Русские грешат более осознанно
В прошлом разговоры о русской идее выглядели как романтическая неудовлетворенность западным рационализмом. В сегодняшнем мире, при небывалом нарастании греха, речь идет не об отстаивании русской особенности, а о единственном пути спасения мира. Русские грешат не меньше других народов, писал Достоевский, но они воспринимают грех именно как грех, не ища ему оправдания. Сегодня размыто ощущение между добром и злом, утрачены сами критерии греха.
Наши западники судят о Западе именно по надетой маске: высокий уровень жизни, личные свободы. “Защитники либерализма” в сегодняшней России стремятся вернуть страну в “общечеловеческую семью” народов, не отдавая себе отчета в проблемах этой “семьи”. Свобода, демократия, рынок выдвигаются в виде некоей панацеи, которая безоговорочно оздоровит страну. Отсутствует понимание того, что все это действует лишь при правильном духовном наполнении, при ощущении абсолютных ценностей.
Непонимание этого царит и на самом Западе: такова нашумевшая статья американца Ф. Фукуямы “Конец истории” – о том, что в западном мире уже достигнуто окончательное общество, лучше которого ничего не возможно; общество, в котором идеологическое творчество заменяется экономическим расчетом. Сходные мысли рассмотрены в книге француза Ж. Бодрийяра “Америка”: Америка – это “рай”, ибо американцы осуществили “выход из истории и культуры, у них мир без прошлого и без будущего – только настоящее”; и “человечество неизбежно придет к американской модели”, но “добиться американского результата можно только путем отказа от старого культурного багажа, чтобы не сказать хлама”, ибо традиционная “культура связывает”.
Противостояние между либеральными «западниками» и «славянофилами», которое зародилось в XIX в., в новой форме проявляется в наши дни. Западничество созревало как русский плод самоуверенного европейского Просвещения, упрощавшего сложность бытия до материального уровня. Славянофилы верили в мировоззренческое отличие русского пути от рационального западного, призывали развивать свои дары, а не копировать чужие. То есть они не отрывали себя от западной культуры, а брали ее для оценки в более крупном историческом масштабе, более требовательно относились к ней, острее видели ее недостатки и верили, что призвание России – облагородить европейскую цивилизацию, преодолеть ее противоречия в высшем синтезе. Эта энергия между двух магнитных полюсов, однако, привела в нач. XX в. к катастрофе, когда победило “прогрессивное” западническое учение, доведенное в коммунизме до крайних, враждебных всей русской жизни выводов.
Нынешние западники открыто восхищаются тем самым западным мещанством и равнодушием к истине, которое отвергали оба фланга русской интеллигенции в XIX в. Вспомним, что близкое знакомство с реальным Западом уже тогда приводило к разочарованию многие наши умы, поначалу преклонявшиеся перед ним – это произошло, например, с Гоголем, Герценом, Одоевским, Фонвизиным. По словам Анненкова, с Белинском “случилось то, что потом не раз повторялось с многими из наших самых рьяных западников, когда они делались туристами: они чувствовали себя как бы обманутыми Европой”. Многие могли бы сказать вместе с Герценом: “Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину”.
Именно в этом главная слабость сегодняшнего западничества, лишенного национального самосознания. Предлагаемый ими выбор между двумя вариантами: или американизм, или тоталитаризм – пропагандное упрощение. Цели западных пропагандистов – не возрождение России, а “мутация русского духа”. При наличии столь скудного выбора им не остается ничего иного, как втискивать в “тоталитаризм” всю русскую историю “тысячелетнего рабства ”. В сущности, реализовавшись в XX в., западничество в России историософски изжило себя и западником сегодня можно быть, лишь слепо и бессердечно игнорируя причины и итоги этого эксперимента. Ведь современное космополитичное западничество – наследник не столько западников XIX в., сколько их выродившегося потомства: того революционного течения, с которым спорили “Вехи” и которое, победив, кроваво господствовало последние 70 лет российской истории.
