(продолжение, начало в постах 1-12)

– Чапа, – вызвал дядя Люсик. – Твоя очередь.

Вдохнув я начал:

– Вася и волшебники. Сказка.

…Жил-был такой Вася. Обычный мальчик. Когда сидел спокойно, его называли хорошим, когда шалил – плохим. Он был уже большой, но все вокруг считали его маленьким, и никак он не мог их переубедить. Хотя очень старался. Например, он уже не верил в сказки.

«Волшебников не бывает!» – говорил он.

«Почему?» – спрашивали взрослые.

«Потому что они не нужны!» – считал Вася, но взрослые только смеялись. Они сами все еще были маленькими и ждали кто доброго волшебника, кто добрую фею, которые решат за них все проблемы и наладят им жизнь. Некоторые каждые выходные отправлялись на речку ловить золотую рыбку, но встречали исключительно злого джинна или змея Горыныча, и (смелые люди!) едва приползя после таких встреч домой, на следующую рисковали опять. Вот как хотелось им волшебства, сказки и добра. Много-много добра! Как в сказке.

А Вася больше не верил в волшебников. Он уже знал правду.

Вот как это произошло. «Хочу встретиться с добрым волшебником!» – решил Вася, когда был совсем-совсем маленьким, а вовсе не большим, как сейчас. На прошлый день рождения.

И сразу появился добрый волшебник. Он сказал Васе:

«Теперь все у тебя будет хорошо! И ты будешь хорошим. И родители у тебя будут только хорошими. И кормить тебя будут только хорошо. А вот гулять одного больше не пустят, чтобы тоже всем было хорошо. Хорошо?»

«Нет», – сказал Вася.

И сразу рядом с добрым волшебником, откуда ни возьмись, появился злой волшебник.

«Молодец, Вася! – радостно воскликнул он, – твое желание исполнится! Теперь все у тебя будет плохо! И ты будешь плохим. И папа с мамой будут только плохими и будут заставлять тебя есть невкусную кашу и убирать за собой игрушки. И не будут покупать тебе больше одного мороженого. И вообще перестанут тебе надоедать и уйдут куда-нибудь. Разве плохо?»

«Плохо!» – закричал добрый волшебник.

«Хорошо!» – закричал злой.

Споря, кто более прав, они бросились друг на друга с кулаками… Но только в придуманных сказках добро всегда побеждает зло. На деле – все очень переплетено и непонятно. Так получилось и на этот раз: оба старавшихся ради Васи драчуна сшиблись… и вдруг провалились друг в друга, как в зеркальное отображение. И исчезли. Оба. Не стало больше ни доброго, ни злого волшебника.

Васю это совсем не опечалило. Наоборот. Он увидел, что все хорошее хорошо только с одной стороны. А с другой – плохо. А плохое когда-то или для кого-то хорошо. А главное – все, что могли сделать волшебники, могли и Вася со своими родителями, если бы не стали ждать помощи от не пойми кого, а собрались бы, встали, взяли – и сделали. Правильно?

Но тогда – какие же это волшебники, те, что притворяются ими? И зачем тогда нужны?

Вот ведь как.

«Сказок нет! – говорил с тех пор Вася. – Только мы сами делаем свою жизнь сказкой!»

«А волшебников? Добрых и злых? Тоже нет?» – удивлялись взрослые, по привычке надеясь на скорое прибытие голубого вертолета с эскимо и решением прочих проблем.

«Тоже нет!» – говорил Вася.

И загадочно улыбался. Глупые взрослые. Не понимают самого простого: мы все – волшебники. Иногда – злые, чаще – добрые. Совсем не сказочные волшебники.

Обычные.

Тишина длилась еще минуту после того, как я закончил. Нет слов – лучшая похвала.

Сначала дядя Люсик почесал затылок, что сиял нарождающейся лысиной как луна в редколесье, теперь задумчиво скреб подбородок:

– Очень неплохо. Даже хорошо. Вот только имя… Ведь герой почему-то мальчик. Это неправильно. Есть непонятные слова. Но ангелу простительно. В общем отлично. Дуализм, переплетение смыслов, глубина… и… нам с тобой надо поговорить, Чапа. Зайди ко мне после занятия. Кто остался? Тома, прошу.

Еще под впечатлением от моего рассказа, народ с жаром в глазах вскинулся на Тому: что второй ангел отчебучит? Это ж так здорово – безнаказанно слушать ангелов, если слушать их, вообще-то, запрещено. Но тут вам не там. Красиво обойти закон – любимая забава местных.

Некоторые даже переползли поближе. Часовой в башенке изумленно повернулся: что происходит? Заговор? Назревающий мятеж? Секреты от власти ни при каком режиме не поощряются ни в одном государстве: ни при монархии, ни при видимости демократии. Третьего ни дано, ведь анархия не власть, секретствуй до посинения.

Заметив среди нас папринция, стражник с облегченнием перевел орлиный взор в зеленую даль.

Тома кашлянула в кулачок, спинка выпрямилась, глазки брызнули яркими лучиками.

– Сказание житейское о сестрице Алё… нет, просто сказание.

…Жили-были сестричка и… еще сестричка. Две жили сестрички. Одна звалась Василиса Прекрасная – ведь не было краше нее на свете. Другая – Василиса Премудрая, потому что красотой не вышла, а замуж хотелось. Взбрело однажды Прекрасной из лужицы напиться.

– Не пей, сестрица, – взмолилась Премудрая, – козле… кхм, телочкой станешь!

Не послушалась Прекрасная, выпила мутной водицы через тростиночку. Взвеселилась, влезла на стожок и давай срамные танцы танцевать, лифчиком белы облака разгонять. И обратилась в телочку. Залилась Премудрая слезами, села под стожок, плачет, а телочка возле нее скачет.

В ту пору ехал мимо купец на мерине вороном, многосильном, немецких кровей.

– О чем, красна девица, плачешь?

Рассказала Премудрая про беду.

– Поди за ме… бери меня в мужья, – говорит купец. – Будешь ходить в золоте-серебре. И телочка будет жить с нами.

Василиса Премудрая подумала-подумала, да взяла купца, переехав в его хоромы. Стали они жить-поживать, и телочка с ними живет, ест-пьет с Премудрой из одной чашки, спит в одной постели.

Напрягло это Премудрую. Но она же премудрая. Думает:

«Это ж сестрица моя, хоть и телочка. Пропадет без меня совсем. Негоже ее в беде оставлять».

Однажды приходит она с работы не вовремя, а купец телочку в упряжь кожаную запряг, да скачет на ней верхом, измывается, и кнутом дубасит то промеж копыт, то промеж рогов. Воет телочка, стонет, кричит криком нечеловеческим. Да не отпускает ее купец, издевается всякими способами над бедной сестрицею безответною. Не выдержала Премудрая, взяла купца, привязала на шею камень и бросила в воду. А телочка перекинулась три раза через голову… потом еще попрыгала по-всякому… в общем, допрыгалась. Ушла в дикий лес, нашла себе сначала осла, потом бобра, да смотрела как они, тоже напившись водицы мутной, друг дружке за нее морды мутузят. Видит Премудрая, не стать уж сестрице человеком. Вызвала ведьму звездопогонную, да отправила телочку на ферму, где таких холят, поят, доят да стригут. Стала она одна жить в хоромах купца, принимая то жнеца, то кузнеца, жить-поживать, да добра наживать. Тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

Тома не знала, куда деть глаза. Обратилась в леопарда: красные пятна расползлись по белой коже, продолжая победное шествие по захвату новых территорий.

– На ходу сочинила? – понял дядя Люсик, меняя одно опорное колено на второе.

– Ага.

От жара ее щек плавился воздух.

– А где борьба добра со злом? – вцепилась внимательно выслушавшая и оскорбленная в лучших чувствах Варвара.

– Разве так надо было? Я думала бобра с ослом…

– Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей, не смешно и заезжено. Я считаю задание выполненным. Кто скажет, о чем сказка ангела?

Сразу несколько девчонок выкрикнули:

– О любви и предательстве.

– А в категориях добра и зла? Кто сформулирует?

Подала голос Глафира:

– Не делай добра, не получишь зла.

– В основе правильно, но абсолютно некорректно, – отбрил дядя Люсик. – Как сказать то же самое, но по-другому, а? В другой плоскости?

– Добро наказуемо, – вкинула Аглая.

– Наказанное добро поощряемо, – добавила Феодора.

– Все к лучшему, – обобщила Карина.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – уточнила Зарина.

– Все относительно, – для кучи внес я свою лепту.

– Добро должно быть с кулаками, – считая, что тоже к месту, вставил кто-то из мелких.

Мелкими я величаю всех, кто хоть чуточку младше меня. Как москвичи говорят «Понаехали» любому, прибывшему в столицу на минуту позже.

– Воспринимаемое добром не всегда добро, – красиво выправила первую мысль Глафира, вырулив в подсказанном направлении, – а казавшееся злом иногда благо.

– Нельзя поддаваться кажущимся вблизи добром желаниям, которые издали есть зло, – добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.

– Достаточно, – прекратил прения папринций, так и не высказав собственной версии.

Его мысли были где-то далеко. Он встал.

– Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались – учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении, покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.

Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…

Вот именно. Но.

Странно оглянувшись, словно избегая слежки, дядя Люсик ввел меня в свой кабинет, дверь плотно прикрылась. Звонко ругнулся стул, вытянутый из-под стола, похожего на письменный. Папринций сел, а я остался стоять, как на расстреле.

– Скажи мне одну вещь, Чапа, только честно. Ты мальчик?

(продолжение в №14)

(продолжение, начало в постах 1-11)

Глава 9

Проснуться заставила естественная причина. За окном – тьма. Руки впрыгнули в рукава, ноги в штанины, босые ноги пошлепали в коридор. Дошел до уборной. Никого. И вдруг:

– Учебная тревога! Форма боевая! Все на стену!

Из комнат начали вываливаться ученицы, на ходу прилаживая латы и влезая в сапожки. Только мы с Томой неприкаянно застыли в коридоре, озираясь и прося какого-нибудь совета.

Появившийся дядя Люсик передал командование Дарьиной войнице, что в походе пристала к отряду на привале, а нас привел на склад.

– Выбирайте и надевайте. И мечи.

Если б все было так просто. Я принялся хватать то одно, то другое, радуясь оружию как ребенок. Тома смущенно оглядывала полки, взгляд вообще ни за что не цеплялся. Папринций покачал головой.

– Не разбираетесь?

Ответ читался на лицах.

Началось обучение элементарному – с точки зрения жителя, не привыкшего в плане безопасности полагаться на полицию.

– Бери на размер больше.

Я возмутился, потопав выбранными сапогами:

– Эти в самый раз!

– На портянки не налезут.

Так мы познакомились с портянками. Все оказалось просто: нога ставилась наискось ближе к одному концу прямоугольного лоскута. Через верх стопы он загибался под нее, остальное обматывалось навстречу, затем через пятку, вокруг лодыжки и закреплялось на голени. Просто и надежно как карандаш, только портянка.

Дядя Люсик поправил развалившийся комок на Томиной ноге:

– Не кривись. Гениальность этой вещи потом оценишь. Затягивай крепче. Впрочем, если любишь мозоли, и так сойдет.

Поверх сапог ремнями закрепили бронзовые поножи, которые я назвал бы наколенниками или даже наголенниками. Руки взялись примеривать прошитую пухлыми ромбами стеганку. Удобная штука под доспехи – для амортизации ударов и от натирания. Если надо, сама станет доспехом: рубленые удары вязнут, стрелы застревают в нескольких слоях материи, набитых паклей и конским волосом. Об этом я читал не раз и не два.

Папринций остановил.

– Для униформы не используем. Бери доспех на готовой подбивке, чтоб одевался просто поверх рубахи.

Если не изменяет память, такая штука называется калантарь. Или бахтерец. Еще бывает какой-то тегиляй, а также байдана, юшман… От такого и язык сломается, и мозги. Указанный доспех выглядел как безрукавка из двух частей, передней и задней. Наползали друг на друга ряды бронзовых пластин. От пояса вниз – пластинчатая юбка почти до колен. Дядя Люсик помог с застежками на правом боку.

– Потом потренируетесь. Нужно делать: «а» – быстро, «б» – самостоятельно. Иначе до «в» не доживете.

Руки от запястий до локтей по внешней стороне прикрылись наручами. Со спины на грудь опустились полукруглые оплечья. Завершили одеяние изящный нагрудник и намного меньший по размеру наспинник, прикрепленные поверх пластинчатого доспеха. Стандартный ученический меч разместился на тщательно подогнанной портупее.

– Щит пока не нужен.

И на том спасибо. Непривычная тяжесть давила на плечи. Все бывалое, но надежное, местами подправленное кузнецами. Увенчалось наше преображение островерхими шишаками, подобранными по размеру и весу. Шлемы оказались каркасными, на войлочной подкладке, по средней части – несколько отверстий для вентиляции. Никаких наносников, назатыльников, нащечников или забрал. Как и украшений типа султана или гребня. Так же нам не полагалась крепившаяся к шлему бармица, что должна прикрывать затылок, щеки, уши и плечи. Не царберы, понимаешь. Простота и минимализм. Как во всем: в архитектуре, мебели, одежде. Возможно, и в отношениях. Мало ли. При стольких мужьях-то.

Когда вышли, учебный бой закончился. Ученицы построились на поле спиной к зареву, занявшемуся на востоке. Мы примкнули.

– Войница Астафья – лучшая копейщица среди воинов башен, – представил воительницу дядя Люсик, – проведет занятие по упражнениям с копьем. Взять оружие.

– А доспать? – подал кто-то голос.

– Уже светает, ложиться нет смысла.

Бойник вынес тяжелую охапку копий; длинные, похожие на жерди древки со стуком посыпались к нашим ногам. Я взял одним из первых. Приятно чувствовать себя защищенным. Латы, шлем, сапоги, меч, копье… Настоящий богатырь.

Разучивали выпад, защиту и бросок. Когда большинство уже перешли к броскам, неудачно уклонившаяся от выпада Варвара вскрикнула: напарница задела ее наконечником. Бедро на глазах окрашивалось кровью.

– Остальным продолжать занятие! – Строгий голос Астафьи шуганул раззявивших рты учениц. – Антонина, беги за врачевателем.

Высокая крепкая девочка успела сделать не больше трех шагов, как одна из дверей «взрослой» части школы, куда она направлялась, отворилась. Навстречу быстро семенила женщина, чье присутствие в школе ранее не мог объяснить. Врач! Нет, врачеватель – так ее назвали. Среднего возраста, в расшитой красной нитью светлой рубахе и таких же шароварах. Многоцветный пояс и столь же пестрая тесьма на лбу, поддерживавшая волосы, завершали одеяние. Обувь лишний раз на территории школы не надевали. Руки врачевательницы на ходу разворачивали сверток с необходимым для первой помощи.

Стало окончательно понятно распределение обязанностей. Царисса контролирует, папринций руководит, из двух оставшихся женщин одна врачует, вторая по хозяйству: завезти, подготовить, выдать... Завхоз-снабженец.

Варвару уложили на землю. Она стойко скрипела зубами, пока чужие умелые руки латали ногу. Откинувшийся затылок скреб траву, кулаки механически сжимали и чуть не вырывали из почвы целые пучки.

Пока все отвлеклись, получилось сбежать в уборную. Убедившись, что сзади никого, я спокойно встал, выдохнул с облегчением…

Левая стенка, сделанная из усиленного соломой плетня, словно взорвалась, копье, что пробило ее на уровне пояса, пронеслось вдоль всего ряда горшков, тупой удар раздался при втыкании в бревенчатую стену справа.

Ни фига себе кино. Если б я был девочкой, мозги сейчас висели бы где-то посередине медленно покачивающегося древка.

Стало не до занятий. С чуть не шевелящимися волосами я выскочил и помчался по коридору к покоям старших.

– Дядя Люсик! Дядя Люсик!

Вот тебе и богатырь.

На крик откликнулся бойник, рукав балахона указал в противоположную сторону: папринций ушел туда. Впрочем, дядя Люсик уже спешил навстречу.

Я завел его в уборную.

– Ты была здесь? – догадался он. – Повезло. Как специально кинули.

Осмотр вытащенного копья ничего не дал.

– Обычное учебное. За стеной у всех такие, и несколько запасных на земле, можно незаметно взять вместо брошенного. Если найдется свидетель броска, или виновный сам сознается: мол, чего на тренировке не бывает, – размышлял дядя Люсик, – виновного накажем. Но что-то мне говорит…

Не закончив фразы, он еще раз оглядел копье и забрал его с собой.

– Будь начеку, – сказал, уходя. – Если это умысел, в первую очередь остерегайся Аглаю и Варвару.

Я остался один. Аглаю и Варвару? Моя первая мысль – Феодора. Нашла того, кто довел отца, и исполнила угрозу. Но бывает ли, чтоб так быстро и так просто?

