Так бывает...
Мы были счастливы. Просто редко.
Складывай. Говорю тебе складывай.
слова в строки- складывай
чувства пороки- складывай
что видел сегодня- складывай
о чем забудешь завтра- складывай
не забывая, о том чего не было.
складывай.
и вспоминая о том, что свершится вчера, прошу тебя складывай
не дай им закрытся из вне.
отгородись от всеобщего.
складывай.
и сколько бы ни было трудно и сложно
сказать самому себе шепотом нужно
что все что реально и было-всё ложно
я знаю уже ведь почти невозможно
но как ни старайся ты
Складывай
когда твои мысли-как ящики грузчика
когда твои руки-как весла гребущего
когда твои ноги-куда то несущие
тебя заведут в омут лжи вездесущей
не ставь себе памятник.
Складывай.
Когда отвернутся друзья твои вечные
Когда прекратятся гулянки беспечные
Когда лишь останутся выкрики встречные
и сможешь уйти из себя незамеченным
ты слово лишь вспомни и
Складывай.
однажды ты ляжешь на место усопшего
однажды ты станешь иконой а может быть
однажды тебя всё окрестят безбожником
но все таки даже когда невозможно вдруг
ты вспомни свои к себе слова друг
Складывай...
Облако пыли вылетевшее из щели, и последовавший за ним громкий хлопок ознаменовали конец целой эпохи, окончание дней покорности и ханженства, он ушел.
Вокруг собрались все кого я знала, мама, дядя с новой женой, обе сестры близняшки и брат, бедный, наверное страдает за всех в глубине души.Мама плакала, не понятно правда, от горя или от счастья, что всё наконец кончилось, седая в свои то годы, представить страшно чего она натерпелась, ведь многого я не могу знать, свою бабушку я видела лишь однажды, на похоронах, мне было тогда 6 лет, не помню всего что там происходило, только серое лицо матери, с застывшей гримасой отчаяния, и злорадную, откровенно желчную ухмылку его губах. даже не сомневаюсь что он ненавидел бабушку, последний оплот, последний островок спокойствия для матери. Он в полной мере начал править, буквально что не надевал себе корону, этот дом тихо вздыхал когда он засыпал, все его боялись, не считая разве что брата, излюбленного первенца, преемника, маленькой копии канонического самодура, домашнего тирана, патриарха.
Не представляю что сейчас у них на душе, дядя наверняка радуется и уже делит в голове оставшееся от его родителей жилье, в котором мы ютились в шестером, даже не так, ютились то мы вчетвером, в одной маленькой комнатке кладовке, его рабыни, надеящиеся на его снисходительность. Зачем мы были рождены? Почему именно так жить? Почему не уйти, далеко, где нас бы никогда не нашли. Абсурд, вздор. Теперь всё изменится, теперь всё станет иначе я уверена.
Биография, воспоминания, мемуары, это всё что его заботило, всё что он хотел создать, сажать деревья, строить дома, это не о нём. Никогда не заботился о детях, что уж говорить о жене. Жестокий, жесткий, самовлюбленный, он считал себя умнее всех нас, был умнее всех нас. О чем он вспоминал, знали вероятно всего два человека на всём свете, да и кому могут быть интересны его воспоминания, пусть лучше напишет о нас, о том как мы жили, о том как он создал гарем, но вместо шелков и золота осыпал нас укорами, и наказаниями. Первый раз он сделал мне больно в десять, за стакан воды, разбитый посреди комнаты, пощечина которую я никогда не забуду, и никогда не смогу простить, это было сродни предательству.
Книга захлопнута, пера нет в руке большой, застыла ухмылка на губах, глаза закатились, как он теперь беспомощен.
Я стерла снег с надгробия, столько лет прошло, перед глазами стоит эта ухмылка мертвеца, наигранные слезы родственников, соскользнувший с веревок гроб, это было ужасно. Ужасно мерзко. Теперь он здесь навсегда и бессилен над нами.
