Эй, толстый! Пятый сезон. 77 серия
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
Маруся знала, что сейчас в 3D-измерении за нею наблюдают тысячи бесплотных и мутных глаз. В листве грязного леса что-то шептал ветер. Но, скорее всего, это шушукались призраки. «Как? Этой девчонке удалось! Может, и у нас получится?» Возможно, в мире духов началась революция.
Но сейчас Марусе было плевать на духов. Ей хотелось спать. Многовато событий случилось для начала дня.
Пластмассовая мать оглядела лужайку – джип-«ренегат», осклизлые от крови тела зомбаков, рояль, на котором она встала во весь рост, джинна-фраера, который пизданулся с рояля и, возможно, сломал себе шею.
«Надо сваливать, – подумала Маруся. – Наворотила дел».
Но сначала надо было решить кое-какие проблемы. Например, проблему наручников. Когда Маруся отламывала себе правую пластмассовую руку, она чересчур сильно врезала ногами по цепочке. От этого браслет на живой руке сжался, сдавил запястье. Маруся только сейчас поняла, насколько это больно. Рука отваливалась. Казалось, что ее можно отломить, как запаянную, заранее подпиленную по окружности, верхушку ампулы. Пальцы уже ничего не чувствовали кроме тяжести.
Ключ от наручников, скорее всего, был у «Васи». А тот, оглушенный выскочившим из кустов роялем, вовсе не был мертв. Он шевелился, пытался встать.
Маруся сжала пластмассовую руку, как дубину, спрыгнула с рояля. «Вася» барахтался на земле. Перебирал руками. Маруся могла ошибаться, но, кажется, корпусом рояля ему снесло пол-черепа. Во всяком случае, ебальник зомби был залит черной кровью, к которой прилипли сухие листья , а в оголенном мозге уже носились шустрые муравьи.
Никаких моральных терзаний не чувствовала Маруся, когда обрушила «Васе» на голову отломанную руку. Голова казалась мягкой, кости черепа хрустели, как мелкая яичная скорлупа. А «Вася» все шевелился, перебирал руками. Маруся врезала снова, поймала ударом голову под подбородок. Та запрокинулась, да так и застыла. «Вася» страшно скалился. Словно бы улыбался. Маруся зажмурилась и уебала пластмассовой рукой прямо по зубам. Искусственная рука могла бить как саперная лопатка.
«Вася» обмяк, растекся по земле. Марусю вывернуло желчью. Ничего не было у нее в желудке. Муравьи, почуявшие было свежую блевотину, устремившиеся к ней, теперь разочарованно разбредались маленькими отрядами.
Зомби лежал рожей вниз. Маруся стала его переворачивать. Но труп (да и труп ли?) был слишком тяжел и громоздок, а единственная оставшаяся рука пластмассовой матери саднила и ничего уже не чувствовала. Маруся помогала себе ногами. Зомби перевалился, как непослушный, застрявший в земле, валун.
Маруся принялась обшаривать карманы. В внутреннем нашлись паспорта. Будем надеяться, что не успел набрать на них кредитов. А вот в джинсах были сигареты, зажигалка, несколько сотенных смятых купюр. А где же ключи от наручников?
«Ну, почему все так глупо?» – подумала Маруся.
Впрочем, было еще одно место, которое стоило проверить. Пластмассовая мать открыла дверцу «ренегата». В салоне вместо запаха свежей кожи клубилась вонь подмерзшего говна. Это смердели зомбаки.
Ключи нашлись в зажигании. Там их была целая связка. Прилаживать их онемевшими пальцами к замку наручников было тем еще геморроем. Марусе казалось, что она никогда не откроет замок. Тем более, что сначала надо было открыть правый браслет – на пластмассовой руке. После того, как Маруся с десяток раз уронила ключи, один из них подошел. Браслет на искусственной руке, гладко, почти бесшумно, разошелся. А левый, сжатый до максимума, стискивал запястье, выжимал из него кровь. И открыть его не было никакой возможности. Хотя…
Маруся сжала ключ зубами. Самое трудное было попасть в замок бороздками на стержне. Делать это приходилось вслепую. Вставляла ключ в замок Маруся бесконечно долго. Она уже успела свыкнуться с мыслью, что никогда не попадет в замок. Сдохнет вот прямо сейчас – глупо, ничего не успев. Но по какой-то случайности, по которой, наверное, миллион обезьян пишет собрание сочинений Шекспира, бороздка неожиданно совпала с щелью замка.
