Солнышко всех согреет
На небе синем и чистом есть место, где бесцветно и грязно. В этом месте я. Рисуя сигареты, я рисую дым. К ним. Затыкаю уши и слушаю музыку, глазами цепляясь за ветки и сучья.
Ребенком был и был в солонке по пояс зарыт, ножом пытаясь распороть стены, взглянуть на свисающие кишки и смеяться, смеяться.
Ручка, как рука - кончилась и я подсел на карандаш. Заглянул в пепельницу и нарисовал еще одну сигарету, и дым, дым, витающий в облаках, кутаясь в них и обжигая небо.
Попросить, посмотреть и сказать: "Пожалуйста" - это так же просто, как устроиться на работу, где в поте лица ты превращаешься в полудурка с мобильником и машиной, компьютером, исправным санузлом и другом, подругой, теплом и уважением. В этом положении и оставаться, даже когда сидишь в туалете с запором после запоя, разглядывая картинки с голыми телами иностранных женщин.
Я смеялся, когда плакал, грустил, когда радовался, опускал глаза, лицом к лицу столкнувшись с рулеткой времени. Почему бы и нет. Ведь так всегда, так везде. Нет, неверно, наверное.
Попрошусь у тела сходить в гости, да там и останусь. Буду спать на круглых столах, стоять на стульях и решать задачки по продовольствию.
Папаша и параша в прошлом. А в будущем только капли слез и дождя, ожидание очередного поезда. Ведь стрелки, они же железные, им все-равно кто ты и где. А когда я все-таки вернусь, пропадет округа, взвоет ветер и сорвет с меня шляпу и волосы, кожу и мясо. И останутся мне только ребра да ноги, да мандавошки в ушах. Ничего, я и с ними общий язык найду.
А ручка все-таки не права.
Загоняясь в угол, чтобы не отобрали мозг, я смотрел на него с обратной стороны и хотел кушать. А вчера начальник вырос и выдвинул свои требования. Он был пьян и грубил. Милостыню я отдам другому. Как-никак, а надо.
Сброшусь с унитаза головой вниз и буду падать из-за отсутствия парашюта. Зачем? Не знаю. Там внизу все интересно, я там не был. Зато я был в Краснодаре. Я там скис, испортился и готов был вылиться, но никому не было дела. Как так? Ты кто?
По словам императора у него имелись две спички. Я ему завидовал. Но, сколотив состояние, я тоже их приобрел, значит, я теперь - император. А как же императрица? Надо было не чистить обувь по утрам, а искать ее. Она где-то тут, рядом, я знаю. Наверное, под столом сидит, зашибленная ногами и пальцами. Пускай так, зато она умеет зашивать носок.
Я посмотрел на чайник и услышал, как что-то скрипнуло в животе и застыло. Наверное, это была истина.
Печально пукнувший воробей съел все мои крошки из миски у кошки.
Скоро наступит настоящее. Я улыбнусь ему и начну рассказывать, как был я в небесах грязных и бесцветных, рисовал дым и затыкал уши. Купался в солонке ребенком, смеялся и говорил: "Пожалуйста". Как работал в поте лица, страдая от запора. Спал на столах, ожидая поезда, которому все-равно, он на стрелках. Слушал начальника и был императором. И смеялся, смеялся, пока не начинал плакать, ведь солнышко, оно такое, оно всех согреет, даже меня.