Или – Карина?

С тяжелым сердцем я вернулся на поле. Виски ощущали фантомную встряску от влетаемого копья. Глаза отчетливо представляли куски окровавленного серого вещества, которое стекает по бревнам. Руки иногда предательски вздрагивали и не слушались. Взгляд шарил вокруг в надежде поймать удивленный встречный: чего это я тут живой хожу?

Заканчивали уже при свете солнца.

На завтраке мое состояние не осталось не замеченным, Тома что-то почувствовала.

– Что случилось?

Я пожал плечами. Не мог объяснить. Пугать не хотелось.

Итак, Феодора. В мою сторону не смотрит. Ушла в себя. Аглая с Варварой мной тоже не интересуются. Карина, сидевшая за столом напротив меня, ела спокойно, равнодушно. Рука загребала ложкой четко отмеренную порцию и отправляла в рот. Тот мощно перемалывал. Скулы двигались равномерно, как поршни двигателя. Не знавшие стоматолога зубы напоминали камнедробилку. На меня – ноль внимания. Вон, Глафире, делившей комнату с Феодорой, я интересен больше. Ох, Карина, Карина. Настолько владеет собой – или не при делах? Обещала мстить. Подмигивание в эйфории победы ничего не значит, девчонки умеют лелеять обиды годами, подавая месть выдержанной и вкусной.

Новая мысль прошибла холодным потом. Бросок получился отменный, а Астафью представили как лучшую копейщицу. Могла она захотеть избавиться от меня? Но в чем смысл? Маньячка – слишком нелепое объяснение. Лицо мое не понравилось, или взглянул не так? За это, как я думал, не убивают. Думаю теперь так не думать.

И еще. Не люблю теории заговоров, но если Астафья… не просто войница? Может, не зря она пристроилась к отряду именно после столь точного приземления копья в середину свернувшегося калачиком тела. Тогда вовсе не Лисавета едва не укокошила Дорофея, как думает Милослава. Вопрос на пятьсот тысяч: а в Милославу ли целилась убийца?

Вопрос на миллион: в кого тогда? Я в тот момент отошел, и участочек похожего на эвакуационный пункт поля занимали только сестры Варфоломеины и Милославино семейство.

И… Тома.

Если целью была она… а теперь – я… Кажется, в этой местности с усердием отстреливают ангелов. Зачем? Допустим, чтоб не дать им что-то сделать. Все упирается в вопрос, на который нам не дают ответа: зачем ангелов ведут в крепость?

И зачем сложности с копьеметанием, если можно просто отравить или удушить во сне, и никто ничего не заподозрит. Если такая мысль придет в голову и неведомому противнику, то у нас еще все впереди.

Нужно срочно рассказать о подозрениях Томе. Пусть поостережется.

Гм. Как? Мамаши веками твердят деткам: не балуйтесь, будьте внимательны, будьте осторожны. И что, слушаются? Не буду ничего говорить. Ей лишние нервы, а толку пшик. Если не возводить нагромождения сложных конспирологических умопостроений, то остается простое объяснение: случайность. Не зря же в обоих случаях промахнулись. Трудно представить профессионального убийцу, дважды подряд оставившего клиентов на этом свете. Обычно таких самих отправляют на тот.

И все-таки. Что-то внутри жарко протестовало против определения случившегося как случайности. Пусть это мнительность и глупая привязанность к данной родителями жизни, но другой не будет, и это весьма прискорбно, и даже обидно.

Итого: теперь я точно знаю, что не знаю чего-то важного. Чего не знаю, пока не знаю, есть повод срочно узнать. Если дадут узнать. И… если успею.

После завтрака вышли на тренировочное поле. Все еще в боевой форме, мы частично разоблачились. Шлем и меч – на траву, сами уселись рядом. Тома, Карина и еще пара девчонок скрестили ноги по-турецки. Я, как большинство, опустился на колени, подобно самураю: с гордо выпрямленной спиной, разведенными локтями и ладонями на бедрах. Аглая просто легла, заложив руки за голову, глаза устремились в небо. Зарина по-детски плюхнулась на попу, раскинув ноги перед собой.

Подошедший дядя Люсик попросил не вставать. Присев на подогнутую левую ногу и опершись на руку, он начал занятие. Первым делом поступила команда всем повторить, а новеньким выучить уже известную нам молитву воспитания. Часть я попускал мимо ушей, но остальное в свете последних событий звучало тревожно и своевременно.

– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Я отдаю мечты и поступки... Убираю пороки… Ибо преступивший закон сознательно поставил себя… – дружно выдавали ученицы, не обязательно вникая в произносимое, но стальным топором высекая в памяти на будущее. – Общество обязано ответить тем же. Чем возмездие суровей – тем меньше ненужных мыслей в наших головах... И да не дрогнет моя рука во исполнение закона... Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Феодора фанатично повторяла вместе со всеми. И Карина. И Аглая с Варварой. Чего я уцепился за них? Может, не заметив, перешел дорогу цариссе? Или кому другому, о ком даже не знаю? Даже Шерлоку Холмсу для распутывания преступления нужно либо выяснить мотив, чтоб найти виновного, либо иметь набор подозреваемых с мотивами, из которых выявить преступника. Мне в этом плане сложнее. Плюс я почему-то не Шерлок Холмс.

– Закрепим, – сказал дядя Люсик. – Аглая, кто такой преступник?

– Любой, сознательно нарушивший законы общества. Своим решением он выводит себя за рамки общества. Поскольку с этого момента не является частью целого, права членов общества на преступника больше не распространяются.

Седая голова папринция удовлетворенно кивнула, он чуть-чуть сдвинул акцент:

– Если человек видел преступление и не принял мер по предотвращению, что это значит? Варвара.

– Он тоже преступник. Бездействие – сознательное действие. Покрытие преступления – не меньшее преступление.

– Еще немного на ту же тему. Допустим, преступления человек не видел, но о нем догадывается. Кто ответит?

Вызвалась девчонка лет тринадцати, из тех, чьих имен никак не запомню:

– Не остановить даже намерения, если оно преступно – тягчайшее преступление. По любой догадке нужно принимать меры. Лучше перестараться и ошибиться, чем недоглядеть. Это всегда спасало и еще спасет много жизней.

– Правильно, лучше перебдеть, чем недобдеть. Если у кого будет, что сказать, – пронизывающий взор дяди Люсика обвел каждого, – знаете, где меня найти. Сейчас верховая езда, после обеда рукопашный бой.

Виновник броска не объявился. Никто ничего не видел. Пришлось просто принять и жить дальше.

Время пронеслось быстро. Ужин снова закончился раньше, чем стемнело.

– Настало время занимательных историй, – снова собрав всех на травке, объявил дядя Люсик. – Задание подготовили? С кого начнем?

Кто-то вызвался. Полился словесный ливень. Иногда переходил в град. Покрапывал дождичком. Но мочил лишь макушку, не проникая в сердце.

Одна, вторая, третья… Скукота. Стараясь не зевать, я со всеми выслушивал типичные истории про добрых царевен и злых соседских царисс, про неистребимую жажду получить все и сразу, ничем за это не заплатив и нисколько не утруждаясь. Это называлось добром. Кто препятствовал халяве, объявлялся злом и подлежал зверскому уничтожению.

– И сверкнул меч, и покатилась голова с плеч…

– И рассыпались злодеи в прах…

– И признали ее самой справедливой и посадили на царствие…

– И уничтожено было зло подчистую, а добро восторжествовало и правило миром до скончания веков…

– И никто не смел больше нападать на счастливую страну, пока в нем царствовала великая царисса Евстратия…

– И служил ей меч-воевец верно до самой смерти…

– И не имели котомка-самобранка и простыня-самодранка ни сносу, ни прорехи…

– И собрались все хорошие и поубивали всех плохих.

Кто-то вышучивал серьезное и даже святое. Кто-то просто мечтал о чистом и высоком, считая это добром, а окружающую унылую повседневность, соответственно, злом.

Для большинства понятия добра и зла выражались в формуле африканского князька: я увел у соседей коров и женщин – добро, у меня увели – зло.

По окончании каждого сказания дядя Люсик кратко резюмировал, находя дельные мысли в самом невероятном и делая многогранные выводы из бесконечно плоского. Иногда он поглядывал на меня с Томой. Мы не горели желанием лезть поперек батьки. Он не настаивал, передавая слово следующей ученице.

Обидно, но ни Феодора, ни Карина, ни Аглая с Варварой ничем не удивили. Люди, что могли быть тем подонком, метнувшим копье. Для меня зло – то, что хочет меня убить. Что может защитить – добро. Так и живем, не мечтая о большем.

Немножко выбилась из массы Глафира, в свои годы довольно фигуристая соседка Феодоры. В ее исполнении сказочная царевна боролась с несокрушимыми силами за любовь трех заколдованных принцев, коих и собрала под своим крылышком к предсказуемому хеппи-энду. И никаких мечт о власти и халяве. Вместо жесткости и наивности предыдущих историй эта овевала чувственностью и даже некоторым эротизмом. Будь мы дома, я бы сказал: трезвый женский взгляд. Война и политика мужикам, бабам – был бы милый рядом. С учетом местных реалий – милые.

Занятие затянулось, девочки начали уставать. То одна, то другая ворочались, меняли под собой ноги, вытягивали их. Головы крутились, восстанавливая кровоснабжение в шейных позвонках. Глаза щурились от солнца.

Почесав нос, дядя Люсик тоже сменил позу. Теперь он восседал на траве в позе мыслителя: локоть на колене, подбородок на загнутой ладони. Из-под юбки торчала белая волосатая нога. Мужчине в этой одежде было удобно. Великая вещь – привычка.

Когда его лицо вновь поднялось к нам, в уголках глаз веселились чертики:

– Хорошая история. Добро победило, зло наказано, закон восторжествовал. Ничего лишнего. – Помолчав, он добавил: – Но не хватает глубины. Словно от непознаваемого древа жизни нам предъявили одну ветку, пусть и огромную, закрывающую остальное.

– Скорее, корни, – рискнул вставить я.

Папринций одобрил:

– Или так. Но там, высоко, еще столько загадочного и неизведанного! Неужели не хочется взглянуть хоть одним глазком?

Вопрос был риторический. Девочкам хотелось не неизведанного, а в туалет и поспать. Кто-то не удержался, зевнул.

Дирижерский взмах руки дяди Люсика пригласил следующую:

– Зарина. Ждем.

Девушка смутилась:

– У меня тоже… про заколдованного.

– Сюжет другой?

– Да.

– Ждем, – повторил папринций.

Набрав воздуха, Зарина начала:

– Жил-был принц. Ой, простите, еще не принц. Мальчик. То есть жили две сестры с братиком… – Зарина совсем смешалась. Никто не торопил. – Однажды пошли сестры на бал к царевне…

Мне в голову неслабым булыжником прилетело открытие: сказки про принцев и принцесс, которые у нас рассказывают детям, для здешних детей – истории про настоящее.

– Мальчику очень нравилась царевна, и он тоже хотел на бал. Очень хотел. Он попросил волшебную фею: «Пожалуйста, отправь меня на бал!» «Как?» – спросила фея. «Сделай меня девочкой!» «Хорошо, – сказала фея, – но знай: ровно в полночь все вернется на свои места. Поспеши». И стало так. Обратился он в девочку, пришел на бал. Был самой умной, самой лучшей, самой красивой. Царевна хотела дружить только с ним. Без пяти полночь бросился мальчик-девочка бежать. «Не уходи! – кричала вслед растерянная царевна. – Останься! Будь моей подругой!» Но он убежал, потеряв свой сапожок.

Дальше следовали розыскные работы, известные по «Золушке», концовка тоже фантазией не блистала:

– И увидела, что девочка на самом деле мальчик. Царевна взяла его в мужья, и жили они долго и счастливо.

Дядя Люсик вычесал из затылка несколько волосинок. Зарина тревожно замкнулась в ожидании приговора, обхватив колени и сжавшись в комок. Публичные выступления явно не ее конек.

Хотя речь шла об отвлеченном, мне стало неуютно. Взгляд пробежался по окружающим: все тихо, спокойно. Просто глупая сказка. Задержанная порция воздуха облегченно покинула грудь.

– Это же близнец предыдущего рассказа по смыслу, – лениво уронила Аглая.

Поглядев на едва раскачивающиеся верхушки деревьев за забором, она вновь завела за голову поднятые руки и с удовольствием потянулась. Грудь выгнулась, глаза прикрылись, плечи расправились. Донесся легкий хруст. Ей было наплевать на происходящее – но как же не высказать мнения? На что тогда ориентироваться молодежи?

– Не совсем, – не согласился папринций. – Там девочка изначально билась за приятную будущую стабильность, определявшую смысл ее жизни. Здесь сначала мальчик завоевывает сердце девочки как девочка-подруга, потом девочка, ища дружбы, обретает любовь.

Я поочередно всматривался в лица возможных покусителей. Ни на одном ни капельки волнения или тревоги. Не там ищу?

– Где же борьба добра и зла? – вбросила Феодора.

– А она есть, – удивил дядя Люсик. – Зарина, как сама объяснишь?

Девушка вспыхнула:

– Ну… зло – это то, что мальчик, любивший царевну, не мог к ней прийти. И они никогда бы не встретились. Добро – их взаимные чувства, победившие зло.

– Что он не имел права прийти на бал без приглашения – закон. Ты называешь закон злом? – жестко выдала Варвара.

Сидевшие рядом девочки отшатнулись от Зарины. Попытка оправдаться выглядела жалко:

– Не то, что не мог прийти, а то, что это мешало встретиться…

– А обход закона с помощью волшебства считаешь добром? – не унималась Варвара.

– Не передергивай, – остановил папринций. – Рассказчица объяснила свое видение. В основе оно правильное. А придраться можно и к забору. – Все лица почему-то одновременно вскинулись на забор школы, над которым проплывали вальяжные облака, а в надвратной башенке сонно клевал носом дежурный стражник. – В твоем сочинении, Варвара, добро тоже побеждает с помощью зла, припомни.

Варвара обидчиво поджала губу и умолкла.

– Чапа, – вызвал дядя Люсик. – Твоя очередь.

(продолжение в посте №12)

(продолжение, начало в постах 1-10)

Из-за шума ободряющих выкриков никто не услышал моего возмущения. Какая, к черту, воспитанница Василиса…

От жуткого толчка локтя в ребро язык едва не превратился в отдельный орган. Взвыв, я накинулся на Тому:

– Ты чего?!

– Не рыпайся. Еще не понял? – злой змеей прошипела Тома. – Ангелы – не дети. Ангелы – женщины.

Глава 8

Совсем в другом свете пролетело одно за другим недавнее. И паззлы сложились в картинку.

Гордею наша четверка представилась как «два и два». Не мы, он сам настоял на этой формулировке. Так увиделось со стороны. Еще бы, на первый взгляд не отличишь. Волосы у меня достаточно длинные, лицо чистое – усы с бородой нескоро проклюнутся. Сложение тщедушное, нескладное, у худеньких девочек моего возраста часто бывает. Голос высокий, кадык, что выстреливает со сломом голоса, ждет своего часа. Даже представляя себя как «он», для других я был ангелом, что тоже мужского рода. Мы же говорим: диктор Екатерина.

– Все свободны. – Царисса Дарья начала разворачиваться, чтоб уйти, но… – Тома и Чапа, а вас я попрошу...

…остаться, вспыхнуло в голове голосом артиста Броневого.

– …зайти через минуту, – закончила царисса, чуть помедлив.

Несколько шагов, и она скрылась во внутренней анфиладе, где в противоположной от ученических комнат стороне располагались ее гостевые покои.

Убедившись в уходе смотрительницы, дядя Люсик выпрямился до стойки караульного у Кремлевской стены, сделал морду кирпичом и… щелкнул вслед цариссе воображаемыми каблуками на своем сыромятном подобии сапог. Глаза его смеялись.

Ничего не понимаю. Словно происходящее напомнило ему тот же фильм, и распорядитель спародировал часового у дверей рейхсканцелярии. Если так, то… совсем ничего не понимаю.

Но как-нибудь докопаюсь. Когда разберусь, чем грозит подобное любопытство. Пока же не оставляло ощущение, что вот-вот из дверей выскочат друзья, родители и члены съемочной группы, и на все поле прозвучит столь желанное:

– Розыгрыш!

Увы, не прозвучит. Машинально держась друг друга, отчего локти периодически соприкасались, мы с Томой отправились за цариссой. Тома шептала:

– Утром спросила Карину, почему в школе сейчас только девочки, где же мальчики. Она меня чуть не побила. Образование для мальчиков – грех. Им запрещен вход на территорию школы, нарушителю – смерть.

На душе словно разбилось что-то липкое и противное. Даже сглатывание далось с трудом.

Мы вошли к Дарье. Царисса восседала на резном высоком стуле, который я для себя обозвал троном: до сих пор видел здесь только лавки да табуреты. Мужья, как всегда, болтались позади, создавая антураж. Больше никого.

