Вышкин покачал головой. Нет, надо было все же гнать подобные мысли. Как-никак, его друг пропал, а значит, он должен был отработать любую, даже самую фантастическую версию. Все же Лих не такой уж алкоголик. А Мозалев никогда в шизофрении замечен не был. Вышкин нажал на газ и плотнее пристроился к Gand Cherokee. Наверное, сейчас главное — не думать, что на вертолетной базе не окажется теплиц с борщевиком, возможно, тогда и выстроится очередная дедуктивная цепочка.

Когда они подъехали к воротам, навстречу вышел все тот же военный, недоумевающе, но тщательно разглядывающий его машину. Вышкин опустил стекло, маленькое чувство злорадства не позволяло ехать полностью закрытым. Как-никак, а начинать осмотр следовало с маленькой победы.

— Теперь, наверное, можно и без пропуска, верно? — бросил он, подавляя ухмылку. — Или как?

— Проезжайте, — выдавил из себя солдат, — только у ворот не паркуйтесь.

— Благодарствую, — кивнул Вышкин, въезжая вслед за Трешкиным, — и спасибо за понимание.

Он аккуратно въехал в ворота и поставил машину. Теперь, по идее, начиналось самое интересное, а именно — захватывающее внутреннее расследование.

Вышкин прошел пару шагов и легонько пнул ногой кирпич. Судя по остаточному следу, он пролежал тут как минимум пару лет. Майор поднял голову и посмотрел на вросший в стены двухэтажного здания мох. Все же думать о победном расследовании в Москве было куда как проще, нежели здесь, среди обломков советской эпохи.

— Так и живем, — сказал Семен Иванович, заметив его реакцию. — Что можем — чиним, а что не можем — просто сохраняем.

— Да уж, — вздохнул Вышкин, задумчиво разглядывая посадочную полосу и ведущую к ней дорогу, — вы бы хоть кустарник подрезали.

— Это придает необходимый деревенский колорит, — улыбнулся директор. — Так что, с чего начнем? С офиса или с посадочной полосы?

Вышкина аж передернуло от этого самодовольства. Трешкин уже и не скрывал своего понимания подлинной причины их приезда. Другой вопрос: как именно он для себя это позиционировал — как просто проверку или что-то другое. Хорошо еще, что удостоверение конторы позволяло вольно фантазировать на эту тему.

— С офиса, думаю, — Вышкин еще раз посмотрел на небольшое двухэтажное здание, — как-никак, к нему мы ближе.

— Согласен, — Трешкин сделал несколько шагов вперед и оказался у голубой дощатой двери, — тут, правда, немного не убрано: летчики с поля ходят, а там вечно грязи по колено.

— Переживу как-нибудь, — буркнул Вышкин, все больше и больше теряя настроение.

Они вошли внутрь и прошлись по длинному коридору, проходящему через все здание. Майор невольно вспомнил свою военную часть, где служил срочную службу. Там было примерно так же, только куда чище и опрятнее.

— У вас тут только советских плакатов не хватает, — сказал он и внутреннее ухмыльнулся: кому как не ему, сотруднику федеральной безопасности, говорить о сохранении старых добрых советских традиций в учреждении.

— Были, но мы их убрали, — как ни в чем не бывало ответил Семен Иванович. — К тому же они потрепанные были. А вот тут наша святая святых — бухгалтерия.

Он открыл дверь и указал на одиноко сидевшего мужчину в очках.

— Виктор Палыч Медленный. Оператор, диспетчер, бухгалтер и завхоз. Хотелось бы сказать — един в трех лицах, но тут их куда больше.

Майор протянул руку. Все же увидеть мужчину в бухгалтерии было несколько неожиданно. Пусть даже тощего и в очках, с нескладной фигурой и в подтяжках, кое-как держащих старые брюки.

— Очень приятно, — сказал бухгалтер, поздоровавшись и тут же прижав очки пальцем к носу. — Признаться, у нас тут нечасто гости бывают.

— Да? — удивился Вышкин. — А я думал, клиенты к вам часто ездят.

— Я не об этом, — резко поправился Виктор Палыч. — Просто в офис нечасто заходят. Только летчики за путевками, а клиенты в основном на поле бывают. Все же тут офис, а не комната ожидания.

— Тоже верно, — согласился майор, оглядываясь.

Два старых монитора, растрескавшиеся столы из дешевого ПВХ. Картины, выцветшие от старости, не говоря уже о запыленных фотографиях, также висевших на стенах. Майор обошел стол бухгалтера и подошел к окну. Пыль тут была практически везде. Даже, наверное, на очках Виктора Палыча, если присмотреться как следует.

— Вы бы хоть убрались тут.

— Да какое там, — вздохнул директор. — Сейчас все на поддержание на плаву уходит.

— А в московском офисе вы другое говорили.

— Это я преувеличил немного. Для бизнесмена это нормально.

— А вертолеты? Они в таком же состоянии?

— Обижаете, эти машины запускать нельзя. Это здесь можно старым имуществом пользоваться, а вот «винты» — с ними как с барышней — сколько вложишь, столько и проедешь.

— Ох уж эти летные сравнения, — Вышкин оторвался от пыльного стекла. — Ладно, пойдемте на вертолетный парк посмотрим. Признаться, я полагаю, что это самая интересная часть экскурсии, верно?

— Да. Наши машины по праву лучшими в Москве считаются. Да и редкие к тому же. Пусть советский вертолет и крепкий, как черт знает что, но даже его время не щадит.

— Оно вообще никого не щадит, — согласился Вышкин, наблюдая, как бухгалтер прячет взгляд. — Вертолеты на полосе или в ангаре?

— Под навесом. И в ангаре.

— Тогда идемте, признаться, долго я тут все равно разгуливать не смогу. Чем быстрее осмотрим, тем лучше, — сказал Вышкин, еще раз бросая беглый взгляд на помещение.

Все же в чем-то Лих был прав по этой базе: бухгалтер-мужчина — это по меньшей мере подозрительная штука, особенно если он еще и в подтяжках.

***

Вертолет Ми-9 описывал в воздухе что-то невероятное, казалось, он сознательно хочет разбиться, но каждый раз лишь чудом избегает соприкосновения с землей. Накренившись и кружа над полем, он постоянно едва ли не касался винтами земли, после чего резко набирал высоту и буквально падал, уходя в штопор.

— Что он делает? — едва слышно прошептал майор, не отводя взгляда от вертолета.

— Играется, хочет на бочку выйти, — вздохнул директор. — Платов вообще сложные фигуры любит.

— Разве Ми-9 делает такие фигуры?

— С Платовым он все что угодно сделает. Разве что не заговорит. Лучший летчик, каких я встречал.

— С этим сложно спорить, — Вышкин снова проводил взглядом боевую машину. — а такой каждый у вас? Я думал, подобные фигуры уже не подходят для столь старых машин.

— У меня хороший механик. Никто Платова на неисправной машине не выпустит, тем более одного.

Тут вертолет заметно снизил скорость и очень плавно опустился на траву, словно и не было всех этих сумасшедших выкрутасов в воздухе. После чего дверь открылась, и оттуда вышел высокого роста блондин, длинный шарф которого небрежно развивался на ветру. Вышкин хмыкнул. Визуально это был идеальный кандидат на голливудский штамп об отчаянных летчиках. Красивый, лихой и модный.

