Жили мы тогда на границе в небольшом городке. Папа служил в местном гарнизоне, мама работала в госпитале. В первом подъезде нашего дома жила пожилая одинокая женщина Дарья. Она работала в заводской столовой кухонной рабочей и жила в небольшой квартирке на первом этаже.

Все ребятишки нашего двора обожали Дарью. Еще бы! Ведь каждый раз со своей небольшой зарплаты она покупала конфеты, очень много конфет, и угощала ими всех детей. Летом, в жару, Дарья выходила во двор с бидоном и двумя чашками и разливала изнывающей от жары детворе вкуснейший прохладный компот или напиток из жженого сахара, который варила сама. Дети так и называли ее - Дарья-конфетница.

Если она видела, что кто-то из детей поранился (а ободранные коленки, локти и разбитые носы были не редкостью в нашем дворе), Дарья усаживала раненого на скамейку, приносила воду, йод и бинт. Вытирала с чумазых щек горькие слёзы, промывала рану, перебинтовывала и выдавала порцию успокоительного - горсть конфет или печенье!

А вот взрослые Дарью не любили и сторонились. Наивысшая концентрация сидящих на лавочках бабушек в нашем дворе была у второго подъезда, где рос огромный канадский клен. Дарья же всегда сидела на лавочке у первого подъезда, на солнцепёке, в своем тёмно-синем, почти черном платке. Почти никто из взрослых с ней не общался, при встрече кидая лишь сухое "Здравствуйте".

Я обратила на это внимание, потому что моя мама всегда была очень дружелюбна с Дарьей, здоровалась, спрашивала про здоровье, а праздники отправляла меня отнести ей домашний пирог или другой гостинец.

Когда мне было 12 лет, я спросила маму, почему все, кроме нее, не любят Дарью. Вот, что рассказала мне мама.

"Когда в деревню пришли фашисты, Дарья была молодой девушкой, жила со старенькой бабушкой. Немцы не стояли в деревне, а приезжали с проверками и патрулём, квартировали они в соседнем городке.

Так получилось, что Дарья и молодой немец-переводчик Эрик стали встречаться. В деревне Дарью за это проклинали все. Дарья и сама понимала, что она любит захватчика, ходила по деревне, опустив голову, и старалась не попадаться на глаза односельчанам.

Когда немцы приезжали в деревню с проверками допросить местных о партизанах, жители деревни прятали деток и подростков недалеко от старого купеческого дома (бывший владелец, купец Селиванов, вырыл когда-то за своим домом винный погреб. Он был почти незаметным: люк в земле, служивший входом, давно зарос густым кустарником). Туда и прятали от немцев жители самое дорогое, что у них было, - детей, чтобы их не угнали в Германию.

В одну из проверок фашисты нашли погреб. Детей забрали, а взрослых - в основном матерей и бабушек, кто пытался защитить детишек, - расстреляли.

Оставшиеся в живых посчитали, что это Дарья рассказала про погреб своему Эрику, потому погреб и был обнаружен. Так это или нет, мы уже никогда не узнаем.

После того как немцы уехали, Дарью сильно избили местные жители, чуть не до смерти. Еле живая, она добралась до городка, там и осталась жить и залечивать побои у одинокой женщины, пожалевшей ее. Дарья была тогда беременна и от побоев ребенка потеряла.

При отступлении фашисты сожгли ее деревню практически дотла, и полгородка взорвали вместе с дамбой. Эрик ушел, а Дарья осталась. Осталась она жить, всеми ненавидимая и гонимая. Потом был суд, она отсидела в лагерях за связь с фашистом. Могла и уехать, но она вернулась в родные края. И стала жить так, как живет сейчас".

Я спросила маму:
- Почему все Дарью ненавидят, а ты жалеешь?

В ответ услышала продолжение истории:

"Однажды мне подарили шкурку норки, и я задумала сделать себе на пальто воротник. А портнихи по меху в нашем городке не нашлось. Тут одна женщина подсказала мне, что Дарья умеет шить мех, мать умела и ее научила. "Eсли, конечно, ты к ней захочешь пойти", - добавила женщина.

Мне очень хотелось воротник, и, встретив Дарью на улице, я спросила ее, не возьмет ли она заказ, я оплачу ей работу. Дарья грустно посмотрела на меня и сказала:
- Если хочешь, приходи ко мне вечером, я научу тебя шить мех, и ты сама себе воротник сошьешь.

Я решила, что пойду и научусь, пригодится в жизни, тем более, как раз была в отпуске. Договорились, что я приду к Дарье вечером.