– Садитесь. – Приглашающий жест указал на две скамьи по разные стороны от входной двери.

Не сговариваясь, мы присели рядышком. Обстановка не блистала. Все старенькое, деревянное. Чуточку приоткрыта еще дверь, внутренняя, в другую комнату: виднеется край немудреной кровати, выделявшейся лишь размерами. Даже для походного домика скромновато. Наверное, это должно говорить в пользу цариссы. Бережет копейку, все для народа, экономика должна быть экономной. Что забыл? Ах да, власть – слуга народа.

– Почему в крепость вас везла Варфоломея?

Мы переглянулись. Ответил я:

– Не Варфоломея, а царевна Милослава.

– Какая разница, – равнодушно бросила царисса. – Так почему?

– Гордей пощадил нашего спутника…

– Чёрта, – перебив, поправила царисса. – И по закону заслужил смерть.

Хорошо, что Тома смотрела в пол. Глаза не выдали удивления: я упомянул только про одного спутника.

– Именно так и случилось.

Весь мой облик свидетельствовал, что готов поклясться чем угодно: говорю правду, только правду и ничего кроме правды. Пусть не всю правду, но об этом в формулировке ничего не сказано.

– Где черт сейчас? – упал следующий вопрос.

– Сбежал.

– Где и когда?

– Рядом с причалом. Сразу же.

– При этом побил трех бойников, – горделиво прибавила Тома.

– Ясно, – произнесла царисса. – Какие-нибудь просьбы будут?

Сразу подумалось про единственный общий туалет. Уже открывал рот, как вспомнил, что я теперь девочка. Челюсть со стуком вернулась на место.

– Что ты хотела сказать, Чапа? – заметила попытку царисса Дарья.

Меня передернуло. Томина рука нашупала мою и сжала.

– Спасибо, нас все устраивает, – отчеканил я.

– Все-все? – Уголки глаз цариссы собрались в хитрые морщинки. – Так не бывает.

– Хорошо, меня не устраивает туалет, – выпалил я.

Царисса удивленно подняла голову, затем одну бровь:

– Никто не жаловался. Чем же?

Пальцы Томы, обратившейся в соляной столб, до страшной боли впились в мои. Но я продолжил:

– Горшки. Что за детский сад? Нельзя выкопать ямку и сделать дырки в полу?

Девушка шумно выдохнула. Царисса покачала головой.

– Большие уже, пора иногда думалку включать. Требования гигиены. Начиная от запаха, и… лучше не продолжать. Горшок можно вынести и вымыть, яму из помещения не вынесешь.

Я смущенно сдулся. До изобретения слива сортиры всегда находились вдали от жилья. Так опростоволосился…

– Еще вопросы-просьбы будут?

Промолчали.

– Пока свободны, – заключила царисса.

Мы отправились продолжать занятия. Теперь их вел мужчина, войник цариссы, сопровождавший нас в пути. Треугольная фигура говорила об упорных тренировках без жалости к себе. Из-под чешуйчатой юбки виднелись покрытые шрамами ноги. Из-под шлема глядели строгие и одновременно брызжущие жизнелюбием глаза. Меч в ножнах висел настоящий, но преподаватель им не пользовался.

– Добро пожаловать, новенькие. Берите учебное оружие, подключайтесь. Раз вы здесь, выучим молитву бойца. Кто уже знает, повторим. Кто прекрасно знает, прочувствуем. Алле хвала!

Девчонки окружили войника, и ему приходилось постоянно поворачиваться, чтоб не терять визуального контакта со всеми. Мы с Томой втиснулись между сестер Варфоломеиных. Зарина радостно подвинулась. Карина, тупо глядя вперед, не тронулась с места. Понеслось размеренное, хором и с перерывами:

– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

– Я возвращу свою жизнь Алле-дарительнице побед, да простит Она нас и примет, но пусть Она не даст мне умереть с позором.

– Победа – сплав опыта, ума, смекалки, воли и подготовки. Недобор в любой из составляющих – смерть.

– Я буду заставлять себя заниматься день и ночь, буду изнемогать и не обращать внимания на боль, ибо кто победит: кто умеет, или кто знает, как это делается?

– Меня бьют и будут бить, пока я это позволяю. Я не позволю меня бить. Я буду бить первым.

– Зашита и оборона – отсроченная смерть. Удар в ответ на удар – беспросветная глупость. Бой должен заканчиваться в один удар. И он должен быть моим. И он будет моим. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Кончилось. Пока переводили дух, кто-то из тринадцатилетней мелюзги поинтересовался:

– А если сражаются два отряда? К примеру, если держишь оборону въездных ворот. Из строя не выскочишь. Первым не ударишь. Какие приемы лучше? Те, с прошлой недели, подойдут – отражение и контратака?

Обернувшийся войник задумчиво покривил губами.

– В реальной схватке все эти выверты с притопами не пригодятся, – громко сказал он. – Не сможете их применить, в нужный момент не хватит ни силы, ни размаха, ни точности. В бою стенка на стенку удары в основном короткие и вертикальные. От них же нужно уметь защищаться. В первую очередь опасность грозит плечам и голове.

– На голове будет шлем! – радостно придумала одна мелкая и шибко умная, задрав курносый носик.

– Шлем защитит от оружия, но не от силы удара. Даже краткое выпадение из сознания с последующим восстановлением – прямой путь на тот свет.

– Что же делать?

– Слушать команды старшего. Только так можно победить превосходящего противника. Только дисциплиной и верой в командира. Стая щенят под руководством матерого волка всегда одолеет стадо волков под командой щенка. Теперь повторим ранее пройденное. Кристина, какие бывают мечи?

Ученица со стянутыми тесьмой черными кудряшками бодро отрапортовала:

– Разделяются по длине, по весу, по форме, по остроте и месту заточки.

Войник перевел взор на ее соседку, невзрачную серенькую мышку, что старалась спрятаться среди остальных:

– Феодора. Как различаются по длине?

Глянув исподлобья, девчонка ответила:

– Короткий, средний, длинный.

Знает. А выглядела как не выучившая урок. Внешность обманчива, однако.

Войник вызвал другую, столь же златовласую, как Зарина:

– Александра, а по весу?

– Одноручный, полутораручный, двуручный.

Лицо преподавателя обратилось к Варваре:

– Теперь – по форме.

– Прямой, изогнутый, кривой, гнутый в обратную сторону и двоякогнутый.

– А по заточке? – Мужчина провернулся на каблуках, жесткий палец указал на стоявшую позади худышку. – Фрося.

– Заточенные сильно или слабо, с одной стороны или с обеих.

– О чем забыла? Кто скажет?

– Заточка может быть по всей длине клинка или только в отдельной части, – медленно, словно нехотя, сообщила Аглая.

Доброжелательная улыбка войника в один миг протухла. Он вынужденно кивнул. Видимо, знал, что Аглая знает, и спрашивал других, которым требовалось подтянуть знания. Аглае он ничего высказывать не стал.

– Почему мы занимаемся только с прямым-коротким-обоюдоострым, Софья?

Испуганно хлопнув глазами, одна из череды ничем не примечательных девочек проинформировала кисло-плаксивым голосом:

– Вес и длина подходят возрасту. И распространены такие мечи больше всего.

– Отлично. С каким оружием лучше всего сочетается одноручный меч? Марьяна.

– Со щитом, кинжалом, топором или вторым мечом. – Невысокая стройняшка знала предмет на пятерку, отвечала четко, звонко, глядя в лицо преподавателю. – Если у человека двуручие, его еще называют корявым словом амбидекстрия, два одинаковых меча – наилучший выбор.

– У нас есть амбидекстры? – осведомился войник, совершив головой полный круг. Провернувшиеся каблуки сапог при этом вырыли небольшую ямку. Тело осталось вертикальным, доспехи даже не звякнули. Ему бы в балет. Хотя… С такой шикарной пластикой при таком весе ему и в войниках неплохо.

– Ну ладно. – Выслушав долгое молчание, войник вернулся к основной линии урока. – Чем меч, как личное оружие, отличается от копья, булавы и боевого топора, Глафира?

Романтическая особа, не сводившая с преподавателя глаз, набрала воздуха в налившуюся не по годам грудь:

– Копье ломается, бессильно в ближнем бою и не всегда под рукой – например, на кухню с собой не возьмешь.

– Или в уборную, – съязвила склонная к полноте высокая девица.

– Тоня, продолжи, – строго глянул на нее мужчина.

Та пожала плечами:

– Булава и топор – оружие нападения, и только мечом можно одновременно и нападать, и защищаться.

– Какими способами? Ираида.

– Рубить, колоть, подрезать.

Еще были Ярослава, Амалия, Любава… Сначала я пытался запомнить, кто есть кто, потом плюнул на это дело. Имя звучало за именем, но из памяти вылетало в ту же секунду. Плохо, когда много и сразу. Кстати, это правило применимо вообще ко всему.

– Почему сильнозаточенный меч не всегда благо, Феофания?

– Острота поможет только при краткотечном бое…

– Стоп, хорошо. Клара, почему?

– Меч зазубрится.

– Анна, что будет с таким мечом?

– При последующей заточке утоньшится и в следующем может сломаться.

Войник довольно поднял руки.

– Хорошо. Теперь к практике. Парное упражнение, – скомандовал он. – Разбиться.

Начался разброд, каждый искал себе пару по весу и умению. Я повернулся к Томе, но раздался голос Аглаи:

– Чапа со мной!

Карина облегченно выдохнула и подхватила женственно-чувственную девчонку, названную, помнится, Глафирой: младше навязавшейся напарницы, но уже обретшую выразительные формы, довольно крепкую, дылдастую, и оттого казавшуюся почти взрослой.

Тома встала с Зариной. Так парами мы двумя колоннами вышли из ворот школы. Снаружи бойники приготовили тренажеры, по одному на каждую пару. П-образные жерди, где с перекладин свисало нечто похожее на человеческую фигуру. Подвесные груши из стволов дерева местами были обвязаны сеном – отрабатывать удары в мягкое.

– Встаньте с противоположных сторон к чучелу, – приказал войник.

Исполнили.

– По команде наносить удар. Три условия: делать это сильнее противника, быстрее противника и оставаться вне поля зрения противника. Раз!

Не все среагировали. На «два», «три» и далее результат улучшился.

Аглая очень старалась. Странно, но мне удавалось не хуже: что-то все же осталось от былых ненавистных проб, отвлекавших от компьютера. Или более стремительный темп жизни сказывался, когда одновременно ищешь инфу в инете, говоришь по телефону, киваешь знакомым, обходишь длинным маневром плохую компанию, стараешься не вляпаться в собачьи подарки, увертываешься от проносящихся автомобилей и невредимым являешься на занятия, а потом с занятий домой. Не чудо ли с точки зрения здешнего патри… матриархального менталитета?

Когда моя скорость начала превосходить возможности противницы, условия задания поменялись.

– Теперь без команд, – объявил учитель. – Работаете поочередно: одна бьет, вторая угадывает, работает на опережение, держит диагональ. Через пять ударов меняетесь.

Все-таки махать палкой – мальчуковое занятие. У меня получалось все лучше и лучше. Врожденное это у нас.

Аглая сначала хмурилась, потом похвалила:

– Неплохо для новенькой. До сих пор интересных партнерш для спаррингов у меня не было.

Рядом возник дядя Люсик.

– Перекур, – сказал войник. – Занятие окончено.

Он ушел. Дядя Люсик погонял нас три круга вокруг школы, потом, дав отдышаться, отвел в конюшню и долго мурыжил тонкостями аллюров и прочих галопов. Настало время обеда. После обеда снова лошади, теперь отличия гнедых, буланых, каурых, вороных и всяких игреневых. О саврасой масти я знал только, что какую-то известную кобылу… или жеребца, звали Савраской. Особенно понравилась чалая: с вкраплениями белого в волосах. Я назвал ее мелированной. Лошадиные масти нам с Томой были внове, остальные скучали.

Затем пошла практика. С умелыми всадницами занимались войники и войницы Дарьи, с остальными все тот же папринций. Само собой, мы с Томой попали во вторую группу. Из солидарности и верности долгу Зарина осталась с нами. Выезжали в рощи и в поле, в сопровождении старшего пронеслись туда-обратно по дороге. Доехали вплоть до развилки, где увидели странную процессию монашек, запахнутых в кроваво-красные плащи с капюшонами. С вещевыми мешками за плечами. Этакие бойники женского пола, только с открытыми лицами. Неправильно сказал: лиц в глубине капюшонов видно не было, для этого требовалось спешиться и специально заглянуть.

Ужина едва дождались, съели все и попросили добавки. Нам дали. Обслугой всегда были бойники. Кажется, они и готовили. Просьбы выполнялись ими безмолвно и беспрекословно, лица никогда не показывались. Интересно, почему всегда в масках? Обет такой дали?

Маленькая нужда доставляла проблемы. Трудно выбрать момент, когда в нужном месте свободно. И совершенно невозможно предсказать, не войдет ли кто-то в процессе.

Со смущением я попросил у Тому содействия.

– Постоишь у входа, а если вдруг кто, подай знак.

– Какой? – взвеселилась она, вникнув. – Песенку спеть? «Журчат ручьи»?

– Любой звук. Кашляни, чихни, стукни в стену. Обратись к подходящему с вопросом. Поскользнись, если что. Вспомни классическое «Шъёрт побьери».

– Вот еще. Хорошо, подежурю, давай быстрее.

Только пристроился, донесся кашель и стал удаляться. Я успел присесть над агрегатом, опустив полы рубахи до пола и стянув перед собой. В уборную влетела скромненькая незаметная ученица по имени Феодора. Худенькая тихоня с цепким взором, она обладала самыми сильными ногами в потоке: в беге ей равных не было. Больше ничем девица не выделялась и, как понимаю, не особенно хотела.

Ошарашено глянув, Феодора удалилась. В успешной маскировке я был уверен. Значит, не любит компании в таком ответственном деле. Не то что некоторые, которые все остальные.

Томы уже не было. Пройдя пять шагов, я обнаружил Феодору, застывшую у окошка с отсутствующим лицом. Она даже забыла, зачем пришла.

– Проблемы? – дружески поинтересовался я.

Ее лицу вернулась осмысленность. Взгляд поднялся из неведомых глубин. В нем плескалась боль.

– Плохие известия из дома. Отец Касьян сообщил, что отца Гордея убили.

В моей голове щелкнуло.

– У тебя как фамилия?

– Фамильное имя? Евпраксина. Пишут, что отец Гордей покаран за нарушение закона. Не верю. Не мог он. Просто не мог. Не такой человек. Найду того, кто его довел… с живого кожу сдеру.

Вспомнив, где стоит, ученица кивком поблагодарила за сочувствие и ушла в уборную.

Меня передернуло. Вот как могут аукнуться наши благие намерения и не продуманные на сто лет вперед поступки.

Было еще светло, но учеников почему-то оставили в покое. Дали задание на завтра: сочинить историю о борьбе добра и зла. Сказку, миф, притчу – кто на что горазд. Чего-чего, а этого добра у меня навалом, не стал даже заморачиваться.

Ух, впервые – свободны. Не так, чтоб совсем, нас попросили оставаться в комнатах до приглашения. Куда-то. Опять тайны.

Накопившаяся усталость, непривычные нагрузки, новые впечатления и ощущения… Я провалился в тягучую дрему. Зарина, как потом выяснилось, умчалась к сестре, поболтать и узнать, в чем дело.

Время шло, мне снились безмятежные сны. Вдруг заштормило. Тормошила Зарина:

– Наша очередь! А она говорит, что пойдет с тобой!

Вскочив и бездумно совершив несколько разновекторных шагов, мой организм снова рухнул на лежак.

– Куда очередь? Кто говорит?

– Она. – Зарина с обидой указала на привалившуюся к косяку Тому. – Сегодня купальный день. Покомнатно. Наша очередь.

Ее руки попытались поднять меня с постели. Тома нервно процедила:

– Зарина, иди с Кариной. Так надо.

– А. Ага. Да, – согласился я.

Всем видом выказывая недовольство, Зарина вышла.

– Прости. – Тома присела на край моего лежака, пальцы беспокойно забарабанили. – Я подумала…

До меня дошло.

– Спасибо. Это была бы катастрофа.

Глядя в противоположную стенку, Тома кивком приняла благодарность. Мы так и сидели, не шелохнувшись и не вымолвив ни слова, когда нас позвали.

Стараясь не смотреть друг на друга, проследовали в помывочную. На входе одна из школьных женщин, чье назначение так и не было нами определено, выдала льняные полотенца и по кусочку самоварного мыла. Может, завхоз?

– Неужели нельзя мыться по необходимости, а не по команде? – хмуро пробурчал я.

– Мойся когда хочешь, – прошептала Тома. – Но воду греют раз в неделю. И тогда будь добр, отмывайся по-настоящему, независимо от желания.

