Верните мужа. Песня деда Архимеда. Юмором по
Дополню клип одной статьёй, ссылку на оригинал ниже помещу..этот клип заминусовали и я понимаю причину..
«Мужики ходят жирные, веселые, почему их не взять?» Пять интервью с женами мобилизованных
В обществе всё больше глухоты к проблемам тех, кто уехал «за ленточку»
Для 300 тысяч мобилизованных и их семей эти месяцы текли совершенно аномально: кому-то слишком быстро, кому-то — бесконечно долго. Мы поговорили с супругами южноуральских мобилизованных, и ниже вы найдете пять откровенных, но очень разных интервью. Многие отметили нарастающее равнодушие общества и глухоту чиновников к их заботам. Впрочем, есть и обратные примеры, но они скорее выглядят исключениями. Если герои просили изменить их имена и не указывать личные детали, мы использовали псевдонимы, в остальном — вот их честные рассказы.
«Некоторые даже не знают, что идет СВО»
Мужу Анны уже за 50 лет. Когда-то он был кадровым военным, дослужился до капитана, но много лет не имел к воинской службе отношения. В прошлом сентябре семье казалось, что его не должны мобилизовать как минимум из-за возраста, однако он получил повестку одним из первых, 21 сентября 2022 года.
— Да, мы опротестовывали по возрасту, но каждый раз возраст поднимали. Мы пытались опротестовывать по здоровью, суд тоже отказал. Год, как он мобилизован, — говорит Анна.
Ее задевают комментарии в интернете, связанные с аналогичными случаями:
— Я читаю, что пишут люди, и хочу сказать: люди очень дикие. Они очень далеки от этого, они не знают всего горя, которое с нами произошло. Ожидание, нервотрепка... Встаешь с молитвой, ложишься с молитвой, потом вскакиваешь среди ночи как дурак е...тый, простите, у меня уже других слов нету!
Семья живет в частном доме, и прошлой осенью Анна очень боялась оставаться в нем одна на зиму. Как назло, дочь тогда сломала ногу, до нового года была в гипсе, и Анна говорит, что семье приходилось просто выживать. На вопрос, приспособилась ли она, Анна отмахивается:
— Я никак не приспособилась! Мне просто приходится постоянно не просто работать, а вкалывать (говорю так, чтобы не материться). Вся жизнь: дом, работа, огород. Дома уборки не было уже бог знает сколько.
Дочь Анны живет в другом городе, так что большую часть времени ей приходится выкручиваться одной, и отсутствие мужа чувствуется в каждой мелочи.
— Как ощущается? Полностью ощущается! — горячится она. — От воды до дров, до моральной поддержки, которой нет. Поломается что-то в доме, что делать? Иногда руки опускаются: сяду, поплачу, поплачу, слезы вытерла и пошла дальше. Я понимаю, что мне надо его поддерживать, должна ему улыбаться. Я ему вообще многое не говорю. Он редко звонит: есть промежуток свободный — он звонит. Я его не расстраиваю.
Особенно одиноко Анна чувствует себя из-за окружающих: говорит, сочувствия, не говоря о помощи, от них не дождешься.
— Те, кто вокруг... Да многие некоторые вообще не знают даже, что идет эта СВО! — говорит она. — А кто знает, отмахивается: «Да мы слушать даже не хотим!» Соседи? Нет, не помогают, да боже упаси. Муж двоюродной сестры приезжал, дрова попилил, мне осталось только сложить. Но я же понимаю: человек работает, я не могу обращаться к нему по всем вопросам, это жизненно некрасиво, переложить свое на кого-то другого.
Анна работает продавцом-консультантом, и, говорит, это хоть немного спасает ее от полного мрака:
— Я просто загружаю себя работой, чтобы меньше было негативных мыслей. Упал, уснул.
Муж Анны до сих пор не был в отпуске, и почему так выходит — она не знает.
