- Ээээййй, чтобы собаки вас съели! Чтобы вы сдохли, проклятые! Чтобы кости ваши в земле сгнили!

Это Дудту, наш сосед, кричал на пролетающих над ним гусей.

Каждый раз, когда он выезжал из дома на своём усталом ослике, запряжённым в маленькую тележку, над ним непременно пролетала стая домашних гусей.

Это удивительное явление наблюдали все соседи, а гуси, видимо, мстили за что-то старику, поэтому, пролетая над ним, нещадно и очень прицельно гадили.

Дудту частенько, когда позволяла погода, ездил на своём ослике по Лескену в поисках хозяина птиц, чтобы выразить ему своё возмущение, но ни разу так и не смог его найти.

Правда, каждый раз непременно при этом напивался, потому что сельчане обязательно кормили его и, что греха таить, поили аракой.

К вечеру, напевая себе под нос незатейливые песни, он возвращался к себе домой и сладко засыпал.

Дудту не мог ходить.

В смысле, он передвигался с костылями, но ноги, повреждённые много лет назад полиомиелитом, совершенно его не слушались.

А будучи пьяный, он то и дело падал на землю и сильно пачкался: то в грязной луже, а то и в навозе.

Семья Дудту, устав от своего родственника, выселила его из дома и поселила в небольшое помещение, больше похожее на хлев.

На выселение он жаловаться не стал, даже хвастался соседям, что живёт теперь один, как царь в тишине и спокойствии, никому не мешая.

Однажды, друзья рассказали мне, что Дудту очень любит есть стручковый горький перец.

Я категорически им не поверил, потому что как-то сам откусил кончик перца и так сильно обжог губы и язык, что даже немного поплакал.

После долгих горячих споров мы решили проверить слухи, стащили у матушки несколько крупных красных перцов и направились к старику.

Откровенно признаться, мы очень боялись Дудту.

Всё-таки, даже семья выселила его из дома да и выглядел он неопрятно.

А его спутанная косматая борода делала его похожим на злого гнома.

Я взял пучок с перцами и аккуратно постучал в дверь.

- Чтобы вас собаки съели! Кто там?

Мои товарищи так испугались, что тут же дали стрекача, и я остался один.

Я вначале тоже хотел убежать, но любопытство победило детский страх.

Было слышно, как старик кряхтел и тихо матерился.

Наконец он открыл дверь.

Передо мной стоял в одних портках, с папиросой в зубах невысокий человек с сильно заросшим лицом.

Он нахмурил свои кустистые брови и, сделав затяжку, грубо спросил:

- Чего припёрся?! На меня поглазеть?

Я молча покачал головой.

- Вот я твоей бабушке всё расскажу, как ты убогого достаёшь! Она отцу расскажет и он тебя хорошенько по мягким местам отделает! Зачем пришёл, ну?!

Если бы прямо перед этим я не справил нужду по маленькой, то обязательно описался от страха.

Дрожащей рукой я протянул ему пучок перцев.

- Я... мне... пацаны говорили... - мямлил я.

- Что ты, что пацаны?! Ну!! - крикнул старик.

- Говорили, что ты любишь есть горькие перцы. Вот. Ешь - сказал я, прерывисто выдохнул и почувствовал, что из моих глаз полились слёзы.

Страшная рожа Дудту стала меняться.

Брови расправились.

Морщины на лбу исчезли, а уголки губ медленно опустились вниз.

Он грязными руками вытер мне лицо от слёз.

- Что, так и говорят, что я люблю есть горькие перцы? - спросил старик.

Я закивал головой:

- Да! Да! Так и говорят! Но я не верю. Перцы жгучие. Я уже откусывал. Плакал потом.

Дудту взял перцы и откусил их несколько раз.

Из его глаз полились слёзы.

Доковыляв до своей кровати, он бросил костыли на пол и лёг на топчан из деревянных досок, накрытый грязным залатанным матрасом.

- Дудту, Дудту, прости меня пожалуйста! Я не хотел, чтобы ты плакал. Пацаны говорили... Я не хотел... - извинялся я.

- Ты боишься меня? - вдруг спросил старик.

- Да. Боялся. Теперь не боюсь.

Он привстал.

- Почему?

- Потому что ты не злой. Разве что немного страшный... - ответил я.

Дудту вытер слёзы, встал на костыли и подошёл ко мне:

- Я люблю перцы. Вот, смотри.

Старик начал с удовольствием поедать стручки.

Слёзы текли по его щекам.

