Время змеиных свадеб⁠⁠

Часть первая Время змеиных свадеб

Часть вторая Время змеиных свадеб

Часть третья Время змеиных свадеб

Часть четвёртая Время змеиных свадеб

Часть третья

Короткое, но мускулистое тело взвилось вверх, мгновенно пролетело расстояние между ним и Заващиковым. Но время для Степана как бы застыло, и он успел разглядеть растопыренные пальцы с когтями  стального цвета, пасть  с оскаленными клыками и рыжевато-серую шерсть, покрывшую лицо… нет, морду! Только ушей с кисточками не хватало. “Оборотень!” — мелькнула мысль. И от неё Заващикова затрясло.

Всё его тело дёрнула судорога, затрещал и зашёлся в боли позвоночник, хрупнула грудина и суставы, череп сплющило от муки. Но он успел плечом сбить чудовище, которое чуть было не стало полосовать его клыками и когтями. И сам упал на землю, стараясь не потерять сознание.

Степан глядел в едва видное из-за ветвей небо с пёрышками облаков и страшился посмотреть хотя бы на руки — ведь и он мог утратить человеческий облик. Но всё же набрался мужества и убедился: он таков, каким был всегда, каким родился на свет Божий. Синельников, который распростёрся рядом, тоже показался обычным, только закатились его глаза, да из носа и ушей обильно потекла кровь, едва парящая в утренней прохладе.

Но Замащиков не успел перевести дух от внезапной схватки и подумать, каким зверем он был во время неё. Перья облаков потемнели, приобрели чёткие очертания, а вместо солнца сверкнул золотой клюв. Два круглых глаза, карих с зеленью и золотыми крапинками, грозно сверкнули на Замащикова с неба.

Степан зажмурился. А когда открыл глаза, мир стал прежним. Убить сейчас врага, покушавшегося на его жизнь, нельзя — они должны быть вместе в завтрашнем нападении на банду в Троицке. А то ещё придётся объясняться с Окладниковым или спасаться от людей Синельникова.

Но дублённая ветрами, коричневая от загара кожа врага посерела, от носа к губам поползла синева. Да он же сейчас сдохнет! Степан приподнялся, навис над Синельниковым, распахнул его кафтан и засаленную, грязную рубаху, чтобы послушать, бьётся ли ещё сердце. И отпрянул…

На нечистой, но более светлой, чем лицо, коже он увидел выжженный рисунок с вкраплениями краски. Это же тамга! Значит, его враг — из северных народов, знатного рода-племени. Выбился в люди сын какого-то князька, или нойона, или кто там у них заправлял всем, послужил в императорской армии, да и был изгнан из своего края своим же народом. Но он мог быть и шаманом…

Степан обхватил голову руками и немного посидел, покачиваясь. Угораздило же его связаться с этим человеком! Потащился в разведку… Ну, узнал, что Синельникова на этой лёжке не было… Может, шаман скитался по своим чёртовым мирам! Одно ясно: он враг и красным, и белым. Именно он известен как штабс-капитан Плужников.

И что теперь делать-то? Да ничего! Если уж Степан смог сбить шамана-оборотня в прыжке, значит, противостоять ему можно.

И Замащиков, ещё миг помедлив, отвесил Синельникову две пощёчины. А тот оказался крепок: не сдох, а открыл глаза. Причём их чернота потеряла яркость, вроде как посерела. А это значит, у врага случился мозговой удар.

И точно: изо рта Синельникова плеснуло вонючей жижей, мотня штанов потемнела от мочи. Однако он уселся, щурясь на деревья, Заващикова. Значит, ничего не помнил и не понимал, как тут оказался. Степан знал, что такое состояние может быть очень недолгим. В его взводе был солдат, зарабатывавший деньги себе на выпивку тем, что дрался один против десятерых. Но обычный человек бы помер…

— Тебе… чего… здесь… нужно? — спросил, с трудом шевеля губами, Синельников.

— С тобой пошёл. Нужно твоим ребятам спуск в Змеиный распадок показать, — спокойно ответил Замащиков.

— Ну так… ступай…

— Я дороги не знаю.

— Помоги…  встать-то…

Степан под локти поддержал Синельникова, поставил на короткие ноги. Но сам не двинулся: кто его знает, это отродье, может, он только прикидывается зашибленным. В любом случае нужно быть с ним осторожным.

Синельников сделал один шаг, другой… и затопал в направлении к сосняку.

“Силён, зараза!” — подумал Заващиков.

У него сохранилось в памяти, как отлёживался солдат-драчун под телегой, как его самого укрыл чужой денщик в своей избе. Ведь Степан пять дней после избиения встать не мог! Синельников совершенно точно точно повязан с колдовством или шаманскими штучками. Но не Степану его осуждать…

Они вошли на расчищенное место между соснами. Ни одного бандита не было видно.