Западники до сих пор отвергают лишь политические следствия “русского тоталитаризма”, не анализируя его подлинных духовных причин в общеевропейском прошлом. Соответственно, и рецепты западников поверхностны. Главною ценностью они провозглашают свободу, но без осознания, что она раскрепощает и лучшие, и худшие стороны человеческой природы. Причем скольжение вниз требует меньше усилий, чем возвышение. Западный мир это ясно демонстрирует. Либералистическая теория, что сумма эгоизмов априорно обеспечивает здоровье общества, все больше оказывается очередной утопией, которая приближается к саморазоблачительному концу. Капитуляция перед греховностью человека ведет к энтропии духа: в таком человечестве трагическое развитие запрограммировано. Логическое завершение этой тенденции – все тот же саморазрушительный Апокалипсис, репетиция которого состоялась в России на основе коммунистического соблазна.
Русская идея приобретает сегодня особенное значение, как единственная защита российского корабля в открывающемся бурном мировом океане. Дело, видимо, в другой структуре русского самосознания, которое делает невозможным копирование западных плюралистических моделей. Бердяев правильно писал, что “от прикосновения Запада в русской душе произошел настоящий переворот и переворот в совершенно ином направлении, чем путь западной цивилизации. Влияние Запада на Россию было совершенно парадоксально, оно не привило русской душе западные нормы”. Наоборот, это влияние раскрыло в ней разрушительные силы: в отличие от Запада “в России просвещение и культура низвергали нормы, уничтожали перегородки, вскрывали революционную динамику” (“Истоки и смысл русского коммунизма”).
Бердяев в своей книге доказывает не “национальные корни русского коммунизма”, а непригодность русского общества для западной модели не только политического, но и этического плюрализма. Духовное поле народа определяется не “генами” какой-то его части, а национальной традицией, которая может быть уничтожена лишь вместе со всем народом. Поэтому и сегодняшнее его состояние – ожесточенность, рост преступности, нравственный упадок в широких слоях – не основание для окончательного пессимизма, вспомним снова Достоевского: “Чтоб судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа” (Дневник писателя, январь 1877 г.).
Устойчивое общество нельзя построить на пороке. Западная экономическая система построена на принципе непрерывного роста, ей требуются все более крупные вливания. А когда вся земля освоена, новые рынки сбыта проблематичны, тогда в духовном мире самого человека, в огромном континенте его инстинктов открываются и поощряются все новые виды потребностей и удовольствий. Происходит энтропийный процесс смешения высших и низших уровней человеческого бытия. Сегодня эти идеи приобрели вид некоей вселенской миссии космополитической демократии, в распоряжении которой мощнейшие экономические и финансовые инструменты.
Таким образом, осознание масштабов “перестройки” не должно ограничиваться лишь рамками одной страны – СССР. Реформы следует рассматривать в мировом контексте. Во-первых, потому, что эксперимент, поставленный над Россией, берет свои истоки в идеях западноевропейской цивилизации и может быть надежно преодолен лишь с учетом ее опыта. Во-вторых, потому, что западное общество само переживает кризис и должно искать выхода из него в том же направлении, что и мы. Следует сказать, что космополитом стать просто, тогда как национальное самосознание требует длительного созревания. Тем же, у кого непреодолимые препятствия и “ошибки сердца” исключают причастность к российской судьбе во всей ее исторической полноте, разумнее согласиться на мирное сосуществование с русской культурой, осознав, что народ не может подлаживать к ним свою историю и судьбу.
В этих условиях отстаивание русской идеи может превратиться в еще один виток противостояния между Востоком и Западом. Причем задачу космополитических сил Запада облегчает и экономическая катастрофа социализма, и иллюзорные надежды многих людей в России на бескорыстную помощь “свободного мира”. Однако, мы не можем уклониться от этого противостояния: сегодня русская идея, как идея духовной цивилизации, приобретает общемировое значение не потому, что мы выдвигаем эту претензию, а потому, что спасение мира возможно лишь на этом пути. Ради этой цели стоит быть русским.