— Муж очень устал. Он ужасно устал. Не только он: все они устали. Там даже раненых, когда они выздоравливают, сразу возвращают обратно. А сейчас их предупредили: готовьте вещи к зиме. Почему не могут сделать ротацию, замену какую-то провести? Мужиков кругом — пруд пруди! У нас по округе ходят жирные, веселые, довольные, молодые — почему их не взять? Могли бы взять, донаучить и отправить. Наших вообще хапнули просто так! Я уже, честно, ненавижу мужиков, которые ходят вокруг сытые, пока наши сидят там в окопах голодные, холодные! Девчонки, у кого также мужиков позабирали, все говорят: «Да объявите вы уже полностью военное положение, полную мобилизацию, заберите уже всех! Только, пожалуйста, освободите вы это пространство от ненужных личностей, закончите СВО и навсегда верните уже наших мужиков. Почему только они там должны находиться?»
Анна рассказывает, как изменилось настроение некоторых женщин после того, как в августе этого года их мужья уехали на СВО:
— Они теперь говорят: «Ой, а это так тяжело, оказывается». А я говорю: «Да ладно, тяжело, да? А чего же ты у меня месяц назад спрашивала, почему ты, Аня, не улыбаешься?» Нет, никто тебя не понимает, не могут понять, даже родные и близкие не всегда. Сидишь молча, заткнулся, ходишь на работу, и всё. Люди очень жестоки. Они рады, что остались здесь, и больше они ничего знать не хотят. «А мы телевизор не смотрим. Какая СВО? Это не наша СВО. Это ваша СВО», — вот так говорят. Не наши проблемы.
Обращения в самые разные инстанции не помогли: ни возраст, ни состояние здоровье пока не дают мужу Анны отсрочки, и она уже не знает, на что надеяться. Она признаёт, что порой бывает уже излишне резкой, но добавляет:
— Я считаю, меня можно понять. Мне уже 54 года. У меня мужа нету уже целый год. А я тоже хочу какое-то семейное счастье. Да даже не в плане секса, нет, а вот просто, чтобы он был рядом. Жизнь уходит. А сколько он там будет: два года, три, пять лет? Сколько он выдержит? Сколько я выдержу?
«Всё сложно. Никакой поддержки»
Инга воспитывает троих детей, но с ее мобилизованным мужем общий ребенок лишь один, хотя еще двое записаны на него. Ее обращения в разные инстанции ничего не меняют: ей отвечают, что по Семейному кодексу ее муж не считается многодетным и мобилизован законно. Не помогают и жалобы на его здоровье: мужу Инги становилось плохо с первых дней мобилизации, он терял сознание во время тренировочных забегов в 32-м военном городке (Екатеринбург), но добиться назначения военно-врачебной комиссии так и не удалось. Инга говорит, что пошла уже по третьему кругу жалоб.
— Опять Министерство обороны, опять военная прокуратура, опять городская прокуратура, через Бурматова пробовала... — устало говорит она.
Ее муж был в отпуске спустя десять месяцев после мобилизации, но и тут не повезло.
— А мне как раз понадобилась срочная госпитализация, — говорит Инга. — В 32-м городке требуют справки, что я в больнице, врач мне оформил справку, требуется оперативное вмешательство. Но мужу отпуск только на пять дней продлили, не дали мне до конца долечиться. Я еще нуждалась в уходе, а его уже забрали. До такой степени...
Работать Инга не может из-за состояния здоровья: говорит, не может выдержать и двух часов за рулем, а от сидячей работы ей становится плохо. Вторая причина — трое детей, которых зачастую не с кем оставить:
— Дети постоянно болеют, у нас в городе ввели карантин, девать их некуда. Всё сложно. Никакой поддержки, никакой помощи. А кто помогать будет? Военкомы говорят: «У нас есть социальные службы, они вам помогут». А я говорю: «Чем они мне помогут? Они будут приходить ко мне домой? Сидеть с моими детьми? Работать за меня будут?»
Настроение у мужа, по словам Инги, никакое.
