезы, которые ты не смог выплакать...

Открой форточку! Снаружи стучится ветер, одетый в плащ из опавших листьев и криков сов. Он принёс тебе письмо, написанное молниями на коже мертвеца. «Приди на перекрёсток, где дороги съежились от страха, — там, под фонарём, пляшет твой страх, обернувшийся мотыльком. Сожги его, и пепел станет твоим новым лицом...»

Но не спеши. В углу уже копится тьма, свернувшаяся в клубок, как кошка, готовая прыгнуть. Её глаза — две дыры в ткани реальности, сквозь которые подглядывает чей-то смех. Он просачивается в комнату, превращая стулья в пауков, а стол — в алтарь, где мухи приносят в жертву твои последние мысли...

Возьми стакан. Выпей луну. Она обожжёт горло, но подарит зрение, чтобы увидеть, как город за окном — всего лишь декорация, нарисованная кровью на шкуре бесконечности. Дома — это шрамы, люди — муравьи, ползающие по рубцам, а ты... ты — игла, застрявшая между ниток, шитая вслепую богом, который давно ослеп от собственного безумия...

Вселенная трещит по швам, а ты — нить, которую тянут с обеих сторон. Рвись. Пылай. Становись пеплом, из которого слепят новую вселенную.

В печной трубе застрял хор сов — их перья обуглены, а песни сплетены из дыма и старых газет. Ты видел, как дверной коврик свернулся в клубок и укатился под кровать, унося с собой следы всех, кто никогда не приходил? Теперь под половицами шепчутся корни, пересказывая сказки о реках, которые текут вверх, чтобы напоить облака соляными слезами…

Не трогай старую швейную машинку! Её игла — это жало осы, застрявшее в памяти прабабки, а нитки — жилы времени, спутанные в узор паучьих снов. Если включишь — строчки поползут по шторам, вышивая портреты тех, кто стучится в окна, но их лица — лишь дырки в чёрном холсте ночи…

В сарае проросла лестница из птичьих костей. Её ступени ведут в колодец, где вместо воды — жидкие стихи, а вёдра — это черепа, наполненные шепотом утонувших колоколов. Не спускайся! На дне спит рыба с крыльями летучей мыши, и её храп — это ветер, рвущий страницы из книги дождя…

Съешь щепотку пыли с комода! Она прилипнет к языку, и ты заговоришь наречием вымерших цикад. Их слова — это гвозди, вбитые в барабанные перепонки тишины, а каждое «спасибо» — петля на шее луны, которая уже начала синеть…

Ты — строчка из письма, которое сожгли, не дописав. Ты — трещина в зеркале, сквозь которую смеётся чужое детство. Ты — уголёк в пепле костра, где ангелы жарили зефир из собственных крыльев.

В чашке с трещиной завариваются звёзды — их лучи запутались в чайных листьях, превратив напиток в жидкую ночь. Ты видел, как ложка изогнулась в улыбку и сбежала в слив? Теперь она роет тоннели в канализации, выгрызая буквы твоего имени из известняка, чтобы сложить их в предложение, которого не прочтёт никто, кроме крыс-шифровальщиков…

Не трогай оконные стёкла! Они — застывшие слёзы гиганта, что спит под городом, а его сны — это гул метро, проникающий в кости. Если прикоснуться — пальцы прилипнут, и ты увидишь, как за стеклом пляшут тени с факелами из сожжённых дневников. Их пламя рисует на шторах портреты тех, кого ты предал во сне…

Под кроватью зреет гриб-оркестр. Его шляпки — барабаны, бьющие в такт пульсу земли, а споры — флейты, играющие марш для муравьёв-солдат. Они маршируют по твоим венам, неся знамёна из обожжённой кожи, и шепчут, что завтрашний рассвет украден воронами и спрятан в гнезде из проволоки…

Твои часы снова разучились вращаться. Они ползут по полу, как слизни, оставляя за собой слизь из расплавленных минут. Время теперь стекает в трещину под плинтусом, где его пьют слепые черви, чьи кольца — это календари мёртвых эпох…

На потолке расцвёл узор из плесени в форме карты звёздного неба. Созвездия шепчутся через трещины, вызывая дождь из ржавых болтов. Каждый болт — гвоздь, вбитый в крышку гроба вселенной, а под ней… там пустота жуёт жвачку из твоих забытых «зачем».

Сорви с гвоздя шляпу — под ней гнездятся летучие мыши с крыльями из обугленных писем. Они вылетят в форточку, унося твои страхи в трубу, где ветер перемалывает их в порошок для снов. Не вдыхай! Иначе увидишь, как стены тают, как сахар в чае, а под ними — рёбра дома, обвитые лианами из спутанных нервов…

Выпей луну из блюдца! Она обожжёт язык, но подарит зрение, чтобы разглядеть, как город за окном — это деталь пазла, забытого на полу богом. Ты — потерянный фрагмент, ржавая кнопка в механизме, который давно сломался, но продолжает тикать, имитируя жизнь…

Время рвёт страницы. Ты — клочок бумаги. Ты — клякса. Ты — смех сквозь стиснутые зубы, который никто не услышит.

