Регрессоры поневоле (окончание)⁠⁠

Регрессоры поневоле

-6-

На восьмой день «одичания» Пушистик запел.

Красивым или музыкальным пение гнорров не назвал бы даже самый ярый их поклонник. Но сейчас люди, затаив дыхание, слушали эти заунывные тоскливые рулады и радостно переглядывались – в неволе гнорры не пели. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Пели только дикие, не встречавшие человека животные. От радости красавица Этери обняла Даниеля и расцеловала его в обе щёки.

Этой же ночью Пушистику нанесли визит. Не люди, нет – гнорры. Настоящие дикие гнорры: угольно-чёрные с точки зрения Даниеля и ярко-радужные с точки зрения человека, не страдающего дальтонизмом.

Пятеро диких гнорров вплотную приблизились к силовому полю, уселись на корточки. Они пристально разглядывали Пушистика, застывшего напротив, с другой стороны барьера. Гнорры не произнесли ни звука, они почти не двигались даже, но у многих сложилось странное впечатление, что произошёл некий обмен мнениями, своего рода разговор. После чего дикие гнорры ушли, а Пушистик лёг на траву, закинув руки за голову. Он всматривался в звёздное небо и тихонько урчал, как урчит домашняя кошка под ладонью человека.

- Что-то произойдёт, - взволнованно сказала Этери. – Будь я проклята, но я уверена, что эксперимент подходит к концу.

- Да, - согласился Даниель, взволнованный ничуть не меньше.

- Нет, - возразил профессор Дитц. – Эксперимент только начинается. Точнее, он переходит в практическую стадию реализации… Молодой человек, вы готовы поделиться с нами славой? Только не просите, чтобы мы поделились с вами своим позором.

- Позором? – удивился кто-то.

Этери мрачно кивнула:

- Проморгать разумную цивилизацию, разве это не позор?

- Позвольте, коллега! Где вы тут увидели разумную…

- Тише! – прервал спорщика непочтительный Даниель. Он во все глаза уставился на экран. – Кажется, начинается.

Из пяти гнорров вернулись трое. Или, может, это были совсем другие гнорры? Они остановились шагах в десяти от силового барьера, подняли и скрестили над головой длинные руки: так дикие гнорры приветствовали своих сородичей. Домашние гнорры так не делали никогда.

Пушистик вскочил. Взвизгнув от радости, он повторил дружеский жест. А потом отбежал подальше от барьера и замер, не опуская рук. Так и стоял неподвижной статуей, облитый звездным светом.

Мучительно медленно тянулись минуты. А потом с неба бесшумно спустилась огромная хищная птица с мощными когтистыми лапами, закружилась над Пушистиком. Выждав нужный момент, Пушистик подпрыгнул, схватил её за лапы, и птица, громко хлопая крыльями, с заметным усилием подняла гнорра в воздух. Перелетев через силовой барьер, она снизилась, Пушистик разжал руки и спрыгнул. Гордо выпрямившись, он стоял напротив своих сородичей, а те повернулись и ушли в лес. Пушистик, не колеблясь, последовал за ними – разумный свободный обитатель Благодатной. Отныне и навсегда – свободный.

От трогательности момента у Даниеля защипало в носу. Он сглотнул комок в горле, откашлялся.

- Интересно, - сказал он, слыша, как предательски дрожит его голос. – Вот интересно, как они называют свою планету?

- Надеюсь, когда-нибудь мы это узнаем, - сказал профессор Дитц, мрачно покачивая головой. – Но я, если честно, на это не слишком бы рассчитывал.

- Почему? – удивился давешний спорщик. – Отсутствие прямого визуального контакта дало прекрасные результаты! Гнорр прекрасно восстановился. Уверен, что наши ксенопсихологи…

Дитц тяжело вздохнул.

- Вы не понимаете, - вместо профессора сказала Этери Габриидзе и тоже вздохнула, только жалобно. – Посмотрите на всё глазами гнорров. Ваши родные, близкие… ваши дети, в конце концов… вдруг становятся животными. В самом прямом смысле – животными. Утрачивают разум, способность говорить, забывают своё прошлое… едят с рук агрессоров и счастливы от этого! Нет, не агрессоров, конечно, мы же не хотели зла, а… Как бы это поточнее сказать?