— Усталость у него постоянная, — вздыхает она. — Постоянные заболевания, потому что в сырости сидят. Сейчас их вывели из зоны боевых действий, они делают блиндажи, окопы, работают 24 на 7, их постоянно подгоняют. Постоянно с лопатой, постоянно на улице, даже помыться ему негде толком. Вчера звонил, говорит, носки закончились. Всё, приехали...
«Они не понимают, почему я отслеживаю военные сводки»
С Вадимом Качкайкиным, мобилизованным в сентябре прошлого года, мы встречались в конце мая, когда он приехал в отпуск, и делали подробное интервью. Сейчас Вадим снова в зоне СВО. Его супруга, Екатерина Качкайкина, говорит, что этот год пролетел словно на автопилоте:
— Очень тяжелый год, неосознанный год, — признаётся она. — Когда муж приезжал в отпуск, время вернулось в свое русло, как только он уехал, время сразу потекло с неимоверной скоростью. Когда муж уходил, нашей дочери было два года. Через три с половиной месяца ей будет уже четыре года. От сопоставления вот этих цифр... очень тяжело. Львиная доля жизни нашей дочери проходит без отца. У нас ежедневные разговоры о папе, как будто он где-то рядом.
Вадим и Екатерина Качкайкины в редакции 74.RU весной 2023 года во время отпуска Вадима
Сначала Екатерина говорила дочери, что папа уехал на работу, но потом ей самой пришлось ехать по работе, и у девочки случилась истерика:
— Поэтому мы теперь говорим, что папа в командировке. Мама в командировки не уезжает, и ей проще мириться. Я обращалась к детскому психологу, чтобы провели беседу и поняли, есть ли у ребенка психологическая травма. Слава богу, ничего, всё в порядке.
Год ощущается как рубеж, говорит она, и среди бойцов постоянно циркулируют слухи о ротации, демобилизации, замене...
— Кто ждет сентября, кто октября, кто рассчитывает вернуться к Новому году, — говорит она невесело. — Среди нас есть «октябристы», «сентябристы», «декабристы»... Мы понимаем, что для демобилизации нужно время, но очень надеемся, что будут постепенно выводить людей за счет контрактников и добровольцев.
Екатерина с дочерью живет в большом доме и признаётся, что справляться с хозяйством и огородом очень тяжело.
— Огромное спасибо тем, кто не забыл о нас и наших мужьях, не оставил один на один с этой ужасающей реальностью. Огромную помощь нам оказала Федерация профсоюзов Челябинской области, областной комитет ГМПР (горно-металлургический профсоюз России. — Прим. ред.). А завод «Трубодеталь» не только сохранил средний заработок для мобилизованных сотрудников, но и регулярно доставляет гуманитарную помощь на передовую по запросам парней. Это дорогого стоит. Но порой нам не хватает организационной помощи, потому что всё равно хозяйство приходится тащить на себе. Только поселковая администрация выделила мне волонтеров, чтобы осенью скосить траву, а так мы вынуждены справляться сами.
Поскольку Вадим Качкайкин был достаточно популярен на своем предприятии, заводе «Трубодеталь» (он — профсоюзный активист), за его судьбой следят многие.
— Да, интересуются, спрашивают, жив ли, здоров ли, а самый частый вопрос: когда домой? — говорит Екатерина. — Есть и те, кто, как говорится, пока сами не попадут, не поймут. Они не понимают, почему я отслеживаю военные сводки, почему слежу за телеграм-каналами. Общество начало успокаиваться, к сожалению. С некоторыми мы общались, потом их мужья вернулись, теперь им всё это неинтересно. Уже начинаются шутки, юмор, никакой серьезности. Ситуация отошла от семьи, можно не задумываться. И в плане гуманитарной помощи стало меньше новостей: раньше в ленте через два-три поста было что-нибудь, а на данный момент, к сожалению, нет. А потребность остается.