Михаил Назаров, «Тайна России», ч.II
http://www.russia-talk.com/
Часть I. МИРОВАЯ ЗАКУЛИСА И “РУССКАЯ” РЕВОЛЮЦИЯ
Часть II.. “ПЕРЕСТРОЙКА” И НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК
Часть III. РУССКАЯ ИДЕЯ И АПОСТАСИЯ
Наши западники судят о Западе именно по надетой маске: высокий уровень жизни, личные свободы. “Защитники либерализма” в сегодняшней России стремятся вернуть страну в “общечеловеческую семью” народов, не отдавая себе отчета в проблемах этой “семьи”. Свобода, демократия, рынок выдвигаются в виде некоей панацеи, которая безоговорочно оздоровит страну. Отсутствует понимание того, что все это действует лишь при правильном духовном наполнении, при ощущении абсолютных ценностей.
Непонимание этого царит и на самом Западе: такова нашумевшая статья американца Ф. Фукуямы “Конец истории” – о том, что в западном мире уже достигнуто окончательное общество, лучше которого ничего не возможно; общество, в котором идеологическое творчество заменяется экономическим расчетом. Сходные мысли рассмотрены в книге француза Ж. Бодрийяра “Америка”: Америка – это “рай”, ибо американцы осуществили “выход из истории и культуры, у них мир без прошлого и без будущего – только настоящее”; и “человечество неизбежно придет к американской модели”, но “добиться американского результата можно только путем отказа от старого культурного багажа, чтобы не сказать хлама”, ибо традиционная “культура связывает”.
Противостояние между либеральными «западниками» и «славянофилами», которое зародилось в XIX в., в новой форме проявляется в наши дни. Западничество созревало как русский плод самоуверенного европейского Просвещения, упрощавшего сложность бытия до материального уровня. Славянофилы верили в мировоззренческое отличие русского пути от рационального западного, призывали развивать свои дары, а не копировать чужие. То есть они не отрывали себя от западной культуры, а брали ее для оценки в более крупном историческом масштабе, более требовательно относились к ней, острее видели ее недостатки и верили, что призвание России – облагородить европейскую цивилизацию, преодолеть ее противоречия в высшем синтезе. Эта энергия между двух магнитных полюсов, однако, привела в нач. XX в. к катастрофе, когда победило “прогрессивное” западническое учение, доведенное в коммунизме до крайних, враждебных всей русской жизни выводов.
Нынешние западники открыто восхищаются тем самым западным мещанством и равнодушием к истине, которое отвергали оба фланга русской интеллигенции в XIX в. Вспомним, что близкое знакомство с реальным Западом уже тогда приводило к разочарованию многие наши умы, поначалу преклонявшиеся перед ним – это произошло, например, с Гоголем, Герценом, Одоевским, Фонвизиным. По словам Анненкова, с Белинском “случилось то, что потом не раз повторялось с многими из наших самых рьяных западников, когда они делались туристами: они чувствовали себя как бы обманутыми Европой”. Многие могли бы сказать вместе с Герценом: “Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину”.
Именно в этом главная слабость сегодняшнего западничества, лишенного национального самосознания. Предлагаемый ими выбор между двумя вариантами: или американизм, или тоталитаризм – пропагандное упрощение. Цели западных пропагандистов – не возрождение России, а “мутация русского духа”. При наличии столь скудного выбора им не остается ничего иного, как втискивать в “тоталитаризм” всю русскую историю “тысячелетнего рабства ”. В сущности, реализовавшись в XX в., западничество в России историософски изжило себя и западником сегодня можно быть, лишь слепо и бессердечно игнорируя причины и итоги этого эксперимента. Ведь современное космополитичное западничество – наследник не столько западников XIX в., сколько их выродившегося потомства: того революционного течения, с которым спорили “Вехи” и которое, победив, кроваво господствовало последние 70 лет российской истории.
