Продолжение поста «Обида и месть»⁠⁠2

Часть 3

Корягин открыл капот, подтянул клеммы на батареи, пошевелил провода, но всё было тщетно. После нескольких безуспешных попыток запустить двигатель, водитель пожалел о том, что не остался ночевать у Воронина.
Помощи ждать было не от кого. Деревня, убаюканная метелью, крепко спала под новым снежным одеялом. Даже фонарь, что висел на столбе у почтового отделения, не выдержал натиска ветра и, моргнув пару раз, ушел на покой. Роман, ориентируясь по темным силуэтам домов, передвигаясь по колено в снегу, с трудом добрался до окраины села, где жил Тимка. Он долго стучал кулаками и пинал в дверь дома Ворониных, но хозяин дома после употребления купленной палёнки спал, видимо, очень крепко. Ставни единственного окна на кухне были наглухо закрыты и забиты досками. Внутри окно, насколько помнил Корягин, было занавешено старым одеялом.
- Не достучусь! Пойду к другому жилому дому. Может, там откроют. А ежели нет, то окна буду бить. – решил Роман. - Пусть вызывают милицию! Но не замерзать же здесь.
Пелена снега мешала Карягину сориентироваться. Где же он днём видел недалеко ещё один дом? Оглядевшись вокруг, всматриваясь в просветы метели, Ромка увидел тёмную полосу.
- Должно быть, ограда того самого дома?
Утопая в снегу, изрядно уставший и замерзший, он с большим трудом добрался до этой заветной тёмной полосы. К его огромному разочарованию и испугу, мнимый забор оказался сплошной стеной высокого камыша.
- Заблудился! – мелькнула мысль. – Надо обратно, пока следы не замело!
Петляя по своим еле заметным следам, Ромка поторопился назад.
Вот, уже видны очертания Воронинского дома, а рядом ещё одного, соседского! Как же он его раньше не смог заметить?
Корягин повернул к нему и сделал первые шаги. Вдруг под ногами что-то хрустнуло.
- Лёд? Не может быть! Я же на суше!
Инстинктивно размахивая руками, Ромка успел ухватиться пальцами за край провала.
- Колодец! Тарасихин колодец!
Упираясь ногами в трухлявый сруб колодца, Корягин из последних сил пытался выбраться, но – нет! Гнилые доски старого колодца, осыпаясь, падали вниз. Кричать было бесполезно! В такую погоду из-за завываний ветра и себя не услышишь.
Роман, собрав последние силы, попытался подтянуться на руках. Получилось! Опираясь уже на локти и грудь, он стал забрасывать ногу на край колодца, но гнилая доска под руками проломилась, и Ромка, развернувшись, полетел вниз головой…
Последнее время у Романа Алексеевича в семье как-то не складывались отношения. Точнее сказать, исчезли из семьи теплые доверительные отношения. Толи они с женой надоели друг другу, толи из-за того, что он стал занудой и необоснованно ревновал жену, но она в один прекрасный момент собралась и без конкретной на то причины уехала от Корягина в город к дочери, как выяснилось, надолго.
Иногда, конечно, жена с дочерью вспоминали о нём и наведывались в поселок, но чаще всего обходились телефонными звонками.
В этот раз они уже неделю не могли связаться с отцом, а потом им позвонил следователь и сказал, что где-то в Богом забытом селе нашли машину, оформленную на Корягина Романа Алексеевича. Спросил, не угонял ли кто машину, и когда они в последний раз видели Романа Алексеевича. У жены затряслись руки, сдавило горло и ручьем потекли слезы, она всё поняла.
Молодой следователь, которому было поручено дело Корягина, очень рьяно взялся за поиски. Опрашивая всех жителей села Беленькое, дошел до Воронина Тимофея. Тимоха ничего не скрывал, рассказал всю правду, какая была. Следователю очень важно было раскрыть преступление и поставить точку. Молодой карьерист, зная всю подноготную семьи Ворониных, посадил Тимоху в районное КПЗ и силой выбивал из него признание в убийстве Корягина. Допытывался, куда Воронин спрятал тело, а потом предложил самую чудовищную версию произошедшего. Будто бы, Воронин Тимофей, убив Корягина, расчленил его тело, мясо съел, а кости сжег в печи.
Тем не менее, причастность Тимофея к исчезновению Романа Корягина доказать не удалось, и было решено отпустить Воронина, а поиски отложить до весны.
Весна настала негаданно рано. Снег таял быстро. В начале марта на открытых солнцу полях и дорогах появились первые проталины, что предвещало большой паводок. Тимка в очередной раз прохаживался по оголившемся от снега заброшенным стайкам, навесам, пряслам, собирая доски на растопку. Случайно набрел на колодец Тарасихи.
- Непорядок. Надо бы накрыть, а то, не ровен час, туда кто-нибудь может угодить. – подумал он, поднимая рядом лежавшую доску. Талая вода мелким водопадом стекала в заброшенный колодец. Неподалёку от него лежала меховая рукавица. Тимка сразу признал рукавицу Корягина. Он бросил доску в сторону и с опаской заглянул в колодец.
