- "Родился я в городе Пури, в простой брахманской семье, но при чудесных обстоятельствах. Отец мой умер в девять лет. Мать моя в восемь лет овдовела, но решила хранить верность покойному мужу до конца своих дней. Когда она вошла в детородный возраст, отец спустился к ней с небес и провёл с ней ночь. И она забеременела и меня родила, вот такое было чудо. Его даже в храмовую летопись занесли, а меня иногда показывали паломникам, как живой пример. Звали меня тогда Девадатта – то бишь, "дарованный богами".
Дедушка мне каждый день про Картиккею рассказывал - какой он был честный, умный, благочестивый и со всех сторон совершенный. Я очень старался быть на него похожим, и у меня это почти всегда получалось! И юность моя была образцово брахманской: я женился, выучился, служил в храме Джаганнатхи, произвёл на свет двоих сыновей. И ни разу я свой город не покидал, и даже от храма далеко не отходил. Храм-то у нас как целый город, библиотека в нём на много тысяч корзин, и еды в нём каждый день готовят на много тысяч человек, и посещают его существа изо всех четырнадцати миров – не только люди, но и духи, и демоны, и даже боги! Дедушка говорил, что все тайны Вселенной можно узнать не выходя из храма – надо лишь внимательно смотреть и слушать.
С детства я коллекционировал истории – в основном, из тех, что паломники рассказывали. Записывал их на пальмовых листочках, складывал в коробочки – со временем их накопилось примерно полкорзины. Слушать их любили все мои домашние, особенно дедушка. Он, по старости, ходил уже с трудом, к Джаганнатхе выбирался редко – но ум его был ясен до самой смерти. К каждой моей истории он с лёгкостью подбирал стихи из священных писаний, которые как будто про неё были писаны и всё в ней расставляли по местам. И всякий раз выходило примерно одно и то же: жить надо правильно, и тогда всё будет правильно; а если сделал что-то неправильно – исправь ошибку и живи правильно. И тогда всё будет хорошо, а в будущей жизни станет ещё лучше.
Я преклонялся перед дедушкиной мудростью и старался всегда поступать правильно. В двадцать два года я, как примерный сын, отправился в Гайю, чтобы совершить там Пинда Даан для моего покойного отца. Отец мой в этом обряде не то что бы слишком нуждался: сразу после смерти его взяли на небеса Брахмы. Жил он там очень хорошо, но я хотел, чтобы ему стало ещё лучше. Я надеялся, что моя молитва поможет ему обрести мокшу - ну, то есть, слиться с Изначальным Брахманом и уже не рождаться впредь ни в одном из материальных миров.
И вот я, значит, прибыл в Гайю, нашёл уединённое место над рекой Фальгу и приступил к совершению обряда. И – представь себе, Викрам! – почти сразу же увидел отца. Он спустился с небес и пришёл ко мне прямо по воде – безупречный юный брахман, окружённый неземным сиянием, распространяющий вокруг себя приятную прохладу и аромат жасмина. Я поклонился и протянул ему горшочек с жертвенным рисом – но тут мою спину обожгло печным жаром, с берега потянуло падалью, и тяжелая рука легла мне на плечо, и хриплый голос воскликнул: "Эй, пандит-джи! Прекращай воровать мой рис! Девадатта мой сын, и он должен приносить жертвы только моему роду!"
"Ступай обратно в ад, Бхимасена, - возразил ему юный брахман. – Ману сказал: "Чьим бы ни было семя, посеянное на поле, плод его принадлежит хозяину поля". Девадатта сын моей жены, он родился в моём доме – значит, он должен приносить жертвы моему роду".
"Ступай обратно в рай, Картиккея! – насмешливо бросил Бхимасена. – Пока ты распевал киртаны с небожителями, твоя вдова стала моей женой. Я прихожу в её сны и мы отлично проводим наши ночи – а тебя она лишь поминает по привычке в своих молитвах. Я подарил ей сына – а что сделал для неё ты?"
"Тебя повесили в Куттаке, - напомнил брахман, - когда Девадатта ещё не родился. Ты уверен, что это было твоё семя? Посмотри на этого юношу – он изящен, благочестив, смиренен и любезен господу. Ты уверен, что это твой сын? Да ты просто спятил, нелепый разбойник! Убирайся, не порть себе карму".
"Карма у меня и без того хуже некуда, - сказал разбойник, - а на сына я всё-таки посмотрю".
И на воду вышел отвратительный призрак – грязно-коричневый, сочащийся гноем, с выклеванными глазами и сломанной шеей. Он уставился на меня пустыми глазницами, ткнул в меня пальцем и захохотал:
"Один в один как я! А ну-ка, сынок, угости меня кашкой!"
Я окаменел, прижав к себе горшочек с рисом. А разбойник принялся меня уговаривать:
"Угости, сынок, угости – ему-то, небось, каждый день насыпаешь? Так от него не убудет: он и без того уже в раю. А я, как видишь, голодный дух, от меня в мире одни неприятности. Кошмары, безумие, выкидыши, чума, холера – всё это мои дела, я не скрываю. Но ты ведь запросто можешь избавить мир от этого зла! Просто покорми своего отца – и я обновлюсь, очищусь, вознесусь на небеса и перестану пакостить. Если я тебе не по нраву, то подумай о том, скольких ты людей этим спасёшь. А пандита потом покормишь, он и подождать может".
Я заколебался. Мне показалось, что гнусный призрак в чём-то прав: он действительно нуждается в моей жертве гораздо больше, чем сияющий полубог из рая Брахмы. Но моё брахманское образование тут же подсказало мне нужную мантру, и я прочёл её двенадцать раз и очистил разум от искушения. И отвернулся от Бхимасены, как будто его и вовсе не было, и вручил горшочек брахману Картиккее.
Брахман улыбнулся и произнёс пять коротких слов, от которых разбойника будто ветром сдуло. И благословил меня, и ушёл в сияние, разлившееся над рекой. Я понял, что он обрёл мокшу - и уехал из Гайи с чувством выполненного долга. Я должен был бы радоваться и ликовать – но явление Бхимасены испортило мне весь праздник. Всю дорогу я думал: а не вернуться ли в Гайю? не совершить ли Пинда Даан для этого бесприютного духа? Но всё же не вернулся – решил сперва спросить совета у дедушки.
Однако дедушка так и не смог мне ничего посоветовать. Едва услышав про разбойника, он помрачнел, напрягся, затеребил свой брахманский шнур, а потом вдруг схватился за сердце и завалился набок. И умер в тот же вечер, не приходя в сознание.
Тут-то я наконец и догадался, что Бхимасена пришёл ко мне неспроста. И принялся расспрашивать мать. Она долго отмалчивалась и уводила в строну, но наконец расплакалась и призналась: "Да, этот разбойник был моим единственным мужчиной. Он изнасиловал меня, когда мне было шестнадцать лет. От него я забеременела и родила тебя. Старик велел про разбойника никому не рассказывать, и всем наврал, что ты сын Картиккеи. Если бы он сказал правду, тебя не допустили бы читать Веды и служить в храме".
В общем, пришлось мне снова срочно ехать в Гайю. Брахман, который солгал по вопросам родства, низвергается в ад вниз головой в кромешной тьме – ясное дело, я не хотел для дедушки такой судьбы. Сломя голову примчался я на берег Фальгу – а дедушка мой, как ни в чём не бывало, спустился ко мне с небес Индры. И сказал мне: "Я не солгал ни слова. По закону ты сын Картиккеи, и по воспитанию тоже. Но я никому не говорил, что моя невестка забеременела от Картиккеи. Люди сами это чудо придумали, и все ему радовались. К чему мне было их разубеждать?"
И дедушка принял мою жертву, и благословил меня, и тоже ушёл в Ясный Свет. А на другой день я всё-таки совершил Пинда Даан для Бхимасены. Я надеялся отправить страдальца подальше отсюда, в какой-нибудь из лучших миров – но не тут-то было! Сожрав мой рис, Бхимасена раздулся примерно втрое, покрылся огненной шерстью, стал зубастым и клыкастым – в общем, из призрака превратился в демона. И захохотал, и закричал: "Спасибо тебе, сынок! На неделе в гости к тебе нагряну!" – и со свистом вылетел из святого места, как будто сам воздух вытолкнул его из себя.
Когда я вернулся домой, Бхимасена уже поселился в моём доме и вовсю общался с моим старшим сыном. Все остальные перепугались до потери пульса и сбежали в храм. Я велел демону убираться и впредь держаться от нас подальше. "Встречаться с потомками – моё святое право, - возразил он. – Даже боги не в силах мне это запретить! Не бойся сынок, я не сделаю вам ничего плохого. Я, наоборот, хочу помочь вам выбраться из нищеты и стать большими людьми в этом мире".
Спорить с ним было бесполезно, и я обратился за помощью к господу Джаганнатхе. В тот же день Бхимасена исчез – но последствия его визита оказались очень тяжёлыми. Мать не выдержала потрясения и вскоре умерла, а старшего сына с тех пор как будто подменили. Он совсем отбился от рук: стал прогуливать уроки, шлялся целыми днями у моря, якшался с рыбацкими детьми и даже ел рыбу! Вскоре он захотел учиться стрелять из лука. Я сразу сообразил, откуда ветер дует. Вызвал его на разговор: и точно! После рассказов Бхимасены он возненавидел брахманскую жизнь и захотел стать вожаком разбойников.
Ему было всего десять лет, и я не стал его наказывать. Я лишь напомнил ему, что разбойник больше похож на животное, чем на человека. Он скитается в лесах, спит на земле, ест что попало, и никто не пустит его на ночлег – никто не любит разбойников. Брахман же приятен людям и богам, приютить и накормить его каждый почитает за честь… ну, и всё такое прочее. На другой день сын сбежал из дома – должно быть, решил проверить, каково оно жить в лесу и спать на земле. А в лесу его задрал тигр, и мне пришлось очень долго молиться, чтобы вытащить его из мира голодных духов.
