Роман о Понтии Пилате
У романа, написанного Мастером, нет названия, но сам Мастер не один раз называет свой роман романом о Понтии Пилате.
Воланд, узнав о том, что Мастер написал роман об этом человеке, рассмеялся громовым образом. …
– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы?
Да, суть именно в том, что роман этот о Пилате, а не об Иешуа Га-Ноцри (хотя он тоже является персонажем романа Мастера).
Что же в Пилате настолько заинтересовало Мастера, что он написал о нем роман? А еще точнее, что в сюжете о Пилате заинтересовало Михаила Булгакова, ведь роман в романе написал именно он.
Да, в «большом» романе постоянно подчеркивается, что Мастер пишет роман о Понтии Пилате. А кто такой Понтий Пилат в «малом» романе? Представитель власти. Власть – вот ключевая тема этой части романа. Пилат воплощает в Ершалаиме власть, перед которой трепещут все, а сам Пилат трепещет перед властью Кесаря. Кесаря мы не видим, но страх перед его властью таков, что Понтий, готовый помиловать Га-Ноцри, утверждает смертный приговор.
Но его душу тревожит смутное ощущение, что он сделал что-то не так. Но мог ли он поступить по-другому? Мог ли воспользоваться своей властью по своему собственному разумению, а не по канонам той власти, которую олицетворяет?
Да, Пилат сделал попытку переубедить Каифу, представив Иешуа мирным проповедником. Но Каифа, олицетворяющий власть идеологическую, был неколебим: трижды он просит помиловать именно разбойника. Логика его безупречна: разбойник убил и, возможно даже, что потом убьёт еще нескольких людей, а проповедник способен поколебать верования всего народа (= всех людей). И Пилат с этим доводом вынужден согласиться (недаром он сам запретил страже разговаривать с осужденным!).
Пилат воплощает власть Кесаря, власть земную, власть силы и оружия (недаром в этой части рассказа столько раз упоминаются легионы и кентурии, слышен лязг мечей и копий). Каифа воплощает власть идей, но Каифа борется с противником запрещенным оружием; он не отстаивает превосходство своих идей в открытом споре, а просто физически устраняет носителя новых идей: синедрион приговаривает Иешуа к смерти, вот и не с кем будет спорить.
Да, во все времена власть понимала, какой силой обладают идеи, эти слова, которые упархивают, как воробьи, а тем более те, что написаны пером…
Именно поэтому роман Мастера еще не был опубликован полностью, а критики уже против него ополчились. И термин быстренько придумали - «пилатчина»! Довольно правильный термин: ведь роман (еще раз вслед за Мастером повторю) – вовсе не о Христе, а о прокураторе, который осудил на казнь некоего Га-Ноцри, а затем пожалел об этом. Так какой из этих поступков прокуратора правильнее считать «пилатчиной»: смертный приговор или сожаление о нем?
По объему текста допрос бродячего философа – всего лишь завязка истории о том, как прокуратор, пользуясь своей властью, хитроумно наказал первосвященника, которого он не сумел переубедить. А прокуратор так хотел, чтобы бродячий философ и врач стал его личным врачом, чтобы он имел возможность вести с ним на досуге умные беседы…
Так о чем роман Мастера?
Роман о Пилате - это роман о власти, точнее о власти власти над человеком. Был ли когда-то казнен человек, похожий на описанного Иешуа, вопрос дискутируемый, но Понтий Пилат был, и власть у него была не вымышленная, а самая настоящая, подкрепленная силой римского войска. Но эта военная сила - на втором плане, как бы тени, а весь свет направлен на прокуратора, чья власть велика настолько, что он имеет право судить и приговаривать (или не приговаривать) к смерти любого человека.
Пока допрашиваемый говорил о преображении сборщика налогов, который бросил деньги на дорогу, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины, прокуратор слушал его в пол уха. Но когда он избавил прокуратора от головной боли, Пилат приказал развязать арестанту руки. Как сказал бы насмешник Воланд, милосердие стало стучаться его сердце. Беседа продолжилась, и прокуратор был так очарован речами бродяги, что совсем было собрался его помиловать.