Провернулись части механизма. И живую руку Маруси атаковали сотни маленьких иголок – это кровь устремилась к онемевшим пальцам. Не вся живительная субстанция достигала цели. Значительная часть выливалась на землю.
«Надо бы перевязаться», – подумала Маруся, но отбросила эту мысль. Если не истекла кровью прямо сейчас, значит, выживет.
Рядом с трупом зомбака «Васи» лежал пистолет. Маруся застыла в нерешительности. Взять его или нет? К тому же, отпечатки ее пальцев, скорее всего, на пистолете остались. Но, с другой стороны, ствол потом хватал «Вася». Стрелял из него.
«И хуй с ним», – решила Маруся.
– Ты должна сделать еще кое-что, – прошелестели вдруг деревья.
В очертаниях веток проступило лицо Хоттабыча.
– Я устала, мне надо ехать, – огрызнулась Маруся.
– Понимаю, – сказал Хоттабыча. – Но убей фраера.
Маруся посмотрела на старика-джинна. Ну да, он подавал признаки жизни. Тоже пытался подняться, пускал слюну изо рта. Хотя до того лежал смирно.
– Добей его, – сказал Хоттабыч.
– Тебе надо, ты и добивай, – сказала пластмассовая мать. – Хватит с меня этого дерьма.
– Не хватит. Ты оставляешь в живых самое большое зло на этой лужайке. Бандиты-зомби – младенцы по сравнению с этим козлобородым.
– Ну, и в чем проблема? – перешла Маруся на крик. – Делай с ним, что хочешь. Это твои разборки.
– Этот прохиндей хотел кинуть тебя на несколько миллиардов, – заметил Хоттабыч.
«Нормально так, – подумала Маруся. – Стою, с лесом разговариваю. Я спросил у ясеня, блядь»,
– Но в итоге-то кинула его я!
– Ну, и доверши начатое.
– А почему ты не можешь? Чистеньким хочешь остаться?
– Я не имею права убивать другого джинна, – сказал Хоттабыч. – Это очень строго карается.
– Мне тогда вообще пиздец будет, – ответила Маруся.
– Необязательно.
– Не ври мне.
– Не вру. Если человек убьет человека – это у вас, людей, преступление. Так?
– Само собой.
– Вот! А если человека, допустим, загрызет собака – не будут ведь эту собаку судить, казнить.
– Да пристрелят сразу, и все.
– Если собака унесет ноги, то и не пристрелят.
– Спасибо за лестное сравнение, – сказала Маруся.
– Он скоро придет в себя, – сказал Хоттабыч. – Действуй быстрее. Чтобы ты знала, перед тобой сейчас пытается очухаться потенциальный темный властелин. Зомбачество удесятерит его силы. Ярость поведет его к власти. Он ее захватит и поведет мир к катастрофе. Это один из вариантов – самый простой. Давай, спасай планету от гибели.
– Я все понимаю, – усмехнулась Маруся. – Но за мной и так охотятся. Не многовато ли будет, если еще добавятся джинны-мстители?
– Братвой больше, братвой меньше, – прошелестел Хоттабыч.
– Как ты заебал, – сказала Маруся, удобно перехватывая ладонью искусственную руку.
***
Она размозжила джинну голову. В душе плескалась бесшабашная обреченность, как, наверное, у утопившего княжну Стеньки Разина. Как у пошедшего вразнос отца семейства, пропившего получку.
То, что джинн-фраер умер стало понятно по тому, как потемнело вдруг все вокруг. Словно на лужайку рухнули внезапные сумерки. К тому же, тут же изменился рояль. Только что это был вполне благообразный музыкальный инструмент, а теперь вдруг стал кучей веток и какого-то липкого говна, словно скульптура ебанутого авангардиста.
Покинуть лужайку можно было только на «ренегате». Пешком – не вариант. Маруся просто истечет кровью. К тому же до Кукуева километров двенадцать-пятнадцать. Идти до вечера. В крови, однорукой.
