Закон № 289: Алкоголь не спасает российское кино. Часть 1. Жених⁠⁠

Дело было в шестнадцатом году. Весна выдалась на редкость студёная, словно природа не могла оправиться от всеобщего недоумения. В ту пору два молодых учёных, лет по двадцать два, затеяли рискованный эксперимент.

Гипотеза их, надо сказать, была исполнена своеобразного человеколюбия. Они предположили, что руководят нашей киноиндустрией отнюдь не бездари. Вовсе нет.

Возможно, это тонкие стратеги, учитывающие специфику национального досуга. А именно — то обстоятельство, что значительная часть соотечественников приходит на киносеансы в состоянии лёгкого, а то и основательного алкогольного отупения.

Следовательно, режиссёры вроде Андреасяна или Вайсберга — это непризнанные гении, тщательно подгоняющие продукт под запросы зрителя, у которого в глазах двоится. Юмор они делают плосковатым, сюжет — предсказуемым, а диалоги — на редкость бессмысленными. Всё для того, чтобы человеку с этанолом в желудке было комфортно и понятно.

Гипотеза, как водится, требовала жертв. И жертвами вызвались стать они сами. Для чистоты эксперимента даже был изготовлен эликсир под скромным названием «Северное сияние» — гремучая смесь (водка, шампанское и что-то газированное), от которой внутренности сжимались в предчувствии бури.

Правила были возвышенно-жестоки: каждый убогий каламбур, каждая шутка, падающая с экрана с глухим стуком неотработанного фужера, — по глотку сей жидкости. Мы надеялись догнать на повороте тот идеальный образ зрителя, для которого и творились эти шедевры.

Начался сеанс комедии «Жених». Уже спустя несколько минут нам пришлось обратиться к нашему эликсиру с той поспешностью, с какой тонущий хватается за соломинку, сам не веря в ее спасительность.

Кульминацией стал эпизод, в котором главные герои наряжали куртизанок в немецкую форму для акта метафорической мести «за дедов». Это зрелище обладало той же тактичностью, что и пляска на могиле предков.

Я подумал тогда о странной избирательности нашей цензуры. Вот запретят же скоро «Смерть Сталина» за насмешку над прошлым. А эту вот эту стряпню — нет. Возможно, даже сочтут её глубоко патриотичной.

Публика вокруг, меж тем, заходилась в радостных конвульсиях. Смех был громовый, всесокрушающий, и от него, признаться, было отвратительнее всего. Мужик, сидвший рядом так расшибся, что в какой-то момент рассыпал свой попкорн.

И затем минут десять, согнувшись в три погибели, собирал зёрнышки с пола. Наблюдая за ним, я подумал, что он проделывает нечто более осмысленное, нежели авторы картины.

К исходу сеанса бутылки с «Северным сиянием» опустели, подобно надеждам юных ученых. Алкоголь не помог. Он не открыл нам потаенных дверей восприятия, не сделал гениальное — понятным.

Он лишь притупил остроту стыда за происходящее, но не отменил его. Мы вышли на улицу. Весенний ветер трепал нашу одежду, словно жалея и пытаясь отряхнуть налипшую на нас пылюку пошлости.

Повторюсь, ужас вызывала не столько сама картина, сколько её полное соответствие ожиданиям зала. Впереди нас ждала вторая часть эксперимента. Но о ней — завтра.