- "На горе Меру растёт дерево кальпаврикша – широкое, многоствольное, очень похожее на баньян. Это дерево исполняет любые желания, даже самые идиотские. Надо только встать в его тени, загадать желание и пропеть Гаятри-мантру. Если мантра звучит красиво и правильно, то после "Ом бхур бхувАх свахА" на ветке появляется цветок, после "Тат СавитУр варЕньям" из него получается завязь, после "БхАрго девАсья дхимахИ" созревает плод, а после "ДхИйо йо нах прачодаЯт" он падает к ногам, его и срывать не надо. А дальше всё просто: отнеси этот плод домой, положи в горшок, полей водичкой – и из него вырастет та вещь, которую ты пожелал.
Когда-то и у людей было целых пять таких деревьев: четыре по краям земного диска и одно почти посерёдке, у истоков Годавари. Стояли они за железными стенами в укреплённых городах, где правили цари-священники, называемые бхагаванами. Многие простые люди путали их с богами и поклонялись им как богам – но бхагаваны не гордились, не заносились и даже не радовались таким почестям. Каждый день была у них одна и та же забота: принимать нуждающихся и пересказывать их просьбы волшебному дереву. И была у них другая забота: подрезать кальпаврикше ветки и верхушку и обрывать её воздушные корни, чтобы она не разрасталась сверх меры. И не считали они себя ни богами, ни правителями, но только слугами божественного растения.
И так служили они кальпаврикшам полтора миллиона лет, начиная с Золотого века. В ту блаженную эпоху служилось им лёгко: люди были могущественны как боги и не страдали лишними желаниями. Раз в сотню лет приходил к кальпаврикше какой-нибудь посетитель, чаще из любопытства, чем по необходимости. Но постепенно Золотой век сменился Серебряным, а за ним и Медный подоспел. Могущества у людей поубавилось, а желаний поприбавилось - и к волшебным деревьям стекались уже сотни, а то и тысячи просителей в день.
Чтобы справится с растущими ордами, в верховьях Годавари придумали простой и эффективный способ распределения благ. Раз в неделю тамошний бхагаван вместе со своими брахманами просил у дерева много еды, одежды и всяких полезных простых вещей. Звучала Гаятри, падали плоды. Кшатрии вывозили их на площадь и раздавали по одному в одни руки. Такой порядок завёлся у них ещё в Серебряном веке, и бхагаваны поддерживали его восемьсот тысяч лет или даже больше. Однако соседи их примеру не последовали.
Бхагаваны северной кальпаврикши говорили: "На Годавари всё вверх ногами: благородные трудятся, народ бездельничает". А сами они в своё время приняли закон, что под дерево разрешается входить только брахманам и кшатриям, а всем остальным нельзя даже на тень наступать. И этот закон строго соблюдался восемьсот тысяч лет: все брахманы и кшатрии охотно его поддерживали. Простецы чувствовали себя обиженными – но их иногда подкармливали, а чаще поколачивали и отгоняли подальше от дерева. И они в конце концов находили себе пропитание и сами как-то устраивались.
Бхагаваны восточной кальпаврикши назвали Север и Годавари "странами дураков". У них-то против дураков был принят грамотный закон: все прошения к дереву желаний подавать только в письменном виде. А потом ещё возле дерева сидел брахман, читал твоё прошение и задавал тебе три вопроса. Хоть на один ответишь неправильно – и к дереву не подпустят. Зато внутри уже можно было хоть целый день Гаятри распевать, и даже тачку давали. И эта система тоже просуществовала восемьсот тысяч лет – оттого-то Восток до сих пор такой грамотный! Правда, раз в пятьсот лет восточные грамотеи устраивали мощный бунт и свергали бхагавана – но потом всё равно восстанавливали прежний порядок, потому что не могли придумать ничего более разумного.
Бхагаваны южной кальпаврикши подсмеивались над всеми своими соседями. У них всё было традиционно и просто: никаких законов, кроме уважения к старшим. Пропуском к дереву желаний на юге служила седая борода. Стражники все бороды внимательно осматривали, и если находили хоть один чёрный волос, то вежливо просили прийти попозже. А проходимцев с крашеными бородами вычисляли без труда и изгоняли навечно: глаз у стражников был намётанный. И этот порядок тоже существовал восемьсот тысяч лет, и недовольны им были только молодые, да и то не все. Каждый ведь надеялся до седых волос дожить.
А бхагаван западной кальпаврикши посчитал все эти ухищрения излишними. Он сказал: "Да исполнятся желания каждого, кто умеет правильно и красиво петь Гаятри-мантру! Воистину, среди тех, кто хорошо поёт Гаятри, нет и не может быть недостойных людей!" И велел снести ограду, построенную вокруг дерева желаний, и больше не обрезать его ветки. И за восемьсот тысяч лет дерево разрослось настолько, что покрыло своей кроной всю западную четверть земного диска. И стало под ним тесно, потому что сбежались под его сень многочисленные северные простецы, молодые парни с юга, малограмотные дядьки с востока и даже некоторые граждане с верховьев Годавари, которым надоели слишком простые вещи. И прописались там надолго или навсегда, и научились безупречно петь Гаятри – а у слона Анджаны, поддерживавшего западную сторону земного диска, помаленьку начали подгибаться коленки. Непомерно тяжелой стала эта сторона, и вся Земля пошла перекашиваться на запад, грозя перевернуться вверх тормашками.
Все остальные бхагаваны встревожились и потребовали от западного, чтобы он срочно обрезал ветки своей кальпаврикши, восстановил ограду и выгнал из страны всех лишних граждан. Но западный бхагаван ответил им: "Разломайте лучше ваши ограды и перестаньте обрезать кальпаврикши. Тогда и у вас будет как у меня, и равновесие восстановится".
Бхагаваны не последовали его совету, а наоборот. Они объединили свои армии и отправили их в западные земли. И истребили там всех, кто попался под руку, и западного бхагавана тоже истребили. А у его кальпаврикши попытались удалить лишние стволы и укоротить ветки – но где-то что-то не рассчитали, и дерево рухнуло. И весь этот раздрай случился только из-за того что западный бхагаван слишком сильно желал добра своим подданным – не так ли, Викрам? Или ты считаешь, что причина катастрофы в чём-то другом? Говори же, не подвергай себя опасности! Если ты имеешь своё мнение и молчишь, твои кости рассыплются на мелкие кусочки!"
Викрам ускорил шаг и ответил Беталу:
- "Катастрофа случилась потому что она не могла не случиться. Вспомни, Бетал: ты же сам говорил, что в Золотой век деревом желаний интересовались лишь немногие. Но затем, по мере общей порчи мира, люди перестали видеть разницу между исполнением желаний и счастьем. Оттого-то и случилась впоследствии битва на Курукшетре, а вслед за ней ещё великое множество несчастий и катастроф. Испортились не только простые люди – испортились и дваждырождённые, и даже сами бхагаваны.
Хранители западной кальпаврикши впали в детство: одному из них пригрезилось, будто правильное произношение есть признак добродетели - а остальные повторяли эту глупость из поколение в поколение восемьсот тысяч лет подряд! Не удивительно, что они первыми лишились кальпаврикши: её отняли у них как игрушку у ребёнка.
Немногим лучше оказались и восточные бхагаваны: они вообразили, что добродетель проявляется в грамотности и умении отвечать на вопросы! Восемьсот тысяч лет они играли в школу – и я уверен, что соседи в конце концов отшлёпали их как школьников и отобрали деревце."
- "Они сами себя отшлёпали, - возразил Бетал, - и сами дерево загубили. Вернувшись домой, тамошняя армия тут же начала готовиться к круговой обороне. Кальпаврикша сутками напролёт рожала им доспехи, коней и оружие – но им всё было мало и мало. И они додумались построить под деревом что-то вроде лесов, расположить на них тысячу проверенных людей, и чтобы вся эта толпа дружно загадала оружие и хором пропела Гаятри. Представление состоялось, певцы попали в унисон, на дереве разом выросла тысяча плодов, и ветки обвалились под их тяжестью. После этой травмы кальпаврикша уже не отзывалась ни на какие Гаятри, как бы красиво и правильно они не звучали. Зато оружия у них получилось огромная гора".
- "И что они сделали с этим оружием?" – спросил Викрам, осторожно наращивая скорость.
- "Поубивали друг друга, - ответил Бетал. – Ну, не так чтобы совсем пустыня осталась, но тысячу лет потом в себя приходили. У них же были стрелы с калакутой, ещё с Трета-юги лежали – ну, и какой-то герой пустил их в ход. Представляешь, Викрам, что такое калакута?"
- "Только очень приблизительно. ", - ответил Викрам, вглядываясь в даль. Деревья вроде бы уже поредели, сквозь толщу веток просвечивало пульсирующее оранжевое пятнышко – наверно, костёр Виджая. А покойник-то явно увлёкся беседой – значит, надо говорить с ним ещё и ещё…
- "Ну, и я толком не знаю, - сказал Бетал. – Говорят, что это чёрный огонь, сжигающий всё и не гасимый ничем. Но что это мы всё с тобой болтаем и болтаем? Ты ведь заговорил – а значит…"
- "Ничего это не значит! – уверенно возразил Викрам. – Ты ещё не рассказал мне, как погибли остальные кальпаврикши".
- "Они не все погибли, - уточнил Бетал. – Одна до сих пор стоит где-то в южных лесах, её все забросили и забыли. Но если пропеть под ней Гаятри - она заработает, можно быть уверенным".
- "Слишком похоже на сказку, - улыбнулся Викрам. – Трудно поверить, чтобы люди вот так вот запросто ушли от дерева желаний".
- "Южане ушли не просто, - сказал Бетал. – Южане ушли красиво. У них под кальпаврикшей образовалось изрядное стойбище седобородых, кот
"В Варанаси самое главное – это святая река Ганга. На её берегу вечное движение: кто-то моется, кто-то молится, кто-то быков купает, кто-то покойников жжёт. И каждый вечер юные пандиты в белых одеждах выходят на гхаты, поклоняются реке и зажигают жертвенные огни. Уже много сотен лет они этот ритуал совершают – и будут совершать ещё много сотен лет, пока будет стоять город Варанаси….