Так что только на джипе. И надеяться, что гаишники не остановят.
Какое-то время Маруся выпихивала из салона зомбаков – Абдурахмана с заднего сиденья. А потом и «Колю», которого ушатала собственноручно.
Салон вонял, был залит кровью и какой-то слизью. Если гаишники остановят, то кровавый пиздец сегодняшнего дня получит достойное завершение. Хотя случись так, что Марусю закроют в тюрьме, то она, глядишь, и проживет еще долго. Возможно, это даже и вариант. Но плохой. Хотелось бы верить, что не единственно возможный.
Управлять джипом одной левой рукой было неудобно. Ехала Маруся наугад, надеясь на свою память. Но та, возможно, подводила. Маруся все петляла по лесным тропинкам, а на шоссе выехать все не получалось. Когда Маруся готова была уже плюнуть на все и зареветь белугой, показались крыши какого-то поселка. Появилось много машин. Дорога стала больше. Уже скоро она вольется в большую трассу.
«Я календарь переверну, и снова третье сентября», – вдруг завыло в салоне.
Маруся не любила Шуфутинского еще с бандитских времен. Он казался ей фальшивым. Но это было не самое худшее. Все самые отвратительные говнюки 90-х любили Шуфутинского, заказывали его песни в кабаках, упарывались, резали друг друга, вышибали друг другу мозги под это сиплое пение вальяжного псевдо-гангстера.
Пение исходило от телефона, который лежал прямо под водительским сиденьем.
– Заткнись! – бормотала Маруся. – Заткнись же нахуй!
И Шуфутинский заткнулся. Чтобы запеть про третье сентября вновь, сначала.
На светофоре перед выездом на шоссе была пробка. Маруся подумала, как бы выкинуть этот телефон из кабины?
Она отпустила руль и подняла телефон. Надпись на экране сообщала, что звонит абонент «Папа». Но похолодела Маруся не от этого. На экране появился портрет звонившего. И пластмассовая мать знала это лицо с тяжелыми бульдожьими складками щек. Знала эту лысину со зловещим пушком. Знала этот цепкий взгляд.
Лема Борзый. От слова «Борз» (что в переводе «волк»). Один из самых кровавых уебков смутных времен. Мочил людей из автомата, который называл «Тезкой». Автомат тоже назывался «борз» и производился в начале 90-х в мятежной Чечне. Лема добрался до всех основных пацанов в ОПГ «Академической». А Маруся ушла, затерялась.
Лема был жив. И хуже того, он был отцом «Васи», мозги которого растеклись по полянке, сред говна и веток.
Маруся не смогла бы ответить на вопрос – почему она решила принять вызов.
– Где тебя носит, отродье ишачьей залупы? – задребезжал голос с тошнотворно знакомыми, совсем не забытыми интонациями. – Я тебя жду, нахуй! Нам по делам ехать, билядь! Большие люди ждут, а ты по лесу шароебишься, как ежик блядский в тумане.
«По лесу? – удивилась Маруся. – Откуда он знает?»
– По лесу? – переспросила она вслух.
И тут же захотела откусить себе язык.
В трубке стало тихо. Потом злой, на грани, голос Лемы сказал:
– Слышь, шалава, дай трубку моему мальчику и передай, чтобы не разрешал блядям говорить с отцом. Понимаешь, соска?
«Завелся, гондон! – подумала Маруся. – Женоненавистническая свинья!»
– Завали ебало, Лема, – сказала Маруся. – Твой сын кормит собой муравьев в лесу. Вместе с дружками.
– Я тебя узнал, – сказал Лема. – Я думал, ты сдохла.
– Тебе вредно думать, – засмеялась Маруся.
– Я люблю быть правым, ти знаешь, – сказал гангстер. – Будь готова, шалава, к тому, что скоро я снова окажусь прав. Немножко откорректирую действительность. Сделаю так, что ты займешь место в мире дохлых мразей.
– Там уже твой сыночек, ублюдок, – сказала Маруся и нажала отбой.
Телефон засипел снова. Маруся обрушила на него пластмассовую ногу. Шуфутинский заткнулся.
И тут же стала рассасываться пробка. На пути стояли гаишники.