Тьма, что пришла с огнем⁠⁠

Комната была погружена в полумрак, лишь слабый свет экрана телевизора освещал лица пары, уютно устроившейся на диване. На экране очередной ужастик — крики, кровь, зловещая музыка. Девушка, Аня, прижалась к своему парню, Гжегошу, когда на экране внезапно появилось жуткое лицо с выколотыми глазами.

— Ну и зачем мы это смотрим? — с дрожью в голосе спросила Аня, натягивая на себя плед. — Я потом неделю спать не смогу.

Гжегош усмехнулся, обнимая ее за плечи.
— Ты сама сказала, что хочешь посмотреть что-то страшное. Вот тебе и страшное.

— Но это слишком! — Аня зажмурилась, когда на экране началась очередная кровавая сцена. — Я думала, будет что-то вроде «Пилы», а не это...

Внезапно экран погас. Комната погрузилась в полную темноту. Девушка вскрикнула.
— Что случилось?

Гжегош вздохнул и потянулся к телефону, чтобы включить фонарик.
— Свет вырубило. Опять.

— Опять? — Аня выглядела растерянной. — Сколько это уже будет продолжаться?

— Ну, в прошлый раз дали только через три часа, — ответил парень, вставая с дивана. — Думаю, сейчас будет то же самое.

Аня вздохнула и устроилась поудобнее, закутавшись в плед.
— И что будем делать? Сидеть в темноте?

Гжегош вернулся на диван, улыбаясь.
— Может, расскажем друг другу страшные истории? Чтобы время быстрее прошло.
— Ты серьезно? После того фильма?

— Ну, ты же любишь ужастики, — поддразнил он. — Или боишься?

— Я не боюсь! — Аня фыркнула, но в ее голосе слышалась неуверенность. — Ладно, давай. Но только если ты начнешь.

Гжегош задумался на мгновение, затем кивнул.
— Хорошо. У меня есть одна история. Правдивая.

— Правдивая? — Аня подняла бровь.

— Ну, так говорят, — улыбнулся он. — Это случилось где-то здесь, в Польше. В Средневековье.

***

Ветер гулял по узким улочкам восточноевропейского городка, принося с собой запах гари и страха. Неделю назад страшный пожар уничтожил корчму «У черного кабана», оставив после себя лишь обугленные бревна и пепел. Все, кто был внутри, погибли. Все, кроме одной — Марты, простой девушки, служившей там посудомойкой. Ее нашли на краю леса, без сознания, но живой. Слишком живой для того, чтобы это казалось естественным.

Слухи поползли быстро. Кто-то говорил, что видел, как Марта разговаривала с огнем. Кто-то клялся, что она сама подожгла корчму, чтобы скрыть свои темные дела. А кто-то шептался, что она ведьма, посланная дьяволом, чтобы сеять смерть и разрушение. Вскоре инквизиция, всегда готовая найти виновного, схватила Марту и бросила ее в темницу замка, где содержали прокаженных и прочих отверженных.

Темница была местом, куда не проникал свет. Воздух был густым от смрада гниющей плоти и отчаяния. Марту бросили в камеру, где уже сидела старуха, чье лицо было изуродовано болезнью и годами. Ее глаза, словно угольки, светились в темноте, а голос, хриплый и пронзительный, звучал как скрип ржавых петель.

— Ты не отсюда, девочка, — прошептала старуха, подбираясь ближе. — Ты не из тех, кто умирает в огне. Ты из тех, кто выживает, чтобы принести нечто большее.

Марта, дрожа от холода и страха, смотрела на старуху. Она хотела кричать, звать на помощь, но слова застревали в горле.

— Я могу помочь тебе, — продолжала старуха. — Но тебе нужно согласие. Произнеси слова, и ты обретешь силу, о которой даже не мечтала.

Марта, отчаявшаяся и сломленная, кивнула. Старуха прошептала ей на ухо странные слова на латыни, которые Марта повторила, не понимая их смысла.