- впрочем, я вижу, Викрам, что тебе это всё не интересно. Тебе, наверно, гораздо интереснее другое: как же это Бетал ухитряется разговаривать, когда рот у его наглухо заткнут, да ещё и тюрбаном обмотан? А всё очень просто: для разговора я совсем не использую язык. Я же мёртвенький, язык у меня давно отсох - вот и приходится посылать слова тебе прямо в голову, минуя уши. Кстати, я всё время с тобою только так и разговариваю, даже губами не шевелю. А ты и не замечаешь, потому что невнимательный ты к окружающим. Об одном только думаешь, как бы меня поскорее к Виджаю отнести. Да расслабься ты и не спеши, всё равно ведь не донесёшь. Послушай лучше мою историю. Она очень интересная и – представь себе – без малейших намёков на наши с тобой непростые отношения.
Значит, жил в Варанаси молодой пандит, звали его Дамодара. Был он не по годам спокойный, благоразумный и сообразительный. И вот, пришёл к Дамодаре однажды его дружок Гандипа, в очередной раз катастрофически влюбившийся. И рассказал Гандипа, что встретил на гхатах неотразимую красавицу, всю в золоте и цветах, окружённую разодетыми и благоухающими служанками. И был он ею насмерть поражён - она же мимо прошла и не оглянулась, только уронила на камни вот этот цветок лотоса. И вскоре скрылась из виду, и где теперь её искать?
Дамодара лотос взял и внимательно осмотрел. И заметил, что стебель цветка пахнет маслом для волос, а кончик стебля сплющен, как будто его в зубах мусолили. Гандипа подтвердил: да, она за ухо заложить пыталась…, а потом прикусила… а потом к груди прижала, и только после этого уронила.
Тут-то Дамодара и сказал Гандипе:
"Друг мой Гандипа! Ты хоть и зрячий, а как будто слепой. Неужели ты не заметил, что она тебе знаки подавала? "Ухо" на санскрите "карна", "укус" – "дантагхата", а лотос – "падма". Из чего я и заключаю, что красавица твоя живёт в Карнапуре, отца её зовут Дантагхата, а саму её зовут Падмини. А то, что она цветок возле тебя уронила, означает, что ты ей приглянулся. Чтобы этот знак понять, даже санскрита знать не надо!"
Гандипа засомневался: "А не перемудрил ли ты, Дамодара? Виданное ли дело, чтобы девушка такие хитрые загадки загадывала, да ещё и на санскрите!" - Пандит его обсмеял: "Это для тебя они хитрые - а для грамотных людей это проще чем банан почистить. Мы такими шарадами ещё в младшей школе баловались. Впрочем, если тебе не верится – давай поедем в Карнапур и сами всё проверим. Ехать тут недалеко, неделю самое большее".
Тут надо, наверно, про Гандипу немножко объяснить, откуда он такой глупый выискался. Гандипа был простой царевич откуда-то с восточного побережья. В Варанаси он приехал учиться… - э, Викрам! да ты уже почти бежишь! Ладно, попробую и я досказать побыстрее.
Короче, поехали они в Карнапур. И представь себе, Викрам – первый же встречный рассказал им, где живёт Дантагхата. А второй встречный рассказал им всё про Падмини. А третья встречная оказалась её бывшая нянька – старая, одинокая и очень бедная.
Поселились наши герои у старухи, подкормили её и приодели – а она им за это обещала всяческую помощь и поддержку. Гандипа сразу загорелся: беги, мол, бабушка, к моей любимой и сообщи ей, что я уже здесь! Но Дамодара его пыл остудил: "Друг мой Гандипа, не надо так сразу и напрямик. Красивая девушка требует красивого подхода. Пошли-ка ты ей лучше блестящую лаковую шкатулку, а внутрь положи статуэтку Арджуны, завёрнутую в листья бетеля. А для большей точности возьми капельку кармина и покрась Арджуне лук. Таким образом Падмини и имя твоё узнает, и чувства твои поймёт".
Гандипа усомнился: "Как же она всё это поймёт, если даже я тут ничего не понимаю?" – Дамодара в ответ рассмеялся: "Да что же тут непонятного? "Блестящий" на санскрите "кашИ" – а это настоящее имя города Варанаси, известное всем образованным людям. Лук Арджуны назывался Гандива – тебе, Гандипа, это слово ничего не напоминает? А бетель – символ любовной страсти, об этом даже крестьяне знают".
И вот, собрали друзья посылку и вручили её кормилице. Сходила она к Падмини и вернулась расстроенная: очень уж неприветливо девица её приняла. Разговаривала с ней холодно и надменно, а когда шкатулку открыла и статуэтку рассмотрела – возмутилась, раскричалась и отвесила старухе две пощёчины. А руки её были в камфарной пасте, и на старухиных щеках чётко отпечатались десять белых пальцев. Хотела кормилица стереть эти метки, но Падмини не позволила. Сказала: пускай Гандипа из Варанаси на них посмотрит и сделает выводы.
Гандипа опечалился: значит, от ворот поворот? Но Дамодара ему сказал: "Друг мой Гандипа, ты опять ничего не понял. Десять белых полосок – это десятый день светлой половины месяца. Они оставлены на щеках няньки – значит, в указанный день нянька должна снова явиться к Падмини. И получить от неё новое послание для тебя".
И остались друзья в Карнапуре дожидаться десятого дня. А как дождались, так Гандипа снова огорчился сверх всякой меры. Падмини-то со своей кормилицей даже говорить не захотела! Приказала служанкам: "Выведите её отсюда! да не через парадный вход, а через задний двор, в ту калитку, что в саду за беседкой". И никакого послания Гандипе не передала, и его имя даже вскользь не упомянула.
Дамодара как про это услышал, от души Гандипу поздравил: "Сбылась твоя мечта, царевич! Мойся-умащайся, приводи себя в порядок, а после заката ступай в сад – Падмини тебя в беседке ждать будет. Знак на этот раз яснее ясного, никак иначе толковать его нельзя".
Так оно всё и вышло. Пробрался Гандипа в сад, и встретился с беседке со своей возлюбленной, и получил от неё гораздо больше, чем ожидал. От такого горячего приёма ему и вовсе голову снесло: стал он Падмини замуж звать, да так настойчиво! так проникновенно! Она же ему в ответ печально улыбнулась и сказала: "Куда мне замуж? Я с восьми лет замужем, на будущий год к мужу перееду. Хороший ты парень, Гандипа, но невнимательный – мог бы и заметить, что и одеваюсь я по-замужнему, и украшения замужние ношу. Или ты меня у мужа отбить хочешь?"
Гандипа сказал: "Да легко! Давай я увезу тебя в свой город - там никто и не узнает, что ты замужем. Такой брак считается ведическим, он называется… ну, в общем, нам учитель рассказывал, как-то он называется…"
Пандини с подозрением на него посмотрела и по щеке тремя пальцами провела. И сказала: "Ладно, я подумаю. До свиданья, заходи, буду рада тебя видеть". – А Гандипа её тут же переспросил: "Можно тогда я завтра зайду?"
Пандини удивилась: "Да что с тобой, Гандипа-джи? Три пальца ведь было, не один – неужели не заметил". Гандипа признался: "Заметил… но не понял…"
"Ты не понимаешь таких простых намёков? – не поверила Падмини. - Но как же ты тогда мои послания разгадал?"
И тут Гандипа рассказал ей про пандита Дамодару. Пандини нахмурилась, задумалась и наконец промолвила: "Ну что же, передай Дамодаре мой низкий поклон и вручи ему этот стих".
И взяла пальмовый лист, и написала на нём:
"Мудрость есть главное украшение мужчины.
Всякий день благоприятен для встречи с мудрецом".
Гандипа стих прочёл, но опять ничего не понял. А Дамодара, как обычно, обо всём с первой строчки догадался – но ничуть не обрадовался. И сказал Гандипе: "Лучше бы нам уехать отсюда поскорее. Дурное это дело и опасное, крутить шашни с чужой женой, да ещё и с такой развратной". Гандипа подумал и согласился, но всё же решил на три дня задержаться и красавицу ещё разок навестить. Ну, чтобы попрощаться как следует – нехорошо ведь уезжать, не простившись.
Дамодара ему сказал: "Если ты остаёшься – значит, и я остаюсь. Вместе мы приехали, вместе и уедем". И взял пальмовый листок, и написал для Падмини вот такой стишок:
"Чистота есть главное украшение женщины.
Всякий день неблагоприятен для утратившей чистоту".
Падмини эти строки прочла и прослезилась. И весь вечер была задумчива и рассеяна, а когда пришло время расставаться - сходила в дом и принесла горшочек со сладким рисовым пудингом. И сказала Гандипе: "Передай этот кхир своему другу, в знак моей благодарности за проникновенные стихи". И провела по щеке одним пальцем – и Гандипа тут же решил не говорить, что прощается с ней навсегда. И сказал: "До завтра, любовь моя!"
И принёс пандиту горшочек кхира – но Дамодара его даже нюхать не стал, сразу собаке бросил. Она его сожрала и околела. И тут уже даже Гандипа всё понял - и дико разозлился на беспутную девку, которая чуть не отравила его лучшего друга! И воскликнул: "Завтра я её убью!" – и действительно был готов её убить! Но Дамодара его отговорил: "Не делай этого, Гандипа, не губи свою карму. Мы эту хитрую бестию по-другому накажем. Давай-ка я для неё угощение приготовлю – и посмотрим потом, кто из нас хитрее".
На другой день, когда Гандипа к Падмини собрался, вручил ему Дамодара кувшин вина, сдобренного опием, и небольшой трезубец. И велел напоить девицу вином, а когда она уснёт – забрать её самое дорогое ожерелье и поцарапать её трезубцем в нескольких открытых местах.
