Street art⁠⁠

В Феодосию был назначен новый градоначальник — Александр Иванович Казначеев.

Во время Отечественной войны молодой Казначеев вступил в петербургское ополчение и находился бессменным ординарцем при главнокомандующем, фельдмаршале князе Голенищеве-Кутузове. Он участвовал в сражениях под Бородиным, Тарутиным, при осаде Дрездена, под Лейпцигом, а во время второго похода во Францию служил в чине полковника лейб-гвардии Павловского полка в корпусе генерал-адъютанта графа Воронцова.

За короткое время Казначеев снискал себе уважение населения своими неусыпными заботами о городском благолепии. В городе стало чище, начали проводить ремонт набережной и мостовой. Градоначальник самолично проверял, как выполняются его распоряжения. Часто во время прогулок он останавливался, смотрел, как идут работы, выслушивал жалобы горожан.

Однажды Казначеев проезжал берегом моря по одной из окраинных улиц. Солнце уже клонилось к закату, с моря дул свежий ветерок. Казначеев откинулся на кожаные подушки экипажа и слегка прикрыл глаза. Улицы здесь были узкие, каменистые, кучер придерживал резвых лошадей. Экипаж мягко покачивался на отличных рессорах, и Казначеев незаметно для себя задремал. Из дремоты его неожиданно вывели звуки музыки. Он открыл глаза и чрезвычайно удивился. Совсем рядом на подоконнике открытого окна небольшого домика примостился мальчик лет одиннадцати-двенадцати и с увлечением играл на скрипке. Казначеев слегка прикоснулся к спине кучера, молчаливо приказывая остановиться.

Мальчик так был погружен в свое занятие, что не заметил остановившегося у дома экипажа. Из-под его смычка мягко звучала старинная задушевная украинская песня. Казначеев сидел неподвижно и внимательно слушал, устремив на маленького музыканта изучающий, проницательный взгляд. Когда же тот кончил играть, Казначеев громко похвалил:

— Отменно играешь!

Мальчик вздрогнул и только тут заметил важного господина в роскошном экипаже. Он сильно сконфузился и, от растерянности не зная, куда девать скрипку, спрятал ее за спину.

Казначеев начал мягко его успокаивать:

— Ты не бойся, мальчик. Сыграй мне еще что-нибудь. Ласковое обращение и доброе лицо незнакомца рассеяли смущение и робость юного скрипача, и он заиграл новый, на этот раз грустный, щемящий мотив. Казначеев недавно слышал этот напев в гостях у одного знакомого армянина. Его поразило, как тонко и верно маленький виртуоз передал на скрипке все особенности восточной мелодии.

— У тебя счастливый слух, — еще раз похвалил градоначальник. — Как тебя зовут?

— Ованес, — тихо ответил мальчик.

— Ты армянин? Ованес по-русски будет Иван, Ваня?

— Да, меня многие зовут Ваней.

— А как фамилия твоего отца и чем он промышляет?

— Гайвазовский, — отвечал мальчик. — Батюшка ходит по тяжебным делам и пишет прошения на базаре.

Казначеев кивнул мальчугану и поехал дальше.

.....

Уже в первые дни своей службы городничий поразил обывателей своим обыкновением ежедневно подолгу прогуливаться по городу не только в экипаже, но и пешком. Иногда во время прогулок он заходил и в самые отдаленные узкие улочки и переулки.

Однажды во время обычной утренней прогулки Казначеев незаметно для себя очутился в лабиринте узких переулков за Арабатской улицей.

Ему нравился этот тихий уголок в ранние часы. Казалось, солнце здесь по-особому освещало беленные известью заборы и выщербленные временем каменные плиты узких тротуаров.

От этой белизны, прозрачности воздуха и голубого сентябрьского неба все кругом имело праздничный вид, и в сорок лет к Казначееву возвращалось отроческое восприятие жизни. Ему припомнилось то время, когда, бывало, он, подросток, с восторгом открывал все новые и новые живописные уголки в их обширном рязанском поместье.

Погруженный в приятные воспоминания, Казначеев переходил из переулка в переулок, не встречая нигде прохожих. Трудно было поверить, что за этими высокими каменными заборами живут люди.

Казначееву было невдомек, что за ним следят почти из каждого двора и что обыватели предпочитают отсиживаться в своих домах, пока городничий совершает прогулку.

Хотя он уже успел прослыть добрым и справедливым человеком, но обыватели рассуждали по-своему: спокойнее, мол, все же не попадаться на глаза градоначальнику. Не дай бог, еще заметит какую-нибудь неисправность в заборе или на улице, тогда отвечай за нарушение устава городского благочиния.

Казначеев уже решил повернуть назад, как вдруг его внимание привлек длинный забор, на котором углем были нарисованы какие-то фигуры.