«Подписывай контракт или в штурмовую группу»
Муж Валентины страдал гипертонией, но вовремя не обратился к врачам: как все мужчины, говорит она, он всё тянул и тянул. Когда грянула мобилизация, делать диагностику и получать справки времени уже не было. Валентина до сих пор пытается достучаться до военных, но пока безрезультатно.
— Везде отписки, — отмахивается она. — Он тут звонил, говорит, сердце вообще плохое, встать утром не может, голова кружится, нехорошо совсем. Я писала везде, уполномоченному по правам человека писала, мне ответили, что заявление перенаправлено в Министерство обороны, и всё, опять заглохло.
У семьи двое детей, а родители мужа — инвалиды.
— Я разрываюсь, — признаётся Валентина. — Надо бы им помогать, а тут дети. Раньше попроще было, а сейчас дочь пошла в первый класс, ее надо возить, забирать, тяжело. Тут уж с кем как договоришься. Дом у нас частный, в доме что-то сделать — некому. Родители иногда совсем лежат, а когда и помогают. Первую группу инвалидности им ни в какую не дают, хотя свекровь почти лежачая.
В будущее Валентина смотрит уже почти без надежды:
— Неизвестно, когда это всё закончится, — мрачно констатирует она. — Они сразу контракт не подписывали, сейчас им говорят: «Подписывайте, а то отправят в штурмовую группу». Мой никак не хочет подписывать, потому что контракты действуют до конца мобилизации. Я ему уж говорю: «Подпиши ты этот контракт». А он говорит: «Если подпишу, буду до окончания боевых действий». А так его в штурмовую группу. Ой, не знаю... Писала везде, везде, везде. Всё без толку.
Комментарий юриста Алексея Табалова. Мы спросили, могут ли мобилизованные не подписывать контракт и в чем для них разница? Алексей Табалов ответил, что мобилизованные имеют право служить без контракта и указом президента уравнены в правах с контрактниками. Но есть разница: мобилизованные при завершении мобилизации, объявлении ротации или частичной демобилизации будут уволены, а подписавшие контракт будут служить до срока окончания контракта.
«Мужа вернули в ноябре»
Мужа Евгении мобилизовали в октябре, хотя его предприятие, участвующее в выполнении гособоронзаказа, оформило на него бронь. Но осенью прошлого года семье объясняли, что бронь была оформлена не по всем правилам и что список предприятий, имеющих право бронировать сотрудников, был сформирован после его мобилизации. Однако Евгения не сдалась и писала где могла, в том числе отправила заявку через «Госуслуги». И это сработало.
— Мужа и еще двух парней с его производства вернули в прошлом ноябре, — рассказывает она. — Они уже были за «ленточкой» (в зоне боевых действий. — Прим. ред.): в Белгородской области буквально 15 дней провели, и сразу туда. Они там окопались и сидели в окопах. А я заявку через «Госуслуги» оформила. Там сначала многодетных освобождали, потом по состоянию здоровья, а потом очередь дошла и до тех, кто на оборонку работает. Пошла волна, и его внесли в реестр сотрудников оборонных предприятий, потом была комиссия у губернатора, и, наверное, недели три ушло на их возвращение.
Евгения считает, что семье повезло отделаться практически одним испугом.
— Нет, с тех пор не дергают, они же были за чертой, получили ветерана боевых действий, так что работают на заводе, — она трижды стучит. — Думаю, тут всё вместе помогло: и шумиха, которую мы подняли, и мои обращения, и позиция предприятия. Но поначалу было ощущение, что борешься в ветряными мельницами.
Судя по комментариям депутатов Госдумы, мобилизованных планируют оставить в зоне СВО до ее окончания. При этом парламентарии отрицают возможность новой волны мобилизации. Ранее на эту тему высказался президент РФ.
При этом летом в удивительной спешке депутаты приняли несколько законопроектов, серьезно ужесточающих наказание за неявку в военкоматы.
Оригинал взял
UPD:
Депутат Госдумы, председатель комитета по обороне Андрей Картаполов в интервью «Фонтанке» сказал, что предложения вернуть домой призванных во время частичной мобилизации мужчин — это происки недругов.