Когда он доел весь пучок, то потрепал меня по голове, поблагодарил за вкусный обед и попросил закрыть за собой дверь, а напоследок сказал:

- Ты скажи своим друзьям, что Дудту очень любит есть перцы, но ...- он замолчал на несколько секунд - но иногда он любит поесть и мясо, сыр и хлеб.

Я вернулся домой, где меня уже ждали друзья и бабушка.

Увидев моё чумазое от слёз и грязи лицо, бабушка стала причитать и грозиться всё рассказать отцу.

Друзья наперебой спрашивали, как прошла встреча с Дудту и правда ли, что он ест перцы.

Я рассказал всё, как было.

А в конце добавил, что Дудту любит не только перцы, а и мясо с сыром и хлеб.

Бабушка почему-то вытерла передником свои глаза, сказала:

- Аллах, Аллах! За что ты так людей наказываешь - отпустила мне совсем не сильный подзатыльник и отправила умываться.

Когда я уже вытирался полотенцем, бабушка вынесла узелок с продуктами и велела отнести его в каморку Дудту.

Мои осмелевшие друзья захотели пойти со мной, но я потребовал, чтобы они взяли с собой ещё перцов, и мы побежали.

Когда я передавал узелок, а друзья перцы, старик опять прослезился, затем широко улыбнулся своим почти беззубым ртом, потрепал каждого из нас по голове и, под восторженные взгляды детей, с удовольствием, как нам показалось, съел пару очень острых перцев.

С этого дня мы часто приносили Дудту гостинцы от своих бабушек, а от себя мы непременно угощали самыми острыми перцами.

И каждый раз, под наши восторженные взгляды, он съедал целый стручок и непременно плакал при этом.

- Смотрите, в следующий раз обязательно приносите ещё острых перцев! Эти я съем ещё до завтра! - говорил он нам напоследок.

За доброту Дудту частенько, когда он был не совсем трезвым, катал нас с горки на своём ослике.

Иногда, когда его об этом просила бабушка, он привозил нам хлеб.

Она всегда давала ему целые 50 копеек, но сдачу не забирала, оставляя её Дудту на покупку сигарет «Астра».

Когда я однажды шепнул бабушке, что у нас есть две буханки, зачем нам ещё одна, она слегка шлёпнула меня и потребовала замолчать.

А в один летний день я увидел, что около коморки Дудту собрались соседи.

Я подумал, что соседи тоже захотели посмотреть, как старик ест перцы и попросил бабушку собрать для него узелок и пару стручков.

Но она лишь грустно вздохнула и, погладив меня по голове, сказала:

- Не будешь ты больше носить ему узелки и перцы. Всевышний сжалился над ним и забрал его к себе.

Мы с ребятами решили попрощаться со стариком и пришли к его домику.

К нам подошёл соседский мужчина и спросил:

- Это вы ему перцы носили?

Мы ответили, что да, но он их очень любил.

Мужчина грустно вздохнул, зашёл в каморку, вынес оттуда и бросил на землю большой узелок.

Узелок раскрылся, а из него высыпались и покатились к нашим ногам красные и зелёные стручки жгучего перца...

#аланскиехроники

Не знаю, у кого как, а в моём детстве единственным источником информации про боевые искусства, любовь и музыку были индийские фильмы.

К огромному сожалению, наша бабушка, считавшая кинематограф и телевидение в частности дьявольским промыслом, категорически отказывалась отпускать нас в кино.

Как только мы не старались её задобрить, но она была твёрже самого твёрдого алмаза, и отдавать своих любимых внуков в объятия индийского Вельзевула наотрез отказывалась.

Шедевры Болливуда в наш сельский клуб привозили очень редко. Скорее всего, киноплёнки доезжали до Лескена, лишь после многократной демонстрации в более крупных населённых пунктах нашей Республики.

Когда в Лескен завезли, не побоюсь этого слова, величайшее произведение индийского кинопрома «Танцор диско», размеренная жизнь селян была на пару недель нарушена.

Дело в том, что, буквально, все жители хотели посмотреть этот фильм.

И, так как понять с первого раза такое эпическое произведение было невозможно, пересматривали его по три, четыре, а то и пять раз.

Считалось особым шиком заучивать наизусть максимально большое количество любимых эпизодов, чтобы потом, на вечерних посиделках, козырять ими друг перед другом. А я и мои братья с интересом наблюдали за этим спектаклем, но участвовать в нём не могли, так как никогда не видели фильм, и очень от этого страдали.

Зрительный зал сельского клуба вмещал лишь процентов десять желающих, поэтому люди целыми днями толпились возле, надеясь пробиться в кладезь кинематографии на ближайшем сеансе.