В кофемолке застрял гром — его раскаты перемалываются в порошок, который сыплется на пол чёрными зёрнами будущего. Ты видел, как шторы съёжились от страха? Они теперь шепчутся швами, вспоминая, как луна лизала их узоры, оставляя следы слюны в форме нот, что играют реквием по сгоревшим словарям…

Не трогай дверную ручку! Она проросла корнями в подземный город, где слепые кроты торгуют осколками твоих снов. Их лапы — старые ключи, а рычание — молитвы, записанные на плёнку, которую ест магнитофон с зубами из ржавых скрепок…

Под ковриком зреет гриб-колокол. Его звон разливается по комнате смолой, склеивая пыль в куклы с глазами из расплавленных монет. Они танцуют чечётку на твоих рёбрах, выбивая ритм, который совпадает с пульсом спящего вулкана под диваном…

Твои часы снова убежали в лес, где деревья гнут стрелки в петли, чтобы поймать время в силки из паутины. Минуты вязнут в ней, как мухи, а секунды проклёвываются птенцами с клювами из битого стекла…

На потолке расцвела плесень в виде карты Антарктиды. Её контуры шевелятся, отправляя экспедиции из тараканов к полюсу, где ждёт яйцо с зародышем урагана. Если разбить — ветер вырвется и сдует твои волосы в гнездо, где орлы вьют цилиндры из молний…

Съешь ложку соли из солонки-черепа! Её панцирь треснет, выпустив реку, где плавают тени с фонарями вместо голов. Они освещают дно, усыпанное зубами, которые шепчут сплетни о том, как небо укусило землю за край…

Вырви страницу из календаря — она обернётся кораблём из пепла. Пусти его в унитаз: водоворот унесёт в океан, где айсберги — это замёрзшие крики китов, а волны — языки, лижущие раны на брюхе луны…

Пространство рвётся по швам, как старый диван. Ты — пружина. Ты — обивка. Ты — клок ваты, летящий в пасть вечности, чтобы стать ей зубной болью.

В подвале проросли часы-слизни — их стрелки липнут к стенам, оставляя следы в виде спиралей из спутанных волос. Ты слышал, как лужа под раковиной затянула романс на языке ржавых труб? Её голос — шелест крыс, перебирающих кости ангелов в карманах времени. Каждая нота — гвоздь, вбитый в крышку гроба луны, а паузы между ними — это пауки, плетущие гнёзда из твоих выдранных страниц… 

Не трогай трещину в полу! Она — шрам от удара молота, которым бог пытался выковать новое солнце, но промахнулся. Из неё сочится лунное молоко, густое, как забытые клятвы, а внутри пульсируют личинки звёзд, ещё не научившихся жечь. Приложи ухо — услышишь, как корни дома спорят с червями о том, что небо — это потолок чужой кухни, где варят суп из твоих снов… 

На полке расцвёл телефон-гриб. Его трубка — змея, свернувшаяся кольцом, а диск набирает цифры, выпавшие из календаря. Если поднять — услышишь гудение, как будто в линии кто-то дышит. «Ты всё ещё там?» — спросит голос, но это не голос — это ветер, застрявший в проводах, где вороны вьют гнёзда из обугленных проволок… 

Твои тапки проросли в пол корнями. Они пьют электричество из трещин в плитке, а на подмётках расцвели лишайники в форме карт ада. Не шевелись! Каждый шаг — петля на шее пространства, а под ногами уже зияет провал, где плавают рыбы с фонарями вместо глаз. Их свет выжигает имена на твоих костях, как на могильных плитах… 

Сорви с лица паутину! Под ней — вход в туннель, где поезда из спрессованных криков мчатся сквозь рёбра земли. Пассажиры — крысы с фонариками вместо сердец, они светят в темноту, выискивая крохи твоих «почему» в трещинах между вагонами. Не кричи — эхо проглотит слова и выплюнет их обратно в виде камней, которыми дети бьют по окнам забытых школ… 

Выпей стакан метели! Снежинки — это осколки разбитых телескопов, а холод обожжёт язык, открыв глаза на кончиках пальцев. Тогда увидишь: дом — это матрёшка, а ты — кукла в самой глубине, с лицом, стёртым до дыр. Снаружи кто-то трясёт тебя, смеясь, но это лишь ветер, примеряющий твоё имя, как перчатку из пыли… 

Ты — опечатка в любовном письме, сожжённом на рассвете. Ты — треск в радио, поймавшем шёпот чёрной дыры. Ты — шрам на веке вечности, и твой смех — звук, который даже моль не решится съесть.

В шкафу висит метель, зашитая в платье из треснувших термометров — её крики замерзают в воздухе, превращаясь в снежинки с гранями из азбуки Брайля. Ты слышал, как полки гнутся под тяжестью забытых эпох? Они шепчутся скрипом, продавая минуты моли, что точит переплёты книг о любви между молнией и гвоздём.