И вот мы у бочек со специально подогретой водой.

– Ты – туда, – указала мне Тома на правую стену, поворачиваясь налево.

Я понял. Уставившись в эту стену, скинул вещи, залез в огромную бадью, вымылся, вытерся и вновь оделся – ни разу не обернувшись.

Девушка еще плескалась.

– Потрешь спину? – нежданно вдарило по мозгам.

– Конечно, – после невозможной паузы все же вылезло из меня.

Пришлось обернуться. Тома сжалась в воде, выставив лишь необходимый фронт работ.

– Прости, – сказала жалобно, – нет двуручных мочалок. Я так привыкла…

Собственно, мочалок не было никаких. Что ж. Мои руки мыльно потерли, потом поскребли, снова потерли, а затем пригладили теплой водичкой нежную кожу.

– Спасибо.

На языке сидело гадкое «Обращайтесь» и еще более противное «В карман не положишь».

– Не за что, – выдавил я.

Ноги вихрем вынесли из помывочной.

Надувшаяся воздушным шариком соседочка, увидев меня, состроила уничтожающую рожицу. Губы поджались, тело обидчиво отвернулось, выставив не менее обиженную кривляющуюся попку. Дескать, вот тебе, а не общение с замечательным человеком.

Прекрасно, можно раздеться и лечь без напряга. Спокойной всем ночи.

(продолжение в посте №12)

(продолжение, начало в постах 1-9)

Глава 7

Что я такого в жизни совершил, чем заслужил это нечеловеческое издевательство?!

Что, собственно, происходит? Где я? Кто там? В дверь то стучали, то скребли, потом снова стучали. Правда, несильно. Зря. В битве безмятежной закукленности с враждебной надоедливостью с разгромным счетом побеждал сон.

Замков двери не имели. Не дождавшись ответа, мою страдальчески заголосившую охранницу подвинули, в проеме очертилась испуганная голова Томы.

– Чапа, срочно. Нужно поговорить. – Она посмотрела на недовольно ворочавшуюся Зарину. – Наедине.

– Ага. – Я перевернулся с боку на спину. – Через пять минут. Хрп-ссс…

Началось землетрясение.

– Чапа!

– Что?! – вскинулся я, продирая глаза.

Нет, стены не шатались. Шатали меня. Шатали руки Томы, только что бывшей в двери и вдруг оказавшейся у постели. Тормошило так, что внутренний мир разлетался быстро линяющими фейерверками, а глаза не фокусировались.

– Нужно кое о чем поговорить. Об очень важном. Смертельно важном!

– Подъем! – громогласно разнеслось по школе. – Всем построиться у купальни! Считаю до десяти! Раз…

Я подскочил, хватаясь то за рубаху, то за штаны, и сверля Тому намекающим взглядом.

– Ладно, позже, – вздохнула она, отворачиваясь. – Учти, это очень важно. Важнее не бывает.

И выскользнула из комнаты. Спиной к соседке нахлобучив оба предмета гардероба, еще не отошедший ото сна я вылетел вслед за Томой спотыкающейся пулей со смещенным центром тяжести.

Дядя Люсик считал:

– Восемь, девять, десять!

Все ученицы и я выстроились в произвольную шеренгу возле бассейна. Кто куда встал. Не по росту, как у нас на физкультуре, а по желанию. Я встал у Томы, Зарина мгновенно подперла мой бок с другой стороны.

Дядя Люсик удовлетворенно кивнул.

– Доброго всем утречка. Что-то квелые вы какие-то. Спалось хорошо?

– Отлично! Здорово! Чудесно! – раздалось с разных сторон.

Глаза папринция посмеивались. То ли догадывается о ночных приключениях, то ли откровенно знает.

– Пробежка. Один круг, потом умываться и завтракать. Марш!

Дежурные бойники распахнули ворота. Первой на простор ринулась Аглая, за ней, на правах подруги-наперсницы и дочери смотрительницы школы, Варвара. Остальные кто как. Оказавшись снаружи, помчались вдоль стены, совершая огромный круг.

– Чапа! – вновь попыталась поговорить со мной Тома.

– Не разговаривай, быстро выдохнешься, – посоветовал кто-то из бегущих рядом.

Чтобы слышать друг друга на бегу, нужно говорить громко. Мы не одни. У Томы снова не получилось задуманное, и она с неожиданной злостью рванула вперед.

С выжженными сухотой глотками, взвинченные и неимоверно усталые, сразу по возвращении мы бросились к чаркам и тазикам умывальни. Некоторые умчались в уборную. Умываясь, я терпеливо дожидался, пока туалет освободится. Не хотелось попадать в неприятную ситуацию. Надо сказать папринцию насчет отдельного туалета. Или разрешить ходить, куда он сам ходит. Можно же в виде исключения сделать для меня такую малость, если оставили с девочками.

– Чапа, будь осторожен, – успела шепнуть Тома прямо на ходу, выбрав миг, когда рядом никого не оказалось. – Карина сказала…

В это время последняя девочка покинула уборную.

– Прости, – извинился я, убегая внутрь.

Тома, конечно, за мной не пошла, как бы ни хотелось сказать недосказанное.

– Завтрак!

Не успел я выйти, как толпа понесла меня к столам кухни. Расселись, ложки старательно застучали, челюсти принялись с удовольствием молоть и дробить, горла проглатывать и требовать еще. Тома сидела сама не своя. На вкус не обращала внимания. Жевала машинально, как корова на лугу. Глотала через силу.

Завершился прием пищи новым совместным декламированием.

– Молитву возвышения, – скомандовал дядя Люсик, – или как вы говорите, возвышенку. Алле хвала!

– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Как с заповедями, дружный хор принялся отчеканивать, четко разделяя каждую фразу, как бы высекая ее в скрижалях памяти, если такие есть.

– Я отдаю жизнь и мысли Алле-возвысительнице, да простит Она нас и примет.

– Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня.

– Я забочусь о своем здоровье, ведь потом оно позаботится обо мне.

– Я помогаю окружающим, ведь потом они помогут мне.

– Я воздаю выше необходимого Алле-всесвидетельнице, творительнице миров и воительнице умов, да простит Она нас и примет, и наступит время, когда воздастся мне.

– Как Она создала наш мир, так и я во славу Ей создаю себя.

– Я не ною и не жалуюсь. Я пересиливаю.

– Я не прошу. Я действую.

– Для меня нет невозможного. Трудно – да, долго – может быть, но не невозможно.

– Я слушаю умных, но верю только верным. В этом состоит мудрость.

– Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь.

– Меня можно убить, но нельзя сломать.

– Я так живу и примером учу детей. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Кто-то из мелких весело втиснул:

– А если я еще маленькая, и у меня нет детей?

Дядя Люсик не поставил выскочку на место, как сделал бы на его месте любой учитель, а добродушно разъяснил:

– Пример – он для всех. Дети бывают не только свои. Вы сами еще дети. Будьте примером для своих соратников и для чужих детей. Алле хвала!

– Алле хвала! – еще раз гаркнули все.

– Теперь прошу на выход.

Дядя Люсик вывел нас из-под крыши.

– Войник, преподаватель боя, сейчас у цариссы, – сообщил он, когда все построились снаружи. – Предлагаю провести занятие Аглае, она лучшая в потоке. Берите инструмент, приступайте. За дисциплину отвечает старшая по возрасту – Карина.

Он ушел. Не получилось сказать насчет туалета. Подойду после занятия.

Инструментом папринций назвал деревянные мечи с достаточными крестовинами, чтоб не покалечить руки. Я взял один, покрутил в запястье. Удобный. Только легкий, потом трудно будет перейти на настоящий.

Аглая выступила вперед:

– Готовы, недоучки и недомерки? Начнем. Обучение строится в три этапа. Первый – подковаться технически: выучить приемы, овладеть искусством боя. Второй – научиться готовности сделать трупом или инвалидом другого человека, невзирая на его личность и приближенность к вам. Третье – достаточно много упражняться в первом и втором.

– Как-как ты нас назвала? – с высоты возраста и опыта желчно осведомилась Карина.

Ее глаза застил гнев, но не бессмысленный и беспощадный, как в схватке в моей комнате, а умело спрятанный, придерживаемый до нужного момента.

Ученицы зашептались.

– Желаешь проверить? – упала следующая фраза Аглаи.

Я заметил, что ее повсеместно выделяют, превозносят. Не сторонятся, но чуточку заискивают. Возможно, завидуют. Кто же она такая: естественно появившийся лидер или именитая пустышка?

Карина вышла вперед. Меч прокрутил свистящие восьмерки, погрузив владелицу в защитную сферу. Выдвинув левую ногу, девушка встала боком, деревянное «лезвие» выставилось над головой острием к противнице.

Аглая усмехнулась и напала прямо из положения, в котором стояла: меч опущен, тело обращено к врагу.

В два стука все было кончено. Карина взревела, схватившись за макушку, а мы даже не поняли, что произошло.

– Прежде, чем попасть в школу, – прохаживаясь возле поверженной, сообщила Аглая, – многие годы со мной занимались лучшие мастера по всем видам оружия. Советую новеньким прислушиваться к моим советам.

В ее поле зрения попал мой язвительный взгляд. Ненавижу хвастунов, даже если действительно что-то умеют. Я вот самый умный, но не выпячиваю же?

– Чего пялишься? – раздалось в мою сторону. – Не веришь – проверь.

Вокруг меня образовалось пустое пространство. Тома, и так бывшая на нервах, едва не упала в обморок.

Сразу бы признать поражение, но момент упущен. Аглая уже надвигалась танцующим шагом, выбирая, как красивей меня унизить.

Все, что знал и смог вспомнить, здесь не работало. Противник умелый, по его правилам его не победить. Ищем вариант как с Кариной в комнате: сделать то, чего не ожидают.

Словно дубину, правая рука занесла меч назад за левое плечо, будто собираюсь ударить слева сбоку. Варианты: слева через верх в верхнюю часть корпуса или через низ в нижнюю. Варианты нападения Аглаи ограничений не имели. Презрительно хмыкнув, она ринулась вперед. Одновременно я сделал выпад ногой и совершил самый примитивный предугадываемый удар: сбоку по горизонтали. Без никакой фантазии. Но.

В последний миг я подключил к удару левую руку. Подушка ладони догнала и надавила на запястье правой, сочетая эффект короткого и длинного рычагов. Скорость и мощность удара мгновенно выросли.

Аглая мой удар легко парировала… бы. Если б не та самая дополнительно появившаяся энергия. Девицу просто снесло вместе с мечом, откинутым вбок, а корпус остался открытым – бей не хочу.

Что ж, я показал себя. Не лыком шит, а родительским предвидением. Не зря водили меня, балбеса, на тренировки: не уметь, так хоть знать. Второй раз не пройдет, но в первый впечатление произвел.

Аглая удивленно моргнула. Губки поджались. Нечасто ей давали отпор. Но тут же непредставимым усилием ее рот растянулся в улыбке:

– Молодец. – И ко всем: – Вот как надо. Где не хватает силы, выручит смекалка. Вспомните молитву бойца: победа – сплав опыта, ума, смекалки, воли и подготовки. Недобор в любой из составляющих – смерть.

Покручивая «клинком», она от практики перешла к теории:

– Каждый, кто взял в руки меч, воображает себя величайшим бойцом. К счастью, это проходит. У кого не проходит, долго не живет, говорю как назначенная возможная преемница, а это звание просто так не дают. – Меч в девичьей руке совершил почти невозможный с точки зрения физики кульбит, и уголки рта, отметив зависть окружающих, довольно расползлись в стороны. – Если на вас нападают, а вы захотите сдержать нападающего словами, объяснить что-то разумными доводами, отсылкой к этике и морали… ну-ну. Попробуйте. Напавший знает, что делает, то есть совершает осознанное действие. Он подготовился. Он выбрал время. Он уже напал. Надежда на доводы снижает ваши шансы и, соответственно, увеличивает напавшему. Нападайте первыми! Перекидывайте роль жертвы на врага, что готовил эту роль для вас. Еще раз вспомним молитву бойца: удар в ответ на удар – беспросветная глупость. Бой должен заканчиваться в один удар. Времени на второй просто не будет.

– Но схватки бывают очень длинными, – озвучил общую мысль кто-то из местных капитанш-Очевидность. – Бойцы неумелые?

– Два варианта, – признала Аглая, деревянный меч при этом прыгнул в левую руку, которая принялась орудовать им с не уменьшившейся грацией, выводя эффектные пируэты. – Неумелые либо равные. Кстати, опыт бойца виден в том, как он держит меч. Поднимите оружие вверх, к голове, или выставьте вперед – вас примут за неумеху и будут правы. Убьют быстро. У вас не будет запаса расстояния между мечом и противником. Опустите в полусогнутой руке к поясу – и вокруг возникнет поражаемое пространство в объединенную длину руки и оружия. И останется возможность применить л-ю-б-о-й прием – при внешней безобидности позы.

Что-то произошло. Все засуетились, стали поправлять выбившиеся и разъехавшиеся рубахи, ладони разглаживали взъерошенные волосы.

– Царисса Дарья! – донеслось от построек.

Оружие опустилось, отряд замер, верноподданнически глядя на появившуюся из-под навеса смотрительницу.

Она остановилась в центре. Трое мужей выстроились за спиной, не для компании и участия в разговоре, а в виде красивой мебели. Полагающийся по чину атрибут. Типа дорогих часов у бизнесмена. Остальная свита, включая папринция и двух женщин, чьи должности еще не прояснились, разместилась в шеренгу вдоль здания.

– Вчера прибыли поздно, не было времени на слова. Исправим это.

Сделав паузу, царица прошла вдоль учеников, внимательно заглядывая каждому в глаза и словно ковыряясь в душе. Как бы прикидывая: а что прячется в темном уголке вот этого замшелого мозгишки? А вот в этом?

Дошло до меня. Я тупо смотрел вперед давно отработанным серьезно-внимательным взглядом школьника, не выучившего урок. Царисса прошла дальше, продолжая:

– Ваш поток только набирается, но многие живут в школе уже не первый месяц. Вчера к нам прибыли новенькие. Вперед, пожалуйста.

Сестры-царевны и за ними мы с Томой выступили на шаг.

– Во-первых, к нам присоединились две царевны, Карина и Зарина Варфоломеины, – сообщила царисса. – Прошу встретить, как полагается.

Среди учениц пронесся одобрительный приветственный гул. Царисса осталась удовлетворена.

– И впервые… – она выждала несколько интригующих секунд, – впервые за много лет у нас в гостях ангелы.

– Алле хвала! – взорвались криками воспитанницы, не столько от радости, сколько из любопытства. Им повезло, прежним потокам такого счастья не приваливало – лицезреть живых ангелов. Интересно, поток – это год или полный курс обучения? Надо будет спросить.

– Тома… это Тамара? – засомневалась царисса Дарья.

– Да, – кивнула девушка. – Но лучше просто Тома.

– Ангелы Тамара и… – вновь царисса остановилась в нерешительности. – Чапа – разве имя?

Я признал:

– Прозвище.

– А имя?

– Вася.

Она принялась излагать дальше:

– Ангелы Тамара и Василиса до нового распоряжения становятся воспитанницами школы. Прошу приветствовать новых воспитанниц, единственных в своем роде!

(продолжение в посте №11)

(продолжение, начало в постах 1-8)

На вопли сестры девушка внимания не обращала: привыкла. Проделав аналогичные действа и пассы с рубахой, она добавила про гробы: – Обычное непонятное слово, в перемешивании с другими изображающее возмущение.

Олицетворение этого возмущения чуть не вынесло нашу дверь, у которой даже не нашлось звука выразить свои недовольство и презрение. С легким присвистом дверь отлетела к самой стене и обиженно заткнулась.

Карина уже переоделась. Рубаха сходилась на пупке узлом, что выглядело дерзко и фривольно. Правильнее было застегнуть на тесемочки и заправить в шаровары, либо оставить навыпуск, либо оставить и перетянуть поясом. Но бедовая девка выбрала то, что выбрала. Без шлема она оказалась короткостриженной шатенкой, совсем не похожей в этом на младшую сестру.

– Заринка, чтоб тебя пожиратели пожрали и человолки отчеловолчили, где мой трофейный нож, сукина дочь?

Это уже слишком.

– Вас не учили стучаться? – предельно спокойно осведомился я из своего положения лежа.

– Заткнись, вошь небесная, не с тобой говорят. – Зло зыркнув, Карина отвернулась к моей маленькой соседке. – А ну, иди сюда, мерзость подноготная…

– Это не твой нож, он ангельский! Милослава у ангела отобрала!

– Мой. Я его заслужила. Не тебе решать.

– Вспомни заповедь: не возжелай жены и дома ближнего своего, и другого имущества, – пошла Зарина на последнее средство логического убеждения.