— Хэть! — рявкнул Синельников, и из-за деревьев показались люди в рванье.

Под ноги предводителю бросился старый, согнутый человечек с лицом, похожим на сгоревшую в печке булку. Он обнял Синельникова за колени, запричитал на странном языке. Это главаря рассердило, и он пнул старика, который продолжил плакать, лёжа на спине. Потом встал на четвереньки и быстро-быстро скрылся в кустах.

Синельников сказал, обращаясь к своей шайке и указывая на Степана:

— Вот этот спуск покажет… позже… потому что я отдохну.

Он уселся спиной к толстому стволу сосны, полузакрыл глаза и стал медленно, с шумом, дышать.

“Да он лечится деревом, отдаёт ему свою хворь,” — подумал Заващиков, который заметил, что сосна стала сорить иголками.

Лесные люди занялись кто костром, кто оружием. Они старательно не обращали внимания на Степана, но он спиной чувствовал их скрытые взгляды.

Выполз из кустов дедок с охапкой травы и корешков, закричал на костровых, и те подбросили дровец. Деду принесли чистый небольшой котелок, запечатанный кувшин. На огне скоро забулькало снадобье. По лесу поплыл запах, едкий и сладкий одновременно. Старик достал из-за пазухи тряпицу с порошком, отсыпал добрую часть в котелок, остальное спрятал. Потом налил в три чёрные снаружи, но блеснувшие золотом изнутри чашки своего варева и сел посередине поляны, что-то шепча. Махнул рукой и гортанно закричал на людей. Двое подняли Синельникова, ещё один грубо толкнул Степана к старцу.

Заващикову был известен обряд якутов, которые иногда, отправляясь в дальний переход по лесу или тундре, выпивали вместе спирт с растёртыми сушёными мухоморами. Если хотели взаимопомощи или братства, добавляли в него своей крови. Но старик обошёлся только отваром.

Он почтительно, с подобострастием и любовью, подал чашку Синельникову, сунул вторую Степану, а третью взял сам.

“Это что же получается: теперь я третий по рангу в этой шайке? После вожака и знахаря?” — подумал Степан… и ошибся. Первый же глоток зелья лишил его возможности дышать и обездвижил. Муки удушья были ужасны, без воздуха жизнь вытекала из него с каждым мигом. Но он видел, что Синельников и его знахарь пьют этот отвар, не глядя на него, уставившись в никуда глазами-щёлками.

И он на границе жизни и смерти понял: этим лесным людям не нужен был проводник для спуска! Его сюда привели… чтобы убить! Лишить Окладникова человека, который бы помог его группе постоять за себя, за свою землю, выбить красную банду из Троицка.

Заващиков как бы со стороны увидел и самого себя, бледного до синевы, сидящего неподвижно. Толкнуть его — и он упадёт на землю, уставится мёртвыми глазами в небо. Станет пищей медведям и таёжным падальщикам, а через какое-то время забелеют его кости среди поднявшейся травы.

Потом стали исчезать и зрение, и мысли; мир заволокли сумерки. Сейчас поступит кромешная тьма, и Степана не станет. Лучше не сопротивляться, а просто кануть в неё…

Умереть вовремя, не нарушая закона жизни, честнее и правильнее.

И Заващиков упал навзничь. А перья и золотой клюв со змеёй в чёрном небе, навепное, ему только почудились...

Когда он очнулся, то не увидел вокруг себя никого, только всё ту же поляну среди сосен. Степан преодолел одеревенение тела и попытался хотя бы присесть. Лишь с пятой попытки ему это удалось.

Лесные люди валялись на земле кто где. Рядом с ним раскинули руки на земле Синельников и его знахарь. Реденькая травка на песчаной почве и её заросли подальше, среди деревьев, кишели змеями. Гадюки сплетались клубками, расползались, скользили по трупам. Некоторые тела были отмечены синевато-красными точками укусов на лицах, шеях.

Прочь отсюда, от банды предателей-убийц! Мёртвый ли шаман, своя ли земля, на которой нет ни одной лишней твари, даже ядовитой гадины, снова спасли его самого.

Заващиков хотел было уползти или уйти, как получится, от логова врагов. Но что он скажет Окладникову, принявшего его  в свой отряд; людям, которые нашли его, сумасшедшего от шаманки, и выходили? Могли ведь пристрелить или позволить ему бежать дальше — сам бы захлестнулся.

