Титры⁠⁠

У моей бабушки были глаза василькового цвета. Я ни у кого и никогда больше не видела таких глаз. Синие-синие. Я до сих пор иногда грущу, что мои глаза обычные. Серо-голубые. А не бабушкины.
Ее нет уже несколько лет. Я не могла плакать на ее похоронах. Ни разу с тех пор не была на ее могиле. Потому что для меня она жива.
Смотрит на меня своими васильковыми глазами. И улыбается.
Просто она далеко. Ухаживает за своей фазендой. Жалуется на то, что жуки сожрали всю картошку, а гусеницы - капусту. И ворчит, конечно, о том, что никто ей не помогает, и она все сама, все сама.
Женщина с нордическим характером. Которая упала, не дойдя шаг до кареты скорой помощи.
Женщина, победившая рак. Дважды. Прошедшая через химию. Боль и страх. Но не сломалась.
Она любила гостей в доме готовилась за пару недель. А накануне праздника мы с ней вместе резали оливье, мариновали курочку и пекли колючий наполеон. Или орешки со сгущенкой.
Она всегда говорила мне, что нельзя жалеть еды. И всегда нужно помочь человеку, который голоден.
Она покупала хлеб для нашей соседки, которой все отказывались давать в долг. И варила кашу детям, чьи родители предпочитали алкоголь всему остальному.
Мы вместе переживали за Жади и Лукаса, смотрели Санта-Барбару и Поле Чудес по пятницам.
Вместе ложились спать, и она рассказывала мне о своей семье. О своем папе, который без вести пропал на войне. О том, как она надеется и ждет, что он напишет ей из Польши/Латвии/Германии. О маме, которая вязала варежки для солдат, и каждый день бежала на вокзал, чтобы отдать трехлитровую банку молока тем, кто едет на фронт. Мне так не хватает этих ночных бесед, несмотря на, что прошло столько лет.
Ее невозможно уместить в пост. Даже в длинный.
Она была для меня целым миром. Она - как любимый фильм. Можно смотреть снова и снова. А потом ты видишь титры. И понимешь, что это потрясающий фильм окоечен.