— Иван, прошу знакомиться, это наш гость, Федор Евгеньевич, — любезно представил его директор, когда летчик подошел к ним.

— Иван, — летчик протянул руку. — Вы на полет?

— Не совсем, больше на экскурсию.

— Разве у нас есть экскурсии? — Платов вопросительно посмотрел на директора.

— В исключительных случаях.

— Что же за случай такой, если наш директор вас лично сопровождает на летное поле? — Платов ухмыльнулся и, запрокинув голову, откинул шарф на спину, — на налоговую вы не похожи, выправка не та. Служили где?

— На границе. Только это было давно.

— ФСБшник, значит, тогда уже понятнее, — Платов со значением посмотрел на директора. — ФСБ мы всегда рады, в любой момент обращайтесь. Поможем, подскажем, может, чему-то и научим.

— Пренепременно. А сейчас не расскажете, как такой первоклассный летчик оказался здесь?

— А что тут такого? Конечно, за комплимент спасибо, но место тут хорошее, надежное, да и платят хорошо. К тому же моя стихия вот, — он указал на вертолет, — винтокрылы, а не крылатые.

— Я так понимаю, вы служили.

— Было дело.

— Где?

— Да где прикажут. В Афганистане, в Бейруте. Покуролесил изрядно, на целый сюжет для кино хватит. Только вот возраст… Сейчас хочется работу потише. Да и девушек сюда заметно больше приезжает, а они ох как пилотов любят.

Очередная распознанная ложь, так для себя отметил это поведение Вышкин. Военный с таким опытом и профессиональными качествами — да за гражданским самолетом… К тому же притворяется, что уже для всего остыл. Увы. Никак не сходится с реальными впечатлениями. Глаза Платова его выдавали, такие до конца жизни гореть будут и риск любить.

— А вы давно здесь работаете?

— Давно ли? — Платов посмотрел на директора. — Да года три. Только вот я что-то не заметил, как мы на допрос переключились. Я что, подозреваюсь в чем-то? Если так, то скажу сразу, я ни в чем не виноват и государевой тайны не выдавал.

Иван поднял руки и рассмеялся, обнажив ровные белые зубы и широкую улыбку. «Совсем как у Гагарина» — невольно про себя подметил майор, заметив, что и в остальном Платов сходился по типажу со знаменитым космонавтом: крепкий, крупный мужчина, смелый взгляд и глаза искрой.

— Нет, это не допрос. Я лишь интересовался, не более того.

— Тогда, может, полетаем? Уверен, без полета экскурсия будет неполной. Вы ведь не против? — он посмотрел на директора.

— Если Федор Евгеньевич согласен, то почему бы и нет.

Вышкин посмотрел на обоих. Вообще-то он не очень любил летать, тем более на таких древних машинах и с таким лихачом-пилотом.

— Можно, только вы отвечаете за мою сохранность, — Вышкин погрозил пальцем Трешкину.

— Конечно. Как-никак, вы очень ценный гость.

С этими словами он проводил его до машины и подождал, пока Платов заведет двигатель. Затем вертолет медленно поднялся, и Вышкину представилась возможность воочию убедиться в масштабности распространения борщевика, который буквально заполонил окрестности этой военной базы.

— А тут везде так? — перекрывая шум двигателя, крикнул Вышкин пилоту.

— Что?

— Да борщевик ваш.

— Да. Только тут еще мало, долетим до болот, вот там те еще заросли, — ответил он и указал пальцем на белеющие поля этого ядовитого растения. Вышкин посмотрел вперед. Вероятно, где-то там и был его друг, по крайней мере, до того, как эта провинциальная пучина сожрала его.

Заврин Даниил

Хотя постойте! Я вижу, как снова открывается дверь и в очередной раз меня куда-то волокут, далее усаживают на стул и вводят еще несколько доз какого-то препарата, отчего я снова проваливаюсь во тьму.

Так когда я, наконец, сдохну? Сколько можно? Неужели они еще не наигрались в докторов?! Неужели им все еще мало?!

— Евгений Петрович, Евгений Петрович, — сквозь мутную пелену сознания доходит чей-то голос. — Евгений Петрович!

Я открываю глаза и вижу девушку в чистом белоснежном халате, склонившуюся надо мной и обеспокоенно заглядывающую мне в глаза. — Евгений Петрович, вы меня слышите?

— Да, слышу, — еле говорю я, приходя в себя и оглядываясь. Кажется, я все еще в камере, которая будто насквозь пропиталась моей рвотой и испражнениями. — Что происходит, кто вы?

— Я Инна. Ваш лечащий врач, — она аккуратно закатывает мой рукав. — Кажется, вы пойдете на выздоровление.

Я вижу, как она улыбается, эта молодая девушка. Вероятно, ей очень нравится такой исход дела.

— А я что, болел? — я смотрю на свою руку. Вероятно, если задрать рукав, там будут следы от ее уколов.

— Да, немного, но теперь все будет хорошо, сыворотка сработала, и вы идете на поправку. Это большая удача, — она снова улыбнулась, плавно подвигая меня к тому, что все происходящее не что иное, как фантазия в моей голове, как тот мексиканский сон, где я каждый раз все ближе и ближе подбираюсь к запретной базе.

— Что вы со мной сделали? — хватаю ее за руку и вижу, как стоявший у стены охранник делает шаг вперед. Я инстинктивно закрываю голову руками: — Не бейте, не надо!

Но ударов не последовало, наоборот. Она лишь мягко коснулась моей поднятой руки и медленно опустила ее вниз.

— Все хорошо. Теперь вас никто не тронет, — сказала она тихим, но твердым голосом.

— Спасибо.

Я снова чувствую, как готов провалиться в сон. Только в этот раз мне хочется немного задержаться, ведь стало лучше и я даже могу поговорить с человеком, который меня не бьет и не унижает.

— Только сейчас вам придется немного поднапрячься, так как вас переведут в другое помещение, — она с некоторым отвращением осматривает мою камеру, — почище этого.

— Я сомневаюсь, что смогу встать.

Но мне особо и не пришлось прилагать усилия, махнув рукой, она подозвала охранника и он, взвалив мою руку на плечо, потащил в коридор, почти такой же по цвету, как и темно-зеленые стены моей каморки.

— Легче, легче, — подбадривает охранника мой новый друг, — он слишком слаб.

— Да, Инна Андреевна, как скажете, — недовольно ворчит в ответ охранник, подхватывая меня покрепче. — Просто он тяжелый.

Ну это уже откровенное вранье, будучи в заключении, я сбросил не меньше десяти килограммов, ведь только и делал, что опорожнял желудок всеми возможными способами. Пока, наконец, и вовсе отказался от всякой еды.

— Все, заносите его сюда, — сказала Инна, открывая какую-то дверь.

Я закрываю глаза. Я очень устал и этот перенос забрал все оставшиеся силы. Но даже несмотря на это, я улавливаю запах свежего белья и вижу мягкую подушку, на которой едва ли не теряю сознание от блаженства.

— Что это? — я снова вижу ее лицо. — Что вы решили со мной сделать?

— Ничего. Просто после принятия сыворотки вы стали полезнее, и хорошая забота о вас становится одним из важных критериев для дальнейшей работы моего отца. И, естественно, моей.

— Отца?

— Да. Он здесь главный, — несколько сконфуженно говорит Инна. — Но теперь вам надо отдохнуть, впереди много работы.

— Но я не хочу работать, я хочу домой.