- Регрессоры, - стесняясь, вставил Даниель. – Это я придумал. Есть прогрессоры, а мы с вами – регрессоры. Пусть даже поневоле.

- Страшно подумать, что мы здесь натворили, - тихо сказал профессор Дитц. – Они столько лет пытались пробиться к нам. Как могли, кричали нам: остановитесь! мы разумные! Но мы были слепы и глухи – мы, так гордящиеся своим разумом… Фактическое истребление целой расы - можно ли простить такое? Не знаю. Нам остаётся только надеяться.

- Они простят, - уверенно сказал Даниель, и все посмотрели на него. – Понимаете, я видел, как они охотятся… в записи видел, разумеется… У них нет оружия, всяких там копий, луков со стрелами, но они им и не нужны. Гнорры просто наводят стаю хищников на добычу и забирают свою часть мяса.

- Так-так-так! – оживляясь, воскликнул Дитц.

- И что с того? – спросил кто-то. – Ну, другой способ охоты. Какое это имеет отношение к нам?

- Гнорры не могут оказать нам открытое сопротивление, - объяснил Даниель. – Камень или палка против нас бесполезны – как только гнорр оказывается в пределах нашего ментального поля… а это, по моим прикидкам, метров семьдесят-восемьдесят в диаметре… гнорр утрачивает разум. Забывает, что хотел сделать и проникается любовью к нам, людям. Но что мешает им натравить на нас волков? На местных животных наше ментальное поле не действует, они с лёгкостью разорвут нас так же, как любую другую добычу. Но гнорры почему-то этого ни разу не сделали. Не додумались? Вряд ли, этих ребят дураками не назовёшь. Скорее всего, они относятся к разуму так же, как и мы – с уважением и пониманием. Даже если обладатель разума совершает ошибки. Главное, чтобы эти ошибки можно было исправить.

- Коллеги, - решительно сказала Этери. – Предлагаю не медля приступить к плану экстренной эвакуации.

- Есть такой план? – удивился и обрадовался Даниель.

- И бросить всё? – Казалось, инженера по эксплуатации от расстройства хватит удар. – Фермы, заводы? Между прочим, здесь живут дети, которые родились на Благодатной, которые считают эту планету своей родиной! Может быть, мы куда-нибудь переместимся? В те области, где не живут гнорры?

- Тотальная эвакуация, и это не обсуждается, - отрезал Дитц.

Инженер по эксплуатации вцепился себе в волосы и жалобно застонал.

Мы освободили первого гнорра, подумал Даниель. Скоро их, свободных, будет много. А мы уйдём. Расценят ли они это как жест доброй воли? Как извинение? Очень на это надеюсь.

В комнату, где проходило стихийное заседание Комитета по гноррам, вбежал дежурный. Бледный, с вытаращенными глазами, он держал в вытянутой руке уником.

- Чэпэ, - хрипло выдохнул он и принялся дрожащими пальцами тыкать в сенсоры уникома. – Вот, смотрите! Это ужас, просто ужас! А до вас не дозвонишься!

На центральный монитор пошла картинка с уникома дежурного, и сперва никто ничего не понял, а когда разглядели, когда поняли, то в комнате повисла гробовая тишина.

Восемь гнорров – семеро взрослых и один старик – вышли к пустой в это время года биостанции в северном полушарии Благодатной. Куда подевалась радуга в их шерсти? Сейчас гнорры были белые, как свежевыпавший снег под их ногами. Старик нёс связку голубоватых клубней, похожих на луковицы тюльпанов. Войдя во двор станции, гнорры уселись в кружок и долго молчали, запрокинув лица к хмурым небесам; мелкий сухой снег сыпал сверху, но гнорры не обращали на него внимания. Потом старик раздал каждому соплеменнику по клубню. Гнорры поклонились друг другу, сунули клубни в рот и принялись жевать.

- Остановите их! – завопил кто-то. – Это же люцея крапчатая, страшный яд!

- Поздно, - дежурный был близок к истерике, он с трудом держал себя в руках. – Это случилось вчера. Тела нашли только сегодня, случайно заметили с вертолёта. Мы дистанционно сняли запись с камеры.

Доев ядовитые растения, гнорры легли на землю, головами друг к другу, затянули какую-то песню. Прошло несколько минут, когда замолк первый гнорр. За ним – второй, третий. Они умирали спокойно, без конвульсий – просто прерывалась их песнь, только и всего. Дольше других продержался старик, но и он замолчал. А снег продолжал падать на остывающие тела.