Подойдя поближе, он рассмотрел, что это изображения солдат в полной воинской амуниции.

Хотя городничий и славился своей добротой, но многие знали за ним способность неожиданно сильно вспылить. Так случилось и на этот раз. В бросающихся в глаза рисунках он усмотрел нарушение городского благообразия.

— Тааак.

Городничий стал искать калитку или ворота, чтобы постучать домовладельцу, и оглянувшись, заметил прогуливающегося полицейского. Жонглируя русским языком, Казначеев убедил полицейского в неуместности рисунка и посоветовал немедленно забелить художества на заборе.

Спустя несколько дней Казначеев опять заглянул в этот переулок и, поравнявшись с длинным забором, остановился неприятно пораженный: на свежевыбеленном заборе четко виднелись новые фигуры.

На этот раз были нарисованы уже не солдаты, а герои греческого восстания Канарис, Миаули, Баболина.

Казначеев их сразу узнал. В то время еще продолжалось восстание греков за свою независимость, и Россия оказывала Греции военную помощь; в стране распространялись литографии и гравюры, на которых были изображены греческие герои и виды взятых турецких крепостей.

Казначеева удивило не то, что изображены греческие патриоты — в Феодосии проживало много греков, и каждая победа русских и греков над турками вызывала всеобщее ликование, — в произведении неизвестного художника его поразило другое: точность копирования гравюры, правильность и свобода линий, уверенность привычной, хотя еще далеко не окрепшей руки.

Казначеев искал, кому бы поручить подстеречь хулигана и узнать его адрес, как вдруг увидел того же самого полицейского в паре метров от себя. Полицейский остановился, перевёл взгляд с Казначеева на забор, икнул и заголосил:

— Не виновен, ваше высокоблагородие! Вчерась вечером забор был в благообразном виде! Не погубите, ваше высокоблагородие!

— Ладно, ладно, — прервал его Казначеев. — Возьми это место под личное наблюдение и подстереги нарушителя порядка. А когда узнаешь, кто он и где жительствует, явишься ко мне. А это забелить. Снова.

.....

В то утро после завтрака Казначеев, как обычно, занимался у себя в кабинете делами. Но занятия его были прерваны приходом городского архитектора. Коху необходимо было утвердить у градоначальника суммы расходов на ремонт фонтанов.

После того как городничий подписал все бумаги, Кох, против обыкновения, задержался и не уходил. Казначеев удивленно на него взглянул. Тогда архитектор, решившись наконец на что-то очень для него важное, извлек из портфеля пачку небольших листков.

— А это что еще у вас?

— Александр Иванович, я покорнейше прошу вас найти досуг и полюбопытствовать на рисунки одного отрока. Мальчик проявляет очевидные наклонности к художеству. Все лето я его знакомил с правилами черчения архитектурных деталей и перспективы. За короткое время он показал превосходные успехи во всем, чему мною был обучен. Доказательства последнего — эти рисунки...

Казначеев протянул руку к листкам. На одном из листков он увидел греческих героев. Градоначальник посмотрел на архитектора и рассмеялся:

— Так вот ты какой, уличный художник!

......

Дом Казначеева поразил Ованеса. Он и раньше видел богато убранные комнаты, когда относил рукодельные работы матери. Но в большой библиотеке, где он, отец и архитектор дожидались градоначальника, все было по-другому, чем в заставленных громоздкой мебелью и увешанных коврами купеческих домах.

У Казначеева на стенах висели картины в дорогих рамах, а в больших застекленных шкафах из красного дерева стояли книги в кожаных и сафьяновых переплетах с золотым тиснением, золотыми и серебряными застежками.

Удивил и немного напугал мальчика натертый до яркого блеска паркетный пол, отражавший все как в зеркале. Ованесу было даже страшно ступать по его гладкой поверхности.

Градоначальник долго не выходил.

Ованес был этому рад. Он загляделся на картины и успел немного освоиться. Но картины на него впечатления не произвели. То были портреты каких-то важных военных в старинных мундирах со звездами и в париках.

Другое дело картины, что висят в кабинете господина Коха: на них изображена Феодосия и так хорошо нарисованы генуэзские башни, мыс и облака!

Размышления маленького художника были прерваны появлением градоначальника.

Архитектор и Гайвазовский-отец почтительно склонились перед ним в поклоне, а Ованес остался стоять неподвижно. Из его головы сразу вылетели все наставления отца и матери, как он должен себя вести у городничего.

Казначеев приветливо кивнул Коху и Константину Гайвазовскому и с любопытством оглядел робкого мальчика в стареньком костюмчике и стоптанных башмаках. Где же он его видел?

— Скрипач?