— Все мы хотим домой, только вот есть вещи поважнее этого, — она стала вдруг серьезней. — Особенно когда дело касается не только нашей страны, а целой планеты.

— А?

— Все хорошо. Отдыхайте. Сейчас вам не надо об этом думать. Лучше спите, набирайтесь сил и постарайтесь что-нибудь съесть. Ведь в последние дни вы вообще ничего не ели.

— Насчет вашего отца, кто он?

— Я и так вам лишнего сказала. Постарайтесь не думать об этом, профессор. Поверьте, сейчас вам надо восстановить силы, только так вы можете себе помочь. В конечном счете у вас отличная иммунная система, и о ней вам стоит заботиться в первую очередь, как, например, она заботится о вас.

— Хорошо, я так и сделаю, — я улыбаюсь ей и снова закрываю глаза. Кажется, теперь я наконец смогу уснуть более-менее спокойным сном.

Заврин Даниил

— Все нормально, — ответил майор и кое-как прошелся вслед за редактором. — Я смотрю, вы здесь же и печатаетесь?

— Это удобно. Можно видеть конечный результат.

— А шум не мешает?

— А?

— Говорю, шум производства не мешает?

— Мы сейчас редко печатаем, так что с этим все хорошо, — Ракшин достал покрытый пятнами чайник. — Угоститесь?

— Почему бы и нет?

— Передайте, — Ракшин показал на серую кружку на покрытом газетой подоконнике. — У нас тут лишь черный чай и растворимый кофе.

— Растворимый — самое оно.

— Старая школа, — одобрительно улыбнулся редактор. — Так вы говорите, хотите узнать побольше про Лиха?

— Да.

— Что ж, тогда будьте готовы, что не все в моем рассказе вам покажется обычным, — сказал Ракшин, да еще с таким интригующим видом, что, казалось, перед ним сидел не офицер, а ребенок, которому он собрался рассказать интересную сказку. — Все началось примерно два года назад, когда он уехал в командировку в Кабардино-Балкарию.

— А зачем он туда поехал? — перебил его Вышкин.

Михаил Иванович на мгновение замер, потом его лицо исказила странная гримаса боли и пренебрежения. — В смысле — зачем? По делам нашим! Вы что, всегда меня перебивать будете? Или мне не стоит рассказывать?

— Нет-нет, продолжайте, конечно, — спохватился майор, побив по карманам. — Он поехал и?

— Вот. Поехал, значит, — немного успокоившись, продолжил Ракшин, — и там, во время этой командировки, он и нахватался всяких нелепиц про якобы проводимые в СССР опыты, в том числе и про борщевик. Что, мол, всю историю создания осознанно придумали для отведения внимательных глаз. Мол, даже население частично проинформировали, чтобы оно умело отвечало на вопросы приезжих. Так и так, да, забирали семена отсюда.

— С Кабардино-Балкарии? — снова переспросил майор.

— Да что ж такое?! Да! — дернулся Ракшин. — Естественно, я же говорю, он туда поехал. Вы же слушайте! Поехал туда, там рассказали, что непонятно?

— Все понятно, продолжайте, пожалуйста.

— Спасибо. Просто не люблю, когда перебивают.

— Извините.

— Ну так вот, на чем я остановился? Ах, ну да. В общем, поехал он в командировку и, нахватавшись от местных всех этих баек, накрепко укрепился в том, что борщевик есть не что иное, как советский эксперимент, но то ли вырвавшийся из-под контроля, то ли до сих пор находящийся в разработке. И на этой теме начал свое собственное расследование. Исключающее, как вы понимаете, полную отдачу своей обычной работе.

Тут Ракшин выдохнул и о чем-то глубоко задумался, словно перебирая в памяти все эти старые переживания по поводу зарвавшегося сотрудника. Майор понимающе выждал паузу, но недолгую.

— А дальше?

— Дальше? — посмотрел на него Ракшин. — Дальше все по наклонной: прогулы, клянченье денег на отпуск. И так далее и тому подобное. В принципе, еще тогда понятно стало, когда он неделю командировки продлил. Я еще думал, зачем ему это. Какой борщевик, какие эксперименты, а вот когда мне с местной газетенки-то позвонили, понял. Пьет он, гад.

— Пьет?

— Пьет, бухает, накидывает. Все из-за зеленого змия чертового. Я давно это подозревать, конечно, начал, но вот как он в Кабардино-Балкарию уехал, так все совсем очевидно стало. А еще эти деревенские базы. В общем, спиваться он начал. К сожалению.

— Но на вид не сказать.

— Так у всех по-разному, к тому же Лих пьет запоями, это очевидно. Он мне порой такую ересь нес, что волосы на голове шевелились, к тому же эти его вырезки, — Ракшин передернулся, — как у сумасшедшего, ей-богу.

— Но проверить-то можно?

— Что? Есть ли в деревне база по выращиванию боевого борщевика?

Майор похрустел шеей, эта беседа понемногу начала его утомлять. И дело даже не в недоверчивом редакторе, а в том, что его доводы пусть и не напрямую, но снова выводили всю его детективную историю на банальные жизненные дела. Алкаш, фантазия, снова те же грабли, что и в этой проклятой деревне.

— Возможно. В конечном счете это просто версия, которую вполне можно изучить.

— Наверное, если бы мы издавали фантастику, возможно, мы бы и проверили, но увы.

— Вы инертны, — наконец улыбнулся майор, довольный шуткой.

— Честны. По крайней мере, сами с собой. Если человек выпивает, это просто надо признать, а не выдумывать всякие небылицы. И, между прочим, плохое влечет к плохому. Ваш товарищ, случаем, не того? — редактор коснулся пальцем горла. — Не запрокидывал последнее время?

— Нет. Он непьющий, — майор медленно поднялся. — Впрочем, ваш взгляд на вещи понятен. И спасибо за это. Хоть что-то прояснилось. У Лиха было здесь рабочее место?

— Вообще нет. В последнее время он работал на удаленке.

— А его материалы?

— Все хранил дома. Даже канцелярию увез.

— Может, скажете его адрес? Признаться, я был бы не прочь навестить его. Вдруг это поможет.

— Сожалею, но мы не выдаем личные данные сотрудников, — запротестовал было Ракшин, но, увидев удостоверение, вздохнул: — Я почему-то так и думал, что вы из органов. Что ж, это должно было когда-нибудь закончиться.

Он достал бумажку и, вытащив из нагрудного кармана ручку, написал адрес. Затем протянул листок майору.

— Востряковский проезд, д. 21, корп. 4, кв. 69, — майор поднял глаза. — Это ж Бирюлево.

— А вы откуда знаете?

— Жил там когда-то, — спрятал бумажку в карман Вышкин, после чего протянул руку и добавил: — Спасибо за встречу, надеюсь, я смогу хоть чем-то помочь вашему коллеге.

— Вам бы кто помог, — тихо ответил Ракшин, провожая майора взглядом.

***

Попасть в квартиру Лиха оказалось делом более чем простым. Во-первых, тамбур откровенно заставлял желать лучшего, а во-вторых — эти дешевые замки Вышкин научился вскрывать еще на третьем курсе. И потому почти беспрепятственно вошел в квартиру. Другой вопрос — зачем. Ведь, в конечном счете, это незаконное проникновение, которое всегда может аукнуться чем-то нехорошим в личном деле, а тем более если это сотрудник госбезопасности. И все же Вышкин был почему-то крепко уверен, что попасть внутрь — жизненно необходимо.