А как же выступление? Так и позволить красным бандам сеять раздор и смерть? И красные они лишь от пролитой крови, не более. Степан хоть особо и не прислушивался к словам ссыльного учителя Котова, но запомнил — говорил он вовсе не о братоубийстве и разбое в таёжном краю. Заващиков наклонился к лесному вожаку, у которого расширились зрачки, когда тень врага закрыла солнечный свет. Значит, он жив после укуса в шею, уже окружённого чёрной каймой. Если промедлить, он сдохнет. Да и ладно бы, если б не договорённость с Окладниковым. Знахарь тоже оказался живуч — сморщенные веки чуть подрагивали. Степан осмотрел ещё восемь бандитов. Только один из них уже спустился в тьму Нижнего мира, где, как понадеялся Заващиков, его уже встретили жадные до чужой плоти духи.

“Надо их поднять… то есть вдохнуть в них жизнь, — подумал Степан. — Северный народ всегда подчинялся силе. Мог предать в любую минуту, но пока чувствовал эту силу, сражался на её стороне. А Окладникову без лесных людей не обойтись. Однако как их поднять? А пусть каждый отпробует знахарского варева!”

И он, оттягивая синие губы врагов, влил подлым предателям по нескольку капель во рты зелья, которое чуть было не погубило его самого. Сначала показалось, что они померли, на этот раз окончательно. Потом зашевелились. И через несколько минут расползлись, приникли к деревьям. Хвоя на соснах быстро пожелтела и стала осыпаться.

“Вот почему здесь столько старых жёлтых иголок соснового опадня, что можно в нём прятаться. Штабс-капитан Плужников создал почти бессмертную банду”, — подумал Степан.

Первым стал более-менее способным к действию и осмысленному разговору вожак. Заващиков наставил на него ружьё — уж против пули и ножа лесной народ точно бессилен, — и спросил:

— За что ты хотел меня убить? А, штабс-капитан Плужников?

Штабс-капитан поднял на него ещё затуманенный взгляд:

— Не убить. В этот раз не убить. Я подумал, что ты свой. Честь хотел оказать.

“А ведь вправду, он и его знахарь пили чёртово зелье! — подумал Заващиков. — Но верить ему всё равно нельзя”.

— Да, здесь меня называют Плужниковым. И я действительно штабс-капитан, Георгиевский кавалер. А вот ты кто? Великий Белый шаман? Или его преемник?

— Впервые слышу про такого. Рассказывай, — велел Заващиков.

— Русские не знают русской истории. Для них нет другой, кроме той, что творится у них под носом. Ты хоть слышал, что Его Величество Император Российский Александр Второй путешествовал по Сибири? И однажды его любимый конь ранил ногу да ещё обстрекал её в ядовитой траве. И мальчишка из села вылечил коня шепотками и повязками с другой травой. Император велел ему странствовать, узнавать обычаи народов и постигать науку исцеления. Дал коней, денег и свиту. Так мальчишка оказался в учениках у шаманов разных народов. И стал называться Великим Белым Шаманом. Но не потому, что был белокож, а потому что отверг Нижний мир. Мой предок предупреждал его, что этого делать нельзя. Если не кормить Нижний мир жертвенной кровью, он сам придёт за ней. И вот у вас, русских, началось…

Империя пала. И я всего лишь делаю то, что может вернуть порядок в Средний мир, кормлю землю кровью.

Заващиков усмехнулся:

— А что ж вы, ваше высокоблагородие, на фронтах не продолжали кормить землю кровью?

— Ещё как кормил! Но для чего? Чтобы солдаты отказывались выполнять приказы, а среди офицеров был разброд? Вы, русские никогда не хотели узнать суть… искали, где вашей шкуре будет легче, выдумывали прожекты, вместо того, чтобы понять, что земле нужно.

— Замолчи! Ещё раз про русских слово плохое скажешь!..  — вызверился Замащиков.

— Я тебя терплю, потому что ты Великий Белый Шаман… — начал было Плужников. — И завтра мы вместе напоим кровью Нижний мир.

— Вот это верно. Для этого я и поднял тебя, сумасшедшего, с твоей бандой.

— А дальше что? — помедлив, спросил Плужников.

— Ты просто уйдёшь со своими людьми в свои земли, к своему народу. Кстати, как он прозывается?

— Это неважно. Но ты со своим народом к нам не сунешься.

— Посмотрим, — ответил  Степан только лишь для того, чтобы что-нибудь ответить и не показать: он не верит и никогда не поверит Плужникову, а ему со своим бы народом разобраться, не до северян.

Он вообще ничего не понял и не хотел понимать, кроме того, что нужно выбить из Троицка красных. Его односельчане… да ещё Устька, которую связанной повели в имение Окладникова — вот и всё, что осталось от его прошлой жизни. Вот за них он завтра и прольёт кровь, отдаст жизнь, если нужно. И шаманом он не собирается становиться. “Я человек!” — сказал он себе.