Он держал в своей железной рукавице всё, через месяц мы потеряли жилье, через год потеряли маму, через десять лет я потеряла сестру, что стало с братом я не знаю. После его смерти брат собрал все вещи, вскрыл тайник и исчез навсегда.
Не помню когда я стала одержима этой мыслью, дрова собраны, целая вязанка, канистра бензина, укладываю красиво, будто он сейчас смотрит и только и ждет, моей оплошности, криворукости, и рука занесена для удара. От жара костра могильная плита лопнула и распалась на две половины, он не заслужил этого куска мрамора, будет гореть долго, раз за разом в голове накатывают воспоминания, он был поглощен этой книгой, он потерял себя в ней, и никто не видел, не читал, не знал, о чем он хотел рассказать миру.
Одержимый безумец, даже после смерти он держит ее, будто в ней его душа. Лопата выгнулась от жесткости земли, но черенком мертвая хватка скелета была разорвана. Вот она, весит будто тонну...
Всё началось ночью, взрывом разорвало комнату родителей...
Стиралось. Черные кляксы на пергаменте, вроде бы не средние века, архаичности, бессмысленно, но если вылить всё на бумагу, станет легче. Бумага всё стерпит, жаль что рукописи не горят. Смеркалось.
Очередной строкой лёг пустой очерк о былом, невероятный, и удивительно глупый текст, самое скучное чтиво для любого любителя макулатуры, и разнообразных видов беллетристики. Зачем и для чего всё это происходит, тратить время, тратить вдохновение на этот желтый мятый, будто папирус. Но с каждой строкой приходило осознание, и уходила тоска, печаль будто впитывалась в бумагу. Стиралось.
Приходило осознание, что причиной необоснованного вдохновения было впитывающееся в бумагу, расплывающееся капиллярами текста, омерзение, презрение, отвращение к самому себе и бессмысленности самого себя. Каждый изгиб почерка, кривого, детского, будто бы уплывал в глубину бумаги, исчезал в ней. Стиралось.
Всё было как во сне тогда.
В очень долгом сне, неожиданно начавшемся, будто дрёма усталости в троллейбусе, или под стук колёсной пары старого паровоза, сон.
Красивое, тёплое. В глазах всё само собой светилось, играло красками, наркотик из глубин черствости вырывающийся неподвластный, ни тебе, ни тем кто тебя окружает. Фонтан искр.
Фонтан искр. Как нежданный удар в висок. Именно так дрёма превращается в бесконтрольный кошмар, когда уже хочется проснуться, и ты уже почти открыл глаза, но руки связаны, и веки будто каменные.
Я помню это дерево. Как всё начиналось, с чего всё начиналось. Зачем я тогда вышел из дома, и этот глупый плащ, серый, взятый в секонде, хотелось быть как детективы из ноарных фильмов. Шёл дождь, шёл я, шли все вокруг, а она не шла, летела всё-таки, плыла каравеллой, как в песне, которую мне уже не вспомнить, да многих деталей не упомнить, радость которая разливалась во все стороны, зажгла меня изнутри.
Всё рано или поздно кончается. Это скорее правило,
Всё закончилось неожиданно, так же как и началось на самом деле, не было криков, не было драк и ссор, нет, просто всё погасло, потух последний очаг в моей хижине в горах, будто даже заметно замерзала вода в кружках дома для моей души.
Погасло. И ничего дальше, вся жизнь из яркой и цветной превратилась в серую, как бабушкины свитеры, когда то подареные на рождество, колючие.
забавная штука этот пергамент. Откуда он в комнате, незнаю, будто всегдла лежал под слоем годовой пыли, старое школьное перо, и чернила, разбавленные спиртом, уронив первую каплю, я осознал, нет, осознание само пришло, что дальше.
Строка. Едкая змея черно-зеленого цвета вслед за моей рукой плывущая по пергаменту будто пыталась догнать и укусить, но никак не могла, и в своём бессилии впитывались исчезая, мои эмоции и боль, всё в пергаменте. Стиралось...