Он прикрыл дверь. Этот запах… Казалось, каждый сантиметр этого помещения был пронизан затхлостью, старостью и легким привкусом нафталина, буквально подавляя любое молодое вольнодумие, едва ты переступаешь порог. Нет, здесь существовало лишь прошлое, и оно очень четко ставило свои границы. Майор посветил фонариком и ухмыльнулся, судя по всему, Лих даже не думал скрывать свои антиправительственные поиски.

Он подошел к стоявшему у стены столу. Все как в самых примитивных голливудских боевиках. Старые вырезки газет, кнопки, красные тонкие ленточки… Лих словно ставил целью воссоздать точную голливудскую имитацию детективных расследований.

Майор посветил на одну из вырезок. Там докладывалось об огромном успехе проведенной посевной работы в высадке борщевика на западе СССР с привлечением местного населения и администрации. Особо подчеркивалось, что также борщевик можно использовать как кормовую базу для крупного рогатого скота. Рядом находилась маленькая вырезка с информацией об отравлении нескольких деревень. Майор перебрал еще несколько статей. Как правило, Лих подбирал статьи так, чтобы рядом с успехами обязательно были и небольшие ремарки об отравлениях и пропажах людей.

Майор выдвинул один из ящиков стола. Почти то же самое: старые газеты, всякий хлам, даже несколько высушенных стеблей. Вышкин обернулся и обвел комнату фонарным светом. Жил Лих, конечно, так себе, ни намека на какой-то порядок. Лишь пустые бутылки да наваждение, с которым он вел свое расследование.

Вышкин оглядел старый книжный шкаф, кровать, затем не спеша пошел на кухню, где так же, как и в комнате, нашли свое пристанище несколько пустых бутылок. Кажется, в чем-то лысеющий редактор был прав, Лих все же выпивал. Возможно, не в таких количествах, как ему приписывалось.

А потом пришло сообщение от Ларисы. Оказалось, что, несмотря на кажущееся затворничество, Лих достаточно активно перемещался в последние дни, в том числе и рядом с домом майора.

Вышкина неожиданно осенило: а что если это он передал ту записку с названием села? Тогда бы это прояснило некоторые вещи, особенно об интересе Лиха в его поездке. Ведь он сам говорил, что вдвоем раскапывать это дело сподручнее. Вышкин еще раз осмотрел квартиру. Кроме испещренных пометками старых вырезок да раскиданных пустых бутылок тут ничего не было. Разве что робкая надежда на некоторое здравомыслие, от которой так мало осталось.

Вышкин пошел к двери. По сути, у него оставалось лишь одно дело: съездить, как и планировалось, на базу, где в очередной раз убедиться в бесполезности борщевицких идей и понемногу начать привыкать к возможной бытовой версии. В конечном счете Мозалев был при деньгах и с дорогим ноутбуком. А значит, могло случиться обычное ограбление. Вышкин тяжело вздохнул и покинул квартиру.

Заврин Даниил

— Добрый день, Лариса, слушай, мне тут одного человечка пробить надо.

— Это в который раз?

— Хватит, ты же знаешь, что для дела. Лих фамилия, номер скинул.

— Как обычно — за последние три дня?

— Нет, в этот раз маршруты за три месяца, хочу более подробно знать, где он бывал.

— В час не уложусь, у меня пока своих дело по горло. Кстати, где обещанные конфеты?

— Все будет. Просто не хочу попасться на взятке.

— Или харасменте.

— Тоже верно, видишь, ты сама все прекрасно понимаешь, Лариса.

— Я-то да. Это все?

— Да. Остальное, как обычно, сам.

— Ясно, Федор Евгеньевич, ждите результат.

— Обнимаю.

Майор положил трубку. Все же легкие служебные романы никогда не проходят бесследно, подобно осколкам картечи оседая в сердцах темпераментных дам. Но и плюсы в этом тоже были: чтобы получить карту перемещения, нужен был официальный запрос, а тут все данные через час.

Вышкин снова вернулся к личному делу. После учебы в университете Лих осел в издательском доме «Инертный гражданин», где и проработал без малого двадцать с небольшим лет, публикуя в основном небольшие затейливые сюжеты про провинциальную глубинку.

Вот что можно выжать из такой подборки? Ничего. Лишь то, что Лих вполне влился в общество и вел довольно серую жизнь, пока, наконец, не встретился с Мозалевым и от него не заразился «борщевичной идеей». В конечном счете, это даже не столь важно. Главное, что кроме каких-то додумок Лих не обладал фактически ничем, кроме безмерной фантазии и некоторого упорства.

Вышкин задумчиво отложил данные журналиста. По сути, он понимал, что ему надо ехать в эту редакцию, чтобы хоть как-то дополнить свое представление об этом человеке, но вот только когда… Симиренко ведь неожиданно дал заднюю и уже не признавал данных при задержании откровений.

Разве что отдать его Петровичу. Вышкин поднял глаза и посмотрел на сидевшего неподалеку Нодального. Вариант, конечно, жесткий, но что делать, если тебе необходимо срочно отлучиться, а дело продолжить надо. Не может же он снова явиться к Ольге с пустыми руками.

— Петрович, подменишь сегодня меня? Только, если можно, полегче, нам с этим парнем еще работать.

— Сделаем, хотя это уже «полегче». Ты меня знаешь, я работаю на результат.

— Ты меня понял. Не хочу потом у Кубышкина пол дырявить.

— Видимых побоев не будет, если это тебя успокоит.

— Только внутренние ушибы?

— Именно, — криво улыбнулся Петрович, — огромные внутренние ушибы.

— Это приемлемо. Все. Двинул я. Не хватало еще на глаза полковнику сейчас попасться. Тогда точно не уйти.

— Береги себя, — капитан протянул руку. — Как смогу, так подстрахую.

Вышкин, натянув пальто, быстро пошел вниз. Если Петрович сделает все правильно, то его пропажу даже не заметят, позволив потратить еще один вечер на его небольшое семейное дело.

***

Издательство «Инертный гражданин» находилось в небольшой мануфактуре у метро Тульская, занимая второй этаж переделанного под лофт краснокирпичного здания.

Показав удостоверение, Вышкин не без удовольствия отметил четкий грамотный подход дизайнера, когда вместо всякой лепнины просто убирают все лишнее, оставляя лишь основную кирпичную кладку и стекло, идеально сочетающееся с ней.

— Где здесь «Инертный гражданин»? — спросил он у крепкого нерасторопного охранника, смерившего его удостоверение своим нахмуренным взглядом.

— Не знаю, но здесь точно нет, — неохотно буркнул тот.

— Предлагаете поискать самому? — полюбопытствовал Вышкин.

— Как хотите. Но у нас такой компании нет.

Вышкин долю секунды поколебался, потом все же решил оставить чоповца в покое. Выправка у того была военная, а значит, он представлял, с кем и о чем говорил. Либо был и вовсе отбитый. О чем, кстати, и говорило медленное мышление.

К тому же эти дорогие лофты… Частники хоть здесь чувствовали себя крайне комфортно, разместившись в подобных охраняемых заповедниках, но даже несмотря на это вот так нагло скрываются от контроля. Он задумчиво потер затылок. Уж что-что, а ошибиться с адресом он точно не мог.