Нехорошее предчувствие оправдалось. Воронин неумело перекрестился. Постоял чуток, подумал и побрел к дому местного фермера. Фермер Петрович, по Тимкиным меркам, был порядочным мужиком. Выпивал он только по праздникам, не курил, пчёлок держал, собак любил.
Ему Тимка-то и доверил хранить свою банковскую карточку, на которую ежемесячно перечисляли скудную пенсию по инвалидности. Петрович часто ездил в район то по делам, то за продуктами, то за лекарствами и умел пользоваться банкоматом, в отличии от Тимохи, хотя и был намного старше его.
Воронину не пришлось заходить в дом к фермеру. Две умницы хаски лаем вызвали хозяина на крыльцо.
- Петрович! Ты, это, ну дай мне что-нибудь с собой для сугрева, пожалуйста, и покушать что-нибудь дай. А там, что на карточке осталось, всё себе забери, – жалобно попросил Тимка. – Мне друга помянуть надобно, понимаешь?
Оставалось у Тимки на карточке совсем ничего, но Петрович пожалел односельчанина. Какую-то невыразимую боль и страдание прочитал он тогда в Тимкиных глазах.
Придя в заколоченную от людей избу, Воронин опустошил пакет Петровича. Выпил и закусил. Сидя на кривоногом табурете, окинул полутрезвым взглядом своё запущенное жилье и с горечью покачал головой, вспоминая, каким оно было раньше при молодой матери и живых братьях. Затем встал, открыл дверь в комнату и выпустил кур к себе на кухню. Куры тут же окружили своего хозяина, кудахча, стали поклевывать его залатанные штаны, всем видом намекая, что они не прочь поклевать что-нибудь повкуснее, чем хозяйские штаны. Тимоха улыбнулся живым тварям, вытянул из-за печи целый мешок отходов от пшеницы и высыпал его на пол. Он смотрел на эту грязно-белую суету, а время шло. Тимофей помнил и знал, что должен принять какое-то решение. Он покосился на старый брючный ремень.
- Эн нет! – отгонял от себя дурные мысли Воронин. – Мы ещё повоюем! Мне ещё в район нужно съездить, следователя найти, про Ромку рассказать. Если он мне опять не поверит и в тюрьму посадит, то хоть люди про Корчагина узнают. Достанут и по-человечески похоронят. А мне в тюрьме ещё лучше будет, чем здесь. И накормят, и оденут, и замерзнуть не дадут.
Как только Тимка принял такое решение, на душе у него сразу полегчало. Опрокинув последние полстакана водки, он подошел к умывальнику, которым служил оцинкованный таз с водой, и стал брить свою недельную щетину, потом умылся и даже прижёг каплями недопитой водки свою бороду. Собрав в пакет всё самое необходимое: старое грязное полотенце, кусок мыла и три использованных одноразовых стаканчика, Тимоха отправился в центр села.
Центром села был небольшой пяточек земли возле кирпичного дома, с одной стороны дома находилось почтовое отделение, с другой стороны – магазин. С третьей стороны примыкала деревянная пристройка, которая служила автостанцией. Она никогда не закрывалась, поэтому в ней и повесили единственный в селе телефонный аппарат. Этот тяжелый металлический раритет был исцарапан автографами и признаниями в любви не одним поколением сельчан. Тимка попытался отыскать на телефоне и своё признание в любви к девочке из соседнего села, которое он нацарапал, будучи ещё подростком, но видно, его первая любовь, как и вся его жизнь, была густо закрашена тёмно-зелёной краской.
Ни с того, ни с сего у Тимохи защемило в груди. К тоске прибавилась физическая боль и страх:
- А если я вдруг не успею. А кто тогда узнает? А как?
Он никак не мог дозвониться до милиции. Пальцы не слушались и не хотели набирать «02». От ощущения своей беспомощности ему стало ещё хуже. Наконец, на другом конце провода он услышал голос дежурного. Не ожидая встречных вопросов, Воронин прохрипел:
- Корягин в колодце Тарасихи. Всё.
От невыносимой боли в груди сползая по стене автостанции, Тимка случайно включил радио, что напрямую было соединено с громкоговорителем на пристройке. И средь бела дня вопреки сельскому порядку вместо предупреждений МЧС и предвыборной агитации в эфир понеслось «Рюмка-а-а! Рюмка водки на столе!»
Сельчане, что жили рядом с автостанцией, вышли из домов посмотреть на беспредел и, перебивая друг друга, стали упрекать Воронина в нарушении общественного порядка.
Тимка же со страдальческой улыбкой на лице молча присел на пол и замер, держась рукой за сердце. Таким его и застал наряд милиции. Тимоха уже не видел этих разнаряженных ментов на новой машине, не слышал шума собравшейся деревенской толпы, не чувствовал рук девочки, пытающейся запустить его сердце…
Может оно и к лучшему? 

Всё.

Виссарион Григорьевич (критик из первой части), можешь теперь поливать меня грязью за "псевдонародность", "квасной патриотизм".