«Некоторые представители власти, кажется, боятся с нами встречаться, — сказала в беседе с корреспондентом «Фонтанки» одна из тех, кто ждет с фронта своего мужа. — Может, они просто не знают, что нам сказать. Но мы не страшные. Мы жены мобилизованных». При этом женщины уверены, что диалог с властью возможен.
Ниже — три истории таких жен.
Виктория
Моему мужу, который находится сейчас в зоне боевых действий, исполнилось 43. Мы женаты больше двадцати лет, у нас двое детей. Одна дочь уже совершеннолетняя, вторая — учится в начальной школе. До мобилизации муж занимал руководящую должность в крупной строительной компании Петербурга, руководил там одним из направлений. Увлекался тяжелой атлетикой. В материальном плане мы ни в чем не нуждались, были, можно сказать, средним классом. Последние несколько лет жили за городом. Летом ездили отдыхать на море. Словом, вели обычную семейную жизнь.
Все восемь лет, что продолжался конфликт в Донбассе, я не следила за всеми новостями об этом. Это просто невозможно для психики. Когда объявили частичную мобилизацию, мы знали, что мужа могут призвать одним из первых. У него на тот момент уже был боевой опыт: он участвовал во второй чеченской кампании как срочник. По здоровью — никаких заболеваний, которые могли дать отсрочку от мобилизации, у него не было. Словом, он подходил.
Муж сразу же сказал мне, что сам в военкомат не пойдет, но и бегать от повестки не будет. Скажу честно: возможность уехать у него была. Но он, конечно, никуда не стал уезжать.
Повестку для уточнения данных вручили на работе в конце сентября 2022 года.
Муж явился в военкомат. Там сказали на следующий день явиться с вещами на сборный пункт. За полдня мы успели оформить генеральную доверенность на мое имя и купить ему какой-то спортивный костюм. Потом уже, когда он месяц находился в учебной части, я продолжила покупать для него вещи, которые могут пригодиться во время службы. Тяжелее всего было собирать аптечку, многое приходилось заказывать из Москвы. Эти закупки отвлекали от эмоций.
Полк, в который попал муж, состоял по большей части из взрослых мужчин в возрасте за 40 лет. В военкомате сказали, что их направят в тероборону.
Какое-то время они были на второй линии. Я более-менее успокоилась, наши мужчины вошли в режим службы. Поначалу мы не знали, как отправить им посылки или гуманитарную помощь. Потом нашли волонтеров и отправляли через них. Так мы и наши мужчины жили до конца весны.
А потом их перевели на первую линию. Если раньше муж раз в неделю выходил на связь, то теперь связи не было неделями. Самый долгий период — полтора месяца, когда мы могли только ждать и надеяться на лучшее. Иногда, если кто-то оттуда приезжал в госпиталь в Петербург, можно было получить весточку: имя-фамилия — жив, здоров.
В конце весны я узнала, что в чате в мессенджере объединились женщины, которые хотят установления срока службы для мобилизованных. Оставила свою подпись так, на всякий случай. Мне казалось, что надо просить не об этом, а добиваться улучшения условий службы: ротации или отпусков. Мой муж приезжал в отпуск за все время дважды: весной и потом по семейным обстоятельствам, когда у него умер отец.
Когда мобилизация началась, все думали, что это на полгода. Никто не ожидал, что наши мужчины окажутся на службе бессрочно. Сказали бы, например, «год» или «два года», все бы отнеслись с пониманием к этому.
Вместе с другими женщинами из чата я стала ходить на встречи с депутатами, с председателем Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Летом мы ходили в общественную приемную партии «Единая Россия», было человек пятнадцать — это для нас много. Несколько раз ездили в Москву. Осенью 2023 года побывали на приеме у Андрея Валерьевича Картаполова.
На тот момент мы уже знали его позицию. На встрече поднимался вопрос по военно-врачебным комиссиям, которые положены военнослужащим раз в год, и организация встречи жен мобилизованных с представителями ЗВО.
