Стругацкие и Ведьмак⁠⁠

Увлекся Стругацкими, за основными вещами взялся за их сольные, зрелые дебюты - Дьявол среди людей Аркадия и Поиск предназначения Бориса (очень даже любопытно и познавательно их, стили сравнивать). И в обоих есть упоминание ведьмака, мимолетом и целым героем, второстепенным. Цитирую:

1) – Получается, бабушка, что человек этот ночной, который с собачками управился, вашей природы? Ведьмак? Колдун?

А с собачками случилось следующее: окружив дичающей стаей.. прохожего рванули за полу и цапнули за пятку…

И вдруг наступила тишина.

Без всякой видимой причины собачий гам оборвался, как обрубленный. Без всякой видимой причины остервенение сменилось ужасом, и собаки молча брызнули во все стороны. Впрочем, не все. Около десятка кобельков и сучек остались лежать на снегу. Мёртвые. Или дохлые, если угодно. На улице был только один живой – прохожий. И стояла тишина, совершенно непривычная на Пугачёвке. Ни на что не похожая. Ни единого собачьего возгласа на километры вокруг.

Хм. В принципе, это ещё классический образ из мифологии:

Ведьмак - у восточных славян мужчина, обладающий сверхъестественными способностями. Согласно общепринятому мнению, свои способности ведьмак употребляет во вред другим людям. Слово происходит от глагола «ведать» (равно как и «ведьма», «ведун»), так что свои упомянутые способности ведьмак имеет благодаря знаниям, в отличие от колдуна, который просто обязан владеть магией.

2) Но каков этот Ведьмак:

Фамилия у него была — Медвяк, по имени его никто не звал, а звали все Ведьмаком, даже и в глаза. Он был маленький, тщедушный, белесоватенький, с розовыми беспорядочными проплешинами на черепе, с бесцветными суетливыми глазками. Гаденький. Не знаю, как он медкомиссию прошел, как ухитрился к нам в ряды угодить, все-таки у нас как-никак — отбор, элита. Не знаю. Полагаю, что не обошлось тут без его поразительных способностей, которых у него было две. Во-первых, он обладал буквально магнетической — как в прошлом веке говорили — силой убеждения. Во-вторых, у него было явно паранормальное чутье на паранормальность. Без всякого сомнения, он и сам был паранормалик. Десяти минут странной, почти бессловесной, из одних взглядов да хмыканий, беседы с объектом достаточно ему было, чтобы вынести приговор. «Жульман», — говорил он с поганой своей ухмылочкой, и это означало, что клиента надо гнать в шею — никакой он не паранормалик, а просто ловкий фокусник и престидижитатор. Или он говорил: «Псих» — про человека с заскоком, который вообразил о себе невесть что, а на самом деле ничего собою особенного не представляет — таких психов особенно много было среди всяких там уфологов, сатанистов, микрокиллеров и прочих энлонавтов. Но иногда — редко — он говорил: «Есть такое дело!» И быстрыми движениями острого язычка уничтожал проступившие в уголках губ белые комочки пены. Это означало, что непостижимое его чутье обнаружило в собеседнике некое действительное отклонение от реальности, и этим отклонением стоило заняться вплотную.

Он был человечек поганый, грязный, бессовестный. Изощренный онанист. Мелкий подонок. Доноситель и кляузник. Влажные липкие ладошки. Гнусная манера подобраться бесшумно и вдруг объявиться рядом — как бы ниоткуда… И в то же время: жил одиноко, без друзей, без приятелей даже, без женщин, в двухкомнатной хрущобке, — в одной комнатенке он со своими мастурбаторами, а в другой, на постели, — отец его, паралитик с… сятого года, крахмально-белый, толстый полутруп с фарфоровыми глазами идиота — чистый, даже хорошо пахнущий, ухоженный. ВСЕГДА ухоженный. Каждый день и в любое время дня чистый и приятно пахнущий… И томик Марселя Пруста с розовой шелковой закладкой на журнальном столике рядом с постелью. «Папан мой буквально торчит от Пруста, чес-слово… Я ему читаю — не могу, на второй странице уже сидя сплю. А ему — ну, абсолютный наслаждец, даже урчит от удовольствия…» Никто да не суди ближнего своего, — един лишь Бог.