В битве логики с яростью у первой не было шансов. Большое тело надвигалось на маленькое как бандитский джип на детский велосипед. Последствия встречи угадывались со стопроцентным результатом.

– Тысяча извинений, мадемуазель, но не пойти бы вам отсюда на хрен? – сказал мой принявший вертикальное положение организм.

– Что-о?

Как если бы я похлопал по плечу человеколюбивого – в плане покушать – инопланетного монстра, и он обернулся.

– Вообще-то я не бью девчонок, – на всякий случай сообщил я. Вдруг сработает?

Нет. Здесь собирались бить меня и бить больно.

– Это я девчонка? – зловеще загрохотала Карина.

Озверевшая машина для убийства, натренированная донельзя, сделала шаг вперед. Ее руки приготовились рвать, что гнется, и крошить, что ломается.

– Кариночка, опомнись. – Зарина вдруг выдала «молитву встречи»: – «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь». Закон, Карина! Преступивший закон сознательно ставит себя вне общества, общество обязано ответить тем же!

Хорошо же им вдолбили, от зубов отскакивает.

– Отдайте нож, и я уйду, – снизила тон Карина.

Типа, сменила гнев на милость.

– Это мой нож, – сказал я.

– Это мой нож!

Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла. Шансы уходят в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. И я сделал это. Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму. Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.

– Кариночка, ты как? – запорхала вокруг нее сестренка.

У самой глазки сияли, как начищенные сковородки прабабушки. Наконец кто-то поставил старшую сестрицу на место!

– У-ух… – продышалась воительница. – Да я!..

Однажды я ходил на самбо почти месяц: родители заранее проплатили восемь занятий, деваться было некуда. Там видел кое-что. Запомнилось главное, слова тренера: «Лучше уметь применять один прием, чем знать тысячу».

На первом занятии мы изучали и отрабатывали всего один прием – бросок через бедро. Хватаешь за грудки, проворачиваешься с одновременным нагибом, кидаешь. Хватаешь, проворачиваешься, кидаешь. Хватаешь, кидаешь. И так весь урок. На втором снова отрабатывали – его же. До изнеможения. На третьем отрабатывали и применяли. На четвертом применяли до посинения, с противниками разного веса и из разных позиций. Остальные занятия я прогулял, о чем предки, конечно, не догадывались. Сейчас бы снова туда, годика на три…

Прыжок Карины наткнулся на захват правой руки обеими моими. Сгибаясь в развороте, я резко потянул на себя, энергия нападения сработала в мою пользу, противница полетела через меня на лежак. Мой вздрюченный обстоятельствами организм машинально упал сверху, прижимая, чем получится – не для закрепления победы, об этом не думалось, просто сработал инстинкт самосохранения. Не имея преимущества ни в силе, ни в весе, ни в технике, я вывернул упиравшуюся руку назад, до вскрика. Нет ничего лучше удержания в болевом приеме, если противник один.

– Нож – мой. Признай и повтори, – приказал я.

Что ни говори, Карина была знатным бойцом. Превозмогая боль, она вывернулась, под нос выставился средний палец:

– А хо-хо не хи-хи?

Зря она это. Моя кисть, обхватив палец, заломила его в обратную сторону. Не выдержит никто. Только под наркозом.

– Кариночка, пожалуйста, признай, что не права. Если дойдет до разбирательства…

– Эт-то т-твой, твой нож! – взвыла Карина, губы до странности изогнулись и растеклись по лицу невозможной амебой. Взгляд искромсал меня на куски: – Я припомню.

– Договорились. Но не забывай, что я ангел. Меня нужно холить и лелеять.

Рот Зарины старательно изображал поддержку и сострадание сестре, а глаза врать не умели. Они смеялись во всю глотку, если это выражение применимо к данным частям организма.

Про себя я назвал сестер Солнышком и Злюкой. Очень подходяще.

– Чем помочь? Что за шум? – В недовольно рыкнувшую дверь вломились две ученицы.

Второй была Варвара, дочка цариссы Дарьи, уже переодетая в униформу. Без шлема, а потому – преображенная до неузнаваемости, как до того приятно удивившая Зарина, ее не оставившая впечатлений сестра и испугавший внезапной лысиной Малик. У Варвары волосы оказались длинные, светлые, но сухие, как пакля. Рубаха свободно свисала, скрывая фигуру. Босые ступни стыдливо выглядывали из-под штанин. Умирая от любопытства, она старательно держалась сзади, показывая более высокое положение напарницы.

Влетевшую первой я не знал. Лет пятнадцати на вид. Томина ровесница или чуть старше, примерно как Варвара. Мускулистая, выше нас всех, но при этом по-змеиному гибкая и опасная. В спарринге однозначно составила бы конкуренцию самой мощной из нас Карине. И не коварством, как я, а по-настоящему. С этой мне связываться не хотелось. Хотя ангелами объявили нас с Томой, истинно ангельское личико было именно у новоприбывшей. Тонкие брови вразлет, острый прищур огромных глаз – льдистых и одновременно жгущих. Даже холщовое одеяние навыпуск и босые ноги не прятали зловеще-холодной красоты. Не люблю таких. Слишком много о себе воображают. А если их безразмерное мнение о себе чем-то подкреплено, тем более не люблю. Нефиг в чем-то быть лучше остальных. Самым лучшим должен быть я.

Девица глядела на нашу заварушку отстраненно и немного свысока. Варвара при ней исполняла роль шакала при тигре в известной истории про дикого мальчика.

– Имущественные споры, – объявил я, пряча нож под подушку. – Проблема разрешена к обоюдному согласию сторон.

Боже, где нахватался. Говорила мама: смотреть телевизор вредно.

– Ужин! – донеслось снаружи.

Глава 5

Еда, как всегда в этом мире, оказалась на уровне. Не верилось, что такое можно сотворить исключительно из растений. Впрочем…

Язык уловил привкус молочных продуктов. Сыр? Творог? Непонятно. Но хорошо.

Столы как раз на четверых. Некоторые пустовали. На прием пищи собрались только ученики, взрослых не было. Я насчитал восемнадцать человек без новеньких. Кроме меня – все девчонки. Мальчишки поели в первую смену?

Господи, какие мальчишки?.. На встрече цариссы-смотрительницы школы присутствовали ВСЕ. Около двух десятков голов. Столько и было, сколько сейчас скребут по тарелкам и облизывают ложки. Почему меня воткнули в женский лагерь? Лень было везти куда нужно?! Не может же мужская школа быть за тридевять земель от женской. Выдам все, что думаю, при первой возможности. Им невдомек, что мне неприятно и… в общем, неправильно все это.

Стоп. Дарья – царисса школЫ. Одной. Продолжая мысль…

Мальчиков учат в другом месте. Мало того, возможно, что в другом царстве, пусть оно размером с гулькин нос. Хорошо, если царства граничат, а вдруг между ними еще десяток-другой, и туда год только добираться?

Предположим, добьюсь своего. Меня переведут в другое место… и разлучат с Томой. С последним своим человеком в чужом мире.

Помолчу некоторое время. Не дураки же, сами поймут, как сделать лучше для всех. И сделают. Если разлучат не сегодня-завтра, буду решать новую проблему. Снова найду способ шантажировать. Пока получалось.

Решено, молчу.

Вечерело. Когда оконного света уже не хватало, в дверях кухни появился дядя Люсик.

– В прощание дню повторим святые заповеди, данные нам Аллой-спасительницей, да простит Она нас и примет.

Застучали отодвигаемые скамьи. Ладони легли на края столешниц, лица благостно опустились. С короткими перерывами раздалось многоголосое:

– Не сотвори себе идола, ни духовного, ни реального.

– Не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся – помолись.

– Соблюдай закон.

– Почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь.

– Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину.

– Не укради.

– Не произноси ложного свидетельства.

– Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества.

– Алле хвала! – подытожил дядя Люсик, и долгожданный взмах руки отпустил всех с миром.

В потемках разбрелись по комнатам. Халаты со смешными штанами и мягкие «ангельские» чувяки у нас уже забрали, пришлось привыкать к местной традиции ходить босиком. У Зарины и прочих имелись сапоги, но, видимо, для обуви здесь особые дни. Меня босоногое передвижение не смущало, а Тома морщилась.

Зарина первой юркнула в восторженно отверзшуюся дверь, поэтому я немного задержался. Карина глянула зловеще-строго, глаза сказали, что все помнит и не простит. Тома с едкой полуулыбкой-полуусмешкой пожелала спокойной ночи и с шумом захлопнула за собой дверь. Варвара с чванливой наперсницей-выскочкой, которую она назвала Аглаей, скрылись в комнате, следующей за моей. На всякий случай досчитав еще до двадцати, я вошел. Словно понимая ситуацию, дверь прикрылась бесшумно.

Отвернувшись зубами к стене, соседка дрыхла без задних ног. Под милое похрюкивание я разделся, тело довольно впрыгнуло в спасительное укрытие лежака.

Сонные звуки смолкли. За легким неясным шорохом последовал скрип. Я осторожно приоткрыл один глаз. За ним быстро распахнулся второй. На меня глядело маленькое грустное привидение.

– Не спишь? – тихо спросила завернутая в простыню Зарина. – Можно к тебе?

Рта не успел открыть. Лежак вскрякнул под лишней тяжестью. Бесцеремонно плюхнувшееся тело принялось возиться, устраиваясь с удобством.

Натянув укрывающую простыню под самое горло, я машинально отпрянул – на самый-самый краешек. Зарина с радостью воспользовалась нежданным подарком, повернувшись ко мне. Лицо приблизилось, в ухо жарко зашелестело:

– Так волнуюсь за сестер… Милослава… Она гордая, не простит.

– Чего и кому? – пришлось поддержать разговор.

– Лисавете. Она следующая за Милославой. На год младше, восемнадцать, а уже три мужа. Милослава разборчивая, у нее всего два. Не берет кого попало. А Лисавете лишь бы выглядеть. И чтоб завидовали.

Ладошки девушки уютно сложились под щечку.

– Лисавета у нас самая красивая. Ее все любят. – Зарина удрученно вздохнула. – А она пользуется. Ходили слухи, что ее в наследницы выдвигали. Но мама возразила. Зато сторонников среди войниц и войников у Лисаветы больше, чем у Милославы.

Девушка завозилась. Прядь, случайно упавшая на лицо, отправилась за ухо. Теперь одна ее рука осталась под головой, другая неосознанно крутила краешек простыни.

Я высказался:

– Всегда существует закон, кто должен наследовать. Кто ваш наследник по закону?

– Милослава, она старше. И умнее. Ей и титул-то не нужен, она мечтает о спокойствии в семье, и чтоб другие уважали. За это кому угодно глотку порвет. С ней не пропадем.

– Тогда каким боком Лисавета возбухает? – не слишком этично выразился я.

Зарина словно лимон укусила:

– Сплетни. Разговоры. Домыслы. Вчерашнее покушение очень некстати.

Я устремил взгляд в потолок, пальцы сплелись над животом, ноги машинально скрестились. Меня не трогали перипетии Варфоломеиной семейки, сами разберутся. Пришлось перебить, склоняя тему на более злободневное и непонятное:

– Почему мужчины ходят исключительно в юбках? Их заставляют, как ты говорила, собственницы?

Зарина хихикнула:

– Еще чего. Зачем заставлять? Представь мужчину и подумай… – Она снова не удержалась от смешка, прикрыв рот ладошкой. – Им же в штанах неудобно!

Вон оно как. Логично. А против логики не попрешь.

– Папринций – что за должность? – Я опять поменял тему.

– Эй! – негромко раздалось в окне. – Спите? Всю жизнь проспите.

Словно нарисованные, в проеме маячили две головы. Первая, звавшая нас, принадлежала любопытно заглядывающей внутрь – я вспомнил имя – Аглае. Вторая – Томе.

Всписк Зарины ушел в ультразвук. Взвившийся златоглавый вихрь в мгновение ока перенесся на собственную лежанку. Словно по воздуху. Скорее даже телепортировался.

Это движение во тьме не осталось для Томы не замеченным. Ее голова сразу исчезла, сменившись несколькими другими.

– Полнолуние! – как бы объяснили они, словно что-то объясняя. – Вылезайте, только тихо.

Все одеты как Зарина. Парад приведений. Закутавшись в простыни с головой, загадочно блестели выглядывающими лицами. Глаза горели предвосхищением чего-то грандиозного.

Уже готовая, то есть правильно упакованная, Зарина вскочила, босые ножки в три шлепка достигли окна. Руки подхватили ниспадающие края ткани и, задирая их по самое не балуй, девушка ринулась покорять подоконник.

– А ты? – Вскарабкавшись, она испуганно замерла в проеме. – Я без тебя не пойду. Мне нельзя, я заложник.

– Сейчас буду, – пообещал я. – Прыгай.

Окно очистилось, внизу приглушенно бумкнуло.

– Чапа! – донеслось снизу.

Замотавшись, я оперся правой ладонью и одним движением перемахнул наружу. Не смекнувшая быстро отойти заложница вскрякнула и шарахнулась, едва не задавленная.

Мы оказались последними. Толпа учениц двигалась к противоположной стене школы, по ходу вытягиваясь в колонну. Ни свечей, ни факелов. В свете полной луны окружающее было резким и четким. И чуть голубоватым. Хоть читай книжки, которых нет.

Все собрались в затемненной части территории, плохо просматриваемой с ворот. Наша вожачка, Аглая, вместе с постоянной напарницей вскрыла дерн принесенным ножом. Под ним обнаружился съемный щиток.

– Сюда, – скомандовала она.

Лаз в земле был небольшим. На карачках, ругаясь и пачкаясь, призрачные фигуры полезли в нору, путаясь и снова ругаясь. Самые смелые скинули простыни, чтобы по выходу надеть снова.

Хоть и ночь, но светлая. Я отошел к группе, что не стала дожидаться очереди вниз. Оказывается, имелась и другая дорога. Подставленная лесенка сдавленно хрипела, прогибаясь под ногами учениц, взбиравшихся на крышу. Мы с верно сопровождавшей меня Зариной тоже поднялись. Тома с нами не пошла. Проследив, чтобы мы достаточно удалились, она опустилась на четыре точки и в порядке очереди сунула голову в дыру. У нас наверху веселье только начиналось. Ученицы одна за другой разбегались и сигали по ту сторону забора. Сердце остановилось: а вдруг…

Никаких вдруг. Протяжные «А-ааа!!!» сменяло довольное «Ух!» и радостные возгласы, подбадривавшие оставшихся.

Я разогнался и рухнул в неизвестность.

Глава 6

С другой стороны оказался пологий склон с высокой травой. Скатились как на санках. Только простыня у меня чересчур задралась, но в рамках приличий.

Мы направлялись в лес. Точнее, в рощу, все ж таки они здесь Грибные. Правда, грибам еще не сезон, рановато, начало лета. Хотя… Другой климат – другие сроки. И, чем черт не шутит, другие грибы.

Среди деревьев мерцал свет. Простынное паломничество тянулось к свету, как ребенок к розетке.

Центр большой поляны занимал костер, разожженный заранее и полыхавший до небес. Дров угробили уйму. Понятно, в быту им дрова почти не нужны, разве только для поесть-помыться. Нам бы в Россию такой климат… никогда бы в космос не полетели. Сидели б под пальмой и ждали, когда банан свалится.

– Встать в круг! – скомандовала Аглая.

Само получилось, что я оказался между Томой и Зариной. Над поляной повисла бодрящая напряженность. Из припасенных в сторонке запасов Варвара достала чашу размером с горшок и длинный нож.

– Тайный круг школы расширяется. Сегодня нас больше, чем вчера, завтра будет больше, чем сегодня, – тоном жрицы, свершающей жертвоприношение, вещала Аглая. – Мы здесь, чтоб частицы души Тайного круга продолжали жить в каждом сердце после возвращения домой. Клянетесь ли вы никогда не забывать этих дней, что мы проведем вместе, в помощи и дружбе, сострадая в горе и поддерживая в борьбе?

– Клянемся, – послышались голоса.

– Не слышу! – истерично взвилась Аглая.

Ей бы черный квадратик под нос – ну вылитый фюрер на митинге. Умения работать с толпой ораторше явно не занимать.

Над лесом грянуло:

– Клянемся!

– А если в трудную минуту к вам за помощью обратится член Тайного круга, с годами ставший соперником или начальником, поможете или оттолкнете? Казните или помилуете?

– Поможем! Помилуем!

Огонь в костре был меньше огня в глазах. Обстановка действовала как наркотик. Дым, пламя, тьма, плечо товарища и единодушный рев объединял в общий организм. Каждый был каждым и был всем. Совершенно забывалось, что общий организм обычно – рукотворный механизм, которым кто-то управляет для некой надобности.

– Нас мало, но вместе мы сила! Клянетесь ли, что никто и никогда не поднимет руку друг на друга, кроме как во исполнение закона?

Дружный ответ:

– Клянемся!

– Что будет с отступником?