Андрей Валерьевич общался с нами довольно доброжелательно, готов был помогать по каким-то частным вопросам. Еще раз проговорил, что мобилизованные будут служить до конца специальной военной операции. Привел сравнение с Великой Отечественной войной — все то же, что и в своих интервью говорил. По крайней мере, он был с нами честен.
Наша группа — а в чате уже состоит около 6 тысяч жен и родственников мобилизованных из разных регионов — настроена на диалог. Мы никакой конфронтации с властью вести не собираемся. Мы просто хотим, чтобы нас услышали.
Когда я прочитала интервью Андрея Валерьевича «Фонтанке», я поняла, что это обобщение. Мы, родственники мобилизованных, лично с Андреем Валерьевичем общались, он знает, что мы не пятая колонна и никто нас не курирует. Но было неприятно. Люди, которые это интервью прочитали, теперь, наверное, подумают, что все группы и чаты, которые работают по мобилизованным, связаны с ЦИПСО. В нашей группе участники очень расстроились, увидев эти цитаты про «ципсошно-цэрэушные наработочки». Мы ходим на официальные встречи, пишем обращения — но только в рамках тех инструментов, которые у нас есть по закону.
Некоторые общественные деятели высказывают мнение, что мы находимся под влиянием неких недружественных нашему государству сил, потому что якобы жены, сестры и матери мобилизованных не смогли бы сами так организоваться. Как будто на это у нас не может хватать образования или ума. Это вызывает недоумение. Среди нас есть люди совершенно разных профессий: врачи, учителя, юристы, маркетологи, психологи, финансисты. Многие имеют высшее образование. А сейчас, когда наши мужчины служат, на наши плечи полностью легла забота о быте, детях, да и основную работу никто не отменял. К тому же многие из нас активно помогают фронту: собирают гуманитарную помощь, плетут маскировочные сети и занимаются другой волонтерской деятельностью. Поэтому я считаю, что такие высказывания о родственниках мобилизованных несправедливы.
Диана
Когда в сентябре 2023 года Андрей Валерьевич Картаполов выступил с заявлением, что мобилизованные будут служить до конца СВО, я стала ходить на встречи с депутатами и писать обращения. Честно скажу: переживать происходящее с нашей семьей мне тяжело. Я посещаю психолога, принимаю успокоительные таблетки. Почти не сплю. Практически не могу нормально работать и жить. Начала искать группы жен и матерей мобилизованных в интернете после того, как психолог сказал, что это поможет мне осознать, что я не одна такая.
Я живу в городе Обнинске в Калужской области. Теперь, благодаря чату, у меня есть знакомые в разных регионах, и в Петербурге тоже.
Мы писали обращения повсюду. Больше шести тысяч «живых» подписей, собранных от руки, отвозили в приемную президента — пытались попросить у властей, чтобы мобилизованным установили конкретный срок службы. Это было 35 килограммов листов с подписями. Еще мы подготовили соответствующую инициативу для сайта РОИ, но там она модерацию не прошла, потому что такие поправки может принимать только верховный главнокомандующий. На все наши обращения приходит ответ: пока действует указ о частичной мобилизации, мобилизованные продолжат службу.
Мне 29 лет. Мы поженились в 2020-м. Незадолго до начала мобилизации мы начали планировать беременность, проходили медицинские обследования. Готовились к рождению ребенка тщательно, хотели все сделать, как положено.
Повестка пришла 23 сентября 2022 года. Принесли ее днем, не по тому адресу, с указанием не того места работы и вручили маме моего мужа. В повестке говорилось, что на следующее утро надо прийти уже на сборный пункт.
Мы успели собрать некоторые теплые вещи, продукты для сухпайка. Купили туристическую сидушку и спальный мешок. Я говорила мужу: «Давай подождем, когда принесут следующую повестку. Ты же не расписывался за нее». А он ответил: «Я не могу бегать, я пойду».