Казалось, что все жители села уже хотя бы по одному разу посмотрели «Джимми», и только мы так и продолжали оставаться в кинематографическом невежестве.

По прошествии нескольких дней, помимо молодёжи и селян среднего возраста, взглянуть на легендарного танцора диско решили великовозрастные аксакалы, чтобы понять удивительный феномен индийского чуда, а так же оценить уровень его развратности.

Старожилов пропустили без очереди и, конечно же, бесплатно.

Они расположились на лучших местах в центре кинозала и приготовились к просмотру.

После первых же громких кадров, самый старший зритель сделал замечание киномеханику, развернувшись к кинопроекторам лицом, и попросив сделать потише.

Звук стал тише.

Весь фильм старшие громко ахали и охали, остро переживая все перипетии, грамотно скомпонованные индийским режиссёром.

В самый кульминационный момент, момент, когда Джимми возрождался, как личность, одного из старейшин начал подводить мочевой пузырь, поэтому он поднял руку и потребовал остановить показ.

Фильм остановился.

Через несколько минут он вернулся, и показ возобновился.

- Джимми, пой! Пой, Джимми! - кричали в фильме, а старшие, громко обсуждавшие в это время семейные узы и родственные связи главных героев, замолчали, и покачав головами, одобрительно сказали:

- Уаллахи, маладес!

К концу фильма они все достали платки и аккуратно вытерли увлажнившиеся глаза, приговаривая, что в последнее время эти проклятые глаза стали слезиться сами собой.

Произведение прошло жёсткую цензуру.

Аксакалы пришли к выводу, что в общем и в целом фильм не угрожает фундаментальным устоям лескенского общества и не наносит ощутимого вреда не окрепшей психике молодёжи.

Когда в зале зажёгся свет, по довольным физиономиям цензоров все поняли, что фильму присвоена категория 6+.

Надо признаться, что эта информация мгновенно распространилась по селу.

Фильм и так смотрели целыми семьями, но одобрение просмотра уважаемыми старшими смягчило сердце нашей бабушки, и нам тоже разрешили сходить в кино.

После просмотра мы перестали быть изгоями среди наших друзей , уже могли участвовать в обсуждении «Джимми» и даже стали проговаривать наизусть некоторые фразы.

Через пару недель киноплёнки были затёрты до дыр и «Джимми» демонстрировать перестали.

Но не прошло и месяца, как в сельский клуб, под завесой тайны, завезли очередной фильм из репертуара индийского кинематографа и всё закрутилось сначала...

#аланскиехроники

Моё любимое село Лескен, хотя и было прекрасным во всех отношениях населённым пунктом в советские времена, но, к сожалению, очень бедным на предмет музыкального разнообразия.

У людей в домах были проигрыватели и куча виниловых пластинок, но на всех пластинках были записаны одни и те же певцы и группы.

В лучшем случае, это была какая-нибудь Алла Пугачёва или Йаак Йолла, но чаще всего на пластинках играли песни военных лет, а то и сам Шаляпин.

Балалайка, которую мне подарили на седьмой день рождения, радовала своими дивными звуками, но я уже тогда понимал, что музыка должна быть другая, не такая пресная, не такая правильная, что ли.

В один яркий летний день отец взял меня с собой в районный центр, чтобы купить сандалии, так как старые сандалии я уже износил.

Мы зашли в универмаг и стали примерять обувь.

Забыл сказать, что накануне у нас в гостях были друзья отца, и один из них подарил мне купюру в три рубля.

Я, обычно, в таких случаях, отдавал деньги бабушке, но в этот раз она разрешила мне деньги оставить у себя и даже позволила что-нибудь себе на них купить.

Купив сандалии, мы вышли из универмага и направились к машине.

Из небольшой будки рядом с автомобильной стоянкой, на которой было написано «Звукозапись» доносилась странная, но удивительно притягательная музыка.

Это было что-то, что брало меня за душу.

Я, как зомби, забыв про отца, стал медленно подходить к источнику звука.

В окошке будки сидел мужчина средних лет.

Он переписывал с винилового диска на магнитофонную ленту альбом «Fireball» группы «Deep Purple» (так было написано на конверте пластинки).

- Что это? - спросил я, находясь в состоянии крайнего потрясения.

Мужчина приподнял наушники с головы:

- Нравится?

Я молча закивал головой.

- Это РОК, мой мальчик. Настоящий тяжёлый РОК!

Я так же молча вытащил из кармана мятую трёшку и протянул её ему.

Он весело рассмеялся и сказал, что продаст мне диск, но нужно будет подождать, пока закончится запись.

