Старею.⁠⁠

Этот рассказ родился после разговора с моим хорошим товарищем.

Историю я его подправил и рассказал ее от своего имени, поэтому и ставлю "моё". Итак, собственно, сам рассказ:

Старею я. Не скажу, что это стало для меня неожиданностью. Я давно подозревал, что что-то не так. Эта странная седина в бороде, морщины какие-то на физиономии, спину, опять же, частенько прихватывать стало. Но я во всем этом винил свой нездоровый образ жизни и вечный недосып. "Не дрейфь, дружище! - Говорил я себе. - Ты еще о-го-го! Вот выкроим, как-нибудь, пару деньков, выспимся и опять как новый рубль засияем. А с понедельника еще и бегать по утрам начнем." В общем, утешал себя как мог. Но вчера, осознание моей старости накрыло меня окончательно и бесповоротно. А произошло вот что.

Позвонил мне старый товарищ. Пойдем, говорит, в эту пятницу в караоке-бар. У меня, говорит, повод есть, и я проставляюсь. Честно сказать, в подобных барах мне бывать не приходилось. В разных заведениях бывал, и в дорогущих ресторанах и в новомодных клубах, а вот с караоке Бог миловал. Опять же, признаюсь, не по душе мне все эти клубы-рестораны. Я больше люблю заведения где можно по-домашнему посидеть, водочки под селедочку тяпнуть. И чтоб дым коромыслом и, если душа просит, в морду кому-то дать, ну или самому получить, это как повезет. Эх, не осталось в нашем городе таких мест. А вот помню, был такой бар, "Клубничка" назывался..., впрочем, я отвлекся.

Прихожу я, значит, в пятницу вечером в эту караоке. Красиво, тут придраться не к чему. Столики, диванчики, телевизоры по стенкам развешаны. В этих телевизорах всякие сюжеты красочные показывают и еще слова песен пишут, чтоб ты, значит, пел не абы как, а как положено. Одна беда - шумно очень. Тут бы посидеть, поговорить, так нет. Мало того, что музыка грохочет, так еще и дядька какой-то дурнинушкой в микрофон орет. И ладно бы красиво пел. Фигушки. Там медведь не только на ухо наступил, он ему по всей голове потоптался. Но деваться некуда, пришлось пить в этих адских условиях. Выпили мы с товарищем, салатиком занюхали, а тут и дядька петь закончил. Вот, думаю, хорошо, наконец то посидим спокойно. Не тут-то было. Микрофон тётка захватила. Пела, правда, замечательно, но очень громко. Пока суд да дело, приговорили мы первый графинчик. И я освоился как-то. Шум мешать перестал, истома приятная по телу разлилась. Достал я сигареты, а товарищ мне головой машет и пальцем куда-то тычет. Курить здесь, оказывается, запрещено. Ну что поделать, пришлось идти курить в специально отведенную комнату.

По возвращению из курилки я был приятно удивлен. За нашим столом сидели две очаровательные феи и щебетали о чем-то с моим товарищем. Я втянул пузо, расправил плечи и галантно раскланялся. В этот момент микрофоном завладел очередной певец и светскую беседу вести было затруднительно. Поэтому я молчал, кивал головой и многозначительно улыбался. Девушкам же шум не мешал вовсе. Они мило открывали свои ротики, что-то рассказывали, но их голоса терялись в грохоте песни про то, как "запахло весной". Вдруг, одно из этих прелестных созданий схватило меня за руку и радостно прокричало:

- Ой, дядя Саша, здравствуйте! Я вас и не узнала сразу.

Я удивленно икнул, пытаясь понять, почему это я "дядя".

- Вы меня не помните? - Продолжала кричать девушка. - Вы к нам на дачу приезжали. Помните? Мы на пруду карасей ловили! Я тогда маленькая еще была!

Разверзлись небеса, и карающая молния ударила меня в макушку.

- Светка. - Прошептал я. - Светка Шмелева.

Девушка прочла по губам и засмеялась:

- Узнали!

Не знаю, молния ли была тому виной, или осознание того, что маленькая сопливая дочка моего однокашника Ваньки Шмелева превратилась в такую эффектную барышню, но я протрезвел. Внутри меня образовалась пустота. Вселенский вакуум. Чтобы хоть как-то заполнить эту пустоту, я вылил в себя свежепринесенный графинчик. Бесполезно. Я был трезв, как стекло. Девушки хватали меня за руки, товарищ что-то кричал и пытался усадить меня на место. Но я не обращал ни на кого внимания. Я вышел из этой караоки и пошел по ночному городу. Внутри меня была пустота, в этой пустоте плескалось содержимое графина, а в содержимом, холодным айсбергом покачивалось осознание собственной старости.