СИЗО. 216-ая камера. Проверка и сокамерники
Для арестантов 216-ой камеры я был довольно необычным сокамерником – что-то вроде, к примеру, директора новосибирского Газпрома или смоленского Лукойла – фигура не федерального, но вполне себе регионального масштаба.
Поэтому совершенно естественными были расспросы о моей жизни и работе, вплоть до таких подробностей, как: где жил, какая была зарплата, какой служебный автомобиль, где бывал за границей и т.д.
В эти расспросы незаметно вплетались хитрости, нацеленные на мою проверку – не вру ли я, не засланный ли "казачок", можно ли мне доверять.
Проверка проходила примерно так. Вечером, после сериала, заводился неспешный разговор о моей прошлой жизни, задавались разные вопросы. Один из вопросов был совершенно невинным, вроде - на чем я ездил на работу?
Я отвечал, что за мной был закреплен служебный Прадик 120-ый с водителем.
После этого шли уточняющие вопросы: какого цвета, какой двигатель, бензин или дизель и т.д. Я отвечал, что черный, 4-х литровый, бензиновый…
А утром, сразу же после того, как все просыпались, кто-то один начинал задавать те же вопросы с целью проверить – такие же я даю ответы или "путаюсь в показаниях":
— Так, говоришь, 150-ый Прадик хорошая машины? А белый цвет не маркий? Дизель солярки много жрет?
Конечно, я сразу понимал, какая начинается игра, но с серьезным видом продолжал отвечать. И, естественно, всегда отвечал верно, потому что и ранее говорил правду.
Такие проверки продолжались примерно неделю, после чего народ успокоился.
Теперь о сокамерниках.
Юрок.
Странности памяти, но Юрка я почему-то почти не помню, несмотря на то, что спал он тоже на втором ярусе, прямо напротив меня.
Запомнилось только, что был он какой-то странный, что предполагало его нелегкую судьбу в будущих местах заключения. Молодой парень, лет 20-ти, был арестован по 228-ой статье. При этом был, как говорится, "маменькиным сынком", инфантильным до предела, ничего не знающим и не умеющим.
Юрку повезло, что арестанты в 216-ой камере были не агрессивными и к странностям Юрка относились снисходительно.
Юрок почти никогда не разговаривал, все свои действия сопровождая молчанием: молча слез со шконки, молча залез обратно.
— Юрок, давай за стол, ужинать будем!
Молча кивнет, сядет, молча ест.
Юрку доверили "стоять на дороге", но только лишь потому, что дорога была предельно простая.
Поэтому Юрок молча не спал всю ночь, лежа на своей шконке и смотря телевизор. Часа в 2 ночи, когда обычно все уже успокаивались, Юрок, выполняя свой дорожный долг, выключал звук у телевизора, чтобы не мешать спящим сокамерникам, и, чтобы не уснуть, садился ближе к телевизору и молча смотрел все подряд в полной тишине.
В 6 утра, когда пробивали "расход зеленой", Юрок укладывался на свою шконку и беспробудно спал целый день до шести вечера.
Примерно через месяц Юрка неожиданно перевели в другую камеру. Народ посочувствовал ему, понимая, что всякое может быть. Тогда же появились неясные нехорошие слухи о том, что Юрок, выгораживая себя, сдал всех своих подельников.
Больше о нем я никогда ничего не слышал.
Продолжение следует.