Что за кольцо?

Моя бабушка, родившаяся в Москве, будучи совсем маленькой, переехала в деревню вместе со своей матерью. Шла война, матери казалось, что в деревне легче прокормиться. Так оно и вышло. Скудное, конечно, и там было питание, но без куска хлеба и стакана молока моя бабуля не оставалась — не то что ее городские сверстники. Тем и в войну досталось, в послевоенные годы, которые были не менее голодными.

В общем, там, в деревне, семейство бабушки и осталось, перейдя со временем из разряда «эвэкуашек» в почетное сословие «местных».

Отец бабули, мой прадед, вернулся с войны без ног и работал с тех пор на дому, благо, были у него золотые руки и технический склад ума. Ходили к нему с мелким ремонтом, ценный был в деревне кадр. Со всей округи люди приезжали. Кому ходики наладить, кому швейную машинку починить. Прадед с любым механизмом управиться мог. За услуги свои брал более чем умеренную плату — чаще всего продуктами. С каждым днем поток так называемых клиентов увеличивался, потому и нужды в семье не видели. Как прадед среди диких лесов чинил всю эту — пусть и не слишком хитрую — технику, ума не приложу. Видимо, покупал, подбирал, выменивал на продукты пришедшие в негодность механизмы и разбирал их на запчасти. Что-то подпаивал, подтачивал — подгонял, в общем.

Я, когда была в деревне, где бабушка выросла, своими глазами видела сарай, забитый до крыши всяческими причиндалами — одних станин от швейных машинок штук 30, не меньше. Десяток паяльных ламп, ключи всякие, отвертки, мотки проволоки. Добра — не счесть. Все это от прадедовой мастерской осталось. И кстати, деревенские моего предка до сих лор добрым словом вспоминают. Мне соседка бабушкина показала ходики, которые прадед в 1946 году починил, так они с тех пор ни разу не останавливались. Еще и не сбиваются почти. На минуты две в неделю отстанут, так это не считается, тем более если учесть, что часам тем скоро 100 лет стукнет.

Пока дед ремонтом промышлял, прабабка моя получила должность в правлении, где проводила весь день. А хозяйничала дома маленькая Зина, моя бабушка. Отец с утра уже стучал в своей каморке-мастерской, иногда он деловито передвигался по дому на самодельной каталке, а дочка готовила обед, даже пироги, говорят, к 10 годам уже знатные пекла. В те времена часто по деревне проходили беженцы и люди, нуждавшиеся в помощи. Мать бабушки никогда никому не отказывала, стараясь дать то краюшку хлеба, то парного молока. И дочке наказывала: мол, голодного всегда накорми!

Однажды, когда матери не было дома, к калите подошла цыганка. Она с интересом стала осматривать прибранный двор и крепкий дом, видно, хотела выяснить достаток хозяев.
— Папа, там какая-то тетя пришла! — Зина постучала к отцу в каморку.
Отец выехал на каталке на крыльцо:
— Здравствуйте. Вам чего, гражданка?
— Денежку какую дай, мужчина! На еду, — почти басом отозвалась цыганка.
— Ишь ты, денег! Дык у кого в деревне деньги водятся? Поесть дочка найдет чего-нибудь… Обождите.

— Не-е, — цыганка замотала головой. — Ждать не по мне. Да и не нужна мне еда, мне деньги нужны.
— Еда не нужна?! — разозлился бабушкин отец. — Так и иди своей дорогой! Ишь ты, нахальная…
— Ой, а скотина-то у вас больная. — цыганка, кажется, вовсе не смутилась. — Порча на ней! Сдохнет скоро! Дай денег, сниму проклятие с коровы.
— Иди-иди, куда шла, — замахал руками отец. — Наша буренка еще тебя переживет.
Зина стояла рядом с отцом, не решаясь вмешаться, чтобы дать попрошайке хлеба. Девочка заметила, как цыганка яростно зыркнула на отца глазищами, черными-черными! Девочка даже испугалась.

А еще больше Зина испугалась, когда та стала какие-то загадочные движения руками делать и на солнце сверкнул кроваво-красный камень. Перстень! Он просто огнем горел на толстых и довольно грязных пальцах цыганки.
Зина вцепилась в спинку отцовской каталки и оцепенела.
— Что ж, — осклабилась цыганка. — Не дал денег нищей, потеряешь больше!
«Какая ж она нищая?! — подумала девочка. — Вон какие кольца носит!» Отец в раздражении плюнул попрошайке вслед и исчез в доме. Через минуту из его каморки снова раздалось постукивание и позвякивание инструментов.