Западники до сих пор отвергают лишь политические следствия “русского тоталитаризма”, не анализируя его подлинных духовных причин в общеевропейском прошлом. Соответственно, и рецепты западников поверхностны. Главною ценностью они провозглашают свободу, но без осознания, что она раскрепощает и лучшие, и худшие стороны человеческой природы. Причем скольжение вниз требует меньше усилий, чем возвышение. Западный мир это ясно демонстрирует. Либералистическая теория, что сумма эгоизмов априорно обеспечивает здоровье общества, все больше оказывается очередной утопией, которая приближается к саморазоблачительному концу. Капитуляция перед греховностью человека ведет к энтропии духа: в таком человечестве трагическое развитие запрограммировано. Логическое завершение этой тенденции – все тот же саморазрушительный Апокалипсис, репетиция которого состоялась в России на основе коммунистического соблазна.
Русская идея приобретает сегодня особенное значение, как единственная защита российского корабля в открывающемся бурном мировом океане. Дело, видимо, в другой структуре русского самосознания, которое делает невозможным копирование западных плюралистических моделей. Бердяев правильно писал, что “от прикосновения Запада в русской душе произошел настоящий переворот и переворот в совершенно ином направлении, чем путь западной цивилизации. Влияние Запада на Россию было совершенно парадоксально, оно не привило русской душе западные нормы”. Наоборот, это влияние раскрыло в ней разрушительные силы: в отличие от Запада “в России просвещение и культура низвергали нормы, уничтожали перегородки, вскрывали революционную динамику” (“Истоки и смысл русского коммунизма”).
Бердяев в своей книге доказывает не “национальные корни русского коммунизма”, а непригодность русского общества для западной модели не только политического, но и этического плюрализма. Духовное поле народа определяется не “генами” какой-то его части, а национальной традицией, которая может быть уничтожена лишь вместе со всем народом. Поэтому и сегодняшнее его состояние – ожесточенность, рост преступности, нравственный упадок в широких слоях – не основание для окончательного пессимизма, вспомним снова Достоевского: “Чтоб судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа” (Дневник писателя, январь 1877 г.).
Устойчивое общество нельзя построить на пороке. Западная экономическая система построена на принципе непрерывного роста, ей требуются все более крупные вливания. А когда вся земля освоена, новые рынки сбыта проблематичны, тогда в духовном мире самого человека, в огромном континенте его инстинктов открываются и поощряются все новые виды потребностей и удовольствий. Происходит энтропийный процесс смешения высших и низших уровней человеческого бытия. Сегодня эти идеи приобрели вид некоей вселенской миссии космополитической демократии, в распоряжении которой мощнейшие экономические и финансовые инструменты.
Таким образом, осознание масштабов “перестройки” не должно ограничиваться лишь рамками одной страны – СССР. Реформы следует рассматривать в мировом контексте. Во-первых, потому, что эксперимент, поставленный над Россией, берет свои истоки в идеях западноевропейской цивилизации и может быть надежно преодолен лишь с учетом ее опыта. Во-вторых, потому, что западное общество само переживает кризис и должно искать выхода из него в том же направлении, что и мы. Следует сказать, что космополитом стать просто, тогда как национальное самосознание требует длительного созревания. Тем же, у кого непреодолимые препятствия и “ошибки сердца” исключают причастность к российской судьбе во всей ее исторической полноте, разумнее согласиться на мирное сосуществование с русской культурой, осознав, что народ не может подлаживать к ним свою историю и судьбу.
В этих условиях отстаивание русской идеи может превратиться в еще один виток противостояния между Востоком и Западом. Причем задачу космополитических сил Запада облегчает и экономическая катастрофа социализма, и иллюзорные надежды многих людей в России на бескорыстную помощь “свободного мира”. Однако, мы не можем уклониться от этого противостояния: сегодня русская идея, как идея духовной цивилизации, приобретает общемировое значение не потому, что мы выдвигаем эту претензию, а потому, что спасение мира возможно лишь на этом пути. Ради этой цели стоит быть русским.
Михаил Назаров, «Тайна России», ч.II
http://www.russia-talk.com/
Часть I. МИРОВАЯ ЗАКУЛИСА И “РУССКАЯ” РЕВОЛЮЦИЯ
Часть II.. “ПЕРЕСТРОЙКА” И НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК
Часть III. РУССКАЯ ИДЕЯ И АПОСТАСИЯ