"Per tenebras aeternas, per sanguinem et ignem,
Spiritus obscurum, exsurge et me voca!
In hoc corpore habitare,
Potestatem tuam demonstra,
Et per me mundum corrumpe!"

В тот же миг воздух в камере сгустился, стало трудно дышать. Старуха засмеялась, а затем ее тело обмякло, будто из него вытянули жизнь. Марта почувствовала, как что-то холодное и тяжелое проникло в нее, заполнило каждую клетку ее тела. Она закричала, но ее голос был заглушен грохотом, словно сама земля разверзлась.

Когда Марта очнулась, она была уже не той простой девушкой. Ее глаза горели неестественным светом, а тело было наполнено силой, которой она никогда прежде не знала. Она легко разорвала цепи на своих руках и вышла из темницы, оставляя за собой лишь трупы стражников, чьи лица были искажены ужасом.

С этого момента городок стал ее игровой площадкой. Марта, или то, что теперь жило внутри нее, начала творить ужасные вещи. Она научилась подчинять себе мысли людей. Одних она заставлял совершать немыслимые поступки, других сводила с ума. Животные повиновались ей без слов, а чума, которую она вызывала, выкашивала целые семьи. Тех, кто пытался сопротивляться, она убивала с особой жестокостью. Одного кузнеца, осмелившегося поднять на нее руку, она заставил выковать из собственного тела подкову, которую затем повесила на ворота города как предупреждение.

Вскоре вокруг Марты собрались те, кто был готов поклоняться ей. Она назвала свой культ «Церковью Пламенеющей Тьмы». Ее последователи, одержимые и безумные, устраивали кровавые оргии, принося в жертву невинных и восхваляя имя своей новой богини. Город погрузился в хаос, а Марта, стоящая в центре этого ада, наслаждалась своей властью.

Слухи о происходящем дошли до самого Ватикана. Папа, узнав о том, что творится в восточной Европе, пришел в ужас. Он собрал войско крестоносцев, самых преданных и бесстрашных, и отправил их уничтожить угрозу.

Битва была жестокой. Крестоносцы, вооруженные верой и сталью, столкнулись с силой, которую не могли понять. Марта, окруженная своими последователями, вызывала чуму, которая выкашивала ряды нападавших. Животные, подчинявшиеся ее воле, рвали людей на части. Но крестоносцы, несмотря на потери, продолжали идти вперед.

В конце концов, им удалось добраться до Марты. Ее тело, израненное и обессиленное, упало на землю. Но даже в смерти она улыбалась, словно знала что-то, чего не знали они. Город был сожжен дотла, трупы сброшены в общую могилу и преданы огню. Церковь объявила, что это была эпидемия чумы, чтобы скрыть правду от народа.

Но правда была страшнее. Злой дух, вселившийся в Марту, не был уничтожен. Он уцелел, вырвавшись из ее тела в момент смерти. Теперь он витает в округе, невидимый и безмолвный, ища себе новый сосуд. И когда-нибудь, когда страх и отчаяние снова станут достаточно сильными, он вернется, чтобы продолжить то, что начала Марта.

А пока ветер продолжает гулять по пустым улицам, разнося шепот о том, что тьма, пришедшая с огнем, еще не ушла.

***

Аня замерла, глядя на Гжегоша.
— Ты серьезно веришь в это?

Гжегош пожал плечами.
— Кто знает? Но история интересная, правда?

— Интересная? — Аня фыркнула. — Это жутко!

— Ну, ты сама хотела страшного, — улыбнулся он.

Он, все еще улыбаясь, посмотрел на Аню.
— Ну что, испугалась? — спросил он, подмигнув. — А если я скажу, что знаю те самые слова, которые произнесла Марта?

Анна нахмурилась, но в ее глазах мелькнуло любопытство.
— Ты шутишь, правда?

— Нет, — Гжегош покачал головой, его голос стал серьезным. — Я нашел их в старом фолианте, когда был в архиве университета. Хочешь, скажу?

— Не надо, — Аня отмахнулась, но в ее голосе слышалась неуверенность. — Это просто слова, но... вдруг что-то случится?