Выйдя на улицу, он прикурил. Он был уверен, что издательство где-то здесь, просто надо было оглядеться. По опыту работы — это помогало в 90 % случаев. Вышкин потушил спичку и стал наблюдать. Работа, люди, все двигалось в привычном ритме, который рано или поздно покажет необходимую зацепку.

Так и случилось. Кряхтя, из неподалеку находившейся подвальной дверцы вышел немолодой человек, безвкусно одетый в старый поношенный свитер и подвисающие штаны, больше напоминающие рейтузы.

Медленно поднявшись по ступенькам и поравнявшись с ним, он беззастенчиво разглядел его сигарету и попросил прикурить, блаженно затягиваясь вытащенной из кармана папиросой.

— Хорошо, ой как хорошо, — сказал просаленный временем мужчина, — весь день мечтал об этом.

— О сигарете?

— Да. Единственная радость.

Вышкин улыбнулся. Этот типаж людей ему очень нравился. Ни лоска, ни желания кому-то угодить, лишь мягкое, немного наплевательское отношение к жизни и счастье от маленьких радостей.

— Мне тоже нравится, вообще я бросаю, но иногда, конечно, позволяю. Надо же себя хоть немного баловать.

— К черту эти пытки! Я три раза бросал и только время потратил. Да и помру я явно от другого, — седой мужчина глубоко затянулся и, погоняв во рту слюну, внимательно посмотрел на майора. — А вы тут новенький? Я вас что-то раньше не видел.

— Можно сказать и так. Я гость. Пришел друзей проведать.

— Ах этих? — мужчина небрежно махнул в сторону стеклянных дверей люфта. — Да понабились тут. Все здание исполосовали, а ведь раньше здесь кого попало не селили.

— Раньше?

— Да. Я почти тридцать лет здесь. Еще в советское время обосновался. Правда, тогда мы иначе именовались, но суть та же.

— А как?

— «Советский гражданин». Может, слышали? Издательский дом такой.

— Нет. Не слышал.

— Жаль. Раньше публикаций много было, не то что сейчас.

— А сейчас что? Все по-другому?

— Да. Вообще, как этот полудурок — новый директор пришел, так все и пошло прахом, не говоря уже о переименовании. Боже, прости меня, но это правда.

— А как вы сейчас называетесь?

— «Инертный гражданин».

— О, правда?

— Что, слышали о нас? — поднял брови мужчина. — Вот уж неожиданно.

— Да, слышал, — майор протянул руку. — Будем знакомы, Федор Евгеньевич.

— Михаил Иванович Ракшин. Главред. Теперь уж, наверное, бывший.

— Что так?

— Да так. Не с той ноги наше чудо встало, но это избытки профессии. А вы к нам по какому вопросу?

— Скажем прямо, я расследую пропажу товарища, и на меня вышел ваш сотрудник, некто Лих. Хотелось бы узнать о нем поподробнее, а то уж больно странно он себя ведет.

— Лих? Он-то каким боком тут?

— Познакомились на ботаническом форуме. Мой знакомый ботаник, а ваш сотрудник, видимо, там материал собирал или еще что-то.

— Да какой он теперь сотрудник, всю душу мне вымотал, гад.

— А на чем не сошлись?

Ракшин смерил его взглядом, потом вздохнул и, пригласив за собой, стал спускаться в подвал.

— Ладно, пойдемте расскажу. Все равно сегодня никаких дел нет. А то что-то холодно сейчас на улице-то стоять.

Заврин Даниил

Вышкин обернулся и увидел невысокого дерганого худого мужчину в странной поношенной клетчатой кепке, держащего портфель и беспокойно озиравшегося. Вышкин развернулся к нему.

— А в чем, собственно, дело?

— Я по поводу вашего друга Евгения Петровича Мозалева, — клетчатый нервно пожевал губу. — Только нам бы пройтись в другое место. А то здесь неудобно говорить.

— А вы, собственно, кто?

— Я Виктор Павлович Лих. Но б этом потом, нам действительно важно отойти в безопасное место. И там я вам все расскажу.

— Только если недалеко.

— Тут совсем рядом. Пойдемте.

Вышкин задумчиво потрогал пистолет и пошел следом. Обычно такие странные личности привычно бегали от него, но тут... Он посмотрел на часы. Час у него, в принципе, был. Хотя по его внутреннему интуитивному мнению и пять минут было бы перебором.

Гражданин Лих тем временем свернул в переулок и вошел в небольшую пельменную, витрина и само оформление которой уходили корнями в самую глубь советских времен. И что удивительно, он о ней совсем не знал. Хотя, казалось бы, всего пару метров.

— Здесь точно не подслушают, — сказал Виктор Павлович, убирая свою клетчатую поношенную кепку и приглаживая редкие волосы. — Я тут всех знаю, почти двести процентов гарантии, что нет прослушки.

— Несколько лет назад у нас по стеклу звук считывали, — сказал майор, посмотрев на витрину. — Поэтому прослушки со столов убрали. Просто незачем.

— Да? — Лих нервно шмыгнул. — Тогда просто напротив не сядут. Там почта и контуженая парикмахерская. Никак не вариант.

— Почему контуженая?

— Стригут по-идиотски, — скривился Лих, приглаживая волосы ко лбу, — никакого профессионализма.

— Значит, точно наши, — улыбнулся Вышкин. — Стричь наших агентов точно не учат.

— Вам все шуточки, товарищ майор, а между тем Мозалеву совсем не до этого, если я правильно понял, он сейчас как раз на грани истощения.

— Истощения? — Вышкин нахмурился. — Почему это?

— Обо всем по порядку, — Лих вытащил мятую пачку сигарет и с молчаливого согласия Вышкина прикурил. — Вы ведь читали предысторию, верно?

— Про вертолетную базу?

— Немного раньше, про испытания в 1977 году. Якобы А. А. Моисеев постарался включить новый сорт борщевика «Северянин» в государственное испытание.

— Нет. Не читал.

— А зря. С него-то все и началось. Правда, это не в 1977 было, а чуть пораньше. И исходный семенной материал они еще в 1951 собрали в окрестностях Нальчика, — Лих хитро улыбнулся и затянулся. — Все гораздо сложнее.

— А вы-то откуда это знаете?

— Я? — Лих прищурился и покрошил пепел в потертое блюдце с солонкой. — Так я же журналист, мне это по роду занятий положено. Корни искать.

— Каламбур, — хмыкнул Вышкин, — Только вот всегда нужны факты. Они у вас есть?

— Косвенные, — Лих достал сумку и вытащил папку с пожелтевшими бумагами. — Там немного, здесь чуть-чуть. Старался внимания не привлекать. Больно уж тема щекотливая. Но все спрятать невозможно. Так что кончики-то я вижу.

— Кончики, значит…

— Кончики. Всю картину лишь они видят, — Лих таинственно поднял палец.

— То есть вся эта вертолетная база — это...

— Прикрытие, верхушка айсберга, — Лих начал ковыряться в бумагах. — Перепутать виды, ага. Только не советчики, они-то знали толк в порядке, не говоря уже о военных.

— Я немного запутался. Вы имеете в виду советских военных? — поправил его Вышкин.

— Да-да, именно. Эти чертовы военные.

— Я сам на границе служил.

— Это не самое плохое, — Лих снова шмыгнул. — Лучше давайте начистоту. Вы точно хотите пойти до конца? Просто тут наполовину не выйдет. Либо окунаемся, либо нет.