Профессор Дитц встал. В один миг он словно бы постарел на десяток лет, и голова у него тряслась.

- Ритуальное самоубийство, - тихо сказал он. – Можно ли выразиться яснее? Мы уходим. Только бы не было слишком поздно…

***

Человечество уходило. Полтора миллиона мужчин, женщин и детей были эвакуированы с Благодатной. Заводы, лаборатории, города и поселки были эвакуированы или разрушены до основания. На всей планете остался лишь Даниель – он хотел лично попрощаться с Корноухим, и он заслужил это право.

Даниель сидел на той же самой лавочке, что и в свой первый день на Благодатной. Он был без футболки, в одних шортах и босиком, и теплые лучи восходящего солнца ласково гладили его кожу. Позади него стоял бот, готовый в любой момент взлететь с планеты. Впереди расстилалась равнина, уходящая к морю.

По Благодатной шли бесчисленные стада могучих бизонов. Они разбивались на отдельные группы, расходились, снова сходились, и в их передвижении Даниель угадывал глубокий смысл и ритм – это был танец гнорров. Танцу вторили птицы: сухие звонкие кастаньеты аистов, переливчатые флейты малиновок, печальный фагот выпи – это была музыка гнорров. Одиночные деревья с причудливо скрученными стволами, разбросанные по равнине, – это были скульптуры гнорров.

Цивилизация, думал Даниель. Уникальная цивилизация гнорров, которую мы чуть не погубили. Но кто мог знать, что наш, человеческий разум окажется смертельным ядом для разума иного?

Вы только в начале пути, думал Даниель, мысленно обращаясь ко всем гноррам. На что вы окажетесь способны, чего, в конце концов, достигнете? Может быть, вы приручите бактерии и вирусы? Сольётесь разумом с каждым живым существом на планете? Создадите разумное существо, устойчивое к любым агрессивным средам, и отправитесь покорять Космос?

Как всё это захватывающе интересно, думал Даниель. И как жаль, как безумно жаль, что нужно уходить!

Одновременно с тотальной эвакуацией заработала программа реабилитации гнорров. К счастью, она не требовала ни каких-то специальных условий, ни чрезмерных усилий, достаточно было оградить гнорров от разрушительного воздействия человеческого разума. По всей Благодатной устанавливали силовые периметры с запасом еды и открытым источником воды, где гнорры в полной безопасности приходили в себя. А потом прилетали большие белые птицы, и дикие гнорры уводили своих освобождённых сородичей.

Для Корноухого было сделано исключение, его поместили не просто в периметр, а в силовой купол – чтобы не сбежал. На этом настоял Даниель – признанный специалист по реабилитации гнорров.

- Нам нужен свидетель, - твердил он. – Обязательно нужен свидетель наших добрых намерений и осознанных усилий! Мы не знаем, что запомнят и расскажут освобождённые гнорры. Мы не знаем, как воспринимают ситуацию гнорры дикие – может, они считают, что успешно похищают своих родных и близких из рук захватчиков. Должен быть хоть один гнорр, который увидит весь процесс от начала до конца. Так почему не Корноухий? Он получил минимальную дозу психотоксина, всё время своего пленения он пребывал в изоляции и, значит, оставался в здравом разуме. Я уверен, он поймёт, что происходит. И сумеет донести своё понимание до сородичей. Пусть все гнорры узнают – да, мы, люди, совершили ужасную ошибку. Но мы же её и исправили! И, может быть, народ гнорров поймет и простит нас.

- В этом есть рациональное зерно, - заметил профессор Дитц, и вопрос с Корноухим был решён.

Поначалу Корноухий рвался на волю: бился всем телом о силовой барьер, устраивал подкопы. К нему прилетали большие белые птицы, ударялись в невидимую преграду и улетали ни с чем, а Корноухий провожал их криком, полным боли и тоски.

А рядом с ним, ограниченные периметром безопасности, бродили домашние гнорры, медленно возвращаясь в исходное состояние, и сновали гнорры дикие, зорко приглядывающие за сородичами. Они быстро смекнули, в чём дело, и как только какой-то пациент реабилитационного центра в достаточной мере приходил в себя, за ним присылали птицу.