Гандипа всё это очень удачно проделал: и напоил, и обокрал, и оцарапал - и вернулся к Дамодаре, крайне довольный своей ловкостью. И думал уже, что можно отчаливать обратно в Варанаси - но Дамодара сказал: "Нет, месть моя ещё не завершена. Послезавтра отнеси это ожерелье на рынок и предложи его самому богатому ювелиру. Если он его купит – бери деньги и уходи; а
"Удайпур, Викрамушка, не только в твоём царстве имеется. В стране киратов целых два Удайпура, а то и три или даже четыре, никто их не сосчитает. Непростая это страна: горы да ущелья, хребты да долины, и в каждой долине свой язык и своё государство, а где и по два, и по три. И раджей-махараджей там видимо-невидимо, и все такие важные! и все с такими амбициями! И все свою родословную от Лунной династии ведут, и никак иначе.
Однажды забрёл в страну киратов молодой художник из Бихара. Направлялся он в долину Катманду – кто-то ему напел, что по его специальности там очень много работы. Удайпурское княжество он проскочил бы и не заметил – но, на свою беду, пришёл он туда поздно вечером в новолуние. Ну, и пришлось ему заночевать в какой-то рощице на окраине какого-то села. И невдомёк ему было, что не село это, а стольный град удайпурского махараны! А рощица, в которой он заночевал, тоже было не простая, а очень опасная: мужчинам туда запрещалось входить, прямо под угрозой смертной казни! Это был секретный девичий сад, в котором жили местные принцессы.
Поутру вышла младшая принцесса в сад и увидела там НЕЗНАКОМОГО МУЖЧИНУ! Хотела испугаться, да не успела: разглядела, что не мужчина это, а юноша, и очень даже симпатичный юноша… и не просто симпатичный, а даже очень красивый… И залюбовалась на спящего, и не удержалась – наклонилась и чмокнула его в щёчку!
Тут художник глаза открыл – и глазам своим не поверил! "Кто ты, красавица? – спрашивает, – Фея ли ты небесная, или нимфа, или богиня?" – А она ему отвечает: "Незачем тебе об этом знать. Собирайся-ка лучше побыстрее да беги из этого сада через вон ту калитку, покуда стража тебя не заметила! Иначе запросто с жизнью простишься!"
Художник девицу послушал и сад покинул. И пошёл своей дорогой в Катманду – а не идётся ему уже, никак красавицу забыть не может. В полдень присел под деревом, лепёшку достал – а есть не хочется! И жить не хочется, и рисовать не хочется, а хочется только в Удайпур вернуться – но зачем туда возвращаться? Ясно ведь, что девица не из простых, художнику до неё как до Луны пешком.
И тут выходит к нему из лесу старец пепельно-серый с полосатым лбом и железным трезубцем. И вопрошает грозно: "Чего ты тут расхныкался?"
Парень вскочил, ладони сложил, выше лба поднял:
"Бом шанкар, бабаджи! Угораздило меня вот влюбиться, от несчастной любви я страдаю."
И рассказал про волшебный сад и неземную красавицу. Старца эта история немало позабавила.
"Так, значит, ты влюбился в удайпурскую принцессу! – воскликнул он. – И теперь, наверно, хочешь на ней жениться, да?"
Художник вздохнул:
"Теперь, наверно, я хочу умереть. Если она ПРИНЦЕССА, то мне и вовсе надеяться не на что".
Старик улыбнулся:
"Погоди умирать. Пожалуй, я помогу тебе на ней жениться. Но для этого ты должен отдать мне свою силу и своё тело, навек забыть своё прежнее имя - и на всё, что я с тобою сделаю, отвечать только: "Благодарю тебя, Шри Махадев!", и никак иначе. Согласен ли ты на такие условия?"
Художник просиял:
"Благодарю тебя, Шри Махадев! Вот тебе моя сила, вот тебе моё тело, и дай мне новое имя, чтобы я поскорее забыл старое".
"Твоё новое имя – Савитри, - сказал Махадев. – А теперь пойдём ко мне, будешь к нему привыкать".
Юношу новое имя сильно озадачило. Но он вопросов задавать не стал, а ответил как условились: "Благодарю тебя, Шри Махадев!" И старик отвёл его в свою лесную хижину, а там заставил неотрывно смотреть на блестящий шарик, подвешенный на нитке, и повторять за ним какую-то сложную мантру. Вскоре шар сделался огромным как небо и поглотил художника целиком. Внутри шара он превратился в пятилетнюю девочку и прожил восемь лет в богатой брахманской семье, с младых ногтей обучаясь всему, что должна уметь дочь дваждырождённого. Когда же девочка вынырнула из шара и обнаружила себя в мужском теле, Махадев велел ей переодеться в женское платье и продемонстрировать свои умения. И остался недоволен, и ещё два раза загонял её в шар, и наконец добился от её манер немыслимого совершенства. Тогда он вдел Савитри в нос волшебную серёжку – и тело юноши превратилось в тело тринадцатилетней девушки. И девушка сказала: "Благодарю тебя, Шри Махадев!"
А Махадев за это время тоже успел измениться к лучшему. От пепла отмылся, волосы башенкой уложил, завернулся в белое и чистое - и стал благообразен и внушителен, как древний мудрец на картинке! И сказал он Савитри: "Пойдём, дочь моя! навестим удайпурского махарану!"
И вошли они под вечер в генеральное село удайпурского княжества. И произвели там немалый переполох: никогда ещё в этой глуши таких важных персон не видели! Махарана лично им навстречу вышел, поклонился и во дворец пригласил – а дворец у него был ничего себе, хоть и одноэтажный, зато с окнами. Для Шри Махадева там комната нашлась, а Савитри отвели ночевать в девичий сад. А там три принцессы – Падмавати, Мандаравати и младшая Амбавати – все в одной комнате спят. Приняли они Савитри как родную сестру, и пошли у них всякие разговоры, до утра никто глаз сомкнуть не мог. И песни они пели, и в игры играли, и сказки сказывали, и судачили о грядущей семейной жизни – в основном, о свадьбе, конечно, да о женихах. Только младшая принцесса об этом говорить не захотела, а поднялась и вышла в сад, и подозрительно надолго там застряла. Старшие советовали внимания не обращать, но Савитри всё-таки в сад сходила и принцессу разыскала. Сидела Амба под деревом на камушке и чём-то горько плакала. Савитри рядом присела и помаленьку у неё всё выспросила.
Призналась младшая принцесса, что сегодня утром видела она в саду нереального красавца и влюбилась в него без памяти. Имя, правда, спросить не догадалась – но она же видела, какими глазами он на неё смотрел! И она уверена, что он непременно вернётся и к ней посватается – но она боится, что папа с порога ему откажет. Потому что удайпурские кшатрии вот уже сколько-то там веков поддерживают брачный союз с кшатрийским кланом из другого Удайпура, который на западе. И если жених не из этого клана, то шансов у него почти нет.
Тут Савитри вынула из ноздри серёжку и превратилась на мгновение в того самого нереального красавца. И тут же вставила её обратно, и сказала обомлевшей Амбавати:
"Шансы у нас есть, и немалые. Сам Шри Махадев обещал нас поженить. Возможно, он сейчас как раз об этом с твоим отцом разговаривает".
И Амбавати обняла Савитри крепко-крепко, и горячо расцеловала – и тут уже Савитри от счастья чуть не обомлела!
А Махадев в это время и вправду махарану обрабатывал. Но не в смысле сватовства, а на другую тему. Рассказал он махаране, что идёт в Бхактапур, Шиве поклониться. Махарана, как это услышал, сразу его отговаривать начал: дорога, мол, неспокойная, разбойников нынче много. А Махадев ему на это: знаю, мол, но ничего поделать не могу. Жена моя покойная перед смертью очень просила отнести её прах именно в это святое место.
Тут они скорбно помолчали, а затем махарана опять к разбойничьей теме вернулся. Сказал, что одинокий старик до Бхактапура дойдёт без проблем, а вот дочку его запросто могут похитить по дороге. И предложил Шри Махадеву пять человек охраны, или даже шесть.
Махадев объяснил, что дочке туда идти не обязательно, а просто её оставить не на кого. Тут махарана редкое радушие проявил - принялся Шри Махадева упрашивать, чтобы он Савитри в Удайпуре оставил. У него, мол, здесь все условия для содержания дочерей, даже специальный девичий сад имеется! Махадев как бы подумал – и согласился.
Наутро позвал он к себе Савитри и сказал: "Сегодня я уйду, а ты останешься. Времени зря не теряй, знакомься со своей невестой – но не забывай каждую ночь на небо поглядывать! В ближайшее новолуние ты должна прийти в мой лесной дом. Там я дам тебе новое имя и расскажу, что делать дальше".
И ушёл. А Савитри поселилась в девичьем саду, и все принцессы были ей очень рады. Амбавати от неё ни на шаг не отходила, и каждую ночь сидели они в саду под тем самым деревом и сладострастно мучили друг друга. Савитри не раз порывалась серёжку из носа вытянуть и приласкать свою невесту по-настоящему! Но Амба всякий раз говорила: Только после свадьбы! – И вставляла серёжку обратно.
Так три недели незаметно пролетели, и настало новолуние. Явилась Савитри в хижину отшельника – и Шри Махадев забрал у неё волшебную серёжку, и сказал: "Отныне твоё имя будет Савитар". И снова достал свой блестящий шарик, и велел юноше смотреть, не отрываясь, и повторять за ним другую длинную мантру. А внутри шара опять была брахманская семья, и юноша вошёл в неё пятилетним мальчиком и прожил там двенадцать лет, изучая при этом санскрит, Веды, ритуалы и прочие брахманские премудрости. Нелегко ему эта наука далась – десять раз в шарик нырять пришлось и десять раз Махадеву экзамен сдавать. Наконец учитель доволен остался. Сказал: "Вот теперь тебе можно и на принцессе жениться!" – И Савитар ему ответил: "Благодарю тебя, Шри Махадев!"
И явились они к махаране, и Махадев представил ему молодого брахмана. И сказал: "Этот юноша повстречался мне в Бхактапуре. Его зовут Савитар – это знак, ниспосланный свыше. Я обещал женить его на Савитри, и вот мы пришли за ней. Вели позвать мою дочь, я объявлю ей свою волю".