— Забавно это слышать от гражданского, — Вышкин улыбнулся. — Впрочем, вы правы. Приоритеты нужно расставлять, раз тут такое важное дело.

— Очень важное, очень. Там такое гнездо, если разворошить, на целую книгу хватит.

— Чувствую я, что вами явно корыстные мотивы движут. Верно? Вы где вообще работаете?

— В газете. Точнее, работал. Сейчас я взял небольшой таймаут. Но только лишь для дела. Очень сложно работать и расследовать одновременно.

— Это вы в точку попали, — вздохнул Вышкин. — Но вернемся к вашему расследованию: откуда вам известно, что они с датами обманули?

— Да не только с датами. Вы что, меня не слушаете? Там все враки. Никто ничего не путал, борщевик был посажен осознанно. Именно поэтому с ним никто не боролся, это было частью эксперимента.

— Какого?

— Признаться, я точно не знаю, — вздохнул Лих. — Именно по этому вопросу у меня еще нет материалов.

— Но эксперимент был?

— Да.

— Слава богу. Хоть в этом мы уверены, — Вышкин привычно поискал глазами официантку, но потом осекся, вспомнив, где находится. — Это все? Просто если так, то вы говорили об изнеможении моего друга, и я бы хотел перейти именно к этому вопросу.

— Да, конечно. Он изнеможден. Его схватили. А в плену всегда плохо обращаются с людьми.

— Разумно, — задумчиво посмотрел Вышкин на журналиста. — Знаете, мне нужно это обдумать. Признаться, вы как снег на голову. Не дадите день на осознание, чтобы хоть примерный выработать план? Вы, кстати, как меня нашли?

— Да я был знаком с Евгением Петровичем, мы с ним пересеклись на ботаническом форуме и на общей теме сошлись. Он очень лестно о вас отзывался и всегда говорил, что, попади в беду, вы обязательно поможете.

— И вот попал.

— Да.

— Значит, в Гадюкино секретная военная исследовательская база, я правильно понял вашу основную мысль?

— Верно. И на ней держат в плену вашего друга.

— Хм. Ясно, — Вышкин старался не смотреть на Лиха. — Что ж, оставьте свои координаты, я вам вечером наберу. Сейчас мне надо ехать к начальству, а я и так опаздываю. Думаю, если мы возьмем перерыв, это только на пользу.

— Хорошо. Только надо действовать быстро. Поверьте, это очень серьезно. Все, с чем вы сталкивались до этого — цветочки. И знаете, — Лих понизил голос и приблизился к Вышкину, — на самом деле я очень рад, что теперь с нами вы. Кто, как не человек из ФСБ, может противостоять этому злу.

— Уберем под корень, — поддакнул майор.

— Верно, — также бойко согласился с ним Лих.

Вышкин медленно поднялся и заметил, что Лих сразу же начал нервно убирать свои пожелтевшие листки. Конечно же, практически все выдавало в нем сумасшедшего, но только сейчас были нужны все версии.

Подождав Лиха у двери, Вышкин вдруг вспомнил, что не спросил о самом главном и, едва тот перешел порог, обратился:

— Виктор Павлович, а вы вообще думали о том, как действовать дальше? Ведь Мозалева пленили, может, у вас хоть какой-то есть план по его спасению?

— Да. Надо проникнуть на базу и убить двух зайцев сразу: спасти вашего друга и собрать все необходимые данные об эксперименте.

— И почему же вы этого не сделали раньше?

— Потому что я был один. Но теперь-то нас двое, — улыбнулся Лих и, протянув майору номер телефона, побежал к проезжавшему мимо автобусу.

Мозалев

Когда меня привели в чувство, я лежал на бетонном полу, почти не помня, сколько времени я там провел. Жар, тошнота, рвотные лужи, которые меня окружали, все говорило если не о серьезном заболевании, то точно о почти таком же отравлении. Но бесцеремонного охранника это, похоже, совсем не беспокоило и вместо того, чтобы помочь, он лишь перевернул меня на левый бок, после чего стал размазывать остатки моей еды грязной тряпкой.

Наверное, я так и умру. Хотя, в принципе, чего ожидать от этой военной базы и не попавших под гребенку общего разоружения солдат. Разве они меня помоют и очистят? Или дадут премию? Я устало повернул голову и стал рассматривать ходившую туда-сюда тряпку. Нет. Ничего этого не будет. Я просто умру в этой дыре, так никем и не обнаруженный. Разве что Олю жаль, она наверняка до последнего будет убиваться, пытаясь разыскать меня.

Но все же я не жалею. Ведь сама идея поиска истока борщевика никак не хочет казаться обыденной, постоянно напоминая мне, что это дорога к чему-то действительно важному, где открытие расценивается уже не просто местным, а именно мировым уровнем важности.

Да и сны теперь стали цветными. Радужными, можно сказать. В них я нахожусь на этой мексиканской базе и снова иду по следу огромной корпорации, выращивающей агрессивные растения. Смешно, конечно, но что поделать, видно, это последствия моего пищевого отравления. Тут тряпка коснулась моего лица. Этот запах… Раньше я бы сказал, что уже никогда его не забуду. Но сейчас мне все равно, я просто переворачиваюсь на спину и гляжу в потолок. Кажется, тут я и умру…

— Как же воняет… Будь ты проклят, сволочь! — говорит охранник, в очередной раз загоняя тряпку в жестяное ведро.

А знаете, я даже рад этой его эмоции, хоть как-то нагадил. Не всегда же им меня побеждать, вот и я ответил террором, правда, пищевым. Но все же. Все равно в этой схватке я победитель. Пусть и вонючий.

Потом я уловил запах спирта и словно в галлюцинации увидел склонившегося надо мной человека в белом халате, плавно водившим лучом света по моим глазам. Задумчивое лицо, цоканье языком, совсем как у терапевта в моей поликлинике, да и результат, наверное, тот же, вернее, отношение.

Я послушно открываю рот и пытаюсь помочь этому человеку. Точнее, он сам открыл мне рот и сам себе помог. Я лишь не сопротивляюсь, да и не могу, наверное. Мне очень плохо. Или хорошо. Не знаю, я совсем запутался, все смешалось в этом бесперебойном потоке образов, и лишь мой сон выходит все время в самом выигрышном цветном варианте. Я закрываю глаза. Я просто обязан его досмотреть.

Заврин Даниил

— Я не гнида, — попытался было запротестовать я, но тут же осознал свою ошибку, так как в очередной раз выхватил несколько ударов в живот.

— Молчать, тварь, говорить будешь, когда я спрашиваю. Тебе ясно?!

Потом еще удар, после которого у меня пошла странная судорога, уходящая куда-то вглубь живота. Я стал задыхаться. Затем, ощутив крепкую кисть на горле, я увидел своего истязателя.

Это был крепкого вида солдат, вернее, офицер, глаза которого имели удивительную способность переливаться при тусклом свете, позволяя запечатлеть уникальный природный зеленовато-коричневый феномен с яркими искрами вокруг. Я даже немного залюбовался.

— Что ты лыбишься, придурок, совсем уже поехал? — закричал на меня офицер. — На поляне, спрашиваю, что делал?

И тут он меня отпустил, видно, чувствуя, что необходимо дать некоторый отдых, иначе я даже отвечать не смогу. Я выдохнул. Резкие боли почти парализовали мое тело, но резкость, с которой они пришли, также проявилась и в их отступлении, во всяком случае для возможности давать ответы.