И тут Га-Ноцри говорит те слова, какие не прощает философам никакая власть, ни власть кесарей, ни власть первосвященников.
– В числе прочего я говорил, …. что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
Возможно, будь прокуратор один на балконе, без свидетелей, он бы пощадил врача. Но секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова.
– Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! …
Еще раз взгляните на императора Тиберия: что за мерзкая рожа! Но на голове его - золотой венец! И не военные ли проиграли … грозно трубы? И тот, перед кем трепещет весь Ершалаим, сам затрепетал при мысли о далекой плешивой голове.
И даже когда к Пилату пришел начальник тайной службы (который тоже воплощает своей должностью силу государственной власти), прокуратор произнес громко, поднимая чашу:
– За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!
Но в докладе начальника, которого прокуратор так ждал, он услышал самое неприятное:
- Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.
Прокуратор понял, для кого это было сказано! И следующие части романа в романе описывают хитроумные усилия Понтия Пилата, предпринятые, чтобы убить предателя Иуду, испортить праздник первосвященнику и распространить слух о том, что Иуда сам покончил с собой.
Кстати, из описания этих тайных поступков прокуратора можно сделать еще один невеселый вывод: когда власти что-то нужно, она идет на любые провокации, на любые подлоги, чтобы извратить суть событий.
И нашему прокуратору удалось провернуть свою интригу на все 100%…
Наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, поманив к себе пальцем поближе Левия Матвея, сказал:
– Это сделал я. … Этого, конечно, маловато, сделанного, но все-таки это сделал я.
Последние слова звучат у него почти с гордостью! И ведь правда: мелочь, но приятно! Но эта маленькая радость померкла, когда в затрепанной хартии, куда Левий Матфей записывал слова Иешуа, ему удалось … разобрать …слова: «...большего порока... трусость».
Да, вот она, вечная загадка: почему человек, который не боялся смерти в самом смертельном бою, не осмелился поступить по-человечески, находясь во власти?
За сегодняшний день уже второй раз на него пала тоска. Потирая висок, … прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений. И быстро он понял это, но постарался обмануть себя. Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упустил, и теперь он упущенное хочет исправить какими-то мелкими и ничтожными, а главное, запоздавшими действиями. Обман же самого себя заключался в том, что прокуратор старался внушить себе, что действия эти, теперешние, вечерние, не менее важны, чем утренний приговор. Но это очень плохо удавалось прокуратору.
Да, этот прокуратор точно из романа, реальные прокураторы мук совести не испытывают…
А Понтий Пилат из романа Мастера начал мучиться в день казни и продолжает мучиться своей виной до настоящего времени! Все читатели современного романа тоже видят в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека.
Прежде чем довести до конца рассуждение о смысле романа Мастера, разберемся в том, кто же написал этот роман в романе: Мастер или Воланд? Ведь есть и такой взгляд, что роман Мастера написан по наущению Воланда и потому в нем извращены евангельские события. Но роман написан не об Иешуа Га-Ноцри, а о Понтии Пилате, что не устает повторять сам Мастер. А те, кто отстаивают эту абсурдную версию, основывают ее на двух цитатах.
Воланд, пересказывая часть романа Мастера Берлиозу и Бездомному, заявляет:
… Я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте…
А Мастер, услышав рассказ Ивана, шепчет:
– О, как я угадал! О, как я все угадал!
Когда же в потусторонний мир теней попал не только Воланд со своей свитой, но попали все мы – читатели большого романа, мы сами становимся свидетелями, сами видим, как именно автор заканчивает роман о Пилате.
Мы помним слова Га-Ноцри о том, что перерезать волосок … может лишь тот, кто подвесил. Именно поэтому Воланд обращается к Мастеру.
– Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!
И Мастер изрекает свое последнее творящее Слово. Он кричит Пилату: «Свободен!» - и картина оживает!
Только творческая энергия Мастера, человека из ХХ века, сумела создать всевластного прокуратора, в чье сердце постучалось милосердие, прокуратора, который наказал предателя и сумел омрачить праздничное торжество первосвященника. И в знак своего прощения Мастер дарит своему Пилату встречу, о которой прокуратор мечтал эти 2 тысячи лет…