Махарана ему ответил честно и прямо: "Не уберегли мы вашу дочь, святой отец. Пропала она без вести в ночь новолуния, и с тех пор её никто здесь не видел".
Тут Махадеву как бы стало плохо с сердцем. А махаране стало ещё хуже. Испугался он, что брахман сейчас умрёт по его вине и тем изгадит ему карму на десять жизней вперёд! Однако Савитар не растерялся: быстро уложил старика на циновку, влил меж зубов какое-то снадобье и долго шептал ему что-то на ухо. Наконец Махадев в себя пришёл, с циновки встал и сказал махаране
"В городе Кхаджурахо восемьдесят храмов, и все про любовь. В одном из них есть "каменная пчела", которая выдаёт девушек замуж. По сути, это обычный плоский камень с почти истёршимся каким-то доисторическим рисунком. На пчелу он даже отдалённо не похож, и посторонний человек его просто так не найдёт, а если и найдёт, то не сможет использовать. Чтобы этот артефакт сработал, надо, во-первых, взять кокосовый орех и нарисовать на нём глаза. Во-вторых, надо показать ореху девушку и рассказать, какой жених ей нужен. В-третьих, надо прийти к чудотворному камню, зажечь вокруг него пять благовоний, облить его настоем пяти цветов, поставить на него орех с нарисованными глазами и сто восемь раз прочесть над ним Кама-Гаятри. После этого орех становится заряженным и отправляется искать жениха. И, как правило, находит именно такого, какого ему заказали.
Одна женщина из Кхаджурахо хотела выдать свою дочь за богача. Она сходила к каменной пчеле, совершила весь ритуал и подбросила кокос в телегу, ехавшую на богатый север. Следом за ней в храм явился её муж, и тоже с разрисованным кокосом. Он попросил для своей девочки умного жениха и отнёс кокос в Джагдамба-мандир, куда часто заходят очень умные люди. А вслед за ними к пчеле пожаловала и сама девица - и заказала себе Героя, вроде Арджуны или Бхимы. И кинула свой орех в реку, чтобы вода унесла его к Герою.
И все три ореха сработали! Девушкин орех уплыл в дальний лес, и его выловил молодой геройский раджпут, который охотился там на оленей. Он взглянул ему в глаза – и тут из ореха вылетела невидимая пчёлка и ужалила его в самое сердце! И орех сказал ему: отправляйся в Кхаджурахо, там живёт твоя судьба! И раджпут простился с товарищами и поскакал жениться.
Мамин орех доехал до Гвалиора и попался на глаза сыну начальника рыночной стражи. Этот молодой человек был сказочно богат и ещё не женат – какое счастливое совпадение! Орех взглянул ему в глаза, пчела ужалила его в сердце – и он сел на свою птицу из летучего дерева и полетел жениться.
А папин орех достался очень умному юноше из Кхаджурахо, который с детства шёл по духовному пути и уже приобрёл такие знания и способности, какие не у всякого мудреца и в старости бывают. О женитьбе он и не помышлял, больше думал о слиянии с Богиней – но волшебная пчёлка в одно мгновение переменила его судьбу. И юноша испросил благословения у Богини - и пошёл жениться.
Вот так и получилось, что в ближайший день и час, благоприятный для сватовства, к девушкиным родителям явились сразу трое красивых молодых парней: герой, богач и без пяти минут мудрец. И у каждого из них был кокос с нарисованными глазами, и каждый утверждал, что без этой девушки ему теперь никак нельзя.
Ситуация вышла сложная: дашь согласие одному – обидишь двоих, а обижать никого не хочется. Родители чуток подумали и от выбора самоустранились. Позвали девушку и говорят: решай сама. А она тоже не смогла с первого взгляда разобрать, кто из юношей Герой, а кто просто хороший парень. И попросила женихов показать, что они умеют.
Тут раджпут показал, как он умеет с коня на дерево запрыгивать, двумя мечами вертеть и на полном скаку двенадцать стрел точно в цель посылать. И подмигнул восхищённой девице, и воскликнул: "Это пустяки! Выходи за меня замуж – узнаешь, что я ещё умею!"
Аскет на это только усмехнулся и глаза закрыл – и тут же лук и все двенадцать стрел покрылись цветами, а мечи заплясали в воздухе сами по себе! И пока девица на них глазела, он стал невидимым, подобрался к ней поближе и сказал на ушко: "Погоди удивляться, красавица! Это лишь сотая доля того, что я могу".
А богатый жених выступил незатейливо, но эффективно: просто полетал над двором на своей деревянной птице и аккуратно посадил её на крышу девицыного дома. И сказал: "Эта птица из летучего дерева будет твоей. И это лишь сотая доля того, чем ты будешь владеть".
После такого заявления девушка и вовсе потерялась. Все трое парней ей не просто понравились – они её удивили, восхитили и соблазнили. Со всеми тремя она уже мысленно пообниматься успела, а теперь вот надо выбрать кого-то одного, а от остальных навсегда отказаться – ну нет! это невозможно! И попросила девица, чтобы женихи её не торопили, а дали ей ночь на размышления. К утру, мол, она всё окончательно решит и своего избранника укажет.
И всю ночь она больше мечтала, чем думала, и ненароком заснула. И приснилось ей, что она Драупади, и у неё целых пятеро мужей! А тут приходят Кауравы и говорят: твой старший муж проиграл тебя в кости! И хватают её за волосы, и разматывают сари. А она отбивается, кричит: "Как он мог меня проиграть, если он уже себя проиграл?!!!!!" –
и как раз на этом страшном месте девица раскрыла глаза и увидела над головою землю, под ногами небо, а вокруг себя – грандиозный мужской кулак, раз в десять побольше обычного. И это был уже не сон. Это её похитил Парватопама. Здоровенный такой ракшас, огромный как гора и страшный как смерть. Ему сегодня исполнилась тысяча лет, и в честь юбилея мама разрешила ему взять сотую жену.
Принёс он девицу в город ракшасов и передал своим жёнам. Все они жили в огромном дворце и все были жизнью довольны. Они сказали: Парватопама не всегда такой большой. Он может быть любого размера и любой формы. И он не всегда такой страшный, это он только поначалу старается впечатление произвести. А на самом деле он добрый, и подарки дарит, и детей любит, - так рассказывали жёны Парватопамы. Но смотрели они при этом влево, и девицу ничуть не убедили. Она всё плакала и рыдала, а как увидала свою будущую свекровь, так вообще умереть захотела. Но никто на её слёзы внимания не обращал. В храм её сводили, благовониями обкурили, а потом обратно в женский дворец. А там уже свадебный шатёр стоит – в общем, девица поняла, что деваться некуда. Придётся ей теперь с чудовищем жить и ракшасиков рожать… И впала она от горя в глухое отупение, и про женихов своих распрекрасных уж даже и не вспоминала. А зря.
Женихи-то её в это время уже стояли на крыше того самого дворца, в котором она страдала! Умный жених очень быстро выяснил, куда она улетела; а сильный сказал: "Я ракшаса убью!"; а богатый сказал: "Я вас туда отвезу!". И вот они прилетели в город ракшасов и без невесты улетать не собирались.
Умный жених по окнам глазами пошарил – и без труда определил, где её искать. И сделался невидимкой, и проскользнул во дворец, и добрался до девицы, и шепнул ей на ушко: "Радость моя, пойдём на крышу! Там тебя ждёт деревянная птица. Она отвезёт тебя домой".
Девица как об этом услышала, мгновенно повеселела. И помчалась на крышу вслед за умным женихом – но старшие жёны её перехватили. Сказали: куда побежала?! хозяин уже на подходе! Вот тебе гирлянда, вот тебе кольцо, сейчас в шатёр пойдёшь!
И тут девица оторвалась от пола и на лестницу взлетела – а под ноги ракшасовым жёнам покатилось что-то тяжёлое, по-собачьи лающее, по-волчьи воющее, по-совиному ухающее! Женщины перепугались, из дома побежали – а умному жениху только этого и надо было! Мигом двери на засов – и бегом на крышу!
А Парватопама в это время как раз ко дворцу подъезжал. На слоне сидел верхом как на коне, пятки ниже брюха свисали. А за ним двигалось примерно полсотни таких же здоровенных чертей – кто пешком, кто верхом, а кто по воздуху летел. Но едва лишь они приблизились на расстояние выстрела, на крыше дворца показался человек с натянутым луком. И крикнул он ракшасу: "Эй, пожиратель сырого мяса! Получи-ка от меня подарок!" – И пустил ему стрелу прямо в глаз.
Разумеется, это был геройский раджпут! Стрельнул он мощно, но ракшаса не убил и даже не ранил. Парватопама моментально вырос до небес, и кожа его стала как броня, а руки стали как пальмы. Ухватил он смельчака, шутя обезоружил и кинул себе в пасть. А потом и богатого жениха сцапал – но до рта не донёс. Заметил ракшас, что на крышу девица выбежала – та самая, без пяти минут его жена! Заревел он как стадо буйволов, протянул к девице свою ручищу – и вдруг закашлялся! задёргался! покачнулся, на землю упал! слона своего раздавил, процессию свою разогнал! и умер в корчах и судорогах, перекрыв своей гигантской тушёй улицу, ведущую ко дворцу.
И тут же ему на грудь опустилась необыкновенная птица и запела гимны Нарасинхе, Раме и Хануману. И девица выскользнула из кулака мёртвого ракшаса и перелетела на птицу. А из другого кулака выбрался богач, а из пасти вылез раджпут. И все они поднялись на птицу и улетели за облака.
Ракшасы за птицей не гнались, хотя летать у них умеет каждый третий. Ракшасы были перепуганы до потери пульса – на минуточку им показалось, что это прилетел сам Вишну. А когда минуточка прошла, Парватопама открыл глаза, прокашлялся и сел. И рассказал ракшасам, как это неприятно, когда человечек влезает тебе в дыхательное горло. Тут-то они и сообразили, что это был не Вишну. Но от погони отказались и Парватопаме отсоветовали. Напомнили ему, как человечки с обезьянками Ланку разгромили. Парватопама поостыл немножко, и в ту же ночь украл себе невесту из Индора. И на следующий день спокойно на ней женился.