— Я искал образцы, — выдохнул я, — борщевик, я хотел найти борщевик.

— Да ты там траншею вырыл, придурок, ты кого лечишь? Ты за идиота меня держишь?

— Нет, нет, — запротестовал я, подымая руки. — Нет, я правда искал образцы. Я искал образцы!

— Какие еще образцы? Как ты узнал про бункер? Говори, гадина.

И он снова ударил меня в живот, да так, что мне показалось, я сейчас выплюну свои внутренности. Боль, сколько же ее было лишь от простых ударов! Признаться, раньше я бы никогда не подумал, что можно так мучить одними ударами в живот.

— Я слышал лишь об экспериментах и о том, что возле Гадюкино наблюдали странное цветение на болотах. Больше я ничего не знаю, правда.

Тут лицо красного офицера приблизилось ко мне почти вплотную и эти узорчатые глаза, оказавшиеся вполне себе коричневыми, стали внимательно меня разглядывать.

— Считаешь меня идиотом, да? Думаешь, я совсем ничего не понимаю? Ах ты, ученая гнида, продался американцам, да? Решил, что самый умный здесь? Подзаработать на тайне родины решил?

— Я просто собирал образцы, какие американцы? Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Все, что я делал, это собирал образцы.

Но офицер меня уже не слушал, а снова начал обрабатывать мой несчастный живот, издевательски при этом ухмыляясь.

— Нет, ты мне все расскажешь. Все до мелочей, гнида. А может, ты еще кому продался, давай рассказывай, иначе до смерти забью!

— Лих, журналист, вот кто мне сказал о возможной зоне рассадки изначального борщевика. Но не больше! То, что я нашел ваш бункер — это случайность.

— Заговорил-таки, — довольно процедил офицер, закатывая рукава. — Что ж, это хорошо, только вот немного поздно, потому что я уже кураж поймал. Теперь остановить меня сложнее будет. Сам понимать должен, контра поганая.

— Да остановитесь вы, какая контра, я просто ученый, исследую растения. Борщевик — одно из них. Давайте говорить разумно. Подождите, дайте мне возможность все объяснить.

— Объяснять ты будешь то, что надо мне. Где познакомился с этим журналистом? Полные данные.

— Он сам меня нашел. На аграрном форуме в Петербурге. У нашего института там презентация была. Вот Виктор Павлович меня там и нашел. Показал свои идеи. Я заинтересовался. А место он мне сам указал.

— Значит, ты просто любопытная ученая ворона, что решил все бросить и приехать сюда?

— Да.

— И в чем твой интерес? Что ты с этого получишь?

— Не знаю, это больше для моего опыта, я не задумывался об этом.

— Не ври мне, гадина! — закричал офицер. — Ты из кого дурака хочешь сделать? Думаешь, я идиот? Думаешь, глупые все?

Он поднес к моему носу кулак. И аккуратно, но твердо прочертил костяшками под носом линию.

— Вот вы где у меня. Лично тебе все зубы выбью. Если еще раз соврешь.

И, в принципе, он мне не соврал, так как в следующую пару минут я выплюнул передний зуб. Но только не от вранья, а так, по причине своей буржуазно-ученой классовости. По крайней мере, объяснено это было так.

Пропустив очередной удар, я закрыл глаза. Кишечные спазмы окончательно забрали мои силы, не давая даже прикрывать голову. Я положил лицо на бетон. Теперь удары ощущались уже слабее и это вряд ли по причине усталости офицера. Просто я начинал понемногу привыкать. К боли, к страданиям. К странному ощущению безнадежности.

Вышкин

Наблюдая, как Ольга накрывает на стол, Федор не мог отделаться от мысли, что все это театр, где один человек пытается сделать вид, что все хорошо, а второй криво пытается подыграть ему в этом, но в результате у обоих получается странная сжатая клоунада, от которой неловко всем.

Он проводил глазами тарелку, вилку, ложку. Все появлялось четко, медленно, с явным желанием выступить как можно лучше, пока, наконец, в дело не вступил борщ, разбавляя кухню своим свекольным ароматом.

— Да говори уже! — не выдержал он, когда она стала наливать чай. — Давай, выскажись, не тяни резину.

Молчаливо доливая до краев, она аккуратно обошла его и села напротив, точно так же налив и себе.

— Да что говорить? И так все ясно, — сухо заметила Ольга. — Давай просто поужинаем.

Вышкин внимательно посмотрел на любимую. Раньше подобные игры вызывали у него умиление, но сейчас, когда на кону стояла жизнь ее брата, все принимало несколько иной оборот.

— Я делаю все, что могу. Это Гадюкино как бездонная яма какая-то! Все, что попадает туда, словно исчезает куда-то. Я ведь не могу безвылазно там сидеть. У меня тоже работа есть, которая, между прочим, нас кормит.

— Я понимаю, — вздохнула Ольга и посмотрела в окно.

— Оль, ну заявление ведь подано. Его ищут. Просто нужно время. Он видный ученый, его обязательно найдут. Таких людей нельзя просто так списать в утиль.

— А мне Николай Семенович сказал, что уже замену ему подыскивают для экспедиции. Что пропажа пропажей, а исследования проводить нужно, да и спонсоры ждать не будут.

— Ты звонила Плейшнеру?

— Да, хотела узнать, что он обо всем этом думает, — Ольга задумчиво помешала ложечкой чай. — Только вот ему, видимо, до фонаря. Пропал и пропал человек.

— Я бы не сказал так. Просто он ничего не может сделать.

— Да из вас никто ничего не может сделать, — Ольга выдохнула и положила ложку. — Ладно, ужинай, я пойду стирку запущу. Все равно жизнь продолжать надо, верно ведь?

Он поднял на нее глаза. Этот взгляд… Его невозможно было спутать ни с каким другим. Большие, словно чарующие глаза так и норовили увести куда-то по волшебной ведьминой тропе ее притягательного очарования.

— Я найду его, обещаю. Мне просто нужно больше времени. Полковник не слезет, пока мы этого горе-террориста не закроем. Ему очень нужен этот результат.

— Так закрывай! — бросила она, подергивая плечами. — Делай как тебе лучше.

Оставшись наедине с самим собой, Вышкин ткнул ложкой в борщ. В этот раз он вышел наваристый, вкусный, такой получается, когда она сильно злится и начинает готовить. Впрочем, это касалось не только готовки, злость ей вообще во всем помогала. А тут еще и единственная родня, след которой терялся в какой-то глухомани.

Но ничего. Он обязательно его найдет. Кому как не ему вообще это под силу? Вышкин подобрал кусок мяса и задумчиво положил в рот. Он ведь ФСБшник. Он справится. Иначе просто не сможет смотреть в глаза любимой жене, которая если и возлагает надежды, то только на него.

— Да черт меня дери! — наконец буркнул Вышкин, кладя ложку в борщ. — Оля, ну хорошо, я понял. Надо срочно все бросить и найти твоего брата. Только умоляю, давай без этих сцен. Слышишь?

Он поднялся со стула и прошел в зал, где, работая утюгом, его любимая накидывала очередную рубашку на доску.

— Я тебя услышал. Завтра же попробую что-то нарыть. Так тебя устраивает? А?

Она повернулась к нему. Недоверие даже сейчас скользило в ее красивых глазах.

— Это мой брат. Я не могу оставить его там. Ведь если не можешь сделать ты, это сделаю я. И уж тогда им точно всем не поздоровится.