Как любящая жена, я была в полном шоке, но понимала, что у наших мужчин есть конституционный долг. Утром 24 сентября моего мужа забрали в учебный центр. Ему на тот момент был 31 год. В 2010 году он служил в Дагестане, но у него не было боевого опыта. И у него проблемы со спиной.
Когда наши мужчины находились в учебке, мы, женщины, покупали для них разные вещи, которые могут понадобиться. До сих пор помню, как искала по всем аптекам жгуты, чтобы останавливать кровь. И как мне было страшно, что эти жгуты могут моему мужу пригодиться.
10 октября муж мне написал, что их отправляют в зону СВО. И после этого он пропал со связи очень надолго.
Я не могла ни спать, ни есть, и в итоге на две недели попала в больницу. Ближе к моей выписке муж вышел на связь. Оказалось, он служит в нескольких километрах от первой линии. Мы очень надеялись, что в январе 2023 года мобилизованных начнут потихонечку отпускать домой. Я стала поднимать все сохранившиеся дома документы и справки о болезнях моего мужа. С апреля начала писать обращения и ходить на встречи. У него же болит все, а они копали окопы в октябре, в уже промерзшей земле. Муж говорил, что он готов это выдержать ради защиты Родины. Но он думал, что будет там служить не больше года. Там же все болячки вылезают.
Мы, жены мобилизованных, понимаем, что возникла ситуация, когда стране понадобилась помощь наших мужей. И они не сбежали от своего гражданского долга, говорили: «Как мы потом будем смотреть в глаза сыновьям?»
Пока мой муж отдавал долг Родине, мы, женщины, на гражданке занимались гуманитарной помощью. Я на свои деньги закупала антибиотики, препараты для желудка, носилки, турникеты для перевязывания ран, шерстяные одеяла в госпитали для раненых солдат. Я не только обращения пишу. Детские письма и рисунки [собираю], которые отправляю на фронт через волонтеров. В нашей группе есть те, кто делает окопные свечи, плетет маскировочные сети. Мы не можем стоять в стороне, когда дело касается жизни наших мужчин.
И вот в сентябре прошлого года Андрей Валерьевич Картаполов выступил и сказал, что мобилизованные будут служить до конца СВО.
После этого жены и матери начали писать обращения массово, собираться в группы в интернете. С родственниками из Московской области мы вместе ездили в приемную Государственной думы в Москве. Нас там уже чуть ли не в лицо узнают, там надо каждый раз подтверждать личность. Мы писали обращения Картаполову, министру обороны Шойгу, президенту. Совет Федерации нам уже присылает просто ссылку на сайт. Я последние письма туда отправила обычной почтой, а не электронной, чтобы мне ответили, как положено, а не электронной ссылкой.
Наши супруги шли как законопослушные граждане защищать Родину. Моему мужу повезло два раза побывать в отпуске, в июле и в декабре. Он говорил мне: «Чуть-чуть осталось, совсем скоро я вернусь, и мы сможем родить ребеночка».
Мы с мужем пробовали завести ребенка, когда он приезжал в отпуск. Но все тесты показывают одну полоску. Возможно, у меня получится забеременеть только через ЭКО.
Интервью Андрея Валерьевича Картаполова я восприняла на свой счет. Мы понимаем, что по Конституции наши мужья — военнообязанные и должны служить. Но остальная страна же не служит. Другие мужчины живут обычной жизнью, встречают праздники с семьей. У нас этого нет. Мы обычные женщины, обычные жены.
Елена
Мне 40 лет, моему мужу — 41. Познакомились около 6 лет назад. У обоих есть дети от прежних браков, но мы хотим общего ребенка. Вместе купили участок, муж сам начал строить дом. И сейчас очень хочет вернуться, чтобы этот дом завершить.
Муж — офицер запаса, учился на военной кафедре. Когда началась СВО, он сказал: «Лена, я пойду туда, там наши ребята, я должен быть вместе с ними».