– Не жить такому на земле!

– Клянетесь ли по прошествии лет, став важными и толстыми, помнить о сегодняшней клятве?

– Клянемся!

– Давай, – последовал приглашающий жест Дарьиной дочке.

Варвара поднесла инструмент. Похожим на кинжал ножом Аглая полоснула себя по руке. Кровь, темная в сполохах огня, брызнула в чашу.

– Скрепим нашу клятву!

Чаша и нож пошли по кругу. Каждый отдавал несколько своих капель. Кто-то делал надрез на руке. Я ткнул острием кончик пальца, как в поликлинике, выдавил сколько нужно. Большой палец прижал ранку, через минуту все прошло. У полосовавших себя девчонок проблем с остановкой кровотечения было больше.

Вернувшаяся чаша торжественно встала на ладони Аглаи. Подняв и показав всем, девушка слила часть в принесенный Варварой кувшин. Тоже домашняя заготовка. Костер, кувшин, чаша, кинжал – специально длинный и страшный… Нехило девочки подготовились. Давно отработанный сценарий?

– Все слышали о кровавых временах ложных пророков, об акопалипсе и о пророчестве свихнувшейся царицы о трех царях, что разрушат мир – пусть и делается вид, что никто в него не верит. Но. Если история повторится или пророчество сбудется, если произойдет невероятное, мы – Тайный круг – только мы и только вместе сможем противостоять невероятному злу.

Аглая подняла чашу, Варвара – кувшин.

– Здесь сцеженное сбродившее молоко кормилиц. И часть наших душ. Плоть и кровь Аллы-всесвидетельницы, да простит Она нас и примет.

Шаг в бок – они остановились у бледного лица ближайшей ученицы.

– Быть верной Тайному кругу – клянусь! И да покарает судьба отступников!

– Да покарает! – поспешно вымолвила ученица. – Клянусь!

Пальцы Аглаи погрузились в чашу. Вынырнули красными, обтекающими багровыми каплями. Кувшин уперся в губы ученицы.

– Пей!

Та приподняла сосуд за низ и судорожно глотнула. Выставленные указательный и средний пальцы вожачки провели по личику девчонки две полосы, слева направо. От уха до уха, через щеки и рот. Потом по лбу. И по горлу в завершение – словно насмерть ножом.

Шаг к следующей.

– Клянешься?

– Клянусь!

– Пей!

Все умолкли, повисла жуткая тишина. Только костер встрескивал, подергивая нервные струны. Музыка выходила зловещая.

Ритуал продолжался шаг за шагом, вгоняя в гипноз. Вот отхлебнула и раскрасилась в воинственного индейца маленькая Зарина. Сосуд коснулся моих губ.

Что за бурда! Как кумыс, что довелось однажды пробовать. Противно до ужаса. Нет, скажем так: на любителя. Кому-то же и водка вкусная. Но человечий кумыс с человечьей кровью… Извращенцы. Показушники. Им в нашем мире кино снимать или в гаражах пугать первоклашек.

Едва сглотнув, я получил по лицу холодными мокрыми пальцами.

– Клянусь! – послушно повторил за всеми.

По завершении круга Аглая вымазала свое лицо остатками полностью в красное.

– Да будет так!

Круг распался. Девчонки принялись плести венки. Зарина увидела, что я не плету, сделала два. Заботливая у меня заложница.

– Готовы? – поднялась во весь рост краснорожая вожачка.

– Да!! – исторгли предвкушение «старенькие», забивая звуком удивление новеньких.

– Вперед!

С несусветным ором, визгом и улюлюканьем размалеванные девицы и я понеслись в лес. Через минуту обозначилась цель: деревенька. Кургузые домишки огораживали большую часть хозяйственных построек и небольшой прудик. Узкие проемы окон глядели наружу, двери выходили на двор. От волков, скорее всего, чтоб быстрее заскочить внутрь. Дальний, чуть отстоящий домик – с трубой. Видимо, кузница. Крыши с небольшим скатом. Крыты соломой. Что еще нужно в таком климате?

Сейчас деревня спала.

Это был обыкновенный налет. Вопя и воя, девчонки врывались в дома и выволакивали крепостных мужиков. Те едва успевали повязать свои юбки из длинного отреза дерюги, сопротивления никто не оказывал.

Восемь понукаемых мужиков покорно последовали к костру.

– Зрелища! – заорала толпа.

Мужики вздохнули, переглянулись. Дескать, ничего не поделаешь, не в первый раз и, увы, не в последний. Судьба, однако. Фатум, блин. По-нашему говоря, угораздило.

Началась массовая драка-свалка. Сначала четыре на четыре, потом как придется. В полную силу. Они пихались, толкались, лупили по мордасам. Тела грузно опрокидывались, лбы трещали. Все дрались со всеми. Когда кто-то падал, победитель начинал месить соседа.

Ученицы внимательно следили, за кого-то болели, кричали, подбадривали. Давали советы. Кто-то просто забавлялся, кто-то учил практику боя на живом примере.

В ухе раздался голосок Томы:

– Как тебе соседка?

Я пожал плечами.

– Нормально. – Что еще сказать? Она спрашивает не для узнать, а для уязвить. – Забавная.

– Я заметила.

Тон был непонятен. Среднее между покалывающе-веселым летним дождиком и холодным душем. Невзирая на взаимоисключаемость понятий. Томе удавалось и не такое.

Прямо ревность какая-то. Одно слово, девчонка.

На «арене» остался один победитель. В том смысле, что остался на ногах. Ему достался одобрительный вой.

– Рискнет кто-нибудь с голыми руками выйти против деревенского чемпиона? – насмешливо осведомилась Аглая.

Сама при этом не вышла.

Намек был прозрачен. Все посмотрели на Карину, как самую старшую и крепкую. Та все поняла, поднялась с земли. Нисколько не стесняясь, перемотала простынь во что-то наподобие тоги, но повыше, и связав концы, чтоб не мешали движениям. Крепостной амбал шагнул навстречу.

Тростинка рядом с пнем. Который катится – на нее. Девочки ахнули. Для мужика это шанс хоть как-то насолить благородным обидчицам. Хоть одной из недосягаемых стерв. Единственный шанс в жизни, разрешенный и ненаказуемый. Все видели – он его не упустит.

Ноги Карины напружинились. Тело склонилось вперед, будто к броску. Чего ждет?! Тяжелая туша уже наваливается, несокрушимая, как айсберг на лодочку…

Карина совершила бросок. Не на противника, а противника. Перехватив руку, провернулась корпусом, и многокилограммовый недотепа обтек ее бедро, позорно грохнувшись на спину. Хм, а ведь моя школа. Усвоила с одного раза. Молодчага. Прирожденный боец.

На прощание победительница заломила палец побежденного. Покидая поле битвы под неописуемый рев толпы, Карина подмигнула мне. Прощен?

Аглая что-то скомандовала, и мужиков поставили в шеренгу.

– Домой!

Пятки засверкали в прямом смысле. В нас полетели комья земли. Так полетели, что напрашивалось: они это специально.

– Один на третьего! – послышался возглас справа.

– Два на пятого! – слева.

– Три на первого! Два на второго! Три на седьмого! Еще три на седьмого!

Девки делали ставки: кто добежит до леса первым.

От уразумения, кто победил, отвлекло последующее. Выигравшие задирали проигравшим простыни и вмазывали смачного леща. В оговоренном количестве. Я сразу развернулся и пошел в сторону школы.

Оказалось, Аглая успевала все, в том числе отслеживать происходящее.

– Чапа! Еще будет забава и прыжки через костер!

Нет уж, хватит.

– В следующий раз.

– Но мы рассчитывали! – подхватило сразу несколько голосов. – Нужны все, иначе не получится…

– Им нужно поровну, – объяснила догнавшая меня Зарина.

– Пусть идет, бывают же дни… – смилостивился кто-то.

– Но забава…

Зарина выкрикнула:

– Я тоже ухожу!

Золотоволосое чудо безмолвно зашагало рядом. А Тома осталась, поддавшись опьянению вседозволенности, просто непредставимой дома.

Я умудрился пройти мимо замаскированного подземного хода. Окликнув, Зарина первой шмыгнула в лаз. По выходе мы логично направились в комнату, но расхохотались, разглядев свои рожи, а также руки и прочие ноги. Пошикали друг на друга, вспомнив о необходимости соблюдать тишину. Снова взорвались – теперь уже тщательно сдерживаемым хохотом. Подавились, закашляли, принялись откровенно ржать как ненормальные. Добравшись, наконец, до помывочной, оттерли друг другу физиономии, помогли с ногами. В относительном порядке двинулись в комнату и уснули раньше, чем измотанные тела коснулись лежаков.

(продолжение в посте №10)

(продолжение, начало в постах 1-7)

– Разберемся, – задумчиво проговорила царисса. – По дому соскучились? Как там сейчас?

Что за запрет, который все норовят нарушить?

– Рискнете слушать ангелов?

– А-а, Алле хвала? – понятливо сощурилась и с загадочной полуулыбкой кивнула царисса. – Ладно, придет время, поговорим.

– Вы сказали «сейчас»? – вдруг дошло до меня.

– Я? – удивленно вздернула брови царисса. – И что?

– То есть, как было раньше…

– Уймись, ангелочек. Твое дело знаниями питаться, а не глупые вопросы задавать. Спрос за которые бьет больно и неожиданно.

Глава 3

Потом был привал на обед, снова овощи, и снова обалденно вкусно. Климат способствовал вегетарианству. Кашеварили бойники. Расположилась наша команда у дороги, иногда здороваясь с проезжающими отрядами легких всадников или желто-плащных царберов. Редкие одиночки неслись во весь опор, времени на церемонии у них не было. Тяжело проскрипело несколько тележных караванов. Жутко напылили группы пеших крепостных, перемещавшихся, как выяснилось, с поля на поле. Те и другие в сопровождении войников либо царберов, Военные салютовали нам… скорее, цариссе Дарье, оружием, мы в ответ вежливо кивали.

Один раз в сопровождении шикарной свиты проехала… нет, торжественно проследовала пожилая женщина на роскошно убранном коне. Ее приветствовали особенно рьяно.

– Царыня Мефодия, – шепнула прилипшая банным листом заложница, совсем не оставлявшая в одиночестве. – Лучший страж вотчины целого поколения. Живая легенда.

Зарина со взрослой ответственностью исполняла возложенную обязанность. Аж страшно становилось, до чего может дойти. В туалет-то отпустит?

Слово «царыня» царапнуло слух и ничего не сообщило мозгу. Дама была почтенная, весьма в возрасте, но тоже в латах. На шлеме царыни корона как у цариссы. Или чуточку другая. Или из другого металла. Издали разницы не видно.

Царисса Дарья и вместе с ней автоматически все присутствовавшие почтительно поднялись.

– Приветствую, царыня, – выкрикнула царисса не сбавлявшему ход каравану.

– И тебе мое почтение, – донесся отклик.

Несмотря на возраст, голос был моложав и звонок.

– Какими судьбами?

– В сестырь, Дашенька. Дочка справляется, вмешательства не одобряет, а то, что у меня за них сердце кровью обливается, не понимает.

Царыня фыркнула с не свойственным старости озорством:

– Достали эти заседания, скоро зад сотрется до желудка, в продолжение скамьи превращусь. Нет, на этот раз паломничаю.

Далекое лицо огорошило подобием ухмылки, в углах глаз цариссы тоже промелькнули шаловливые искорки, словно царыня в ночной клуб намылилась, оторваться по полной. Неужели в верхах смеются над священными ритуалами, пусть и чуждыми моему миропониманию? Даже не скрывают. Вот тебе и Аллехвала.

– Сестырь… это вроде женского монастыря? – провернув гигантскую мозговую работу, шепнул я Зарине.

Лицо царевны с недоуменно открывшимся ротиком застыло в полном непонимании.

– Что?

– Ничего, – вздохнул я.

Караван ушел.

С обеда выехали в том же порядке, как остановились: царисса Дарья снова сопутствовала ангелам. Свита чуточку уменьшилась: один из царевичей с двумя войниками ускакал вперед. И сразу более чем восстановилась: прибавилась нагнавшая войница с тройкой бойников.

Местность красотами не баловала. Поля, снова поля и опять поля. Дорога разрезала их насквозь, ни разу не изогнувшись. Растянувшаяся колонна сонно перебирала копытами, всадники подремывали.

– Царыня – это кто? Чем отличается от цариссы по иерархии? – спросил я при первой возможности. – Выше, ниже? Или не по иерархии, а по возрасту? Молодая – царисса, старая – царыня? Или по местности? К примеру, у нас главный начальник – царь, у кого-то король, у племени вождь, у кого-то… да и у нас, впрочем, президент. Названия разные, функция одна. И, в конце концов, чей муж здесь называется царь?

– Слишком много слишком глупых вопросов, – с неожиданным неудовольствием отмахнулась ехавшая бок о бок царисса. – Придет время, узнаешь. Все узнаешь. А не придет…

С неприятным намеком она умолкла, оставив меня в размышлениях за жизнь – изменившуюся за сутки настолько, что прямо не знаю. Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Но понять хочу.

Однообразие абсолютно похожих друг на друга пейзажей утомляло. Глаза хотели нового. А желания иногда имеют свойство сбываться.

– Что это? – рассмотрел я необычное.

Издалека небольшой лесок показался привычной лесополосой, защищающей урожаи от ветра. Но чем ближе «лесополоса» становилась, тем быстрее убежденность в этом рассеивалась.

Царисса, которая долгое время нас задумчиво разглядывала, ответила:

– Поселок.

И снова погрузилась в непонятные размышления.

Да, на деревьях жили люди. Сколотили хибарки, сделали шалаши, натянули гамаки. Перекидные лестницы соединяли жилье сложными, но верными дорогами.

– От волков? – догадался я, вглядываясь в невиданные конструкции.

– Крестьяне, – последовал показавшийся не связанный с вопросом ответ, сопровожденный весомым кивком.

В ответе сквозило отношение – снисходительность богини к людишкам, без чьих подношений, жертв и поклонения тоскливо и голодно. Позже мы увидели и самих крестьян, работавших в поле. Гордей был прав: они старались держаться минимум по трое, бессознательно кучковались, даже когда не требовалось. На поясах висели ножи. У некоторых – дубинки или топорики. Обитый металлом плуг вгрызался в почву, буксиром работала измученная кляча. Понятно, лучшие кони уходят знати и военным. Все как обычно.

– Живут здесь постоянно?

Не укладывалось в голове, что на ветвях можно готовить, ходить в гости, ухаживать, рожать и растить детей, присматривать за больными и стариками…

– Только в сезон. Кстати, гляньте вдаль. Что-то видно?

Тома всматрелась.

– Ничего.

– Ниче… – тоже начал я и осекся. – Башня!

– Подъезжаем.

До башни пробирались через те самые рощи, что должны быть грибными. Кажется, в титуле царисс заложена специализация. С развевающимися над кортежем флагами тоже стало понятно. Тот, что с рисунками – флаг ее владения. Второй (цветной, с буквой Д) – именной цариссы Дарьи.

Дорога сузилась, но не исчезла.

– Почему не сделают дорогу к причалу? – спросил я, пользуясь обозначавшим портал местным термином. – Мы пробирались такими дебрями…

– Царская дорога – дорогое удовольствие, как проложить, так и содержать, – сообщила царисса. – Нет проку строить и охранять дороги в места, которые используются редко. Учись считать затраты, в том числе чужие, это основа всего.

Сразу два факта. Порталом пользуются редко – раз. Дороги – царские. Два. Не царисские, а царские.

– Царь живет в столице? – сформулировал я вопрос, которым возгордился. Такие глобальные выводы, столь умелая компиляция рассеянной информации!

Хохот в ответ.

– Царь? – Царисса вытерла платочком уголок глаза. – В столице? Даже слова такие забудь.

Хорошо смеется тот, кто последним бьет. Хотелось сказать. Промолчал. Похвалил себя за сдержанность и уважение к возрасту. Вот стану взрослым, она к тому времени постареет, сморщится как смятая банка из-под колы, зубы выпадут… тогда и посмеемся.

Глава 4

Башня вдали проявилась во всей красе. Просто круглая каменная башня, высокая, зияющая дырами окошек-бойниц как расстрелянная из пулемета мишень. С зубцами поверху, где обычно прячутся лучники. Неравномерно, как белок в глазунье, вокруг раскинулся деревянный городок.

Мои глаза рвались вперед. И не у меня одного.

Впервые мы миновали развилку. До сих пор лента каменно-глинистого полотна лилась непрерывно. Мы взяли левее. Поля остались позади. Высокие деревья легонько шумели, сопровождая отряд. Громада башни ушла вправо, вскоре измельчала и пропала совсем. Впереди за лесом вновь замаячил частокол цекады. Только другой. Вместо царберов в настежь открытых воротах приветственно ожидали уехавшие вперед посланники.