И даже так:

Он явно не способен был объясниться. Это было нормально. Он же никогда не объяснял своих решений-озарений. «Жульман!» — и весь разговор. Почему «жульман»? Откуда, собственно, следует, что — «жульман», почему это вдруг «жульман», а не гениальный ясновидец? Никаких объяснений. Никаких комментариев. А начинаешь к нему приставать, — злится, шипит, как змея, и впадает в транс…

— Куколка, понимаешь? — он выдавливал из себе корявые слова, корчась от напряжения. Он даже покряхтывал от натуги. — Ну, как у бабочки — уродливая такая кожа!.. Только это у него — не бабочка. Там черт-те что сидит у него в этой куколке, я же вижу, но смутно так, как бы не в фокусе… Еж-твою двадцать, как это тебе обрисовать?!.. Все должно идти само собой, потому что если эта у него штука вдруг лопнет неосторожно, — я не знаю, что тогда может получиться… И знать не хочу. Ну его. Лучше не трогать совсем. Вот я и прошу у вас: нельзя!..

Вот уж действительно ёж-твою... такая злая, стебная, навыворот пародия на общеизвестного персонажа - это надо же так пройтись по чутью (тм). Если бы не два "но".

Написано это в начале девяностых, опубликовано в 1994-95 (Дьявол написан в 1991, издан в 1993). В те года Ведьмак явно не тот, что сейчас, чтобы так ссылаться. Но если отдать должное эрудиции авторов... Рассказ Ведьмак - 1983, издан 1986; прочие рассказы первого сборника 89-90, второго - 91-92 и первое издание на русском - 93. Теоретически авторы могли ознакомиться и до этого года - любительские переводы в фанзинах, например.

Однако неоднократно БНС заявлял по поводу фэнтези:

...превратилась фактически в духовный наркотик - средство уйти из реальной жизни в несуществующие и невозможные миры.

***

А вот "фантастическая" фантастика, пытающаяся существовать за счет нагромождения выдумки на выдумку... Хотелось бы мне написать "...умрет естественной смертью", но это было бы неправдой. Она существует потому, что всегда были и всегда будут люди с дурным или просто неразвитым пока литературным вкусом. А значит - существовать ей вечно! Аминь.

***

Какое мне дело до выдуманных людей, занятых решением выдуманных проблем в мире, который не существует и существовать не может?

Заинтересуется такой человек рассказом малоизвестного иностранного писателя так, чтобы ссылаться на него в своем "серьезном" дебюте? Справедливости ради, БНС отдавал должное "современной" (авторской) сказке, когда она отвечает его идеалу "реалистической фантастики", описывающей реальный мир, лишь искаженной фантастическим допущением. Эта литература сочетает в себе остроту сюжета, могучую игру воображения и жесткое сцепление с реальностью, без которого, по-моему, художественная литература (то есть рассказ о судьбе человека среди людей) не может существовать по определению. К слову, Сапковский с тех же позиций проповедует в своем Нет золота в серых горах.

Что далеко ходить, если антураж Трудно быть богом - фэнтезийный, а уж Улитка на склоне (в своем первом издании 1965)... Если не впадать в терминологические прения, то АБС, очевидно, прибегали к применяемым в фэнтези приемам, темам, образам, черпаемым из мифологии и мистики, что говорит об интересе к этому жанру.

Так что же, удивительное совпадение (примерно в одно и то же время самостоятельно нащупать ту самую фабулу - ну как Ньютон с Лейбницем, ей Богу) или же тонкий троллинг?)