Во время мобилизации он получил повестку на уточнение личных данных. Пошел в военкомат. Ему сказали: «Мы вас отметили, можете идти». Он на них даже обиделся: «Как это, я не нужен никому, почему молодых призывают, а меня — нет?» Он подал заявку через «Госуслуги» и стал добровольцем. Но оформили его как мобилизованного. Его это устроило. Деньги вообще не имели для него значения. Перед тем, как уйти добровольцем, он сказал: «Лена, тебе придется пояс затянуть на время, пока меня не будет». Он предполагал, что будет получать тысяч 50.
Я его поддержала, не стала кричать: «Не пущу!» Теперь я жалею, если честно. Но мы понимали, зачем все это. У меня родственники на Украине. И в какой-то момент, еще задолго до начала СВО, они вдруг стали настроены против нас. Особенно моя мама это ощущала. Мои младшие братья вообще перестали с нами общаться.
Мы с мужем жили гражданским браком, а оформили отношения официально, когда он ушел служить. Решили, что в юридическом плане так легче будет — и оказались правы. До мобилизации муж был индивидуальным предпринимателем. Но все сложилось не очень удачно, у него накопились долги. Ниша, в которой он работал со своими товарищами (каршеринг), начала стремительно развиваться, и их задавили более крупные игроки. К моменту мобилизации муж был в процедуре личного банкротства. На нем все долги ИП остались, как на физическом лице. Когда начали приходить мобилизационные выплаты, все доходы мужа за пять месяцев арестовал арбитражный управляющий. Хорошо, что мы заключили брак: я через суд смогла вернуть часть арестованных денег, которые муж получил от Министерства обороны.
В конце октября его призвали, весь ноябрь он был в учебке. С обеспечением ему повезло. Он попал в роту, там все ребята были из республики Коми. Им одежда приходила точно по размеру, и они одели моего мужа. Мы покупали только перчатки, наколенники, обувь — она же изнашивается быстро. А форму, термобелье, верхнюю одежду выдавали. Но к нюансам он относился с пониманием. Они там все были на подъеме каких-то мужских душевных сил. Что-то вместе рассчитывали, продумывали, какие материалы строительные с собой туда взять, потому что они понимали, что там что-то надо будет сооружать, проводить свет и так далее.
Когда мы стали объединяться с другими женами, стало понятно, что ребятам нужна наша поддержка и помощь, возможно, в каких-то бытовых вопросах. И мы начали звонить на горячую линию Министерства обороны. Это дало свои результаты, нас услышали — ребятам пришла поддержка.
За все это время я научилась не воспринимать близко к сердцу то, что говорят представители власти. Я понимаю, почему они говорят те или иные вещи. Но Андрей Валерьевич Картаполов — не просто депутат, а человек, который должен знать, насколько важно для солдата слово офицера в плане поддержки и подъема боевого духа.
Я верю, точнее, знаю, что мой муж вернется домой живым и здоровым. Но хочется поддержки от власти, понимания. В Великую Отечественную войну вся страна встала, детки на станках работали. А сейчас у нас часть людей лишена всего, а часть живет так, как будто ничего не происходит. А ты сидишь и молишься на этот телефон, скорей бы пришла эсэмэска оттуда.Когда я пишу обращения с просьбой решить какие-то вопросы для наших мобилизованных, вышестоящие органы иногда спускают эти обращения непосредственному командиру моего мужа. И я начинаю бояться негативной реакции. Мне муж говорит: «У нас в полку уже шутят, если какая-то проблема случается: "Скажи своей жене, пусть она что-нибудь сделает!"»
Многие женщины тяжело переживают отсутствие мужей, у меня тоже случается, волнами находит тревога, слезы. Мне кажется, я сейчас самый беззащитный человек на свете. Эта неопределенность — когда вернутся наши мужья — очень давит и лишает сил. Человек чувствует себя сильным, когда может планировать свое будущее, свою жизнь. https://www.fontanka.ru/2024/01/20/73138349/