Караван перестроился. Прежний строй исчезал, все притормаживали, царисса медленно, но верно оказалась первой. Так и въехали: за ней мужья со штандартами, затем остальные. Мы – в золотой серединочке.

Внутри… явно не постоялый двор.

Здесь нас тоже встречали. Немолодой мужчина и две женщины. Одеты уже привычно глазу: все в разной степени нарядности безрукавках, а внизу он в юбке, они в штанах. И пара десятков пострелят, похожих на воспитанников детского дома времен седой старины. Простенькая однообразная форма состояла из двух элементов – рубахи и шаровар. Ноги – босые, что нормально на мягкой шелковистой травке. У многих длинные волосы, скрепленные налобной тесьмой. На первый взгляд большинство – девочки. Возраст колебался вокруг моего: лет тринадцать-пятнадцать.

Грянул хор, громоподобно, гулко, как на Красной площади Девятого Мая:

– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!

Ага, это – школа. Могло быть хуже.

Прибывшие ранее люди цариссы подготовили встречу. Дым из кухни валил стоячего и поднимал лежачего. Везде чистенько, трава скошена, на лицах улыбки, втюхивающие вам без вазелина сто лет безбедной жизни. Покинув седла, Дарья сотоварищи удалилась в одни из покоев. Нас, новеньких, ее дочь подвела к ждавшему мужчине. Костлявый, ссутулившийся, с расползающейся кляксой лысинки на седой голове, в своей расшитой орнаментом юбке и красивой рубашке без рукавов он походил на грустного шотландского клоуна. Глаза смотрели устало и очень по-доброму.

– Школьный распорядитель папринций Люсик, – представился он. – Можно просто дядя Люсик. Любые проблемы в школе, не решаемые другими – это ко мне. Теперь расскажите, кого мне послала Алла-дарительница, да простит Она нас и примет.

– Назовитесь, – шикнула царевна Варвара.

– Царевна Карина Варфоломеина.

– Царевна Зарина Варфоломеина.

Умолкнув, Карина надменно набычилась, сей позой как бы подтверждая немалый статус, зато Зарина расцвела в милой улыбке. Все взгляды сошлись на нас с Томой.

– Ангел Тома, – гордо вылетело сбоку.

Что ж, назвался груздем…

– Ангел Чапа, – тоскливо сообщил я.

Глаза папринция взорвались непонятным огнем, словно глазницы переполнены порохом… и быстро погасли.

– Пойдемте, познакомлю со школой.

Варвара, пока не дали новых поручений, тихо исчезла. Для нас папринций Люсик провел экскурсию.

Школа выглядела как цекада – огражденная частоколом территория размером с футбольное поле, очень похожая на стадион. Внутри – травяное покрытие, только у притулившегося к строениям колодца поблескивал прудик-бассейн размером с лужу. Роль трибун исполняла вереница жилья и технических строений. Они скалились пустыми проемами окон и дверей – начиная с конюшни по одному краю и заканчивая казармой по вернувшемуся к воротам другому. В случае нападения можно отражать атаки с крыш, соединявшихся между собой в виде общего подковообразного навеса. Зубья частокола одновременно являлись внешней стеной помещений. Заостренные бревна поднимались над плоской кровлей на метр-полтора, выполняя роль зубцов на каменных крепостных стенах, в то время как сами потолки соединенных меж собой домиков стали бы полом для защитников на стене, когда понадобится. В нескольких местах с поля вверх вели лесенки типа пожарных. Пупом на ровном месте с одной стороны ворот торчало подобие башенки. Как шляпка вываливающегося гвоздя в начале подковы. Самая высокая точка школы. Внутри дежурил стражник. Особого усердия он не выказывал, что говорило о мире и спокойствии вокруг.

Миновав расположение стражи и комнат, куда ушла царисса с мужьями, школьный распорядитель ввел нас внутрь построек. Они оказались бесконечной анфиладой, пронизывающей каждое казавшееся отдельным строение. Из общего коридора в обе стороны вели двери. Одну, на внутреннюю сторону, гостеприимно распахнули перед нами.

– Кладовка. Утварь и оружие для тренировок. Прямой выход во двор. Все в свободном доступе, тренируйтесь, когда хотите. Лишь за ворота без разрешения не выносить.

Прошли дальше. Боковые помещения исчезли, образовав единое пространство от внутренней стены до забора. Столы с лавками заполнили зал так густо, что едва оставалось место пройти.

– Это кухня, – объяснил дядя Люсик, как он просил себя называть. – Три раза в день добро пожаловать.

Технические помещения кухни выделялись дымящей трубой на крыше. Там жарили, парили и скребли. Мы миновали их, не заглядывая. В следующем обнаружились чарки, тазы, две бадьи по плечо высотой, и в открытой двери на примыкавшую окраину поля виднелся бассейн.

– Умывальня и помывочная, – последовало объяснение. – Снаружи – купальня.

Мне стало смешно: в самом глубоком месте бассейна – по колено. Только побулькаться, побрызгаться да повизжать. Услада «девчачье счастье» или грезы малыша.

– Уборная.

Туалет поразил. Об унитазах молчу, до них еще тысячу лет на пузе по наждачке, но здесь не было даже обычного деревенского сортира. Просто жиденькой шеренгой выстроились, криво ухмыляясь, несколько горшков. В углу – вода в кувшинах. Все. Это все?! Надеюсь, приходящий «слив» работает достаточно оперативно.

Помещения школы выглядели ненадежно-хлипкими из-за некоторой кособокости, что всегда имеется в деревянных домах, построенных много лет назад. Время досок еще не пришло, поэтому потолок и большинство стен состояли из состыкованных половинок бревен, промазанных глиной. Такие же половинки, только отшлифованные многими поколениями ног, составляли пол. Потолки опирались на поперечные круглые балки. Некоторые стенки и внутренние перегородки состояли из двух рядов плетеных прутьев с насыпанной между ними землей, часть была обычным плетнем, усиленным соломой. Для шумоизоляции самое то.

Дядя Люсик остановился у двух соседних дверей по внутренней стороне в длинном ряду многих таких же.

– Ваши комнаты. Заселяйтесь. В сильную жару в окна вставляются закрывающиеся ставни, но пока терпимо. Белье меняется раз в неделю. Если что-то постирать – говорите. Располагайтесь. Двадцать минут личного времени.

Нас предоставили самих себе.

Как-то подразумевалось, что мне, мальчику, выделят одну, пусть самую махонькую, а девчонкам другую. Когда же мы заглянули внутрь…

В одной – два матрасообразных лежака по углам. Кроватями это назвать трудно. Внутри у них, как понимаю, солома, снаружи – обшивка из мешковины или чего-то не менее забористого для нашей привыкшей к комфорту кожи. Белье – две дерюжки-простыни, на одной спать, второй укрываться. Подушка из свалянного меха, наверное, собачьего: другой живности за время приключений не отмечено. Два табурета – класть на ночь одежду. Проем-окно во двор. Все.

Соседнюю обстановку словно печатали на копире. Мы с Томой озадаченно переглянулись.

Карина без разговоров заняла ближнюю комнату. Гукнула взбиваемая подушка, всхрапнул продавленный лежак. Не теряя времени, я шагнул к дальней. Отворяемая дверь стонала и плакала, противясь давлению. Переборотая, смирилась и приветливо распахнулась во всю ширь: добро пожаловать, хозяин! Мы любим сильных!

В проеме я обернулся. Напряженная, но безуспешная работа мысли сводила Томе мозг. Хорошо, что выбор остался ей. Просто прекрасно. Выбери она эту комнату первой, я бы попал впросак. Поясняю. Пойди я к ней – наглец. Уйди к Карине – предатель. Трагедия, однако.

Губы девушки задрожали, глаза беспомощно опустились. Щеки залил румянец. Блин, она в той же беспощадной вилке: либо нахалка и бесстыдница, либо трусиха и сволочь.

Ситуация разрешилась без нашего участия.

– Я заложница! – радостно вспомнила Зарина и ринулась занимать место в моих апартаментах.

Казалось, даже стены облегченно выдохнули. Правда, с горьким оттенком потери.

Вселились. Я молча лег, положив ногу на ногу. Руки нащупали и потуже запахнули халат. Глаза уставились в потолок. Вот такое новоселье.

Зарина, уже дважды восторженно обежавшая комнатенку по кругу, принялась заглядывать во все щели. Даже свой лежак приподняла – вдруг спрятано что-то интересное?

Ага, первая ночевка вне родных стен. Скоро перебесится. Мне, напутешествовавшемуся с родителями по стране и не только, этот гостиничный номер навевал грусть. И не только номер.

В дверь потарабанили пальцами, громко и отчетливо.

– Войдите, – пригласил я.

– Одежда для занятий.

Сначала услышали голос, затем увидели одну из тех женщин, что при въезде встречали цариссу. Нам вручили две котомки.

– Будьте готовы через десять минут. Временное одеяние ангелов мы вернем в башню причала, так заведено.

Дверь чувственным стоном сопроводила исчезновение чужой из нашего пространства, в конце насмешливо взвизгнула: мол, как я ее? Где аплодисменты?

Внутри котомок оказались широкие штаны и распашные рубахи на тесемках. Выделка порадовала, если сравнивать с деревенским тряпьем, и огорчила, если с халатами, которые здесь называли кафтанами. Знакомое слово, но кто в мои годы носит или просто знает кафтан?

Одежная ткань оказалась плотной, надежной, а большего не требуется. Цветом принесенное тоже не блистало: все однотонное, светлое, желтовато-серое. За красотой здесь явно не гонятся и на нее не тратятся. Или это потому, что казенное? Может, школьники сами покупают себе более качественное и красивое? Или ангелам, как сиротам, не дозволена роскошь? Типа, надо блистать умом, а не перьями в заднице. Чтоб не осталось сомнений, заглянул в котомку соседки. Увы, все то же самое. Не в происхождении дело. Унификация, понимаешь.

Зарина сняла шлем. Внезапный золотой дождь обрушился на юные плечи, едва не раздавив меня удивлением: как меняет людей прическа! Красиво поведя этим замершим в стоп-кадре водопадом, Зарина бережно поставила шлем у лежака. Стянутые боевые сапоги победно выставились под табуретом. Перевязь с мечом нашла пристанище в голове лежака. Затем на табурет полетели поочередно скидываемые доспехи.

– Кстати, – она вынула что-то из-за пазухи. – Держи. Это твое.

– Спасибо… – выдавил я, приняв Гордеевский нож в ножнах, мою единственную материальную ценность в этом мире. – Как ты его…

Осчастливленный, я вскинул глаза на маленькую благодетельницу, желая еще раз отблагодарить…

Что она делает?! Глупая бесцеремонная девчонка, мало ремнем драли? Эгей, существо, ты не одно в этом мире! По крайней мере – в данной комнате.

Зарина не обращала на меня внимания. Из двух ее поддоспешных вещей – жилетки и штанов типа галифе – первая, сделав красивое па, плавно спикировала на табурет.

Умение думать наперед помогает избегать неловких ситуаций. Одну я проморгал, а более серьезная вторая еще только назревала. Мои руки машинально потрясли пустую котомку в бессознательной надежде добыть необходимое. Увы. Ни трусов, ни майки.

– Э-ээ… – промямлил я, жалея, что не улитка и не ношу с собой домика. – А где нижнее белье?

– Что? – резко обернулась девушка.

Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, теперь я называю Зарину девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Тем более, моя ровесница. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, юноша, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка – полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало… и выглядело бесподобно. Аж дух захватило.

– Белье, – безвольно повторил я, пряча пылающее лицо.

– Вот оно. – Тон был недоумевающий, тоненькая ручка указала на простыню.

Издевается? Как можно не понять, о чем речь?

– Нижнее белье, – вытолкнуло мое горло.

Лучше б оставило внутри. Девушка без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:

– Да вот же. Смотри, показываю!

Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась. Руки задумчиво сложились на удивленно раскосой глазастой груди.

– А-а, поняла. У вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, – ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, – называется простыней.

Я подавил нервный смешок.

– У нас тоже.

Девушка всплеснула руками:

– Тогда почему же…

– Заринка, мать твою-мою-нашу! – раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.

Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.

– Заринка, в гроб тебе гвозди по самые дыни и колючку в арбуз! – донеслось уже ближе.

Говорят, смена деятельности – лучший отдых. А для бурлящих эмоций нет ничего лучше смены их вектора.

– У вас пользуются гробами? – Удивление поползло из меня, как бока из заниженных джинсов чересчур уверенной в себе дамы Бальзаковского возраста.

Зрелище похорон самоотверженного бойника до сих пор стояло в глазах. Никакими гробами там не пахло.

– Чем? Какими гробами? – Златокудрая соседка расшнуровала завязку своих галифе, без единой тени сомнения стянула их, поочередно подняв ноги, и безмятежно прошла к своей выданной котомке.

Меня снова бросило в дрожь. Если здесь столь вольные нравы…

– Карина сейчас крикнула… – судорожно напомнил я происхождение темы разговора.

Как бы еще намекнуть насчет моей неготовности к подобной простоте и близости к природе. У нас разнополых учеников не селят в одной комнате, и у нас посторонние стесняются ходить друг перед другом даже в нижнем белье. Даже. А не. И если тут все так же и дальше, а то и не так, то… ух.

– Это кто-то из ангелов употреблял, – не прерывая занятий по переоблачению, пояснила Зарина. Бесцветные шаровары расправились в ее руках, взгляд придирчиво пробежался сверху донизу, руки зачем-то встряхнули свежевыглаженную вещь. Лишь после такого длинного ритуала ее ноги влезли в подставленные штанины.

(продолжение в посте №9)

Дорогие любимые читательницы, с праздником вас, и пусть ваши мечты превратятся в возможности, для которых у вас и ваших близких найдутся силы, время и ресурсы!

(продолжение, начало в постах 1-6)

Лунный свет позволял ориентироваться. Стараясь ни на кого не наступить, я побрел в отхожее место. Среди ночи в нужной точке не было никого, не считая мелкого карапуза. Из-под его единственного одеяния – длинной, до колен, полотняной рубахи – торчали босые ноги. Круглые глаза мальчугана, проводившие до стенки и упершиеся в мою спину, наполнились ужасом:

– Ты зе ангел, я слысал! Лазве ангелы…

Детская ручка испуганно прикрыла лицо.

– Думаешь, ангелы не люди? – сонно огрызнулся я и, закончив дело, запахнул изрядно помятые за ночь полы халата.

Мелкий ночной сотоварищ все еще стоял позади с открытым ртом. Обернувшись, я зачем-то состроил жуткую рожу. Пацан мгновенно вспомнил, зачем пришел, и сделал это прямо на месте. Мне стало стыдно.

– Не бойся, я не кусаюсь.

– Ты тосьно ангел? – Мальчик машинально сделал шаг назад.

– Точнее не бывает. Прямиком с того света.

По дороге обратно внимание привлекла одна странность. Когда отходил, Милослава лежала, раскинувшись, между мужей. Сейчас она располагалась с краю, сдвинув в центр Дорофея. Зачем-то поменялась.

Боковое зрение уловило движение, и моя голова сама собой повернулась. Полная луна делала мир контрастным, четким и мрачно-колдовским. На крыше подзаборного строения отчетливая фигурка в легких латах и шлеме красиво выгнулась правой рукой назад. В руке палка. Нет, копье. А отвод руки оказался замахом. Фьюффь!

Копье унеслось в центр общей лежанки. Более конкретно – прямо в нашу компанию. Шмяк! – воткнулось оно между локтями и коленями спящего на боку Дорофея. Лежал бы он на спине…

Милослава вскочила. Сна ни в одном глазу.

– Там! – крикнул я, указывая пальцем и своим криком будя половину поляны.

По наклону копья Милослава определила направление раньше. Мы вместе проводили взглядом фигурку до забора и сразу за него. Преследовать нет смысла – пока через людей добежишь, пока взберешься на домик, пока перемахнешь… а там, может быть, засада.

На мой вопль прибыли царберы.

– Что случи… Понятно.

Длинное древко, торчавшее меж людей, говорило за себя. Проснувшийся Дорофей тер глаза.

– Где виновник? – осведомился начальник стражи.

– Утек через забор, как ноги не переломал, – высказал еще один страж, подошедший с ворот. – Я поздно увидел, даже сигнал подать не успел.

– Наверняка там подмога ждала, – рассудительно кивнул начальник за забор. – Не один же. В ночь-то.

Милославу бесило их равнодушное спокойствие.

– Как насчет погони? – встряла она. – Время уходит.

Стражи хмыкнули:

– В ночь никто искать не пойдет. И не в ночь не пошли бы, никого ведь не убили. Поигрались, постращали – дело житейское. Ложная тревога.

– Запомните, – подытожил главный царбер, – мы охраняем от врага, а не от внутренних разборок великосветской шушеры. Всего хорошего.

Вот так, инцидент исчерпан. Они попытались уйти.

