Рассказ на конкурс "Нейро-вдохновение 2.0"⁠⁠

Копье Лонгина

Часть 1

Часть 2

***

Солнце не двигается. Где-то в вышине появляются и медленно плывут мелкие облака, но этот умиротворенный пейзаж больше не может никого обмануть. Не только потому, что где-то здесь находится загадочный артефакт, но и наверняка потому, что и сам этот мир – не из большинства.

Фангус оглядывается, но все еще видит все те же зеленые взгорья и редкие пики выпирающих из травы скал.

– Что это за место? – он вдруг не помнит, спрашивал ли своего провожатого об этом, и тот фыркает себе в усы.

– Один, ты не сможешь найти сюда дорогу, а потому и название тебе ничего не скажет.

Драгоценности продолжают сиять в его шерсти, а вот свет глаз чуть тускнеет. Наверняка потому, что он пытается что-то от него скрыть.

– Откуда взялось это копье? – Фангус никогда не устает подозревать подвох, а будучи так близко к цели, должен делать это наверняка. Но тревожное ожидание и нетерпение ослабляют сейчас свою хватку.

– Думаешь, его история поможет тебе избежать смерти? – Бафомет усмехается и снова показывает клыки. – Или поможет тебе с ним договориться?

Фангус в ответ лишь пожимает плечами – не зная, к чему готовиться, он не сможет заранее выстроить ход своих действий.

– На мой взгляд, у тебя хорошие шансы для достижения как одного, так и другого, – мелкие бабочки облетают сферу Бафомета по широкой дуге, но он внимательно следит за каждой из них. – Хотя, пожалуй, мне стоит рассказать – скоротаем время за дорогой.

Он ненадолго умолкает, пока они обходят лужу, пытающуюся превратиться в озерцо. Теплое сияние впереди медленно, но становится ближе.

– История стара как мир. Как многие из этих миров. Кто-то, весьма похожий на тебя, однажды тоже вознамерился осчастливить всех вокруг чудесным спасением. И для этого он собрал несколько сильных магов и пожелал зачаровать свое оружие, – Бафомет вдруг разражается урчащим смехом, который больше похож на рычание хищника, только что плотно пообедавшего. – То ли среди тех магов нашелся тот, кто действительно что-то умел, то ли среди них оказался кто-то достаточно умный, а может, кто-то – пожелавший нашему благодетелю изощренной смерти. Но у них и правда все получилось! Самое обычное боевое копье стало реликвией, о которой со временем стали говорить не только с восхищением и трепетом, но и со страхом. Еще позже – только с первозданным страхом.

– А ты его боишься? – дав Бафомету отсмеяться, Фангус следит за чужой реакцией, а потому замечает, как шерсть чуть приподнимается, а на мощных рогах вспыхивают и гаснут мельчайшие искры.

– Мне оно не интересно, – если Фангус и угадал, то Бафомет больше ничем не подтверждает его догадки. Голос возвращается к прежнему тембру, а взгляд – к горизонту. – Куда интереснее то, что с ним можешь сделать ты.

Фангус задумывается, но все еще не намерен отступать от своего первоначального плана.

– Кстати, я слышал, что Лихт полностью вымер после вашего набега, – Бафомет не пытается сменить тему. Он, так же, как Фангус, очевидно представляет перспективы.

– Лихт заслужил это. А заодно лишил меня необходимости волноваться о том, что однажды этот мерзкий подземный народ выроет лаз к Фанагории, – ему нет нужды оправдываться: его сила – его преимущество. Его – власть и возможности. Ну а то, что земля Лихта была богата рудой, из которой делали прочнейшую сталь, стало лишь приятным довеском к победе.

– Да-да, как и Сантор, Бринн, Руния, и другие миры, – Бафомет опять довольно посмеивается. – Я встречал многих убийц в Сопределье, но ты, пожалуй, поискуснее многих.

– Вопрос определения деяния, а не его цели, – Фангус вспоминает, как когда-то давно они вели с отцом подобные разговоры. Он уже определился с выбором своего пути, а потому не видит причин объяснять его кому-то сейчас. Особенно тогда, когда уверен, что на счету Бафомета куда больше жертв, чем у него самого.

– Я говорю не об этом, – со значением откликается Бафомет, но решает не начинать спор. – Если продолжить речь о копье, то с момента своего создания, оно сменило уже многих хозяев. Сначала передавалось из рук в руки, потом хранилось в храмах, усыпальницах или сокровищницах, а много лет назад оказалось здесь. И теперь каждый желающий, найдя способ сюда добраться, может им воспользоваться.

– И его никто не охраняет? – это риторический вопрос – луг постепенно спускается в низину, но пространство вокруг до сих пор просматривается достаточно хорошо, и Фангус не замечает каких-либо строений, означающих место хранения.