И стала я ходить учиться кроить и шить мех, оказалось, дело это вовсе не сложное и даже увлекательное.

В небольшой квартирке Дарьи было чистенько и просто: кровать, шкаф и большой стол у окна. Однажды вечером, когда работа уже подходила к концу, произошел такой случай. Дарья вдруг подняла голову и замерла, с ужасом глядя в угол. Я спросила Дарью:
- Что случилось?
- Надя, посмотри, ты их тоже видишь? - прошептала Дарья побелевшими губами.

Я повернулась и посмотрела в угол, куда она указывала, но ничего не увидела. А на Дарье не было лица, она медленно встала, взяла вазочку с конфетами, пошла в угол и высыпала конфеты горкой на пол. Я со страхом наблюдала за ней и думала: "Вот так люди сходят сума от одиночества". Дарья снова села за стол и закрыла лицо руками.

- Засиделась я, утомила вас, - сказала я и стала собирать своё шитьё.

Но, обернувшись в угол, я увидела, что горка конфет, насыпанная мгновение назад, расшвыряна по полу во всем углу. Если бы мне рассказали такое, я бы не поверила. Но я видела это своими глазами.

Через пару недель мы закончили с Дарьей шитьё, воротник мой был готов, и я не нашла смелости спросить у нее, кого она видела в углу комнаты и кого угощала конфетами.

Потом я долго думала про страшную судьбу этой женщины, обреченной на одиночество, и мне было жаль ее. Даже если она виновата в том, что о ней рассказывают, она несет страшное наказание - от себя никуда не уедет и не убежит, от своей совести".

***
После маминого рассказа я ходила к Дарье с мамиными поручениями, относила гостинец на Пасху или Новый год. Но больше я не смогла съесть ни одной конфеты, которыми Дарья угощала детей и меня в том числе. Я брала угощение, чтобы не обидеть ее, благодарила и отдавала потом малышам во дворе. Её конфеты теперь не лезли мне в горло, хотя ни зла, ни ненависти я не ощущала к этой пожилой одинокой женщине.

С возрастом я еще больше поняла, как страшно заплатила Дарья за свои ошибки. И самое страшное наказание назначил ей вовсе не суд человеческий.

Умерла Дарья в возрасте 96 лет на руках соседки. Неделю она не вставала с постели и постоянно плакала. А в день смерти перестала плакать, всё время смотрела в угол комнаты, улыбалась и кивала кому-то невидимому. Умерла она ночью во сне.

Я надеюсь, ее простили.

Служил в СКР в 2013-2014. Войны будто и не было. Грозный - красавец. Мир, дружба, полный боекомплект. Режим КТО тогда в Чечне оставался только в 3 районах, в остальных - по ситуации. Боестолкновения практически не случались. В основном подрывы, обстрелы. Больше Дагестан шумел тогда. Да Ингушетия. Чечня тихая была. Стояли на постоянке в пионер-лагере Ханкаленок. С первой и второй кампаниями не сравнить. Тишь, да божья благодать. Первых ребятишек из-за грани заметил примерно через неделю. Но толком не разглядел. В упор смотришь - не видишь, а боковым зрением мелькают ребята. Запомнились двое: один молоденький, брюнет, в темном спортивном костюме. Через наш кубрик в казарме неоднократно проходил. Не коммуникабельный. Молча появлялся и исчезал. Второй уже в Шатое, в палатке. Мы работали в этом районе периодически,наша зона ответственности была (адресные, кзп и т. д.). Паренек молодой, зеленый маскхалат, блондин. Днем наткнулся. Нос к носу. Думал в нашу палатку кто-то из местной оперативной группы зашел. А паренек молча посмотрел, улыбнулся и растворился..

Но самый яркий случай в декабре 2013. Мы в палатке жили в горной ОГ. Ночью холодно довольно таки, топили по очереди,если не на выходе были. Сама ОГ укреплена, по периметру ноты, караул. Теоретически мышь не проскочит. Моя очередь истопником быть. Накочегарил. Вышел до ветру из палатки, да подышать слегка. Возвращаюсь в палатку. А меня бородатый встречает. В разгрузке, с оружием, комок, черная шапочка.. Борода во всю морду, только глаза сверкают. А койка моя в аккурат за ним, и на спинке "ксюха" моя висит. И пацаны спят.. Только печурка освещает. Я вроде умом понимаю, что не может его тут быть, но очко гвозди перекусило и судорожно соображаю, то ли тревогу поднять, если успею, то ли за автоматом дернуться (что крайне безполезно по ощущениям). Вечностью мне эти мгновения показались. А бородатый постоял, поразглядывал меня, да и потускнел как-то и пропал... Я только через час сменился, спать пошел. Но до утра практически не спалось. И ведь не бухали в командировке. И дряни никакой не потребляли. И потом мельком попадались ребятки. Но бородатых больше не было, только наши мальчишки. Но не так ярко и явно.