А у людей с женитьбой возникли проблемы. Невеста, поглядевши на их подвиги, окончательно влюбилась во всех троих. И окончательно запуталась, кого из них выбрать. И сказала: "По справедливости, я должна выйти замуж за того, кто меня спас, да?" И на умного жениха посмотрела.
Но умный был ещё и скромный. Он сказал: "Свет моих очей! Я в этом деле только помощником был. А спас тебя тот, кто ракшаса убил. Если бы не он, ты бы вряд ли в живых осталась".
Однако тот, кто ракшаса убил, оказался ещё скромнее. Он умному ответил: "Одного ракшаса убить не трудно. Но там ведь их были многие тысячи, и летать из них умеет каждый третий! Если бы не твои гимны, мы бы оттуда не спаслись. Не только наша красавица – мы все тебе жизнью обязаны! Та
"В городе Индоре много красивых садов и красивых девушек. Одна индорская девушка по имени Раджашри поехала как-то в Уджайн, чтобы купить себе красивых тряпок и побрякушек. А на уджайнском рынке работал парнишка по имени Динакар – такой красавчик, просто глаз не отвести! Раджашри его увидала и совсем голову потеряла: на товары смотрела вполглаза, торговалась вполсилы, накупила дряни втридорога – но ничуть не расстроилась. Приехала домой и маме говорит: Ах, мамочка! какого красивого мальчика я видела вчера в Уджайне! И целый вечер только и разговоров, что про этого мальчика.
Мама папе говорит: всё, созрела наша девочка. Надо бы её замуж, пока не загуляла. Папа с мамой согласился, позвали сваху, стали приданое готовить. И вскоре выдали Раджашри за торговца пряностями. Был он уже в возрасте и не то что бы красавец, но мужчина видный и солидный. Жену свою молодую любил и баловал, была она за ним как за каменной стеной. Раджашри его не то что бы любила, но трёх сыновей ему родила; а во время супружеского долга закрывала глаза и представляла себе красавчика с уджайнского рынка. Оттого, должно быть, и сыновья у неё получились один другого краше.
И не ведала она, что Динакар из Уджайна влюбился в неё с первого взгляда, раз и навсегда! Был он купеческий сын из хорошего рода, и перспективы у него были самые блестящие, но после Раджашри ему это стало безразлично. Единственное желание у него осталось – увидеть её хотя бы ещё раз.
При этом он про Раджашри вообще ничего не знал – ни где она живёт, ни как её зовут, ни как её фамилия. Он только знал, что она самая красивая девушка на свете, и что одета она была по-городскому, а не по-деревенскому. Поэтому для начала он стал искать её в городе Уджайне. Целый год прочёсывал квартал за кварталом, пока не убедился, что девушка его мечты в Уджайне не живёт.
Родители его блажь приметили и сильно всполошились. Попытались Динакара женить, но он ни в какую. Попытались на него нажать – так он в соседний город сбежал. И его прочесал квартал за кварталом, и переехал в другой город, а оттуда в третий, четвёртый, пятый – и так он странствовал целых двенадцать лет. Перебивался случайными заработками, попрошайничал, играл, иногда воровал – но не опустился и не испохабился от такой безобразной жизни. Всегда Динакар за собой следил и всегда с иголочки одевался, на случай встречи с девушкой своей мечты. А в том, что эта встреча состоится, он не сомневался.
И вот, наконец, добрался Динакар до Индора. Для начала просто так по улицам прошёлся, с новым городом познакомиться – и заметил мальчонку, удивительно похожего на него самого! "А ведь это знак! – подумал Динакар. – Прослежу-ка я за ним, куда он пойдёт".
И вывел его мальчик к дому торговца пряностями, и увидел он там на балконе свою возлюбленную, ещё более прекрасную, чем двенадцать лет назад. А она увидела того самого красавца из Уджайна - и снова не смогла отвести от него глаз. И так любовались бы они друг на друга целую вечность, если бы не тот самый мальчик. Выбежал он на балкон и стал Раджашри за подол дёргать, что-то ему от мамы понадобилось. И утащил её в дом; а Динакар соседей обошёл и всё про Раджашри разузнал. Не обрадовался, но и не опечалился – что-то в этом роде он давно предполагал. Решил он поселиться в Индоре и сделать всё, чтобы Раджашри и её семья были счастливы.
А Раджашри весь вечер прорыдала над своей загубленной жизнью, а ночью пошла на задний двор и стала там себе костёр складывать. Служанка её манёвры заметила и от самосожжения отговорила. Сказала: Лучше разик налево сходить, чем детей сиротами оставлять! – И пообещала устроить ей тайную встречу с похитителем её сердца. У Раджашри мгновенно слёзы высохли, и с тех пор она только предстоящим свиданием и жила. А Динакар каждый день мимо её дома ходил и каждый раз напротив её балкона притормаживал. Но надолго не задерживался, чтобы повода для сплетен не давать.
Так они улыбались друг другу через улицу - недели две или даже больше. А потом торговец пряностями уехал за своими пряностями, и служанка отвела Раджашри в городской сад, где её уже ждал Динакар. Случилось это перед рассветом, в саду ещё никого не было, сторожа ещё крепко спали, и влюблённые могли позволить себе всё что угодно. Но они даже двумя словами не перемолвились: только-только обнялись – и всё! У красавицы от счастья сердце остановилось, а потом и у красавца от горя сердце разорвалось! Упали они на клумбу и лежали там среди цветов и трав, так и не выпустив друг друга из объятий.
В такой неприличной позе их и увидели поутру сторожа, а затем и многие другие горожане. Собралась вокруг мертвецов толпа немалая, ведь не каждый день на такую красоту полюбоваться можно. А торговец пряностями тем временем почуял недоброе и с дороги вернулся – благо, уехать он далеко не успел. Въезжает в город – и тут ему докладывают, что его жена в городском саду мёртвая лежит. Он туда поспешил, толпу растолкал, трупы увидал – и тут же рядом с ними замертво свалился. Не выдержало его сердце стыда и позора.
Вот такая драма произошла в Индоре – а всё из-за чего? А всё из-за того, что Динакар оказался чересчур настырным - примерно как ты сейчас, Викрамушка. Будь он хоть чуть-чуть благоразумнее, он прекратил бы свои поиски через две-три недели. И его возлюбленная дожила бы свой век в покое и достатке, да и сам бы он занялся бизнесом и со временем стал бы уважаемым человеком. Но он зациклился на своей безумной идее, и вот тебе результат: погубил свою жизнь, погубил жизнь и честь любимой женщины, фактически убил её мужа и оставил сиротами её детей. Ну, и кто он после этого? По-моему, идиот, маньяк и эгоист – а по-твоему?"
Но Викрам упорно шёл вперёд и на вопросы мертвеца никак не реагировал. И тогда Бетал прошептал ему на ухо:
- "Викрамыч, минута молчания кончилась! Если ты со мной не согласен – скажи об этом вслух, или твоё сердце остановится!"
Викрам продолжал молчать, и тут почувствовал, что его сердце и в самом деле остановилось! В глазах у него потемнело, в мозгах помутилось – но он удержался на ногах и заговорил:
- "История, которую ты рассказал, очень хорошо известна у нас в Уджайне. Я слышал её от Шри Динакара – того самого, о котором ты так нелестно отозвался. В ранней юности, заглядевшись на красавицу Раджашри, он внезапно увидел сквозь её черты жуткий и манящий облик Матери Мира, богини Чандики. Богиня позвала его за собой - но он оробел и побоялся подойти. Именно за свою нерешительность он и расплатился впоследствии двенадцатью годами скитаний; именно богиню, а не красавицу с рынка, искал он во всех городах. Но Чандика явилась ему только в Индоре – и на то была своя причина.
В Индоре тогда жил Шри Манидутт, преданный Матери Мира, мудрец и чудотворец. Раджашри была его дочерью. В детстве она получила от отца тайное посвящение и приняла в себя богиню Чандику. Индорские шакты поклонялись ей как живой богине – до тех пор, пока она не увидала Динакара. После встречи с красавцем её помыслы загрязнились похотью, и Чандика покинула её тело. Динакар нашёл Раджашри, но не нашёл богиню – однако он не терял надежды до тех пор, пока красавица не умерла в его объятиях. Сердце его разорвалось, когда он осознал, что утратил единственную нить, ведущую к Матери Мира - и он действительно умер тогда. Но жизнь его на этом не закончилась.
Дело в том, что Шри Манидутт не смирился со смертью своей любимой дочери. Пока тела готовили к кремации, он взывал к Чандике, моля её о несбыточном и невозможном. И богиня услышала его, и воскресила всех троих умерших! Торговец пряностями великодушно простил свою жену и она родила ему ещё двоих детей; а Динакар стал преданным Чандики и преемником Шри Манидутта. В Уджайне он известен как мудрый духовный учитель, а его история служит примером того, как важно проявлять настойчивость в стремлении к высшим целям. Ты же, Бетал, знаешь её лишь отчасти – а уже берёшься судить об этом святом человеке. Не удивительно, что твои выводы так далеки от истины".
Бетал присвистнул:
- "Надо же, как далеко пошёл бродяга, какие песни теперь поёт! Впрочем, после смерти человек сильно меняется – это я как покойник тебе говорю. Но ты заговорил, и теперь я свободен! Хватит беседовать, мне пора домой".
И улетел на свой тамаринд, и ловко повесился вниз головой.
Викрам вернулся, снял его с ветки, посадил на закорки и понёс к Виджаю. А чтоб мертвец опять не смылся, Викрам тщательно прибинтовал его к спине своим царским тюрбаном - в размотанном виде это реально длинное такое полотнище, метров шесть или даже восемь.
По дороге Бетал сказал Викраму:
- "Ну, Викрам, спеленал ты меня на совесть – я и вздохнуть теперь не могу! Пожалуй, так и донесёшь меня до Виджая, о хитроумный Викрам Адитья! И где ты только этому научился, царь царей индийских? Неужто нынешних царей такому учат?"