– Оно само себя защитит, – Бафомет лукаво оглядывается, а Фангус предпочитает не думать о том, что это значит – жаждущее стремление снова берет над ним верх, притупляя страх.

Из низины они поднимаются на очередной холм, но дальше долина ровная как полотно. Теплое, желтое сияние, что мерцало на горизонте, вдруг разом становится вполне достижимым. А еще обретает размытые, но довольно определенные границы. Это купол размером с тронный зал во дворце отца – то, что полыхало на горизонте далеким заревом, вблизи оказалось не многим меньше.

***

Наконец они огибают скалу высотой с человеческий рост и выходят на поляну, лишенную травы. Фангус различает под ногами старый окатанный булыжник, уложенный широким кругом, и понимает, что они на месте. Не только по тому, что поляна определенно рукотворная, но по тому, что в центре нее – низкий постамент, на котором установлено копье.

Как завороженный, он шагает вперед, но тихое фырканье у левого плеча заставляет его остановиться и повернуть голову.

– Все, что тебе нужно сделать – лишь прикоснуться к нему, – напутствует Бафомет. – А потом отсюда ты сможешь отправиться куда захочешь.

Сфера вокруг него вдруг начинает таять, а сам он становится прозрачным, что говорит о том, что задача Бафомета выполнена.

– Не буду желать тебе удачи потому, что знаю, чем все закончится, – шелестит за спиной тихий вкрадчивый голос, и Фангус фыркает про себя: это его тоже не испугает.

Небольшой постамент оказывается парой истертых каменных ступеней. Подойдя ближе, Фангус не видит на них опор – копье висит в воздухе. Как будто удерживаемое тем сиянием, что вблизи стало лишь немногим ярче, но как будто плотнее.

Он делает несколько глубоких вздохов и поднимается на постамент, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от копья. Оно большое и длинное – превышает рост самого сильного и тренированного фанагорийца. Его древко испещрено царапинами, выжженными символами, которые невозможно прочесть, а в некоторых местах темная древесина как будто опалена или оплавлена.

Под наконечником древко обмотано узкой лентой в несколько слоев. Когда-то ткань наверняка была красной, но со временем выцвела и побурела. Лезвие копья двойное: полосы острого металла изгибаются наружу над древком, а потом стремятся вверх и друг к другу, но так и не соединяются. На копье нет ни драгоценных камней, ни изящной гравировки, но Фангус восхищен его величием и силой, что буквально вибрируют в воздухе – желтое марево вокруг словно дрожит, а температура здесь выше на несколько градусов, чем на краю поляны.

Он сосредотачивается и протягивает обе руки к копью, и в первое мгновение ощущает шероховатость и теплоту дерева под своими ладонями, но в следующее приходит боль. Такая боль, какую он еще никогда не испытывал и навряд ли когда-нибудь испытает.

Она не сравнима ни с болью от ядовитых дротиков, что зачастую использовали воины Сантора, ни с болью от боевых топоров Лихта, ни с болью от заклинаний рунийских колдуний. И даже фанагорийский пыточный стилет не смог бы заставить ощутить нечто подобное. Фангусу кажется, что на его руках не осталось ни кожи, ни мышц, ни костей – одни лишь оголенные нервы, которыми он прикасается к раскаленному докрасна металлу. К полуденному солнцу в зените, к полыхающим на поле брани кострам. А еще к этому чувству примешивается боль от потери. Как будто он снова мал настолько, что едва может ходить, но ноги подкашиваются не от слабости, а от того, что он снова видит умирающую в своей постели мать. Двоякое чувство – к физической боли примешивается то, что когда-то всерьез волновало его душу, и этого слишком много за раз. Фангус чувствует, что вот-вот провалится в беспамятство.

Однако боль неумолима, и именно она заставляет его оставаться в сознании. Видеть, как из-под сжавших древко копья пальцев начинает сочиться синяя кровь. Ощущать, как к запаху цветущего луга примешивается другой характерный запах. Чувствовать, как солнечное тепло сплетается с жаром от погребального костра.

Он не может этого вынести, и когда уже собирается отдернуть руки, его внимание привлекает другое чувство. Это что-то иное – оно где-то глубоко, но весьма однозначно. Что-то необыкновенное, но вместе с тем и до боли знакомое. Что-то чужое, и Фангус сжимает зубы и пытается ухватиться за это ощущение. Понять, что оно. Сила ли это копья или это и есть копье.

Неожиданная догадка начинает метаться из одного уголка сознания в другой, но почти сразу же находит себе подтверждение – Фангус слышит голос.

«Пришел?» – голос идет из глубины – со дна в самом центре океана Залима. Как будто он – камень, вросший в ил, вдруг обретший дар речи и попытавшийся докричаться до лодочника, закидывающего сеть. А может, это – голос утопленника – Фангус не торопится определять. Важное не это – копье определенно живое.