В это время подошёл отец.

От громких звуков он слегка поморщился и очень удивился, когда узнал, что я хочу купить пластинку с этими ужасными песнями, пожал плечами и сказал:

- Если тебе так нравится эта дикость, то бери.

Всю дорогу, пока мы ехали домой, я, под удивлённые ухмылки отца, прижимал конверт к груди.

Дома, когда старая ламповая радиола уже разогревалась, а я трясущимися руками распаковывал диск, сзади подошла бабушка и осуждающе поцокала сквозь зубы, сказав, что эти деньги можно было потратить гораздо эффективнее.

Наконец, радиола разогрелась, и из динамиков полилась фантастическая музыка.

Бабушка убежала из комнаты, причитая - «Аллах, Аллах!», а я, потрясённый, так и остался стоять с открытым ртом.

С этого самого дня я больше не расставался с рок музыкой.

Моя коллекция дисков выросла до внушительных размеров, пополнившись шедеврами хард рока и хэви метала от более чем трёх десятков рок-групп.

Но трепетное отношение к Deep Purple я долгие годы бережно хранил в своём сердце, тайно надеясь когда-нибудь увидеть их вживую.

Летом 1990 года мой друг и брат по жизни Алик срочно объявил сбор у себя дома на проспекте Мира, для обсуждения какого-то важного вопроса.

В точно назначенное время мы вместе с двоюродным братом Аланом были у Алика дома.

- Так, братва, к нам во Владикавказ едет ... Ян Гилан!

В комнате стало тихо.

Одинокая муха жужжала несколько секунд, пока не прилипла к ленте-мухоловке и заглохла.

Оправившись от фантастической новости, мы тут же стали разрабатывать план покупки билетов на концерт и непременного получения автографов у великого музыканта.

Скупив все диски «Дип пёрпл. Дым над водой» из коллекции «Архив популярной музыки» в магазине «Мелодия» и сорвав ночью несколько афиш в городе, наша команда приступила к реализации плана.

На следующий день, за сутки до первого концерта, Алик беззастенчиво закоррумпировал звукорежиссёра-поляка.

За возможность получить от самого Гилана автографы, он пожертвовал моим личным двухлучевым осциллографом.

Я, конечно же, слегка расстроился, но детская мечта была выше какого-то электроприбора.

Поздно вечером мы с плакатами и дисками пришли ко входу гостиницы «Владикавказ».

Подкупленный ранее пан звукорежиссёр провёл нас в какой-то кабинет на первом этаже.

В кабинете было темно.

На полу лежал матрас, на котором, завернувшись в простыню, валялся волосатый мужчина.

Поляк долго извинялся перед ним и периодически, виновато улыбаясь, показывал на нас указательным пальцем.

Мужчина сел, грустно посмотрел в нашу сторону, затем сказал «Фак» и встал во весь рост.

Это был он.

- Чтоб я сдох! Гилан! - подумал я, что только подумал, а на самом деле сказал это вслух.

- Йе... - устало сказал Гилан, подошёл к нам и поздоровался со всеми за руку.

Расписавшись на всей принесённый нами продукции, он недовольно пробурчал ещё раз английские ругательства и снова улёгся, а мы быстро ушли.

Я с друзьями простоял на улице с бесценными дисками и плакатами несколько минут, не веря в случившееся, после чего мы стали, как безумные, громко смеяться и трясти друг друга за плечи.

Концерт, состоявшийся на следующий день был великолепен.

Конечно, это был не совсем «Deep Purple», а лишь Гилан с какими-то ребятами, но это было не важно, потому что моя детская мечта осуществилась.

Кстати, диски и плакаты мы раздали друзьям.

Несколько автографов продали (за очень приличные деньги), несколько обменяли на целые коллекции дисков, а себе оставили по одной пластинке, на которых рукой мэтра размашистым почерком было написано:

«From Gillan to Alan» и «From Gillan to Alex».

#аланскиехроники

Моё родное село Лескен, который номер один (есть ещё Верхний Лескен, Второй Лескен и был Старый Лескен, теперь он называется Анзорей) с двух сторон окружён высокими холмами, а с третьей стороны красиво прикрывается Большим Кавказским хребтом.

С давних времён, я имею ввиду времена советские, лескенцы, как и все осетины, любили вольную борьбу и футбол.

Некоторые маргиналы пытались культивировать у нас баскетбол, но особых достижений в этом виде спорта они так и не добились.

Впрочем, к успехам футболистов сборной Лескена то же можно отнести не так уж и много.

Разве что, пару побед над командой спортшколы нашего районного центра Чиколы и первое место в турнире «Кожаный мяч» за 1983 год.