И сделал длинную паузу, но Викрам не удостоил его ответом. Тогда Бетал вздохнул и промолвил:
- "Скучный ты человек, Викрам. Ты победил, ты своего добился – так радуйся же наконец, расслабься! А ты набычился, напрягся и молчишь как монумент… Спел бы песенку, что ли, анекдотец бы рассказал – а? Или давай я тебе чего-нибудь расскажу… Вот! А расскажу-ка я тебе хорошую добрую сказку, в которой никто не умер. Ну, или почти никто – но сказка всё равно хорошая".
"Город Джайсалмер стоит посреди пустыни, на него с любой стороны можно напасть. Сейчас там мощная крепость, но она ведь не сразу строилась. Когда-то вокруг города были убогие глиняные стены, чисто символические, верблюдам на смех. Но никакие враги не могли к ним даже подступиться - потому что охранял их брахман Вирвар.
Охранял один и без оружия, только силой своего духа. Брал за свою работу дорого - аж пятьсот рупий в день! - однако за эти деньги он обещал джайсалмерскому радже защищать не только город, но и его лично, и не только от врагов, но и от демонов, болезней и любых несчастий. И двадцать четыре года всё у него получалось: и город был в порядке, и раджа был в полном порядке. Ничем не болел, ничего себе не ломал и чувствовал себя молодым и здоровым, несмотря на регулярный опиум и восемь кальянов в день. "Пока я жив, - сказал ему Вирвар, - с тобой не случится ничего дурного".
Каждое утро Вирвар обходил вокруг холма, на котором стоит город. Не просто так, а медленно и продуманно - с мантрами, поклонами и прочими брахманскими штучками. Потом он навещал раджу, забирал свои пятьсот рупий, сотню разносил по храмам, ещё сотню по школам, ещё сотню по больницам, полторы сотни раздавал бедным и недужным, а остальное относил жене и сыну. Так проходил его день, а вечером он снова совершал обход городского холма – ежедневно, в любую погоду, без отпусков и выходных. Жители Джайсалмера почитали его за святого – наверно, не зря. Ежели такой человек не святой, то кто ж тогда святой?
Однажды во время вечернего обхода Вирвар увидел богиню Кали. Атакующей походкой двигалась она к городским воротам, и лицо её было чернее обычного, а в шести её руках вместо оружия блестели хирургические инструменты. С первого взгляда было ясно, что это не к добру - и Вирвар встал перед воротами, преграждая богине путь в город.
- Дай мне пройти, о дваждырождённый! – потребовала Кали. – В этом городе живёт мерзавец, осквернивший мою святыню! Я вне себя от гнева и месть моя должна свершиться немедленно! Я вырежу его тупые мозги и скормлю их собакам!
- Виновный должен быть наказан, - ответил Вирвар – но наказание не должно быть тяжелее вины. Расскажи мне обстоятельства этого дела.
- Обстоятельства повергнут тебя в ужас, - сказала Кали. – Этот выродок плевал на моё мурти! На моё самое древнее мурти, старше которого нет во всей округе!
- Да, это тяжкий грех, - согласился Вирвар, - но только в том случае, если он был совершён умышленно. В противном случае виновный очищается чтением Вед, а осквернённое мурти – золой, водой и землёй. Тебе нет нужды его убивать: сегодня я совершу все необходимые очищения.
- Он не очистится даже жертвоприношением всех своих коней! – возразила Кали. – Моё мурти валяется у него в конюшне – уже за одно это его надо бы четвертовать! Он давно поплёвывает на него, сам того не замечая – но сегодня ему указали на это и предупредили, чтобы он не гневил богиню. Однако подонок ничуть не раскаялся - он расхохотался! Он сказал: "Плевать мне на Кали! Мой брахман защитит меня хоть от самого Индры!" И харкнул уже намеренно, и пнул моё мурти ногой!
Вирвар сразу догадался, кто этот грешник.
- Плевок и пинок не караются смертью ни в одном из миров, - сказал он. – Прости моего государя. Я вразумлю его, он исполнит суровое покаяние и впредь будет вести себя более осмотрительно.
- Это исключено, - возразила Кали. - Я ужасно зла, и я жажду крови. Впусти меня в город! Я не буду убивать твоего раджу – я лишь отрежу ему губы, ногу и язык. Это наказание законно, ты не имеешь права ему препятствовать!
- Я утолю твою жажду, – сказал Вирвар, - и я сам накажу виновного. Сегодня я приду в твой храм и принесу себя в жертву тебе. Пусть моя кровь смоет его грехи, и пусть моя смерть послужит ему наказанием.
Богиня застыла в изумлении:
- В своём ли ты уме, Вирвар? Ты, высокородный, безупречный и праведный, жертвуешь собой ради ничтожества из более низкого сословия, которое даже не смотрит, куда плюёт?
- Я жертвую собой ради себя, - объяснил брахман. – Я поклялся своей правдивостью, что с государем ничего не случится, пока я жив. Если я не смогу защитить его, я буду уже не безупречен. Но он обидел богиню и заслужил наказание. Если я не дам свершиться правосудию, я поступлю неправедно. В обоих случаях мне незачем дальше жить – но, пока он жив, я могу умереть достойно, не нарушив своего обета. Так возьми же мою жизнь – и прости его, если сможешь.
- Будь по-твоему, - сказала Кали. – Я приму твою жертву - и попытаюсь простить твоего раджу.
И растворилась в вечернем воздухе. А Вирвар поспешил домой и сказал сыну:
- Сегодня ты принесёшь меня в жертву Чёрной Матери, чтобы спасти нашего государя. Сразу после этого иди к нему в конюшню и соверши обряд очищения над чёрной каменной плитой, которая там лежит - это старинное изображение Кали, подвергшееся осквернению. В дальнейшем проследи, чтобы это мурти перенесли в отдельный храм и оказывали ему особое почтение.
И они отправились в храм Кали, и там молодой брахман отрубил голову своему отцу и водрузил её на алтарь. А в это время его мама тоже не сидела сложа руки: она привязала верёвку к потолочной балке и на ней повесилась. Когда сын пришёл домой, она была уже совсем мёртвая. Так юноша в одночасье лишился обоих родителей, и горю его не было предела. Не дожидаясь утра, он пошёл к радже, разбудил его и рассказал обо всём.
От ужасных новостей у раджи разлилась чёрная желчь и помутился рассудок. Он выхватил кинжал, нанёс себе восемнадцать ран и лишил себя жизни – прямо на глазах у парнишки, который только что убил своего отца, чтобы эту самую жизнь сохранить! Бедняге и без того впечатлений хватало, а эта жуткая смерть его и вовсе подкосила. И молодой человек побежал в храм Кали и там перерезал себе горло.
Такая вот трагедия разыгралась в Джайсалмере - а всё из-за чего? Всё из-за того, что Вирвар слишком серьёзно отнёсся к своим обязанностям – примерно так же, как ты сейчас, Викрамчик. Решил, что он кому-то что-то должен, взвалил на себя непосильную ношу и волок её до потери головы. И вот тебе результат: себя угробил, жену угробил, сына угробил – а начальника своего всё равно не спас. А теперь скажи мне, Викрам: стоит ли быть таким дураком? И кому нужны такие бесполезные жертвы?"
Но Викрам молчал – он твёрдо решил не поддаваться на провокации. И тогда Бетал добавил:
- "Между прочим, отмолчаться сейчас не получится. Если тебе есть что сказать – скажи это вслух, или твоя голова разлетится вдребезги!"
И Викрам ответил – не столько потому что испугался за голову, сколько потому что очень хотел возразить Беталу:
- "Если богиня приняла жертву – значит, жертва была не напрасной. Вирвар умер безупречно: такая смерть уничтожает дурную карму семи предыдущих рождений. А можешь ли ты, мертвец, сказать о своей смерти то же самое?
Ты считаешь, что Вирвару следовало пожалеть свою жизнь и пренебречь своим долгом? Но ты висишь на дереве вниз головой, и у тебя нет ничего, кроме твоей верёвки. А он ставил долг выше жизни – и общался с богами на равных, получая при этом пятьсот рупий в день. Ты намекаешь, что тем самым он убил себя и свою семью? Никто не убивает, Бетал, и никто не умирает. Все трое ушли в следующую жизнь наилучшим образом: они получили возможность возродиться в одном поколении и встретиться снова. А где твои возможности, Бетал?
Ты утверждаешь, что Вирвар не спас своего государя? Но он уберег его от гнева богини, который простирается на семь жизней вперёд – а это ли не спасение? Раджа покинул этот мир прощённым, и смерть его была благородной: он покончил с собой в порыве раскаяния. "Умереть" не всегда значит "погибнуть", Бетал, и "выжить" не всегда означает "спастись".
Ты называешь Вирвара глупцом? Но как назвать тебя самого, если ты не понимаешь столь очевидных истин?"
Бетал расхохотался:
- "Эко ты меня уязвил, Викрам Адитья! Я разгромлен, я раздавлен, я конкретно посрамлён! Но ты заговорил – и теперь я свободен!"
И улетел на свой тамаринд, и ловко повесился вниз головой.
Викрам вернулся, снял его оттуда и понёс к Виджаю.
Бетал сказал:
- "Викрамушка, твоя настойчивость достойна лучшего применения. Шёл бы ты лучше домой, тебе же завтра страной управлять! А то ведь и не выспишься, и перетрудишься, и всё равно своего не добьёшься. И, главное: ради чего всё это? Тоже мне, подвиг – притащить одного мертвеца к другому полутрупу! Или ты надеешься этим прославиться? или обогатиться? или, может быть, духовные заслуги приобресть?"
Но Викрам не откликался – он окончательно пообещал себе, что будет молчать, несмотря ни на что. И тогда Бетал сказал:
- "Молчи, молчи, упрямец из Уджайна! А я тем временем расскажу тебе историю про другого уджайнского упрямца. Он тоже долго бился и своего добился – но вот, послушай, что из этого вышло".