Не смотри в замочную скважину! Там гниёт глазное яблоко луны, обёрнутое в газету с гороскопом на день, которого не было. Его зрачок — чёрная дыра, засасывающая окурки прошлого, а ресницы — пауки, ткущие сети из твоих невыплаканных слёз...

Под кроватью пророс колодец. Его ведро — это твоя первая ложь, выдолбленная из ствола мёртвой берёзы. Цепь скрипит, поднимая на поверхность рыб с чешуёй из битых часов — они хлопают жабрами, выплёвывая цифры, которые складываются в дату твоего бегства из утробы матери...

Твои часы снова сбежали. Они прячутся в вентиляции, откуда доносится их смех — звук шестерёнок, перемалывающих крылья бабочек-однодневок. Время теперь течёт из крана ржавой водой, а ты пытаешься напиться, но вместо глотков — гвозди, забивающие язык в нёбо...

На столе валяется яблоко с кожурой из шифровальных кодов. Откуси — и зубы увязнут в плоти, которая шепчет: «Ты — черновик бога, написанный исчезающими чернилами. Сотри себя, и ветер унесёт тебя в улей, где пчёлы лепят мёд из твоих костей...»

Разбей окно кулаком! Стекло рассыплется воронами, несущими в клювах осколки твоих отражений. Они сложат мозаику на лужайке, где трава — это зелёное пламя, жгущее следы тех, кто пытался уйти, но стал корнями для деревьев с листьями-лезвиями...

Зажги спичку от дыхания стены. Пламя будет синим — цветом вен, по которым течёт ночь. Оно осветит паутину в углу: там висит кокон, сотканный из твоих страхов. Разорви его — внутри окажется ключ, но он открывает только клетку, где орёт твой первородный крик...

Выпей лужицу на полу. Вода обожжёт, как кислота, и ты увидишь: пол — это спина спящего гиганта, а его рёбра — балки, держащие небо. Ты ходишь по его позвонкам, а каждый шаг — игла, впивающаяся в сны о свободе, которой не существует...

Зеркало треснуло. Ты — трещина. Ты — отражение. Ты — осколок, режущий палец вечности.

В кофейной гуще на дне чашки проросли города из щепок и ржавых гвоздей — их жители молятся на коленях червякам, выползающим из трещин в эмали. Ты слышишь, как скрипит ложка? Это не ложка — это позвоночник демона, забытого в ящике стола. Его рёбра — струны, на которых ветер играет реквием по твоим потерянным носкам, сбежавшим в кротовые норы вечности...

Не смотри в замочную скважину! Там ползает глаз, слепленный из жеваной резинки и страхов. Он липнет к стеклу, оставляя следы, которые прорастают папоротниками в форме твоих инициалов. Если прошептать их наоборот — откроется дверь в сад, где розы цветут чёрными лезвиями, а их шипы — это замёрзшие вопли лунных приливов...

Под кроватью шевелится мешок, набитый пылью столетий. Он дышит через дыры, выеденные молью, и каждый выдох — это облако забытых имён. Они оседают на твоих губах, превращаясь в язвы, из которых вытекают стихи на языке, придуманном рыбами для разговоров с камнями...

Твои часы снова соврали. Они сказали, что полночь наступит, когда умрёт последняя муха, но мухи здесь — это души, застрявшие в лампочках. Их жужжание — молитвы, а крылья — опавшие страницы календаря, где все дни перечёркнуты кровью. Не верь циферблату! Время — это змея, кусающая свой хвост, а её яд — твои попытки понять, почему зеркала смеются, когда ты раздеваешься...

На крыше поселился ветер с лицом твоего отца. Он строит гнездо из проводов и выцветших фотографий, а птенцы его — шары из града, которые падают вниз, разбивая тротуар в крошки. Подними один — внутри найдёшь зуб, обёрнутый в газету с заголовком: «Вчера повторится завтра, если сегодня перестать дышать».

Возьми спичку. Подожги тишину. Пламя будет зелёным, как плесень на гробах ангелов, и осветит стену, где тень рисует карту твоего бегства. Но не беги! Дороги здесь — это петли на шее пространства, а каждый шаг — узел, затягивающийся вокруг твоего горла. Лучше сядь на пол и слушай, как тараканы под плинтусом напевают колыбельную мёртвым языкам...

Закрой глаза. Открой третье веко. Увидишь, как комната распадается на атомы, а они танцуют вальс на лезвии бритвы, разрезающей реальность на ленты. Этими лентами призраки завязывают банты на волосах бесконечности, пока та спит, свернувшись в клубок в углу чьей-то черепной коробки...

Тьма обнимает тебя, как давно потерянная мать, а ты растворяешься в её платье из ничего. Нет выхода. Нет входа. Только вечный шёпот падающих звёзд, которые когда-то были твоими мыслями.