— Я понял, понял. Я знаю, что у меня сжатые сроки, только прошу — давай без этих сцен. Я не могу их долго выносить. Ты же знаешь.

— Знаю, — она мягко провела пальцем по его волосам у виска, — потому и иду тебе сейчас навстречу.

Вышкин закрыл глаза и улыбнулся. Эти поцелуи за долгие двадцать лет так и не смогли ему надоесть.

Заврин Даниил

Машину затрясло. В команде был новый водитель, и он просто отвратительно вел машину, собирая по дороге все ямы, которые он мог поймать. Хороший парень, не дает заснуть. Всегда держит наготове. Может, так даже и надо. Ведь он вторые сутки уже толком не спит.

Михаил почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, затем привычный шум в ушах. Доктор сказал, что это от сотрясения, от той чертовой балки, которая так крепко приложила его на прошлой неделе. А ведь говорил, что пройдет. Что у сотрясения период два – три дня. А тут – почти неделя. И, кажется, все лишь хуже.

Он посмотрел на спину майора. На этот раз он ехал с ними. Хотел лично присутствовать на этом мероприятии, на месте битвы огня, света, тьмы и человеческих душ. Что ж, он – медийная личность. Знает, что там будут журналисты. Ведь дело приобрело совсем уж скверный поворот. Целый кинотеатр отдан пожару. Михаил повесил голову. Да. Сейчас самое время вспомнить о маме.

Мама

Татьяна вытащила из печки пирог. С яблоками. Большой. Все, как он любит. Она бережно поставила его на стол. Яблоки, как можно так к ним привязаться, это же самое обычное угощение, но только не для её сына. Пусть он уже вырос и возмужал, но он всё ещё ребенок. Она улыбнулась и вытерла слезинку, вдруг появившуюся на морщинистом лице. Скорей бы он приехал. Скорей бы.

Сын

Да. Дело и вправду паршивое, буркнул кто-то из своих, пока они прикручивали шланг. Машин мало, кинотеатр большой, вывели не всех. По меньшей мере, двадцать человек ещё внутри. Главное, среди них дети. Дети, так его! Снова дети. Михаил тяжело задышал, кажется, опять этот чертов приступ. Приступ паники или как его ещё. Ещё одна небольшая странная болячка. И опять же, как сказал доктор, тоже не долгоиграющая.

Он тяжело поднялся. Запах гари, растекающаяся вода, пепел, липнувший к одежде. Да. Мать его, он снова в строю, на этом поле разгорающейся битвы. Где их бедный ЗИЛок снова должен вытащить человеческие жизни. Или нет? В этот раз всё будет иначе?

Вытерев рукавом пот, он посмотрел на здание. Кирпичное, крепкое и полностью охваченное огнём. Сложная задача. Но ничего. Они справятся. В их команде нет таких ребят, кто не полезет в огонь. Они вытащат их. Вытащат всех до единого. Потерпите, маленькие, потерпите немного. Михаил вдруг почувствовал, как снова заболели руки. Чертов шланг немного содрал кожу даже через перчатки. Это хорошо. Злее будешь. А это притупит страх.

Он снова посмотрел на майора. Хороший мужик, знает, когда нужно отвлечь журналистов, за ним они как за каменной стеной. Он посмотрел на ребят. Здесь все знали, что надо делать. Надо просто лезть в огонь. Задушить эту суку.

Мама

Татьяна Федоровна бережно взяла фотографию. Он тут совсем еще маленький. Совсем крошка. Улыбается. Знает, кто его фотографирует. Ну как ему ещё не улыбаться? Даже знакомый фотограф сказал, что это хорошее фото. Она ставит ее обратно. Уже вечер. Зимой темнеет быстро и она очень волнуется. Столько опасностей. Да и вечно лезет в неприятности. Ничего не боится, отчаянный. Она вздохнула и включила телевизор. Он почти не отвлекает, но это лучше чем ничего. Новости, сериалы, лишь бы хоть что-то, чтобы не думать, как там её мальчик в этой мрачной городской мгле.

Сын

Они говорят – рисковать нельзя. Нужно бросить, оставить их там. Там, в этой чертовой огненной ловушке. Оставить на съедение огненной твари, оставить ей. Михаил взялся за голову. Эти голоса. Он снова их слышит. Они снова кричат. Снова плачут. Снова. Снова, снова. Он посмотрел на майора. Решительный парень. Сказал, как отрезал, дай бог ему здоровья. Таких бы больше, тогда, может, и не было бы проблем.

Он сплюнул ему под ноги. Точнее, на ботинок. И это неправильно. Нервы надо держать в узде. Ведь он подчинённый, а это начальник. А начальство всегда знает куда больше. Знает, что можно поставить на кон. Знает, сука. Знает. Дай бог ему здоровья.

Майор разворачивается спиной. Время отдавать другие распоряжения. И он, в общем-то, правильно рассудил, огонь полностью перекрыл оба выхода, войти в здание действительно невозможно. Их усилия просто тонут в этом огне.

Михаил отошёл к машине и устало на неё облокотился. Да, черт возьми. Да! Жри, паскуда. Жри их. Тебе отдали их. Наслаждайся! Вот, ещё одна порция свежего мяса в твой огненный рот. Ведь у тебя свои огненные законы. Тебе нужна жертва. Очередная жертва. Так на, бери. Доставка на дом. Ешь не хочу.

При мысли о доставке Михаил вдруг задумался и обернулся на их старый ЗИЛ. Стена, говорите. Кирпичная стена. Сев в кабину, сжав руль, он почувствовал, как болят его руки. А потом улыбка непроизвольно вылезла на свет. Ничего. Не надо переживать. Все равно он вряд ли дотянул бы до пенсии. Слишком нервная и опасная работа. А он заядлый трудоголик. Впрочем, не надо переживать. Он просто выломает стену. И сделает новый выход.

Он посильнее сжал руль. Но не от боли, не от страха, нет. Просто почему-то опять вспомнилась мама. Она ведь ждет его. Приготовила наверняка что-то. Он завел мотор и надавил на педаль. Сработал старый друг безотказно, как будто и сам всю жизнь готовился к этому моменту.

Что, к сожалению, нельзя сказать о майоре. Бедолага стартанул так, что даже шапка слетела. Не понимает, что человек не сможет остановить машину. Это уже невозможно.

Мама

Стук в дверь. Такой долгожданный. Сердце. Оно встрепенулось. Дождалась. Сорвавшись с дивана, Татьяна побежала к двери. Слишком уж долго в этот раз. Слишком.

А потом её зашатало. Это был не он. Это был незнакомый мужчина. На мгновение все пронеслось перед глазами. Неужели, неужели, что-то с ним произошло? Татьяна, попятилась.

— Мама, мама! – раздался детский крик, и в квартиру вбежал ребенок. – Мама, я люблю тебя, мама. Мама!

Не помня себя, она схватила его. Мысли сбились. В нос ударил запах гари. Боже! Но они же были в кинотеатре?! Она подняла глаза на незнакомца. Это был пожарный. Боже, теперь, все стало на свои места.

— Мама, - продолжал тараторить возбужденный сын. – Мама, ты не представляешь, мы так испугались. Если бы не тот мужчина, мы бы умерили.

— Мужчина? Какой мужчина? – спросила, она, подняв глаза на пожарного.

— Который погиб, – мрачно ответил тот и стал медленно спускаться вниз.

Заврин Даниил