— Ничего не случится, — парень рассмеялся. — Это же просто история. Ну, произнеси их, если не боишься.

Аня заколебалась, но затем, поддавшись его подначкам, кивнула.
— Ладно, давай. Подумаешь непонятные слова на мёртвом языке, что может пойти не так?

Гжегош улыбнулся и произнес слова на латыни, которые он выучил наизусть:

"Per tenebras aeternas, per sanguinem et ignem,
Spiritus obscurum, exsurge et me voca!"

Аня повторила их, сначала неуверенно, но затем громче. Ее голос звучал странно, будто эхом отзываясь в комнате.

И тут свет снова погас. Но на этот раз не просто выключился — он начал мигать, как будто сама комната пыталась сопротивляться чему-то невидимому. Телевизор зашипел, на экране замелькали искаженные изображения. Радио на кухне включилось само по себе, из него доносились хриплые, нечеловеческие звуки.

— Что происходит? — Аня вскочила с дивана, ее голос дрожал.

Гжегош, тоже напуганный, попытался успокоить ее.
— Это просто совпадение, наверное. Электричество...

Но он не успел договорить. Аня вдруг замерла, ее тело напряглось, а глаза закатились, оставляя только белки. Воздух вокруг нее стал густым, словно наполненным тьмой.

— Аня? — он осторожно подошел к ней, но в этот момент она резко повернулась к нему. Ее глаза теперь горели неестественным светом, а голос, когда она заговорила, был чужим, глубоким и зловещим.

— Гжегош... — произнесла она, но это был не ее голос. — Ты звал меня. И я пришла.

Гжегош отшатнулся, его сердце бешено заколотилось.
— Аня, это не смешно...

Но Аня, или то, что теперь было в ее теле, только улыбнулась. Ее улыбка была слишком широкой, неестественной.
— О, это не Аня. Она... больше не здесь.

Свет продолжал мигать, а вокруг них воздух стал ледяным. Гжегош попытался отступить, но его ноги словно приросли к полу.

— Что ты сделал с ней? — прошептал он.

— Ничего, — ответил демон, все еще улыбаясь. — Она сама произнесла слова. Она сама пригласила меня. А теперь...

Свет в комнате перестал мигать, и внезапно все стало тихо. Телевизор выключился, радио замолчало, и даже ветер за окном стих. Аня стояла посреди комнаты, ее глаза больше не горели, а выражение лица было спокойным, почти обычным.

— Гжегош? — произнесла она мягко, ее голос снова звучал как прежде. — Что... что только что произошло?

Гжегош, все еще дрожа, смотрел на нее, не решаясь подойти ближе.
— Аня? Это... это ты?

— Конечно, я, — она улыбнулась, но на этот раз улыбка была теплой, знакомой. — Я... я не знаю, что на меня нашло. Может, это из-за фильма и твоей истории.

Парень медленно выдохнул, его сердце все еще бешено колотилось.
— Ты меня напугала.

— Я сама напугана, — Аня подошла к нему и крепко обняла. — Прости, если я тебя испугала. Это было... странно.

Гжегош посмотрел ей в глаза, пытаясь найти в них что-то необычное, но они были такими же, как всегда.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, — она кивнула, улыбаясь. — Просто... давай больше не будем говорить о страшных историях, ладно?

Гжегош расслабился, его страх начал уходить.
— Ладно, — он улыбнулся в ответ. — Просто... это было слишком реалистично.

— Согласна, — Аня вздохнула. — Давай просто посидим, хорошо?

Они сели на диван, и Аня прижалась к Гжегошу, как будто ища утешения. Он обнял ее, чувствуя, как напряжение постепенно уходит.

— Ты знаешь, — прошептала Аня, ее голос был тихим и спокойным, — я рада, что ты рядом.

— Я тоже, — ответил Гжегош, гладя ее по волосам.

На мгновение все казалось нормальным. Но затем Аня подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза снова стали холодными, а улыбка — слишком широкой.

— Но, знаешь, милый, — произнесла она, и ее голос снова стал чужим, — ты зря расслабился.