А Корноухий вдруг успокоился. То ли смирился со своим положением, то ли что-то понял. Скорее всего, последнее: пленник часами внимательно наблюдал за поведением своих, недавно еще домашних, сородичей – молча, напряженно. А потом «рассказывал» о своих наблюдениях вольным гноррам. Так, во всяком случае, считал Даниель, и многие с ним соглашались.

Увы, не всех гнорров удалось успешно реабилитировать. Безвозвратно одомашненными оказались те из них, кто слишком долго прожил с людьми; кто был вывезен с планеты; кто родился в неволе. Пожалуй, их можно было назвать ментальными инвалидами. Животными, с базовым набором инстинктов. Их было не так, чтобы много, в пересчёте на коренное население Благодатной, но и не мало. Их судьба сейчас решалась на самом высоком уровне.

Вернуть «инвалидов» в естественную среду? Но как к ним отнесутся их разумные сородичи? Будут опекать? Прогонят? И не положат ли изгои начало новому виду животных, внешне не отличимых от разумных гнорров?

Вывезти всех, кто не прошёл реабилитацию, с планеты? Разместить в заповедниках? В зоопарках? Но рано или поздно мы установим полноценный контакт с гноррами, наладим сотрудничество… и как мы объясним братьям по разуму, что к их несчастным сородичам, которые пострадали от нас же, мы отнеслись, как к животным? Или мы сможем разработать программу реабилитации для них?

Вопросы, вопросы… Найдем ли мы на них ответы? Даниель истово верил в это со всем пылом юности.

-7-

И вот наступил знаменательный день, когда последний гнорр покинул реабилитационный центр. Остался один Корноухий. Он заметно волновался: то начинал метаться в своей клетке, то застывал у границы силового поля, вглядываясь вдаль. А последние люди, оставшиеся на Благодатной, грузились в челноки, чтобы отправиться на звездолет, ждущий их на орбите.

Даниель посмотрел на экран планшета – Корноухий стоял, напряжённо выпрямившись, и медленно поворачивал голову из стороны в сторону, словно пытаясь отыскать что-то взглядом. Или он прислушивался к чему-то?

- Потерпи, парень, - сказал Даниель. – Осталось недолго.

Сейчас Корноухий был один, но час назад его навещали – самка с детёнышем на руках. Постояла на границе силового поля и ушла. С тех пор, как люди начали массово покидать Благодатную, она приходила каждый день – изящная, красивая самочка Корноухого.

Нет, поправил себя Даниель. Какая ещё самка? Жена Корноухого, ребёнок Корноухого. Любимая и любящая семья. Они ждут и, значит, с Корноухим всё будет хорошо.

Даниель кивнул и встал.

- Мы уходим, - сказал он. – Но мы обязательно вернемся. И тогда ты назовешь мне свое имя. А я тебе – свое. Наша первая встреча была неудачной, мы натворили глупостей. Но вы же простите нас за это, правда? Поймете, что мы не хотели зла?

Даниель тронул сенсор на планшете. Раздался треск электрического разряда, и силовой купол рассыпался весёлыми разноцветными искрами. Силовые купола не имеют обыкновения трещать и искрить, они исчезают незаметно, без всяких спецэффектов. Но этот фейерверк был устроен людьми специально – чтобы Корноухий понял, что силового поля больше нет.

И он понял. Сделал шаг, другой, в нерешительности остановился, вытянув руку в сторону несуществующего более барьера, посмотрел прямо в камеру.

- Иди, - сказал Даниель. – Иди, пожалуйста. Ты свободен.

Подчиняясь внезапному импульсу, Даниель поднял руки и скрестил их над головой: этим жестом гнорры выражали друг другу свои симпатии и потребность в общении. Корноухий не мог этого видеть, но из травы вдруг выползла черно-желтая змейка. Скользнула к человеку, обвилась вокруг голой ноги, трогая незащищенную кожу раздвоенным язычком. Это было щекотно; Даниель засмеялся, наклонился, аккуратно снял змейку с ноги и положил ее на землю.

- До свидания, - сказал он. – Очень надеюсь, что до скорого свидания.

Даниель выключил планшет и зашагал к боту.

Уже взлетая, он увидел на обзорнике самое прекрасное зрелище на свете: черный, как уголь, гнорр стоял, скрестив руки над головой, и смотрел вслед удаляющемся боту.