Зина еще долго смотрела на удаляющуюся цыганку, она даже за калитку вышла, чтобы поглядеть, куда пойдет страшная тетка. Девочка уже в дом собралась вернуться, как заметила: что-то горит в траве. Нагнулась — так это ж тот самый рубиновый перстень! Обронила, видать, цыганка, пока руками махала. Зина схватила кольцо и бросилась было за попрошайкой, но той уже и след простыл. Пряча перстень в кармане платья, девочка подозревала, что родители заругают ее, если найдут чужую вещь. Тем более цыганскую. Молва приписывала цыганским украшениям магическую силу. Мать всегда говорила: «Ничего от цыган не брать! К худому это». А ведь была коммунисткой, правда в церковь иногда захаживала… Тайно, конечно.

Едва дождавшись вечера, когда можно было спрятаться за занавеской в своей «спальне», Зина достала перстень, желая вдоволь насмотреться на сокровище. Камень горел, как подсвеченный изнутри. Глаз нельзя было оторвать! Утром Зина, едва открыв глаза, услышала материны причитания: в доме вдруг испортились все яйца, даже те, что утром из-под кур собрали. Что за чертовщина! Зина слышала, как отец сказал: «Не иначе происки той бабы черной, что просила вчера денег!» При этих его словах девочка сжала в руке кольцо, найденное в траве — что-то тревожно заворочалось в груди: может, сказать им про находку-то? Не сказала…

А на другой день корова заболела. И так худо ей было, что мать привезла ветеринара из города — свой на ту пору в отпуске был. На похороны, что ли, уехал… Отходили Матрешку — так звали корову, — но молока она давала с той лоры мало. А прежде чемпионкой была в деревне! Все завидовали. Потом жизнь текла своим чередом…

Пока через месяц не заболела Зина. Ее вдруг скрутили какие-то судороги ночью, а к утру опухли ноги. И ломить их стало со страшной силой, словно кто-то пытался разодрать кости в разные стороны. Девочка плакала, когда не стонала от боли, а домашние средства — обычные при ломоте в костях — не помогали совершенно. Сельский доктор развел руками: не могу понять, мол, от чего это — ран нет, инфекции не видно! Он лишь выписал какие-то примочки. Через неделю боль переместилась в руки. Зина не могла даже держать ложку, ее кормил отец. Потом и от еды она стала отказываться.

Мать побежала в храм: «Помоги, батюшка, дочка угасает, словно свечка». Он дал ей икону — вроде очень старую какую-то, чудотворную, по его словам. Велел поставить в углу напротив кровати Зининой. Ребенку правда стало легче. Она заснула и проспала часов 12 — без крика и слез. Мать попыталась поправить под ней подушку, и тут к ногам ее из разжавшегося дочкиного кулачка выпал перстень. Это еще что? Едва дождавшись пробуждения больной девочки, мать кинулась с расспросами. Тогда-то и вскрылась вся эта история с потерянным кольцом цыганки.

Прабабушка моя от ужаса просто побелела: «Да ты что ж наделала? Ты ж так и умереть могла!» Она притащила из сеней таз, поставила его перед иконами, налила святой воды, что дал батюшка для облегчения болей дочки. Потом зажгла три свечи. И, бросив кольцо в воду, долго, час наверное, читала молитвы. Зина испуганно плакала, понимая, что провинилась, однако не вполне понимая, чем именно.
Бабушка рассказывала мне — ну, когда уже была не Зиной, а Зинаидой Николаевной, — что кольцо, когда мама бросила его в воду, зашипело и стало кружить по дну таза. Потом раздался громкий хлопок и пошел дым, словно в воду опустили раскаленный металл.

Отчитав молитвы, мать вытащила из воды кольцо с треснувшим как раз посередине камнем, завернула его в тряпку, смоченную в святой воде, и ушла из дома. Бабушка Зина так и не узнала, куда дела мать цыганский перстень, но с того дня здоровье ребенка пошло на поправку. И с тех самых пор больше не тухли яйца и не болели коровы, правда, раны, полученные отцом на войне, часто побаливали — ну уж тут не цыганка виновата!

Найдено на просторах Интернета