Он не успел даже вскрикнуть. Ее рука с неестественной силой схватила его за горло, а глаза горели ярким, зловещим светом.

— Как приятно снова играть на эмоциях людишек! Видел бы ты своё лицо — прошептала она, ее голос был полон насмешки. — Спасибо за приглашение войти.

И затем все стало черным.

Когда свет снова загорелся, комната была пуста. Гжегош лежал на полу, его тело было искажено в неестественной позе, а лицо застыло в маске ужаса.

Аня, или то, что теперь было в ее теле, стояла у окна, глядя на ночной город. Ее глаза все еще горели, но теперь в них была холодная расчетливость.

— Познань, — прошептала она, улыбаясь. — Ты станешь началом.

Она открыла окно и шагнула в ночь. Где-то вдалеке завыл ветер, а на улице, в темноте, начали раздаваться странные звуки.

Тьма, пришедшая с огнем, снова была здесь. И на этот раз она не собиралась уходить.

Эпилог.

Прошло несколько недель с той ночи, когда Гжегош исчез. Его друзья и родственники забили тревогу, но поиски не дали результатов. Полиция, не найдя никаких следов, списала его исчезновение на добровольный уход — мол, молодой человек мог просто уехать, чтобы начать новую жизнь. Но те, кто знали Гжегоша, понимали: он бы так не поступил.

Аня, напротив, вела себя так, будто ничего не произошло. Она продолжала ходить на работу, встречаться с друзьями, улыбаться и шутить. Но те, кто знал ее близко, замечали странности. Ее глаза иногда казались слишком холодными, а улыбка — неестественной. Она стала чаще говорить о тьме, о силе, о том, что мир нуждается в переменах.

Сначала это списывали на стресс после исчезновения Гжегоша. Но затем в Познани начали происходить странные вещи.

На окраинах города стали находить трупы животных — кошек, собак, даже крупного рогатого скота. Их тела были изуродованы, а вокруг не было ни капли крови. Люди шептались о ритуалах, о сатанистах, но никто не мог найти объяснения.

Затем начали пропадать люди. Сначала бездомные, потом подростки, а затем и взрослые. Полиция была в замешательстве: никаких следов, никаких зацепок. Только странные символы, нарисованные на стенах в тех местах, где последний раз видели пропавших.

Аня, тем временем, становилась все более влиятельной. Она начала собирать вокруг себя людей — тех, кто был разочарован жизнью, кто искал смысл, кто жаждал власти. Она говорила им о новой эре, о силе, которая ждет их, если они последуют за ней. Ее слова были убедительными, а глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.

Ее культ, который она назвала "Церковью Пламенеющей Тьмы", рос с каждым днем. Они собирались в заброшенных зданиях на окраинах города, проводили странные ритуалы, пели гимны на непонятном языке. Те, кто случайно становился свидетелем их собраний, рассказывали о кострах, о тенях, которые двигались сами по себе, и о голосах, звучащих из ниоткуда.

Власти пытались бороться с этим, но каждый раз, когда полиция или спецслужбы приближались к Ане и ее последователям, происходило что-то необъяснимое. Оборудование выходило из строя, люди теряли сознание, а улицы вокруг внезапно заполнялись густым туманом.

Город погрузился в страх. Люди боялись выходить на улицы после заката, окна домов закрывались ставнями, а двери — тяжелыми замками. Но тьма, казалось, проникала повсюду.

Аня, или то, что теперь было в ее теле, стояла на крыше заброшенного здания, глядя на город. Ее глаза горели ярким, зловещим светом, а вокруг нее витали тени, которые шептали на непонятном языке.

— Скоро, — прошептала она, улыбаясь. — Скоро все изменится.

Где-то вдалеке завыл ветер, а на улицах Познани снова раздались странные звуки.

Тьма была здесь. И она не собиралась уходить.

Город стал ее игровой площадкой, а люди — пешками в ее игре. И никто не знал, что будет дальше.

Но одно было ясно: наступили страшные времена.