Про царя Викрама,
мертвеца Бетала, Бабая Виджая и моральные ценности древних индийцев
Часть 00. Как Викрам познакомился с Беталом
Была когда-то Индия. Очень-очень древняя Индия. Без англичан, без мусульман и даже без евреев. И правил в ней Викрам Адитья, царь царей индийских. Умный как Соломон, красивый как Гарун ар-Рашид, смелый как Ричард Львиное Сердце и щедрый как Владимир Красно Солнышко – короче, идеальный со всех сторон. Все древние индийцы его любили и уважали.
Сидел Викрам на троне в городе Уджайне. Каждый день с утра до обеда, если не было войны, стихийного бедствия или религиозного праздника. И приходили к нему всякие граждане со всякими проблемами или вовсе без проблем, чисто просто на царя полюбоваться. И охрана всех впускала, царь Викрам от народа не прятался. Проблемы он щелкал как семечки, судил справедливо, одаривал щедро, а любоваться на него можно было вообще бесконечно.
И как-то повадился к нему захаживать один духовный старикан. Волосы пучком, борода лопатой, на лбу три белых полосы, вместо рубашки белая тряпка, вместо штанов другая белая тряпка. Вплывает важно и торжественно, всегда в одно и то же время, молча вручает царю какой-то непонятный фрукт и молча удаляется. И так каждый день целый месяц подряд.
Викрама этот дед ничуть не занимал. Такие бабаи по Индии всюду бродят – если на каждого оборачиваться, голова отвалится. Экзотический фрукт его слегка интриговал, но не настолько, чтобы прямо при народе его исследовать. Он думал: "Ладно, потом разберусь", – и передавал этот фрукт казначею. А казначей его утаскивал в нычку, и Викрам очень быстро про него забывал. Ну, не такой прикольный подарок, чтобы о нём до вечера помнить.
А обезьяна помнила. Обезьяна каждое утро с крыши высматривала, не идёт ли старик. А как заметит его, так сразу на карниз перебирается, поближе к окну – и глядит во все глаза, не оставят ли фрукт без присмотра. Но казначей у Викрама внимательный был, ни одного шанса обезьяне не давал. И тогда она решилась обратиться напрямую к царю – он ведь щедрый, вряд ли откажет.
Влезла в окно прямо в приёмные часы, подбежала к трону и ну царю кланяться! И на фрукт показывает, и на свой рот показывает, и ручки молитвенно складывает – очень понятная пантомима! Викрам рассмеялся и велел казначею удовлетворить обезьянье прошение.
Обезьяна фрукт ухватила, в полсекунды его сожрала, косточку на пол выплюнула и в окно слиняла. Животное есть животное – никакой от него благодарности, только мусор на полу. Но казначей к этому мусору пригляделся внимательно и сказал по-древнеиндийски: "Ох, ни фига себе!" И поднял косточку, и тщательно обтёр её от обезьяньих слюней, и за пазуху упрятал. А когда все граждане разошлись, показал её Викраму. И тут уж и Викрам сказал: "Ох, ни фига себе!" Потому что на самом деле это был рубин. Размером примерно с манговую косточку, или около того.
Полезли они с казначеем в нычку, расковыряли остальные фрукты. И в каждом вместо косточки оказался здоровенный драгоценный камень! Казначей прикинул их суммарную стоимость и сказал: "Ваше Величество, а ведь это примерно четверть нашей казны!"
В общем, на следующий день, когда бабай пришёл, Викрам со своего трона сошёл и приветствовал его глубоким поклоном. И велел выйти из зала всем, включая охрану и казначея. И остался с дедом один на один, и спросил:
- "Кто вы такой, о почтеннейший? Как вас зовут? И почему вы дарите мне такие дорогие подарки?"
Старик ответил:
- "Я человек. Зовут меня Виджай. И я не дарю тебе дорогих подарков. Это всего лишь бесполезные камешки. Из них не построишь дом, ими не вымостишь дорогу - вся их ценность порождается твоим умом, который привык считать их ценными. И пока твой ум забавляется безделушками, истинные сокровища остаются для него недоступными".
Викрам согласился:
- "Да, это верно. Мой ум привык считать эти безделушки драгоценностями, и у моего казначея такие же привычки, и большинство моих подданных мыслит примерно так же. Вы, просветлённый, могли бы поведать нам об истинных сокровищах – но вы приходите молча и уходите молча, и оставляете здесь эти бесполезные камни. Почему вы так поступаете?"
Виджай сказал:
- "Все эти дни я оставлял здесь только фрукты – и ты даже не смотрел в мою сторону. Вчера ты обнаружил в них рубины, сапфиры и алмазы – и сразу захотел говорить со мной об истинных сокровищах. Но скажи мне, Викрам: заинтересовали бы тебя мои истинные сокровища, если бы во фруктах не оказалось бесполезных камней?"
Тут Викраму стало стыдно. Вроде бы, царь царей - а выставил себя тупым жлобом! Повёлся на блестяшки, как та обезьяна на фрукты, и ни разу не разглядел, какой мощный мудрец ему визиты наносит!
И Викрам сказал:
- "Простите меня, Шри Виджай Гуруджи! Мой ум переполнен суетой и неспособен отличить подлинное от мнимого. Меня считают мудрым, но сегодня вы показали мне, чего на самом деле стоит моя мудрость. Я виноват перед вами. Чем я могу искупить свою вину?"
Виджай ответил:
- "Ты виноват перед самим собой. Боги одарили тебя щедрее, чем любого из смертных – но и эти щедрые дары исчерпаются, если их не приумножать. Уже сейчас ты поверхностен и недогадлив – а через десять лет станешь рассеян и туповат – а ещё через двадцать будешь непонятливым и глупым. Но сам ты это не заметишь – ты по-прежнему будешь считать свой разум совершенным, и придворные подхалимы будут превозносить твою мудрость, обманывая и обкрадывая тебя на каждом шагу. И каждым своим деянием ты будешь портить свою карму, ибо глупость – мать всех грехов. Вот конец пути, по которому ты идёшь, и вот в чём ты виноват перед самим собой. А передо мной ты ни в чём не виноват, об этом можешь не беспокоиться".
Тут у Викрама аж внутри похолодело: ведь старик во многом прав, если не во всём! Ума у царя царей за последние годы явно не прибавилось. И уже не раз он за собой замечал, что временами морозит явный тупняк, во многие новые темы вникать обламывается, а в некоторые просто уже не врубается. И хоть бы кто-нибудь ему об этом намекнул – так нет же! Все кругом долдонят: Викрам премудрый! Викрам гениальный! С таким коллективом и точно мозги на помойку отнесёшь – не сейчас, так через десять лет однозначно.
- "Так что же мне делать?" – спросил Викрам.
И Виджай сказал:
- "В ночь новолуния приходи на старое кладбище. Там я вручу тебе истинное сокровище. Оно прояснит твоё духовное зрение и спасёт твой разум от обветшания".
И ушёл, и с тех пор больше не появлялся и фруктов не передавал. А Викрам еле дождался новолуния и прямо с вечера ломанулся на старое кладбище. По сути, это было не кладбище, а как обычно у индусов – утоптанная площадка, где сжигают трупы. Там рос большой баньян, а под баньяном горел костёр, а у костра сидел Виджай - неподвижный, страшенный и как будто в два раза выше, чем раньше. Сидел и молчал, но было заметно, что он не просто так молчит, а что-то очень важное внутри себя работает.
Викрам к костру подошёл и напротив сел. Посидели-помедитировали минут пятнадцать - и тут Виджай вдруг произнёс замогильным голосом:
- "Викрам! Настало время действовать. За рекой есть лес, в лесу тамариндовое дерево, на дереве висит мертвец. Ступай и принеси его мне".
Викрам поднялся, поклонился и в лес отправился. Тамариндовое дерево нашёл легко – к нему вела широкая дорога, примерно на час небыстрой ходьбы. На дереве и в самом деле висел мертвец, почему-то вниз головой. Был он голый, чёрный и тощий, как пересушенная вобла. Викрам отвязал мертвеца, взвалил его на плечи и поволок к Виджаю.
Едва он от дерева отошёл, мертвец раскрыл глаза и сказал:
- "Привет! Ты кто такой?"
Викрам ответил:
- "Викрам Адитья, царь царей индийских".
Мертвец сказал:
- "Во как… А я Бетал, простой индийский покойник. Ну, и куда ты меня тащишь, царь царей?"
Викрам ответил:
- "Я несу тебя к Шри Виджаю".
Бетал сказал:
- "Э, нет! К Виджаю я не хочу! Уж лучше на дереве висеть!"
И спрыгнул с Викрама, и убежал на свой тамаринд, и ловко повесился вниз головой.
Викрам вернулся, снова отвязал Бетала, взвалил его на плечи и поволок к Виджаю. Бетал попытался вырваться, но Викрам на этот раз держал его очень крепко.
Бетал сказал:
- "Царь царей, ты что, не понял? К Виджаю я не поеду!"
Викрам ответил:
- "Я должен доставить тебя к Шри Виджаю. И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило".
И тут Бетал выскользнул с его рук и взлетел в воздух. Викрам и оглянуться не успел, как он опять повис на ветке.
Викрам опять отвязал Бетала и опять взвалил его на плечи. Бетал опять попытался вырваться и опять заговорил:
- "Викрамджи, есть мнение, что ты заблуждаешься. Виджай не шри, не свами и не гуру - он классический прохиндей и мозгокрут. С чего ты вдруг решил, будто ты ему что-то должен?"
Но Викрам не ответил. Он уже догадался, что говорить нельзя: едва он скажет слово, Бетал тут же взлетает. И покойник подтвердил его догадку:
- "Молчишь, Викрамчик? Правильно молчишь. Твои слова дают мне свободу, ты уже это понял. Ладно, молчи, а я пока поговорю. Расскажу тебе историю про одного брахмана из Джайсалмера. Он тоже стремился выполнять свой долг любой ценой – и вот, послушай, что из этого вышло".
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.