«Чего ты хочешь?» – все тот же «глубоководный» голос заставляет Фангуса покрыться мурашками и снова отринуть свой страх.

«Силы!» – он закрывает глаза и всем сердцем кричит это в ответ копью.

«А разве твоих сил недостаточно?» – вопрошает голос, и следом перед мысленным взором Фангуса встают картины из прошлого: многие и многие битвы – многие и многие решения и поступки, приведшие в победе.

Фангус видит первую кровь на своих руках: после того, как он научился ходить, военачальники отца стали брать его на тренировочные арены. На которых ожесточенные драки превращались в убийство – потому что тот, кто был слаб, всегда умирал. И Фангус впервые увидел кровь на своих разбитых кулаках, смешавшуюся с чужой, льющейся из рассеченных губ, лба и затылка. Он бил своего противника пока какой-то солдат не оттащил его и пока хруст ломаемых костей не отпечатался в мозгу так же хорошо, как слова «мать» и «отец». Пока не стал заменять ему колыбельную. Пока не стал самой приятной музыкой на свете.

Это было очень и очень давно, но для копья, очевидно, время не имеет значения – следом оно показывает ему недавнее подавление бунта в Залиме. Фангус махал топором над плахой несколько часов подряд, но так и не почувствовал усталости. Вера в несокрушимость Фанагории вела его с самого рождения – давала силы и до сих пор. И так эти чувства роднятся – не было ни одной причины не убивать, если это было ему под силу. Если вместе с ним это делало сильнее и Фанагорию, а потому Фангус не может не согласиться с копьем: во многих и многих мирах Сопределья не было никого, кто мог бы его одолеть. Ровно до того момента, как появились тернии.

«Я хочу еще!» – Фангус отбрасывает в сторону ненужные воспоминания и концентрируется на том, что уже несколько лет сидело занозой в его сердце. Что подстегивало не отказываться от поисков и неумолимо двигало вперед.

«Будь по-твоему», – соглашается голос, и тут же Фангус чувствует, что вместе с непрекращающейся болью в его тело, сознание и душу начинает вливаться что-то еще. Медленно, но упорно – словно замороженный кусок мяса пытаются разрезать горячим ножом. Словно стальные шипы одно за другим загоняют под ногти. Словно кол, что неспешно, гран за граном, забивают в сердце. Или копье.

Это чужеродное вторжение как будто раздвигает восприятие Фангуса: боль отходит на задний план, уступая место спокойствию и уверенности. Жажда силы умеряет свой пыл, даря надежду и обещание. А потребности души затмеваются превосходством, растущим с каждой секундой. С каждой секундой Фангус видит не только блеск наконечника копья перед собой и не зелень цветущего луга и камень брусчатки – он видит все бескрайние земли этого мира, затерявшегося в глубинах небытия. А следом – и мир по соседству: пустой, выпотрошенный, мертвый. Потом еще один – и еще, и еще.

Он видит бестелесную, незримую сеть, что соединяет эти миры – пространственные переходы. Проследив за одним взглядом, Фангус натыкается на Врата, что используют, и так находит жизнь. Он теперь видит все Сопределье, что подобно клубку паутины, в чьем перекрестье нитей каплями росы застыли планеты и звезды. Мертвые и живые.

«Твой дух силен, чтобы уничтожить все это», – говорит копье. «Желаешь?»

Фангус настолько поражен открывшейся картиной, что с трудом улавливает смысл сказанного. Он понимает только одно: он может получить гораздо больше, чем ожидал. Прямо сейчас в этой паутине он может найти мир, в котором обитали тернии, и превратить каждого их воина в пыль. Даже не пошевелив и мускулом – просто подумав об этом. Одного его взгляда хватит, чтобы увидеть все богатства Сопределья, а одного взмаха копьем хватит, чтобы завладеть ими. Одного только вида копья в его руках будет достаточно, чтобы любое живое существо встало перед Фангусом на колени.

«Это был не вопрос», – он чувствует, как инородная сила полностью заполняет все его существо. Она не вытесняет уже имеющееся, она смешивается с ним и поглощает его сущность, и вот теперь Фангус чувствует давно позабытый страх и сомнения.

«Что?» – откликается он, а потом вдруг обнаруживает, что больше не может разжать ладони на все еще теплом шероховатом древке. И не может воспротивиться, когда руки поднимают копье с постамента, а потом направляют его наконечник прямо в центр Сопределья – средоточие паутины, увешенной сияющими или тусклыми огоньками миров.

***

Первыми погибают мертвые земли – то, что уже давно было покрыто золой, прахом или пеплом, обращается в абсолютное ничто. Следом за ними приходит очередь живых – Фангус видит, как повинуясь воле копья, его движению и силе, сокрытой в нем, плодородные земли обращаются в пустыни. Как закипают и испаряются ручьи и озера, моря и океаны. Зелень превращается в труху, а великие горы рассыпаются в камни.