– Стойте, – воскликнула Милослава, которая, пронзенная, истекала бы сейчас кровью, если б не приняла меры. – Давайте сверим списки! Преступник был среди нас. Он въезжал в ворота. Он же не влез снаружи?

– Снаружи было чисто, – подтвердил наблюдатель за периметром.

– Придется обойти и опросить всех, – начальник стражи со скрежетом почесал стальной затылок.

– Я помогу, – сказала Милослава.

Царберы согласились.

Заснуть у нас не получилось. После долгого отсутствия царевны и переворошения всех гостей цекады, был найден брошеный балахон бойника. Опрос ничего не дал. Царевна долго сличала записи с наличием людей, царберы были рады отдать нудную работенку постороннему.

Милослава вернулась взбудораженная и какая-то дикая. Полный надежды взгляд сестер вызвал горькую усмешку. Царевна обратилась ко мне и Томе:

– Тоже отправитесь с цариссой Дарьей. Вернусь за вами на днях.

– Мы не оставим Шурика.

– Черт. Вот же, черт, одни проблемы от них. Зарина! – окликнула царевна-наследница маленькую царевну. – Будешь заложницей.

Милослава умела принимать смелые решения.

Девочка вздрогнула, будто ее кобыла лягнула. Могла даже назвать имя этой кобылы.

– Объясни, – потребовал я у царевны.

– Что должна делать заложница? – одновременно выпалила Зарина и залилась краской.

Милослава с усталым видом отмахнулась:

– Сестренка постоянно будет при вас как гарантия, что красного черта не тронут.

– И вылечат, – прибавил я.

– И поставят на ноги, если ты имеешь в виду это.

– А как объяснить окружающим, зачем я день и ночь таскаю с собой малявку?

– Я не малявка! – гордо всхлипнула Зарина. – Мне четырнадцать!

Вскочив и оправляя доспехи, она сравнивалась со мной ростом только благодаря сапогам на каблуках и островерхому шлему, если брать его верхушку.

– Тебе?! – даже обернулся я.

– Да. Просто я маленькая. В смысле, низкая. Но я расту!

Вот так. Эта пигалица – моя ровесница.

– Объяснение для других будет такое, – на ходу сочинила Милослава. – Зарина наказана выслугой в год за случайную порчу или потерю твоего имущества.

– У меня нет имущества.

– Потому и нет, что она как бы потеряла. Ясно?

– Я согласна! – закивала Зарина с каким-то остервенелым непонятным удовольствием.

Вроде все устроилось. С рассветом нас передали Дарье.

– Прости, – говорила царисса царевне. – Они ж разовые, даже по голосам друг друга не всегда знают. Я тем более. Еще у вашей матушки Варфоломеи подменили. Думаешь…

– Да, – резко ответила Милослава. – Думаю.

– Зачем ей это? – пыталась успокоить царевну Дарья.

Руки и плечи Милославы сотворили жест, означающий как «не знаю», так и «а то сами не знаете».

Выяснилось, что несостоявшийся убийца на входе записан как бойник из свиты Дарьи. Прибыл из дома Милославы. Теперь царевна отправлялась на поиски правды, а, возможно, и мести. Покачав головой, Дарья все же благословила:

– Храни тебя и направь на мысль верную и на путь истинный всеблагая Алла-всевидящая и всеслышащая, да простит Она нас и примет.

– Я найду, – пообещала Милослава. Ее левый глаз дернулся. – Найду и покараю. И да воздастся справедливым.

– Алле хвала, – убито повисла выговоренная цариссой необходимая формула. – Но не свершай необдуманного. Я тоже пострадала. Мой человек исчез. Если ты разворошишь угли, а результата не добьешься, мне потом трудно будет найти концы в полыхающем костре событий.

Она помолчала, задумавшись, и тихо прибавила:

– Если что-то пойдет не так – обращайся. Вместе мы распутаем этот клубок.

Кивнув, Милослава удалилась.

Рассвело. Караван-сарай гудел собирающимися путниками, которые готовились к новому дневному переходу. Ржали оседлываемые и навьючиваемые лошади, доспехи гремели, словно играла ударная установка, где вместо барабанов эмалированные ведра с гайками. Глаз искал верблюдов и даже слонов для соответствия виденным фильмам… но ожидания, к счастью или сожалению, не оправдались. Только люди и кони. Люди – светлокожие, европеоидной наружности, разной степени смуглости. Большей частью в латах, с копьями или хотя бы мечами. На некоторых вместо полноценного доспеха – разноцветные халаты типа тех, что покрывали нас с Томой. Эти халаты у кого-то запахивались, у других скреплялись на груди встык крючками или застежками. Частично их покрывали бронзовые накладки. Все здесь служило безопасности. Все чего-то боялись. Почти все головы венчали островерхие шлемы. Только дети спокойно бегали в одних надеваемых через голову мешкообразных рубахах по колено. Впрочем, были и взрослые в чем-то подобном: в перепоясанной или свободно свисавшей рубахе навыпуск, а также штанах или юбке. Причем женщины исключительно в штанах, а мужчины наоборот. Женщины распоряжались, мужья и прочие спутники умело справлялись с возложенными задачами. Думаю, минут через двадцать царберам можно будет поспать в полной тишине до очередного вечернего аврала, когда прибудет следующая партия жаждущих переночевать в безопасности.

Отбывая, мы попрощались с Шуриком. Я склонился над перевязанным соратником.

– Мы вернемся. Обязательно вернемся. Выздоравливай быстрее.

– Только не надо ой. Я вас умоляю, – мотнул он всклокоченной рыжей шевелюрой. Пробивающаяся щетина делала щеки красными. – Прекратите этих глупостев. Неужели не понимаю. Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать.

И на прощание, когда расстояние еще позволяло:

– Зай гезунт!

– Что?

– Будьте здоровы, в смысле: до свидания!

Тома утерла пальчиком уголок глаза. У меня тоже в носу щипало, а на душе скребли нагадившие кошки.

Свита цариссы оказалась маленькой, словно не царисса, а какое-то недоразумение. Зато с двумя развернутыми над головами штандартами. На одном – буква Д на зелено-оранжевом, на втором, бесцветном, – гриб на фоне буквы А. Ну да, она же госпожа школы и Грибных рощ. Не лучше ли на месте буквы изобразить книгу? Стоп, где я видал здесь книгу? Еще не изобрели.

Свита включала трех царевичей, царевну-подростка, поименованную Варварой, шестерку превосходно снаряженных войников, внешне не отличавшихся от царевно-царевичей и принцев ничем, кроме меньшей заносчивости, трех бойников-«ку-клукс-клановцев» и нас, четырех членов переходящего звена Варфоломеева семейства. И никакого багажа кроме седельного. Умеют же путешествовать. У нас, четырех Варфоломеивцев, было два мешочка у царевен, уложенных на лошадях. Учитывая небрежность, с которой к ним относились, ценностей не везли.

Плотно сбитая Карина, на земле казавшаяся тяжеловатой и оттого неповоротливой, взлетела на своего коня, словно у нее пружина в одном месте. Когда она сурово огляделась с высоты, я не успел отвести завистливого взгляда. Уголки девичьих губ тронула тень ухмылки. Впрочем, до меня ей не было дела. Глубоко посаженные карие глаза глядели вокруг твердо, несгибаемо и абсолютно равнодушно. Еще бы жвачку в зубы… Карина напоминала бычка, закованного в доспехи.

Царевичи уже нетерпеливо гарцевали поодаль. Они сопровождали супругу на манер телохранителей: куда она, туда и они, без разговоров и приглашений. Думаю, и отхожее место берут в кольцо, когда дражайшая половинка… гм, четвертинка посещает указанное заведение. Подобно цариссе и царевне каждый обладал превосходным доспехом, выделяясь в вооружении чем-то особенным. Один, невысокий и гибкий, вместо щита имел за плечами два одинаковых меча, что торчали в стороны, словно обрезанные крылышки. Второй – свирепый верзила – обходился одним мечом, зато огромным двуручным, тоже удобно расположившимся за спиной в простой защелке вместо ножен. Третий царевич, удивительно шустрый здоровяк, только что откликнувшийся на имя Руслан, был со щитом, но не убирал ладони с рукояти кривого меча, не характерного для этих мест.

– Тоже хочу нескольких мужей, – зашептала Тома. – Представляешь: сижу такая, вокруг офигительные мужчины – каждое слово ловят, каждый каприз выполняют… И все – мои!

Выразительно скривив губы, я отвернулся к шестерке собиравшихся войников. Они так же лишь в мелочах различались экипировкой, но в основном снаряжении напоминали высшее сословие: на каждом чешуйчатые доспехи с оплечьями, перегибавшимися из-за спины и крепившимися застежками на груди, сапоги с поножами до колен, наручи по локоть и островерхие шлемы. Из-под нашитого на кожу металла кое-где проглядывала нижняя полотняная одежда в зелено-оранжевой гамме.

Тома перехватила мой взгляд.

– Думаю, второй, третий и пятый мне подошли бы, как считаешь? – Озорная улыбка расползлась по витающему в облаках лицу, шепот продолжился: – Прикинь: забила мне стрелку Настюха-Брынза из десятого «бэ», а за меня выезжают такие красавцы в броне, как у Васнецова на «Трех богатырях». Представляю ее физиономию!

– Если что, картина Васнецова называется просто «Богатыри».

– Зануда. Еще скажи, «Три медведя» Репина называется просто «Медведи».

– Их там четыре. Четыре медведя.

– Как это? – Лобик спутницы наморщился. – Почему же ее называют «Три медведя»?

– Кто называет?

Тома задумалась, смутилась, умолкла.

– Картина с четырьмя медведями называется «Утро в сосновом бору», – с мстительным превосходством сообщил я. – Автор – Иван Шишкин.

– А я что сказала?

Отряд быстро собрался, взоры обратились на нас, новеньких, выставленных посреди лужайки словно на продажу. Стало неуютно.

Ведя еще одну лошадь на поводу, к нам подскакала царевна Варвара. Возрастом она превосходила Тому, но до Карины не дотягивала. Зато чудесно совмещала насупленую агрессивность второй с едва распустившейся женственностью первой. Если старшая из оставшихся Варфоломеиных напоминала ощетинившийся жерлами орудий, идущий на таран броненосец, а Тома – стремительную яхту, то Варвара была быстроходным фрегатом, готовым сразиться с броненосцем или сбежать от него, но не дать спуску ни одной яхте в пределах видимости. Начищенные латы сверкали бронзой, а ряды крупных зубов – отменной белизной. На щеках при улыбке проявились обаятельные ямочки, но симпатии не вызвали: улыбка вышла надменной и фальшивой. Высокая, отлично сложенная, с выпирающими вперед коническими нагрудниками и прикрытыми броневой юбкой широкими бедрами, девица одарила покровительственно-колючим взглядом:

– Ангелы, конем править можете?

– Нет, – сразу откликнулась Тома.

– Да, – одновременно выдал я. – Чуть-чуть. И только шагом.

– Тогда вам на двоих.

Мы стали обладателями низкой послушной кобылки, почти пони. Скорее, размером с ослика. Назову ее Тойота.

Вспомнив свою единственную конную прогулку, я по примеру Карины решил легко вспорхнуть в седло… и едва не перевалился на другую сторону. Меня до обиды весело поддержали посторонние. Сзади привалился приятный груз, Томины руки обхватили, она затихла. При поворачивании головы мое ухо улавливало глубокое ровное дыхание. Впрочем, голова девушки тоже не оставалась на месте: вертелась, как вентилятор на перегретую материнку.

Карина демонстративно уехала вперед. Ее мелкая сестренка, мой странный заложник, держалась рядом. Почти впритирочку. Остальные растянулись в длинную колонну, оставив нас практически одних. Только Варвара сзади следила за порядком в нашем Варфоломеином царстве.

– Что такое школа? – спросил я.

Должны же быть подводные камни. Если волки это собаки, то и школа может оказаться магазином, пограничной заставой или подпольным казино.

– Это… школа, – не смогла подобрать слов Зарина. – Где учат.

– Чему?

– Всему.

Ну, хоть это не поменялось. Затем я припомнил запись при въезде на ночевку.

– Почему принцы записаны по царевне? Вообще, не разберусь с вашими титулами. Чем принц отличается от царевича?

Зарина солнечно рассмеялась:

– Это же просто. Принцы – мужья царевен, носят их имя. Царевичи – мужья царисс.

Маленькая всадница напоминала сестру только обводами лица и цветом глаз, в остальном являя противоположность. Вместо угрюмой силы – лучащийся фонтан энергии. Вместо плотной приземистости – хрупкое воздушное изящество. Лицо сияло, глаза искрились и жили собственной жизнью: счастливой, безоблачной и независимой от окружающей суеты. Как и прочие, Зарина тоже носила бронзовые латы поверх одежды из ткани. Среди остальных мы с Томой в своих обвисших халатах на голое тело, штанах без белья и тапочках без задников выглядели придурками. Кто же путешествует конным в таком виде?!

Ответ: мы. Утешало, что не по своей воле.

– Чем царевна отличается от цариссы? – продолжил я экскурс в неведомое.

Давно догадался, но нужно подтвердить.

– Царевны, – разжевала Зарина как маленькому, – дочки царисс.

– Почему не у всех одна фамилия? Семья-то одна.

Зарина поразилась моей глупости.

– Давай еще раз, – сказала она. – Смотри. Мужья царисс – царевичи, мужья царевен – принцы. Само собой, второе имя получают по имени собственницы.

Шикарная формулировка.

– А остальные? – присовокупил я. – Войники, бойники, кто тут еще есть?

– По тому, кому служат.

Логично. Про царевичей и принцев можно было в отдельный вопрос не выделять.

Дорога частично состояла из вбитых в землю камней. Не булыжная мостовая, но и не грунтовка. Нечто среднее.

– Что разглядываешь? – всполошилась Зарина. – Следы?

– Камни.

Ее взор поскучнел.

– Обычные камни, потому что до гор недалеко.

– Как они называются?

– Камни? Не знаю. Мама знает. Я их называю маленькие и большие. – Она засмеялась своей шутке.

– Я про горы, – подсказал я.

– Горы? Смешно. – Лучистая улыбка погасла. – А как называется солнце? А небо?

Ясно, с информацией об окружающем мире у них туговато.

– А кроме гор что-то есть?

Зарина указала назад.

– С обеих сторон от гор – Большая вода.

– Море?!

– Море?! – радостно подхватила Тома, восприняв единственное слово из разговора. – Где море?

– Что такое море? – серьезно поинтересовалась девочка, уверенно правя большим (по сравнению с собой) конем.

Настал наш черед поскучнеть. Прижавшаяся сзади Тома снова ушла в собственные мысли. Объяснять пришлось мне:

– Это когда много соленой воды. Очень много.

– Соленой? Фу. Как ее пить?

– Ее не пьют, – продолжил я информационный ликбез. – В ней плавают.

– Как это?

Приехали. Не знает, что значит плавать?

– Вы не плаваете? Но ведь купаетесь?

Зарина воспрянула:

– Еще бы! У нас везде озера и пруды. С гор даже речки спускаются, но их сразу по полям разводят.

– Ну и? – подтолкнул я к очевидному. – Что вы в них делаете?

Зарина радостно перечислила:

– Играем в догонялки, брызгаемся, прыгаем, ныряем, бегаем, толкаемся, бултыхаемся, булькаем, дрыгаемся, пихаемся, пры… это я уже говорила…

– А чтобы пересечь водоем? – перебил я.

– Пешком. – Она удивилась. – Как же еще?

Чувствуя, как сзади усмехается Тома, я проявил упорство:

– Вокруг?

– Зачем? – не поняла Зарина. – Поперек.

– А если глубоко?

– Так бывает? – запорхали реснички девочки. – Не видела. Тогда, должно быть, в обход.

– Минуту назад ты упоминала Большую воду, – не выдержал я.

Зарина кивнула:

– Большая вода – граница. Оттуда приходят пожиратели. Туда никто не ходит, опасно.

– О, снова пожиратели. Кто это?

– Не знаю, – девочка выдала искренний печальный вздох. – Про них стараются не говорить. Судя по слову, что-то очень страшное.

Сзади закашлялась Тома. Я сам едва не подавился.

Придерживая коня, с нами поравнялась царисса Дарья.

– Развлекаемся, молодежь?

Интересно, какого ответа она ждала. Все притихли. Титул собеседницы давил хуже возраста.

– Зарина, погуляй.

Девочку как сдуло.

– Давно? – упало с уст цариссы.

– Что? – не поняли мы.

– Прибыли.

– Вчера.

– Почему к Варфоломее? Причалом ныне Евпраксия заведует.

– Так получилось.

Не выдавать же путаную сагу со многими неизвестными и незаконно спасенными.

– Разберемся, – задумчиво проговорила царисса. – По дому соскучились? Как там сейчас?

(продолжение в посте №8)