Есть замечательное стихотворение Анны Долгаревой

Для тех, кто погиб в бою,
есть специальный рай,
где не надо просыпаться по крику «Вставай»,
где вражеская не прет пехота,
не утюжит прицельно арта,
где нет дурака-замполита,
штабных бумаг,
вообще ни черта
из земного страшного;
и в обед
борщ с картошкой жареной вместо галет.

В какой-то момент

он стучит по столу специального ангела такого в погонах
строгого ангела, увиденного впервые,
говорит: да сами долбитесь тут в этом сонном
омуте; я требую увольнительную на боевые.
Ангел что-то чертит в блокноте пальцем.
Он говорит: я понимаю,
вам неважно, кто там у меня остался,
но имейте ж совесть, мать вашу в рот,
там же до сих пор-то война идет.

Ему вежливо объясняют: все это не по правилам,
как бы самого окончательно не угробило.
Понимаете, говорят ему, мертвые там ничего не могут,
это не я придумал, не сердитесь вы, ради бога,
просто у вас там совсем ничего не будет,
ну зачем вам все это видеть,
как цветком распускается мина,
как гибнут люди,
вы ведь уже разучились
быть,
любить,
ненавидеть,
то есть,
когда ваши там будут с жизнью прощаться,
вы вообще не сможете
ну никак
вмешаться.

Он стучит по столу,
разбивается чашка,
у ангела порезаны пальцы.
в крови у него пальцы,
и ангел крылом машет,
бормочет под нос: «да черт с ним».

Следующий кадр: терриконы,
на заднем плане поля весенние,
пехота идет в наступление,
миномет пашет,
молодой парень над ухом слышит
непонятное бормотание
и удар,
словно сзади толкнули:
обернуться необходимо.
Оборачивается,
и пуля
пролетает мимо.

Осень 2000го. Блокпост в Аргунском ущелье. Бывший частный, небольшой асфальтный заводик. Внизу течет Аргун. Вверх уходят горы. Деревья уже пожелтели, но листва ещё крепко цепляется за деревья. Погода полный штиль. Дело было вечером. С товарищами пошли ужинать, было ещё не поздно, но, в горах ,как только солнце скрылось, всё, хоть глаз выколи, с фонарями по понятным причинам не дружили. После ужина, как полагается " Приму" в кулак и рассуждения о будущем, мечты, планы. До дембеля оставалось пару месяцев. Прямо перед нами, метрах в 50 стоял бетонный забор, такой с квадратами, такие ещё сохранились до сих пор. Тишина полная, только наш шёпот о девках да о том куда боевые тратить будем)))).
И тут за забором , по ощущениям метров 100 в гору, валится дерево. Валится шумно так, трещат сучки, скрежет ствола, слышно как крона падает на землю и ..... шаг, гулкий такой отчётливый, словно какая то неведанная хрень огромных размеров наступает на дерево и валит его. Тут же валится второе дерево, скрежет, шум упавшей кроны, шелест листьев. И опять этот шаг. Шаги громкие, отчётливые. С каждым шагом валится дерево. Нет ни гула снарядов, ни взрывов. Просто что то идёт и это идёт, мать его в нашу сторону. Нас было шесть бойцов. Автомат у одного. Ну не готовились мы после ужина к такому сюжету, к бою готовы были, между блиндажом и столовой метров 10, так что в случае боя оружие взять успели бы, но тут ... Стояли как вкопанные. Только один прохрипел: "Стреляй". Счастливчик с автоматом открыл огонь короткими. Всё в забор, темно же не видно нихрена. " Иди за забор, стреляй оттуда", уже кричали. " Пошли нахрен, я не пойду". Ну в принципе понять можно))) . Ещё шаг, и тишина, давящая тишина ,вообще ни звука.
Наступило утро. С первыми лучами солнца, как только храбрость вернулась к нам, туда . Мозг рисовал самые дикие картины. Но он ошибался. Не было ничего, ни упавших деревьев, ни кучи листвы, ни, тем более огромных следов. Просто обычные горы с обычным лесом. Зачистка гораздо далее блокпоста то же ничего не принесла))))