Но вскоре и это перестает занимать его сознание – он видит миллионы и миллионы существ, что в одночасье встречаются со смертью. Диковинные существа или привычные животные вдруг падают замертво и стремительно начинают разлагаться: кровь не успевает впитываться в землю, плоть сползает грязными клочьями с костей, а те, в свою очередь, крошатся на осколки.

Фангус видит, как крестьяне и фермеры, купцы и ремесленники, знать и монархи хватаются за горло, как в удушье, и падают наземь. Как обгорают их тела в невидимых пожарах, как они покрываются струпьями и язвами от болезней, как старые раны раскрываются сами по себе и начинают кровоточить.

Он чувствует, как миры вздрагивают от первородных сил – зло, от древнего до молодого, противится чужой воле и призывает свои легионы, чтобы остановить саму смерть. Добро – уповает на свет и веру, но и его способностей: заклинаний, обрядов или молитв не хватает для того, чтобы дать отпор всеобщему мору. Ничто не в силах помешать удару копья.

Последним Фангус видит родную Фанагорию: медный песок пустынь, величественные стены дворцов, стройные ряды воинов, выдвигающихся в очередной поход и статную фигуру отца на троне. Латы Рораха тускнеют, а корона падает с головы, прочертив по лицу широкую рваную рану.

Все естество восстает против представившейся картины, но Фангус уже ничего не может изменить – ужас, охвативший его, приносит с собой это знание. А великая боль, следующая за ним, не дает даже шанса усомниться в воле копья. В том, что все это могло оказаться обманом – мороком, наваждением, ловушкой того, кто оказался в теле копья прежде, чем Фангус.

«Разве не этого ты хотел?» – чужой голос теперь слышится гораздо ближе – или утопленник всплыл, или Фангус теперь сам опустился на дно.

«Разве тебе это было не под силу? Теперь ты знаешь наверняка», – и это последнее, что он слышит перед тем, как раствориться в копье. Слиться с ним, поглотившись чужой волей, разумом и душой. Стать его неотделимой частью. Проиграть в схватке с собственной жадностью, непоколебимостью и слепой самоуверенностью.

***

Повинуясь невидимой силе, копье возвращается на постамент и замирает в медовом сиянии. Теплый ветер меняет свое направление, но все так же разносит сладкий запах полевых цветов по округе. Солнце остается на месте – лишь скрывается за набежавшей дымкой полупрозрачных облаков.

Бафомет позволяет себе стать видимым и, не сдержавшись, недовольно хмыкает.

– Давненько ты не уничтожал все вокруг. Да еще и с таким размахом… – у него нет сил толком злиться – он все еще под впечатлением от того, что случилось.

Максимум, на который он рассчитывал, это один или, может быть, два мирка и пара сотен миллионов жертв, но этот пришедший воин, его душа, сердце, мысли и деяния вкупе с копьем оказались способны на многое и многое большее. Сотни миров, повинуясь их воле, обратились в пыль, и Бафомет злобно прицыкивает, передернув усами.

Он просчитался, позволив Фангусу взять копье – он не увидел в нем того, что смогло стать силой для копья, и это обернулось куском небытия, образовавшимся во Вселенной. Дырой на теле мироздания. Впрочем, если успокоиться и поразмыслить, то это Сопределье было далеко не единственным и переживать в сущности не о чем, но это все еще не значит, что Бафомет будет доволен итогом. В конце концов, к этому Сопределью он уже привык, и не собирался менять его на новое.

Ему необходимо несколько минут, чтобы унять свою злость и начать мыслить здраво. Конечно же, обладай он такими силами, он нашел бы им более интересное применение, но он не обладал. Это не в его власти, и все, что ему остается, это только смириться. Смириться с тем, что рано или поздно снова найдется какой-нибудь дурак, чьей силы воли будет достаточно не только для того, чтобы прикоснуться к копью и не развеяться пылью в ту же секунду, но и на то, чтобы его поднять. Поднять и уничтожить вражескую армию. Поднять и уничтожить город или страну. Или даже целый континент. Чтобы уничтожить мир или все Сопределье.

Верить в то, что однажды здесь окажется тот, кто будет способен не только на все вышеперечисленное, но сможет при этом остаться в живых, подчинить себе копье и стать повелителем Вселенной, он уже давно перестал. Ведь тот, кто был способен на что-то подобное уже погиб от этого копья, и неизвестно, родится ли вновь. А Бафомет не любит неизвестность, но и с ней он смирился уже достаточно давно – таскает, вон, ему претендентов…

– Бойтесь своих желаний, – он позволяет себе невесело усмехнуться и исчезает, отправляясь туда, где все еще обитает что-то живое. Или мертвое – он не привередлив. Главное, что это что-то еще существует.

Конец