Сельские борцы вольники достигли гораздо бОльших успехов, но в Осетии это обыденность, поэтому останавливаться на их победах я не буду.

В один прекрасный зимний вечер, мне удалось посмотреть небольшой репортаж о летающих лыжниках Советского Союза, которые в то время усиленно готовились то ли к чемпионату Мира, то ли к кубку Мира.

Я настолько был поражён этим видом спорта, что решил во чтобы-то ни стало научиться прыгать с трамплина на лыжах.

К моему огромному сожалению в Лескене лыжный спорт никто не любил, соответственно, лыж ни у кого не было.

Я огорчился, конечно же, но отчаиваться не собирался.

Прочитав книжку из сельской библиотеки про то, как делать деревянные бочки, я постиг тайну сгибания древесины огнём.

Испросив разрешениях у отца и разобрав большую старую бочку, мне удалось из двух секций выстрогать довольно сносные лыжи.

Крепления для ботинок я нарезал из остатков солдатского ремня и прибил их гвоздями, а в качестве лыжных палок использовал заточенные топором в нижней части палки из огорода.

На полевые испытания я выдвинулся к ближайшему холму.

Снега было много, поэтому мой первый спуск оказался на удивление удачным.

Докатившись до плоскости, я от избытка адреналина стал прыгать на месте и громко кричать.

Второй спуск оказался менее удачным.

Не слишком загнутый нос правой лыжи воткнулся в засыпанный снегом муравейник, и я, порвав крепление, упал и покатился в овраг.

Пришлось возвращаться домой.

Дома я слегка усовершенствовал снаряжение и на следующий день уже намеревался совершить свой первый прыжок с трамплина.

Ночью прошёл обильный снегопад, так что на утром холмы Лескена манили лыжников своей девственной снежной чистотой.

Потратив минут двадцать на постройку трамплина (трамплин, высотой в пол метра, был сооружён из снега), я, затаив дыхание, оттолкнулся заточенными палками и , набирая скорость, заскользил к импровизированному месту прыжка.

Прошло несколько секунд.

Я набрал приличную скорость.

Ещё секунда и лыжи оторвались от снежной поверхности.

Какие-то мгновения моё тело планировало над холмом.

Это было потрясающее ощущение, сравнимое лишь с прыжком со скалы вниз головой в омут нашей речки летом.

Я слишком увлёкся полётом и совершенно не уделил внимания приземлению.

Надо сказать, что мне сильно не повезло.

Приземление снова произошло в огромный муравейник, отчего я сильно ударился, потерял сознание и покатился под горку.

Придя в себя, я огляделся и пошевелил всеми конечностями.

Руки и ноги остались целые.

Разве что, было тяжело дышать, но это могло случиться от сильного удара о землю.

Рядом валялись сломанные лыжи и одна палка.

Я стал подниматься и обнаружил, что из моей груди торчит вторая лыжная палка.

Дрожа от холода и страха, мне почему-то вспомнилось, что в старых фильмах индейцы не вытаскивали стрелу из тела раненого, а обламывали её, чтобы не истечь кровью.

Палка была довольно толстая и обломать её не получалось, поэтому я просто лежал и ждал помощи.

Через несколько минут моё тело стало подмерзать.

Боли в груди почти не было, и дыхание уже восстановилось полностью.

Я прикинул, что до ближайшего дома пять минут бегом.

Если выдернуть палку и заткнуть рану пальцем, можно успеть добежать до людей, а там уже врачи как-нибудь спасут меня.

От страшных мыслей меня сильно зазнобило.

Собравшись духом, я резко выдернул палку, вскочил и немедленно засунул в отверстие указательный палец.

К удивлению, кровь не брызнула фонтаном из моей молодой груди.

Как оказалось, палка пробила куртку, два свитера и остановилась на нательной майке, образовав лишь громадный синяк.

Вечером того же дня отец внимательно рассмотрел мои ранения и ссадины, безжалостно обработал их йодом и, пару раз шлёпнув по мягким местам, категорически запретил спускаться с холмов на лыжах.

Отца я очень боялся, поэтому решил не испытывать больше судьбу и уйти из лыжного спорта в самом расцвете сил.

Но не прошло и двух дней, как великий Третьяк рассказал по телевизору свои вратарские секреты, и меня с непреодолимой силой потянуло в хоккей.

Я с огромным воодушевлением занялся изготовлением уникальной вратарской хоккейной клюшки из ранее разобранной бочки для будущих грандиозных матчей чемпионата Лескена -

Первого Лескена...

#аланскиехроники